Лето второго шанса

Мы не отрываясь смотрели друг другу в глаза.

– Ладно, – я наконец решилась прекратить этот поединок и сложила руки на груди. Мой тон должен был дать понять Генри, как мало меня заботят его слова. – До скорого свидания!

Генри закинул весло на плечо как топор.

– Боюсь, Тейлор, оно неизбежно, – проговорил он с сочувствием, посмотрел на меня еще немного, отвернулся и пошел прочь, а я, не желая провожать его взглядом, направилась в противоположный конец причала.

Я посмотрела на воду, на солнце, которое будто не могло решить, не пора ли ему садиться, и глубоко вздохнула. Итак, Генри живет по соседству. И пускай. Я с этим справлюсь. Можно провести все лето, не выходя из дома. Устав от подобных мыслей, я уселась на настил, свесив ноги так, чтобы ступни касались воды, и тут заметила изображение сердечка с вписанными в него словами: «ГЕНРИ + ТЕЙЛОР НАВЕКИ».

Мы вместе вырезали это пять лет назад, и трудно было поверить, что это свидетельство нашей любви оставалось здесь все это время. Я провела кончиками пальцев по знаку плюса. Почему человеку в двенадцать лет кажется, что у него может быть какое-то представление о вечности?

За спиной послышалось шуршание шин по гравию, затем хлопнула дверца машины – наконец приехали родители. Я поднялась и поплелась вдоль причала, размышляя, как меня сюда занесло.

Глава 4

Три недели назад

Тот день рождения, по общему мнению, получился самым неудачным.

Мы с Уорреном сидели на диване, перед нами на полу на животе, поджав ноги, лежала Джелси, а позади нее на ковре лежало кое-что, на что я не могла взирать, не морщась. Мы смотрели совсем не смешную комедию, и у меня было такое чувство, что брат и сестра остаются со мной лишь из чувства долга. Я видела, как Уоррен украдкой поглядывает на свой ноутбук, и догадывалась, что Джелси хочет подняться к себе в комнату, больше напоминавшую импровизированную танцевальную студию, чтобы поработать над фуэте или чем-нибудь еще.

Они изо всех сил старались создать, насколько возможно в наших обстоятельствах, атмосферу праздника: заказали ананас и мою любимую пиццу пеперони, поставили в центр свечку и хлопали в ладоши, пока я ее задувала. Я крепко закрыла глаза в нужный момент, хотя не помню, когда на день рождения в последний раз загадывала желание и всерьез рассчитывала, что из этого что-нибудь выйдет. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы все происходящее с отцом вдруг оказалось ошибкой, ложной тревогой, и чтобы снова, как в детстве, для счастья мне недоставало лишь настоящего пони.

В комнате раздавался обычный для ситкома закадровый смех, а я то и дело поглядывала на часы DVD-плеера.

– Во сколько они вернутся? – спросила я.

– Мама сказала, что не знает, удастся ли им вообще сегодня вернуться, – ответил Уоррен. Он на мгновение встретился со мной взглядом и снова уставился в телевизор. – Она обещала позвонить.

Я кивнула и постаралась сосредоточиться на сюжете комедии, хоть это и давалось мне с трудом. Родители отправились в «Слоун-Кеттеринг», онкологическую больницу в Манхэттене, где отец сдавал анализы. Родители находились там уже три дня, поскольку выяснилось, что боли, беспокоящие отца последние несколько месяцев, не имеют отношения к спине. Мы трое были предоставлены самим себе, выполняли свои обязанности без жалоб, ладили между собой лучше, чем обычно, и никто из нас не говорил о том, чего все боялись, как будто, высказав опасения, мы помогли бы им сбыться.

Мама звонила утром, извинялась, что им с отцом придется пропустить мой день рождения. И, уверяя ее, что в этом нет ничего страшного, я почувствовала, как живот точно узлом скрутило, потому что в глубине души винила себя. Мы с отцом были дружны: именно я всегда ездила с ним за покупками, помогала выбирать подарки маме на Рождество и ко дню рождения, и только я понимала его юмор. Так что могла бы заметить, что его состояние ухудшилось. Признаки болезни были налицо: отец морщился, опускаясь на сиденье низкой спортивной машины, с бóльшим усилием, чем обычно, поднимал тяжести, ступал более осторожно. Но я не хотела их замечать, надеясь, что все пройдет само собой, поэтому молчала. Отец терпеть не мог врачей, и хотя мама, вероятно, видела все то же, что и я, она не настаивала, чтобы он им показался. Я же зациклилась на разрыве со соей школьной тусовкой, наивно полагая, что это самое худшее, что со мной может случиться.

Я как раз размышляла о том, как глупо себя вела, когда свет фар прорезал тьму, осветив подъездную дорожку, и через секунду послышалось гудение открывающейся двери гаража. Джелси села, а Уоррен выключил звук телевизора. Мы молча уставились друг на друга.

– Вернулись, это хороший знак, верно? – спросила Джелси. Почему-то она ждала ответа от меня, и я просто посмотрела на экран телевизора, где очередная веселая сцена обещала счастливый финал.

Послышался щелчок входной двери, потом в дверях гостиной появилась мама. Выглядела она измотанной.

– Не могли бы мы все собраться в столовой? – спросила она и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

Я поднялась с дивана, чувствуя, как нарастает беспокойство. Вряд ли приглашение в столовую было хорошим знаком, о котором говорила Джелси и которого я так ждала, потому что хорошие новости мама, конечно, сразу бы нам выложила. Идея собраться всей семьей в столовой ничего хорошего не предвещала, если мы, конечно, не собирались устроить торжественный ужин. Эта комната служила местом для серьезных семейных советов.

Вслед за Уорреном и Джелси я пошла через кухню к столовой и увидела отца. Он сидел на своем обычном месте, во главе стола, но выглядел каким-то маленьким. Мама стояла возле кухонного островка, держа в руках белую прямоугольную коробку из булочной. Она притянула меня к себе, неловко обняла одной рукой и сразу отпустила. Мы обычно обходились без нежностей, так что это я тоже восприняла как недобрый знак, вроде необходимости идти в столовую, чтобы там выслушать новости.

– Так нехорошо получилось с твоим днем рождения, Тейлор, – обратилась ко мне мама и жестом указала на белую коробку. Крышка была заклеена стикером с надписью «ДЛЯ БИЛЛИ». Мои любимые кексы. – Принесла тебе, но, может быть… – мама посмотрела в столовую и прикусила губу. – Может быть, оставим их на потом.

«Почему?», чуть было не спросила я, но ответ казался очевидным. Мама глубоко вздохнула, собираясь присоединиться к остальным в столовой, а я посмотрела на входную дверь. Единственное, чего мне хотелось сейчас, – взять кекс и уйти куда-нибудь отсюда.

Разумеется, я осталась и проследовала за мамой в столовую, где она взяла отца за руку, обвела всех нас взглядом, вздохнула и подтвердила то, чего мы все так боялись. Пока она говорила, мне казалось, что я слушаю ее откуда-то из глубины. В ушах звенело, а я смотрела на сидящую за столом Джелси, всю в слезах, на отца, которого таким бледным никогда не видела, на Уоррена, хмурящего лоб, как он обычно делал, когда хотел скрыть свои чувства. Я посильнее ущипнула себя за руку в надежде, что это поможет прогнать прочь кошмар, в котором мы все внезапно оказались. Но уловка не сработала и я по-прежнему сидела за столом, а мама продолжала выдавать информацию: рак поджелудочной железы, четвертая стадия. Четыре месяца, может быть, больше. Может быть, меньше.

Когда она закончила, Джелси начала икать, а Уоррен продолжал смотреть в потолок, моргая чаще обычного. И тут впервые за вечер заговорил отец.

– Мне кажется, надо обсудить наши планы на лето, – хриплым голосом проговорил он. Я посмотрела на него, наши взгляды встретились, и мне вдруг стало стыдно, что я не расплакалась, как Джелси, что я ничего не чувствую. Как будто этим я предавала отца.

– Я бы хотел провести это лето с вами в доме у озера, – сказал отец и оглядел всех собравшихся за столом. – Что скажете?

Глава 5

– Да вы, наверно, меня разыгрываете, – мама захлопнула дверцу кухонного шкафа чуть громче, чем следовало, повернулась ко мне и покачала головой. – Они забрали все мои специи. Можешь себе представить?

– Хм, – пробормотала я, помогая разбирать продукты на кухне.

По правде говоря, я занималась тем, что перекладывала с места на место содержимое ящика с серебром, предпочитая это занятие разбору привезенных коробок с продуктами. Мама пока этого не заметила, поскольку сосредоточилась на инвентаризации того, что осталось на кухне после жильцов. Похоже, наши прошлогодние арендаторы решили забрать с собой все, что не прибито гвоздями, включая моющие средства и приправы, притом что оставили много своих вещей, вроде колыбели, чем так оскорбили Джелси.

– Не знаю, как буду готовить без приправ, – пробормотала мама, открыв одно из верхних отделений шкафа, и привстала на цыпочки, чтобы рассмотреть его содержимое, после чего вернулась в идеальную первую позицию. Мама прежде была профессиональной балериной, и хотя после двадцати лет из-за повреждения какого-то сухожилия ее исключили из основного состава труппы, она по-прежнему выглядела так, будто в любой момент может вернуться в балет.

– Тейлор, – сказала она несколько резче, чем следовало, привлекая мое внимание.

– Что? – ответила я, вертя в руках чайную ложку, с интонацией, в которой слышалась готовность обороняться.

Мама вздохнула.

– Может, перестанешь дуться? Пожалуйста.

Сложно было подобрать фразу, способную заставить меня дуться еще сильнее, чем эта. Я против собственной воли нахмурилась.

– Я не дуюсь.

Мама посмотрела через застекленную террасу на озеро, потом снова на меня.

– Это лето будет довольно тяжелым для всех нас и без такого… поведения.

Я с силой закрыла ящик с приборами, чувствуя одновременно и вину, и раздражение. Я никогда не была любимицей мамы. Любимицей была Джелси – но мы всегда неплохо ладили.

– Знаю, ты не хотела сюда ехать, – сказала она уже мягче. – Но надо постараться, чтобы все получилось как можно лучше. Договорились?

Я выдвинула ящик и задвинула обратно. Мы провели в этом доме всего несколько часов, а у меня уже было такое чувство, будто я в тюрьме. И присутствие по соседству бывшего друга, который меня ненавидит и имеет на то все основания, только усиливало это ощущение.

– Я просто… – я запнулась, – не знаю, что тут буду делать все лето. И…

– Мам! – в кухню вошла Джелси. – Колыбелька по-прежнему у меня в комнате. И свет не включается.

– Наверно, Мерфи выкрутили лампочки тоже, – пробормотала мама, качая головой. – Пойду посмотрю. – Она направилась вслед за Джелси, положив руку ей на плечо, но на пороге кухни остановилась и обернулась ко мне: – Тейлор, об этом мы еще поговорим. А сейчас почему бы вам с Уорреном не съездить в город за пиццей? Боюсь, сегодня я вам ничего приготовить не смогу.

Мама и Джелси ушли, а я осталась на кухне еще на несколько минут, блуждая взглядом по выстроившимся на столе оранжевым флаконам с лекарствами. Потом пошла искать отца, ведь где бы он ни находился, Уоррен должен быть рядом с ним.

Я нашла обоих – в таком небольшом доме это оказалось делом нетрудным – за обеденным столом. Отец сидел в очках перед стопкой бумаг и ноутбуком, а Уоррен – с огромной книгой, глядя в которую он важно хмурился и делал заметки в блокноте с отрывными страницами из желтой линованной бумаги. Брат очень рано принял решение поступать в университет штата Пенсильвания и заниматься юриспруденцией, но, глядя на него, можно было подумать, что он уже партнер фирмы, получающий долю от ее дохода, и что учеба на юридическом факультете университета, не говоря уже о колледже, – для него не более чем пустая формальность.

– Эй, – сказала я, тыкая брата в спину, и села рядом с отцом, – мама велела съездить за пиццей.

Уоррен нахмурился.

– Мне? – Отец выразительно посмотрел на брата, и тот встал со стула. – Я хотел сказать, конечно. Как называется этот ресторан в центре?

Я повернулась к отцу, Уоррен тоже. У брата была фотографическая память, но именно отец всегда помнил важные вещи – события, даты, названия ресторанов, где подают вкусную пиццу.

– «Скромный пирог», – сказал отец, – если он не закрылся или не переехал.

– Я выясню, – сказал Уоррен, расправил рубашку и направился к двери. Сделав несколько шагов, он остановился и повернулся к нам. – Вы знаете, что пиццу придумали в Италии в пятнадцатом веке, чтобы не выбрасывать залежавшиеся продукты…

– Сынок, – прервал его отец, – может быть, после ужина?

– Верно говоришь! – ответил Уоррен и, слегка покраснев, вышел из комнаты. Через минуту хлопнула парадная дверь и послышалось урчание включенного двигателя.

Отец посмотрел на меня поверх экрана компьютера и поднял одну бровь.

– Итак, малыш, мама действительно велела твоему брату съездить за пиццей?

Отрывая торчащую из подола футболки нитку, я попробовала скрыть улыбку и пожала плечами.

– Она имела в виду кого-нибудь из нас. Я перепоручила Уоррену.

Отец покачал головой, чуть улыбнулся и снова погрузился в бумаги. Узнав свой диагноз, он продолжал работать, уверяя, что ему надо довести до конца несколько незаконченных дел, но я знала, что он просто не может без работы. Он был партнером в юридической фирме, специализировался на апелляциях, ходил на работу каждую субботу и даже часто по воскресеньям. Никто из нас не удивлялся, что он появляется дома к ужину лишь раз-два в неделю, а в остальные дни в это время еще работает. Я привыкла к тому, что телефон у нас может зазвонить поздно ночью или рано утром, привыкла слышать тихое гудение двери гаража в четыре утра, когда он рано уезжал на работу.

Отец несколько минут молча печатал.

– Над чем работаешь? – спросила я.

– Над кратким изложением дела, – ответил он, взглянув на меня. – Работаю над ним уже несколько недель. Закончил бы раньше, да… – он не договорил, но я знала, что он имеет в виду: несколько недель назад – три, если точнее, – отцу поставили диагноз и это на некоторое время выбило его из колеи.

– Не очень-то это изложение краткое, – сказала я, стараясь рассеять мрачное впечатление от его слов, и была вознаграждена улыбкой.

– Здóрово, – одобрительно отметил отец. Он любил каламбуры, а я была единственной, кто терпел их и пытался отвечать ему в том же духе.

– Просто… – он взглянул на экран и покачал головой, – хочу разобраться. Похоже, это может стать моим наследием.

Я кивнула, разглядывая царапины на деревянном столе и совершенно не понимая, как на это реагировать. Все мы знали, что происходит с отцом, но со дня моего рождения ни разу не говорили об этом, и я понятия не имела, что сказать.

– Да, – тихо сказал отец, помолчав, – но вернемся к делу, – и снова стал печатать. Я собиралась уйти и заняться распаковыванием продуктов, но мне вдруг показалось неправильным оставить его работать в одиночестве над последним делом. И потому в тишине, нарушаемой только щелчками по клавиатуре, я осталась сидеть рядом с ним до тех пор, пока не послышалось шуршание шин по гравию и мама не позвала нас ужинать.

Ванная комната действительно оказалась маленькой для троих.

Это стало вполне очевидно, когда мы все одновременно начали готовиться ко сну – Уоррен называл это вечерними омовениями.

– Ты не оставила мне места, – отодвинув локтем Джелси, я протиснулась к навесному шкафчику. Сестра чистила зубы настолько медленно, что это довело бы до белого каления кого угодно. В шкафу лежали средства для ухода за контактными линзами Уоррена, коробочки для зубных скобок Джелси, бальзамы для губ и много тюбиков зубной пасты.

– Раньше надо было прийти, – заметил Уоррен, заслоняя собой весь дверной проем, отчего и так тесное помещение ванной выглядело еще меньше. – Побыстрей можно? – спросил он Джелси, которая в ответ лишь улыбнулась ему перепачканными пастой губами и продолжила водить по зубам щеткой еще медленней.

– Не думала, что придется отвоевывать себе место в шкафчике, – я сердито отодвинула коробки с контактными линзами брата в сторону, чтобы поставить лосьон для лица и жидкость для снятия макияжа.

Джелси наконец закончила чистить зубы, сполоснула зубную щетку и аккуратно положила ее на место.

– Можешь держать свое барахло здесь, если хочешь, – она пожала плечами и отодвинула полосатую зеленую занавеску для душа, которая висела здесь с незапамятных времен, и указала на угловую полку. – Места тут точно… – Джелси умолкла и вдруг завизжала.

Через секунду я поняла, почему: в углу сидел огромный паук, похожий на сенокосца, который на самом деле был довольно безобидным. Но обнаружить в ванной паука размером с мою голову все равно было неприятно. Я сделала шаг назад и столкнулась с Уорреном, который тоже отступал, пытаясь освободить мне дорогу.

– Папа! – завизжала Джелси, бросаясь к двери.

Через некоторое время пришел отец, а за ним – мама, и мы втроем столпились у двери. Я не спускала глаз с паука на случай, если бы он решил удрать.

– Паук, – Уоррен указал на поддон для душа, – Pholcidae[4]. – Отец кивнул и шагнул в ванную.

– Ты его убьешь? – спросила Джелси, прятавшаяся за мамой, что, на мой взгляд, выглядело несколько театрально.

– Нет, – ответил папа, – но мне потребуются кусок бумаги и стакан.

– Я принесу, – Уоррен убежал и вскоре вернулся с одним из моих журналов и со стаканом, которые вручил отцу через порог, после чего мама, Джелси, Уоррен и я отпрянули назад. Дело было не только в арахнофобии – отец занял почти все пространство маленькой ванной. В колледже он учился на спортивную стипендию и играл на позиции полузащитника в футбольной команде, поэтому, несмотря на потерю веса в последнее время, оставался достаточно крупным.

Мгновение спустя он появился из-за шторы для душа, прижимая к журналу перевернутый стакан. Паук бегал по изображению восходящей звезды экрана на обложке. Отец, выпрямляясь, скривился от боли, и мама сразу забрала у него журнал и стакан, сунув их мне.

– Тейлор, выпусти его на улице, ладно? – Мама шагнула к отцу и уже более тихим голосом спросила: – Все нормально, Робин?

Полное имя отца было Робин, но обычно его звали Роб, а когда мама сердилась на него, или волновалась, или в гости приезжал дедушка, она звала папу Робином.

Отец все еще морщился, и я не могла спокойно на это смотреть на это, так что обрадовалась, что у меня появился повод уйти.

Я направилась к парадной двери, спустилась по ступенькам крыльца, вышла на подъездную дорожку и подняла стакан, рассчитывая, что паук сразу уползет, но удивилась, когда он остался сидеть на заголовке «Десять лучших советов, как быть прекрасной этим летом».

– Шевелись, – я стала потряхивать журнал. Паук наконец понял, чего я от него хочу, и соскользнул с обложки. Я отряхнула журнал и уже собиралась идти в дом, но вспомнила выражение страдания на лице отца, оставила стакан и журнал на крыльце и пошла в направлении главной дороги.

Я была босиком, и каждый шаг давался мне с трудом, напоминая, как много времени прошло с тех пор, когда я была здесь в последний раз и могла спокойно ходить по камням без обуви. Пройдя полпути, я остановилась у большого деревянного ящика, используемого как контейнер для мусора и не дававшего медведям добраться до пищевых отходов. Я остановилась и подождала, пока боль в ступнях утихнет, а затем разом преодолела оставшуюся часть пути и оказалась на асфальтированной дороге.

Вопреки моему желанию ноги сами понесли меня в сторону дома, в котором теперь жила семья Генри. Горящие окна отбрасывали прямоугольники света на гравий. Глядя на них, я размышляла, дома ли он и если да, то где окно его комнаты, пока не спохватилась, что выгляжу просто смешно.

И тут я заметила разбитую рядом с домом походную палатку. Вдруг она осветилась изнутри и стал виден чей-то силуэт. Я повернулась и быстро прошла прочь, делая вид, что просто вышла полюбоваться звездами.

А любоваться было чем: в свете огромной луны деревья отбрасывали на дорогу причудливые тени. Запрокинув голову, я стала искать знакомые созвездия.

Звездное небо увлекало меня с самого детства, и дедушка, в прошлом военно-морской офицер, прислал мне как-то книжку о звездах. Так и не научившись узнавать созвездия, связанные с ними легенды я все же помнила. Любовники, изгнанные в разные концы вселенной, богини, наказанные за тщеславие и висящие вниз головами… В ясную погоду в темное время суток я смотрела на небо, пытаясь узнать очертания созвездий и понять, что заставляло древних придумывать истории о том, что они видели в небе.

Звезды особенно хорошо видны в Лейк-Финиксе, и сейчас все небо было сплошь ими усыпано. Я смотрела вверх, пока не почувствовала, что могу дышать свободно, может быть, впервые в этот день или даже за последние три недели.

Я действительно не знала, как прожить здесь это лето. Мы приехали всего несколько часов назад, а мне уже казалось, что я тут долго не выдержу. Выходит, что все мы стараемся делать вид, будто ничего особенного не происходит. Даже не говорим о причине, заставившей нас перебраться сюда из Коннектикута. Вместо этого за ужином слушаем монолог Уоррена об изобретении пиццы.

Я повернулась и замерла. На повороте с улицы на нашу подъездную дорожку, в том месте, где гравий сменяет асфальт, сидела та самая собака. Я оглянулась в надежде увидеть приближающегося хозяина с поводком и пластиковым пакетом в руках. Улицы Лейк-Финикса, обычно пустынные, довольно безопасны, так что собак здесь выгуливают чаще без поводков. Единственный известный мне случай, когда это могло закончиться плохо, произошел как-то вечером, когда Моррисоны вывели своего отвратительного пуделя и встретили медведя, которому все-таки удалось забраться в помойку. Супруги поспешно ретировались, но пес, который был, кроме прочего, еще и глуповат, видимо, принял медведя за крупную собаку и побежал поздороваться. Однако он почти сразу понял, что ошибся, и бросился наутек, оставшись целым и невредимым. После этого я постоянно наблюдала, как Моррисоны выгуливали собаку на коротком поводке.

Но сейчас на тихой улице никаких поздних прохожих, ищущих своего мохнатого друга, не было. Я сделала шаг навстречу псу, но собака не шевельнулась, а только застучала по асфальту хвостом, будто только меня и ждала. На ней был ошейник бледно-голубого цвета – скорее всего, это был кобель. Кроме того, на именной бирке виднелась надпись, так что дом у этой собаки, скорее всего, был и она просто предпочла сбежать. Во всяком случае, сейчас.

Где бы этот пес ни жил и что бы ни думал о своих хозяевах, ему точно не место на нашей подъездной дорожке. Я собралась пройти мимо, не обращая на собаку никакого внимания, но не сделав и нескольких шагов, услышала за спиной негромкое позвякивание. Обернувшись, я увидела пса – он шел за мной. Заметив, что я остановилась, он замер, потом быстро сел, словно делая вид, что вовсе не преследует меня. Почувствовав себя участницей странной игры «красный свет – зеленый свет», я указала ему на дорогу.

– Нет, – мой голос звучал твердо, – уходи.

Пес опустил одно ухо, наклонил голову, посмотрел на меня с надеждой, не переставая стучать хвостом по земле, и не двинулся с места.

Присмотревшись внимательнее, я заметила, что он довольно грязный, а шерсть местами свалялась. Но я решила, что это в порядке вещей: заботливые хозяева не отпустили бы собаку бродить по ночам без присмотра.

– Уходи, – повторила я еще тверже. – Ну! – И продолжала смотреть ему в глаза, как это советовали в одной передаче про собак. Пес посмотрел на меня, потом опустил второе ухо и, как мне показалось, вздохнул, но так и остался на месте. Он еще какое-то время смотрел на меня, но, видимо, не заметив и тени сомнения в моем решении, повернулся и медленно побрел прочь.

Дойдя до асфальтированной дороги, пес остановился, повернул налево и направился по улице. Я не сразу вошла в дом, а стояла и смотрела, как силуэт собаки становился все меньше, а позвякивание именной бирки все тише, пока совсем не стихло, когда пес скрылся за поворотом.

Глава 6

Утром я внезапно проснулась, как будто от толчка, и не сразу сообразила, где нахожусь. Оглядев комнату, заметила на комоде пингвина, и на меня нахлынули воспоминания о вчерашнем дне. Я застонала, повернулась на другой бок, но почувствовала, что больше уже не усну.

Сев на кровати, я сощурилась от яркого солнечного света, лившегося в окно. День обещал быть чудесным, хотя мне он едва ли принесет что-то хорошее. Я встала с кровати и, взглянув на пингвина, положила его на верхнюю полку встроенного шкафа и закрыла дверцу, чтобы он каждое утро не мозолил мне глаза.

Собрав на ходу волосы в конский хвост, я вышла в коридор. В доме стояла необычная тишина. Придя в кухню, я взглянула на часы микроволновки и поняла, отчего так тихо: было только восемь часов. Еще не так давно отец к этому времени уже несколько часов работал и, заварив себе кофе, успевал ответить на половину утренних электронных сообщений. Вид кофе-машины без кофейника напомнил мне, что теперь все иначе, прошлого не вернуть, хоть я продолжаю почему-то на это надеяться. Можно было и самой заварить кофе, но я понятия не имела, как это делается. Кофе всегда готовил отец, это было его святой обязанностью, так же как и запоминание различных важных мелочей.