Лето второго шанса

– Я серьезно, – отец махнул, чтобы мы уходили. – Помимо этого дела мне вскоре придется начать работу над еще одним очень важным проектом, и для этого мне нужен покой.

– Проектом? – переспросил Уоррен. – Что за проект?

– Просто проект, – ответил отец, по-видимому, поглощенный документом, который был у него в руках.

– Итак… – продолжил Уоррен, и я заметила, что брат чересчур старается говорить небрежно, как всегда бывало, когда, он не хотел показывать, что обижен. – Ты не хочешь проводить с нами время?

– Не в этом дело, – мне показалось, что отец сморщился, словно от боли. – Разумеется, мне хочется быть с вами. Но это просто странно: вы сидите дома, в то время как на дворе лето! – Уоррен вздохнул, видимо, собираясь попросить отца уточнить, что, собственно, он имеет в виду. Вероятно, предвидя это, отец продолжил: – Можете делать что угодно. Я просто хочу, чтобы вы чем-нибудь занялись. Найдите себе работу. Читайте полное собрание сочинений Диккенса. Научитесь жонглировать. Мне все равно. Просто перестаньте ходить за мной по пятам, ладно?

Я кивнула, хотя и не собиралась занимать себя перечисленными способами. У меня никогда не было работы, меня нисколько не привлекало жонглирование, а о Диккенсе я написала довольно много в первый год изучения английского в старшей школе. Он потерял меня как читателя с первых страниц «Повести о двух городах» – я не могла понять, как время может быть одновременно и самым лучшим, и самым худшим.

Уоррен и Джелси, в отличие от меня, без труда придумали, чем заняться. Сестра собиралась каждый день вместе с мамой заниматься у станка, работать над техникой, с тем чтобы не отстать в балетной подготовке. Мама заехала в клуб Лейк-Финикса и каким-то образом сумела убедить тамошнее начальство позволить Джелси пользоваться одним из его помещений несколько раз в неделю, когда там нет занятий по йоге для пожилых. Пойдя навстречу пожеланиям мамы, Джелси согласилась также брать уроки тенниса. Уоррен, блаженствуя, погрузился в чтение учебников для первокурсников, и обычно его можно было застать на террасе или на пристани с маркером в руках, которым он вдохновенно что-то помечал. Вся ситуация лишний раз подчеркивала исключительность брата и сестры, которые, казалось, с самого рождения знали, чем будут заниматься, и успешно шли намеченной дорогой к славе, оставляя меня далеко позади.

Последние пять дней я слонялась без дела и только путалась у всех под ногами. Еще никогда в жизни дом не казался мне таким маленьким и никогда в нем не было так мало мест, где можно спрятаться. Со времени встреч с Генри, о которых я не могла вспоминать без стыда, я не ходила ни на пристань, ни в лес. Я вообще перестала выходить на улицу, если не считать ежевечернего променада к помойке, чтобы выкинуть мусор и прогнать пса, который, по-видимому, не хотел от нас уходить по собственной воле.

Как я узнала, мама зашла к миссис Кроссби за горшком с геранью, но не застала ее дома, зато дверь ей открыла какая-то девушка-блондинка примерно моего возраста.

Я изо всех сил старалась не думать об этом и не позволяла мыслям об этом себя тревожить. В конце концов какая мне разница, есть у Генри подружка или нет? Но это обстоятельство каким-то образом делало последние две встречи с ним еще более унизительными и я старалась не смотреть на дом Кроссби и не задумываться, дома ли Генри.

Сейчас, сидя за столом и наблюдая, как отец листает бумаги, я – в последнее время это повторялось все чаще – испытала что-то вроде приступа клаустрофобии. Мне казалось, что надо выбраться из замкнутого пространства, но идти было совершенно некуда.

– Получается? – спросил отец, и я заметила, что он пытается прочесть вверх ногами слова в моем кроссворде.

– Вот на этом застряла, – ответила я, постукивая пальцем по пустым клеткам. – Перемена, слово из тринадцати букв.

– Хм, – сказал он, откинулся на спинку стула, нахмурился и покачал головой. – Не знаю. Но, может, само придет. Буду держать тебя в курсе, – он отодвинул стул и встал. – Мне надо съездить в город за покупками. Хочешь со мной?

– Конечно, – не задумываясь, ответила я. Это казалось более увлекательным занятием, нежели бесцельное блуждание по Интернету, чем я в основном занималась после полудня, поскольку хождение по дому за отцом теперь исключалось. Я пошла в дом, чтобы обуться.

Мы встретились на подъездной дорожке. Отец стоял у «ленд крузера» и поигрывал ключами. Я прошла по гравию, чувствуя каждый камешек под тонкими резиновыми подошвами, и остановилась перед машиной.

– Готова?

– Конечно, – медленно выговорила я, поправляя холщевую сумку на плече. Я не могла не думать о флаконах с таблетками, выстроившихся в ряд на столе в кухне, и понятия не имела, каково их действие, прямое и побочное. Отец не водил машину с того дня, когда я ушла из дому, а он меня нашел и повез завтракать.

– Хочешь, я поведу? – спросила я. Но отец только отмахнулся и стал открывать дверь со стороны водительского сиденья.

– Я хочу сказать… – начала я и почувствовала, что сердце забилось быстрее. Критиковать отца или оспаривать его решения я не умела, у меня просто не было такого опыта. – Тебе-то вести… ничего? – быстро проговорила я, с трудом выталкивая из себя слова.

Эта фраза повисла в воздухе. Отец посмотрел на меня через капот, и по выражению его лица я поняла, что переступила черту дозволенного.

– Со мной все нормально, – коротко ответил он и открыл дверь, а я, обойдя машину спереди, села рядом с ним, чувствуя, как краснею.

Несколько минут мы ехали молча по нашей улице, потом я спросила:

– Что надо купить? – и услышав неестественную бодрость собственного голоса, который даже не походил на мой, подумала, что такой тон вероятно сродни натянутой улыбке Уоррена.

– Твоя мама, – начал отец, останавливаясь перед знаком «стоп», и по его взгляду и улыбке я поняла, что он не сердится из-за моего вопроса и готов поддержать разговор на другую тему, – попросила купить кукурузу к ужину. Потом мне надо забрать почту. И… – он помолчал и посмотрел на дорогу позади нас, – я подумал, может, ты захочешь зайти в клуб, написать заявление о приеме на работу?

– О, на работу. – Я выглянула из окна, испытывая неловкость. Отец, конечно, понимает, что, в отличие от Уоррена и Джелси, у меня нет призвания, которое помогло бы мне занять свободное время. К сожалению, опыта работы у меня тоже не было. В прежние годы летом я изучала иностранные языки методом погружения или ездила в естественнонаучный лагерь, где приходилось препарировать животных.

– Я, конечно, не настаиваю на этом, – закончил отец, когда мы подъезжали к главной улице Лейк-Финикса, Мейн-стрит. – Просто предлагаю.

Я кивнула и, пока он поворачивал на Мейн-стрит и искал место на стоянке, обдумывала его слова. Я понимала, что нельзя все лето просто болтаться дома, ничего не делая, но не могла придумать альтернативы этому.

Мы вышли из машины.

– Ладно. – Я закинула сумку на плечо, закрыла дверь и указала головой в сторону здания клуба, где также находилась и администрация Лейк-Финикса. – Я попробую.

Отец улыбнулся мне:

– Вот и умница.

Я улыбнулась в ответ, но тотчас запаниковала. Мне хотелось остановить время, не дать ему идти вперед, а то и вовсе повернуть вспять. Но отец уже отвернулся и пошел по улице.

– Встречаемся через тридцать минут, – крикнул он.

Я взглянула на часы. В Коннектикуте я их не носила, ведь со мной всегда был сотовый, который молчал, если не считать единичных неуклюжих текстовых сообщений от знакомых, продолжавших поддерживать со мной отношения. Чтобы лишний раз не огорчаться, что мне никто не звонит, я стала оставлять телефон в комнате, тогда и возникла потребность в часах.

– Тридцать, – эхом отозвалась я, – договорились.

Отец кивнул мне и пошел в магазин, чтобы купить кукурузу по просьбе мамы.

Я повернулась и, жалея, что этим утром не достаточно хорошо привела себя в порядок, направилась к клубу. На мне было то, что, возможно, через несколько дней станет моей униформой – шорты из обрезанных джинсов и майка на лямках. Меня смущало, что такая одежда наряду с отсутствием опыта работы может серьезно уменьшить мои шансы заполучить место. Но я уже стояла перед зданием, отделанным деревянными панелями, с гербом Лейк-Финикса в окне (вода капает с крыльев поднимающегося из озера феникса, а за ним восходит или заходит солнце), и понимала, что ничего не остается, как попробовать, поэтому расправила плечи и потянула на себя входную дверь.

Через пятнадцать минут у меня была работа. В изумлении я вышла из здания на солнечный свет и моргала, пока не опустила на глаза солнцезащитные очки. Теперь у меня были три белые футболки (стоившие больше, чем моя зарплата за первую неделю), блокнот и указание явиться на пляж в течение трех дней. Джиллиан, ответственная за наем работников, просмотрев мое заявление и полистав список вакансий в компьютере, несколько раз повторила мне, что я обратилась очень поздно, поэтому ожидать чего-то приличного, да и вообще чего-либо, мне не стоит.

Административные помещения Лейк-Финикса оказались больше, чем я ожидала: мне никогда не приходилась подолгу находиться в этом здании, не считая тех случаев, когда по воскресеньям родители приходили сюда на поздний завтрак и мы с Уорреном томились в ожидании разрешения бежать на пляж. Я нашла отдел кадров, который в летнее время трудоустраивал подростков на свободные вакансии в Лейк-Финиксе: спасателями, рабочими в закусочную при бассейне или на пляже, преподавателями йоги в группе для пожилых. Большинство моих знакомых сверстников первую работу получило в четырнадцать лет – обычно черную, что почти всегда означало уборку туалетов, – но чем старше становился соискатель, тем более привлекательную должность ему предлагали. Если бы я продолжала приезжать в Лейк-Финикс на лето, свою первую работу я, вероятно, получила бы еще несколько лет назад. Но пока графа заявления «опыт работы» оставалась, к моему стыду, пустой.

Джиллиан в конце концов нашла для меня вакансию на пляже. Описание обязанностей было очень расплывчатым, что меня несколько беспокоило. Так как я не посещала курсов для подготовки спасателей, мне, по видимому, предстояло работать в закусочной. Но Джиллиан не упомянула о том, что в мои обязанности входит и уборка туалетов, поэтому я согласилась.

Теперь, стоя на послеполуденном пекле посреди Мейн-стрит, я сообразила, что до встречи с отцом осталось еще время, которое надо чем-то занять, и зашла в крошечную библиотеку Лейк-Финикса, где продлила свой читательский билет и взяла три детектива в мягких обложках. В прохладном кондиционированном здании библиотеки я бы осталась и подольше, но не хотелось упускать возможности пройтись по Мейн-стрит.

Торговый район Лейк-Финикса довольно мал и протянулся вдоль одной улицы. Нет даже кинотеатра, и, чтобы посмотреть фильм, надо ехать минут двадцать в соседний городок, Маунтинвью, где есть кинотеатр, поле для гольфа и галерея игровых автоматов. Мы ездили туда в дождивую погоду. В Лейк-Финиксе всего один светофор, бензоколонка и несколько магазинов. Один из них – «Скромный пирог», рядом с ним – «Хенсонз Продьюс». Есть еще кафе-мороженое «У милой малышки Джейн», где Джелси не берет ничего, кроме клубничного коктейля, хозяйственный магазин, «Поконо-кофе-шоп», который все называют просто закусочной, и магазин «Дай мне знак», специализирующийся на вывесках для домов.

Идя по улице, я отмечала для себя все новые магазины, но иногда не могла вспомнить, что находилось в некоторых домах раньше. Магазин кормов для домашних животных вместе с парикмахерской для собак «Купи слона», похоже, открылся недавно, но в нем было пусто, если не считать листавшей журнал рыжеволосой девушки за прилавком. Почти в самом конце Мейн-стрит я оказалась перед еще одним новым магазином, который назывался «Время взаймы». Выглядел он как булочная – в одной из витрин были выложены буханки хлеба, а в другой выставлен великолепный многослойный торт, при виде которого в животе у меня заурчало. Я не стала смотреть на торт, а начала разглядывать через витрину магазин, и тут только обратила внимание, что рядом со мной кто-то деликатно покашливает. Я обернулась и увидела недовольного старичка в огромной бейсбольной кепке болельщика с надписью «Филадельфия».

– Захо́дите? – сердито спросил он, кивая на дверь, которую загородила.

– Извините, – сказала я, открыла дверь и придержала ее, пропуская старичка в магазин. Он пробурчал что-то и вошел. Я уже собиралась закрыть дверь и пойти к нашей машине, но меня одолело любопытство. Кроме того, из магазина на меня повеяло кондиционированной прохладой и восхитительным запахом свежего хлеба. Я вошла внутрь, и дверь за мной закрылась.

Внутри действительно было прохладно. Некоторое время глаза привыкали к полумраку после залитой солнцем улицы. Наконец взгляд обрел резкость, и у окон я увидела два небольших деревянных стола со стульями и стеклянную витрину, тянущуюся параллельно фасаду от одной стены магазина до другой, с выставленными выпечкой и печеньем, а за ней – стеллажи с хлебом, запах которого привлек меня на улице. В животе у меня снова заурчало, и я подумала, что, наверное, стоит купить что-нибудь, чтобы заморить червячка до ланча.

За прилавком никого не было, и старичку в кепке с надписью «Филадельфия» это, по-видимому, совсем не нравилось – он громко звонил в установленный на прилавке серебряный колокольчик, бормоча между звонками что-то о безобразном обслуживании. Я сделала шаг вперед, желая рассмотреть, что же все-таки приняла за малиновый торт к кофе, и тут заметила на прилавке раскрытую на кроссворде газету и лежавший на ней карандаш. Я подошла еще ближе, желая выяснить, удалось ли тому, кто разгадывал кроссворд, заполнить девятнадцатый номер по вертикали, и наклонилась над газетой. В это время старичок позвонил в колокольчик еще раз, и из глубины магазина послышался голос:

– Минуточку! Сейчас подойду.

– Ждем не дождемся, – негромко проговорил старичок, поворачиваясь ко мне за одобрением. Но я замерла. Голос был знакомый. Я взглянула на входную дверь, прикидывая, успею ли выскочить из магазина, прежде чем меня заметят, и уже окончательно решила бежать, как металлическая дверь за прилавком открылась, и в зал вошел Генри.

Глава 8

Он стоял и смотрел на меня, а я не могла оторвать взгляд от его зеленых глаз. Мне хотелось расхохотаться – куда в Лейк-Финиксе ни пойди, обязательно наткнешься на Генри. Старичок посмотрел сперва на меня, затем на него, опять нахмурился и позвонил в колокольчик.

Это вернуло Генри к действительности.

– Простите, – быстро проговорил он.

Старичок недовольно хмыкнул.

– Что вам угодно?

– Ждешь, ждешь, – ворчал старичок, которому с появлением продавца не столько захотелось что-либо купить, сколько пожаловаться на плохое обслуживание.

– Простите, – повторил Генри с той же интонацией, что и прежде, и я не смогла сдержать улыбку.

Чтобы скрыть ее, я наклонилась к витрине, где рядами были выложены несколько видов глазированного печенья, каннолли и шоколадные пирожные с орехами. Разглядывая эти лакомства, я украдкой бросила взгляд на Генри, который кивал, слушая претензии старичка. Он был в джинсах и светло-зеленой футболке с черной надписью на груди «Время взаймы». Одно его плечо было испачкано мукой. Я очень удивилась тому, что он здесь работает. Выходило, что о его теперешней жизни я совсем ничего не знаю.

В прежнее время Генри вполне уверенно чувствовал себя вне дома, и наша встреча в лесу это подтверждала. В тех редких случаях, когда я думала о Лейк-Финиксе и своих знакомых, то всегда представляла себе Генри, занятого какой-то работой.

Звон кассового аппарата вернул меня к действительности. Генри дал старичку сдачу и придвинул к нему по прилавку зеленую коробку с покупками.

– Спасибо, – вежливо, как и полагается продавцу, сказал Генри. – Всего доброго.

– Да уж, – проворчал старичок, забрал коробку и вышел из магазина. Мы с Генри остались наедине.

Я посмотрела на него, на свою одежду и во второй раз за сегодня пожалела, что не оделась во что-то приличное, но сразу отбросила эту мысль. Генри уже видел меня неумытой и исцарапанной в лесу. Кроме того, какое ему до меня дело, если у него есть какая-то блондинка. Впрочем, какая мне разница?

– Итак, – Генри покачал головой, – по-моему, хватит нам таких встреч.

– Работаешь здесь? – спросила я и сразу поняла, что задала глупый вопрос. Разумеется, работает, иначе с какой бы стати ему стоять за прилавком, обслуживая брюзгливых болельщиков команды «Филадельфия»? – Я хотела сказать, – сразу поправилась я, стараясь, чтобы сказанное как можно меньше походило на вопрос, – ты здесь работаешь.

– Работаю, – в уголках его губ заиграла усмешка. Стало ясно, что моя попытка превратить нелепый вопрос в утверждение тоже провалилась. – Это булочная-пекарня моего отца.

– А… – я не в силах была скрыть удивление. Папа Генри, как и мой, в деловом костюме, с портфелем в руках, в пятницу вечером выходил из автобуса вместе с остальными отцами. Я обвела взглядом магазин, пытаясь понять смысл услышанного, но не смогла. – Разве, – продолжила я после недолгого молчания, – он раньше не в банковской сфере работал?

– Раньше – да, – резко ответил Генри. Мне показалось, что он не хочет развивать эту тему, и я тут же пожалела, что спросила. Мистер Кроссби, вероятно, потерял работу, и Генри не было нужды мне это объяснять. – Он говорит, что принцип здесь тот же, – добавил Генри чуть мягче. – Там стоимость активов, здесь – тесто, но и здесь, и там надо, чтобы они поднимались. – Услышав такой каламбур, я охнула, ведь шутка была вполне в духе моего отца, и Генри слегка улыбнулся.

Наступило молчание. Он засунул руки в карманы и прочистил горло.

– Так что вам угодно? – отстраненно спросил он, снова входя в роль продавца.

– Так, – быстро проговорила я, сообразив, что покупатель, находясь в магазине, должен знать, чего хочет, и подобный вопрос не должен застать его врасплох. – Хм… – Я заметила поднос с небольшими кексами, покрытыми разноцветной глазурью пастельных цветов, но сразу от них отвернулась, поскольку они напомнили о последнем моем дне рождения, о праздновании на скорую руку, о диагнозе отца. Поискав еще, я ткнула пальцем в первое попавшееся лакомство в витрине. – Дюжину вот этих. – Потом рассмотрела и поняла, что указала на овсяное печенье с изюмом. Я ненавижу овсянку во всех видах, особенно когда ее пытаются представить в виде десерта. Джелси не любит изюм, так же как и все остальные в нашей семье. Получалось, я выбрала то, что никто из домашних, скорее всего, есть не станет.

– В самом деле? – Генри произнес это скорее не как вопрос и удивленно поднял брови. – Овсяное?

Я молча смотрела на него. Он не мог помнить, что пять лет назад я терпеть не могла овсянку. Это невозможно.

– Ага, – медленно проговорила я, – овсяное. А что?

– Да нет, ничего, – сказал он, достал с полки позади прилавка еще одну зеленую коробку и стал перекладывать в нее по два овсяных печенья сразу. – Просто думал, что ты его не любишь.

– Не могу поверить, что ты это помнишь, – сказала я, наблюдая, как коробка постепенно заполняется самым невкусным печеньем в мире.

– Отец зовет меня слоном. – Я посмотрела на него, не зная, как на это реагировать, но он объяснил. – Говорят, они очень долго все помнят. – Генри наклонился, чтобы достать с подноса два последних печенья. – Я действительно мало что забываю, – спокойно добавил он.

Я уже собиралась кивнуть, когда до меня дошло, что сказанное имеет второй смысл. Генри не забыл, какое печенье я не любила пять лет назад, но это также означало – он помнит, что я сделала.

Генри переложил печенье в коробку, выпрямился и посмотрел на меня.

– Тут одиннадцать, больше нет. Можно добавить еще одно шоколадное?

– Да! – ответила я, вероятно, с чрезмерной готовностью.

Мне показалось, что, наклоняясь, Генри улыбнулся. Он переложил одинокое шоколадное печенье в коробку, закрыл крышку, придвинул по прилавку ко мне, пробил чек, а когда давал сдачу, я заметила, что он держит купюры за самые края и кладет монеты мне в ладонь так, будто хочет избежать случайного прикосновения.

– Ладно, – сказала я, поняв, что не остается ничего другого, как только забрать коробку и уйти, – спасибо.

– На здоровье, – пожелал он. Тут его взгляд остановился на моем плече, и Генри слегка нахмурился. – Что у тебя с рубашкой? – спросил он, и я поняла, что он смотрит на одну из моих новых футболок, которая выглядывала из холщовой сумки.

– Ой… – Я запихнула ее поглубже. – Только что нашла работу. В баре-закусочной на пляже.

– Правда? – удивленно спросил он. На этот раз это был, несомненно, вопрос.

– Да, – сказала я с решимостью отстаивать правильность своего поступка, а про себя подумала: он не знает, что это моя первая работа и на ней мне придется заниматься неквалифицированным трудом. – А что?

Генри набрал воздуха, собираясь ответить, но в это время дверь открылась, и в магазин вошли две женщины примерно маминого возраста, обе одетые во что-то наподобие восточных халатов с поясом и в сандалиях.

– Ничего. – Генри покачал головой, – Неважно.

Женщины встали за мной, разглядывая пирожные в витрине, и я поняла, что пора уходить.

– Пока, – сказала я, забирая зеленую коробку.

– Держись подальше от леса, – ответил он с ироничной улыбкой.

Мы встретились взглядами, и я подумала: это ли не возможность извиниться за то, что я сделала? Вряд ли мы снова станем друзьями, но мы же соседи и мои извинения могли бы разрядить ситуацию, по крайней мере, позволили бы мне снова появляться на пристани.

– Что-нибудь еще? – спросил Генри вполне доброжелательно. Я чувствовала на себе взгляды женщин, ожидавших моего ответа. Но я пять лет назад струсила – от этого-то, кажется, вся каша и заварилась – и по-прежнему оставалась трусихой.

– Нет, – ответила я и отошла, позволив женщинам купить пирожные к кофе. – Больше ничего, – я повернулась и вышла из магазинной прохлады в послеполуденное пекло.

Отец ждал меня, прислонившись к «ленд крузеру». У его ног стоял бумажный пакет с рекламой «Хенсонз Продьюс», а в руке он держал пластиковую коробочку с палочками лакрицы. Такие коробочки лежали в магазине возле кассы, и всякий раз, когда отцу поручали что-то купить – или когда он мог перехватить в «Хенсонз Продьюс» возле кассы кого-то из нас, – он брал лакрицу, и обязательно черную. Уоррен сказал, что красная лакрица вовсе не настоящая, изготавливается не из солодки, и с тех пор черную лакрицу отец полюбил еще сильней.

– Эй, малыш, – улыбаясь, сказал отец, когда я подошла, – что нового? – Он посмотрел на зеленую коробку из булочной, и его улыбка стала еще шире. – Что это?

Я вздохнула и открыла коробку.

– Овсяное печенье, – мрачно сказала я.

– О, – отец заглянул в коробку. – Зачем же овсяное?

– Долгая история, – сказала я, не желая признавать, что купила его, разволновавшись из-за встречи с бывшим другом. – Есть новость: я нашла себе работу. Начинаю завтра в закусочной на пляже.

Отец искренне и радостно улыбнулся.

– Отлично, малыш, – сказал он. – Первая твоя работа. Это важная веха. Помню… – он умолк и закрыл глаза от боли.

– Пап, – испуганно сказала я, подходя ближе. – Папа!

Его лицо снова исказилось, он схватился за спину, сумка упала, лакричные палочки рассыпались по земле.

– Все нормально, – проговорил он сквозь стиснутые зубы, но я ему не поверила. Он стоял с плотно закрытыми глазами, на лбу выступили капли пота. – Вот только… еще секунду.

– Ладно, – сказала я, сжимая зеленую коробку, и осмотрелась в надежде увидеть кого-нибудь из знакомых, кто мог бы нам как-то помочь или хотя бы сказал мне, что делать. Сердце у меня колотилось. Будь с нами мама, мне бы не пришлось принимать решение самостоятельно.

– У вас все нормально? – Рыжеволосая девушка, которую я видела в окне «Купи слона», с озабоченным видом смотрела на отца. В руке она держала трубку беспроводного телефона. – Может быть, куда-нибудь позвонить?

– Нет, – ответил отец несколько сдавленным голосом, открыл глаза, достал из заднего кармана белый носовой платок и провел им по лбу. Платки у него были всегда под рукой, и, не зная, что подарить ему на День отца, я покупала их. Отец положил платок в карман и попытался улыбнуться рыжеволосой девушке. – Все в порядке.

– Хорошо, – сказала она, кивнула, но не ушла, а осталась стоять на месте, не сводя глаз с отца.

Он повернулся ко мне, и я заметила, что он бледен и тяжело дышит.

– Не хотел пугать тебя, малыш, – сказал он.

Я не без усилия кивнула, не понимая до конца, что случилось и что с этим делать.

– Ты… – начала я, но голос у меня сорвался. – Я хочу сказать…

– Со мной все нормально, – повторил отец. Он нагнулся поднять пакет, и я заметила, что у него трясутся руки.