Лето второго шанса

Тишина действовала на меня угнетающе, и чтобы не впасть в уныние, я вышла из дома. Прежде я бы отправилась на пристань, но после вчерашнего столкновения с Генри не знала, пойду ли вообще туда когда-нибудь снова, поэтому надела шлепанцы и зашагала по подъездной дорожке, рассчитывая, что ко времени возвращения с прогулки домашние уже проснутся и тогда мы вместе…

Я остановилась, спохватившись, что не представляю, как закончить это предложение, поскольку понятия не имела, что буду делать этим летом, разве что стану свидетелем того, как рушится привычный порядок вещей. Эта мысль подтолкнула меня вперед, будто я каким-то образом могла оставить ее позади себя вместе с домом и бездействующей кофеваркой.

Я сознательно повернула в противоположную от дома Генри сторону и с удивлением обнаружила, что и с этой стороны у нас появились новые соседи. Во всяком случае, на подъездной дорожке стояла «тойота приус», а незнакомая мне вывеска гласила: «Настроимся на лето».

В этот ранний час улица была пуста, если не считать полусонного человека, выгуливающего энергичного золотистого ретривера. Я поймала себя на том, что по пути разглядываю вывески на фасадах, обращая внимание на незнакомые. В Лейк-Финиксе почти все дома имеют не таблички с номерами, а вывески с именами хозяев, но на нашем доме вывески нет, поскольку мы никак не можем прийти к соглашению относительно имени: каждое лето голосовали, но так и не выбрали подходящее.

Минут через двадцать я надумала повернуть обратно к дому. Начинало припекать, и чем больше попадалось мне людей, совершающих утреннюю пробежку или выгуливающих собак (все мне приветливо махали), тем больше меня беспокоило, что я даже не умылась и не надела лифчик. Я уже хотела повернуть обратно, когда заметила в лесу, тянущемся вдоль дороги, что-то вроде просеки. Я не очень хорошо запоминаю мелкие детали, но тут, я почти не сомневалась, должна была начинаться тропинка, ведущая прямо к нашему дому.

Постояв немного в нерешительности в начале тропинки, я зашагала по ней, и едва войдя в лес, оказалась как будто в другом мире. Тут было тише и темнее, солнечные лучи едва пробивались сквозь кроны деревьев. Я несколько лет не бывала в лесу и теперь, шагая по тропинке, с удовольствием отмечала, как сильно мне знакомы и капли росы на мху, и запах сосен, и хруст веточек и листьев под ногами. Это было такое же чувство, как при возвращении в наш летний дом – понимание, что оставленное в прошлом вовсе не утеряно. Идя по лесу, я к своему удивлению обнаружила, что скучала по нему.

Через полчаса я уже не испытывала такого умиления, потому что потеряла всякие следы тропинки, по которой шла, ветки расцарапали мне ноги, на шее пировали москиты и мне даже думать не хотелось о том, что с моими волосами. Но больше всего я сердилась на себя и мне трудно было поверить, что, находясь совсем рядом с домом, я заблудилась.

У меня не было с собой телефона со встроенным GPS-навигатором, что было бы сейчас очень кстати. Вокруг я не видела ни одного дома, ничего, что позволило бы сориентироваться на местности, но пока не паниковала и еще надеялась найти потерянную тропинку.

Где-то вдалеке послышалось подобие птичьего крика, и через секунду он повторился, но не точно так же: по-видимому, его все же издавала не птица. Крик раздался снова, на этот раз он больше походил на птичий, и я быстро пошла на него, рассчитывая, что если в лесу кто-то наблюдает за птицами, мне, возможно, подскажут, как выбраться на дорогу.

Крики, подобные птичьим, часто повторялись, и благодаря этому я довольно быстро нашла двух ребят. Один из них был примерно ростом с Джелси, другой – высокий. Оба стояли ко мне спиной, не сводя глаз с кроны дерева.

– Привет! – сказала я, нисколько не заботясь о том, как выгляжу. Мне просто хотелось вернуться домой, позавтракать и смазать лосьоном зудящие следы от укусов москитов. – Простите, что отрываю, но…

– Тсс! – громким шепотом произнес высокий, по-прежнему глядя на крону. – Мы пытаемся увидеть… – Он обернулся и вдруг замолчал. Это был Генри, и нашей встрече он изумился не меньше меня.

Удивлению моему не было предела. Я покраснела, и это наверняка было заметно, ведь я еще не успела загореть.

– Привет, – пробормотала я, поспешно складывая руки на груди, и подумала, что при встречах с ним я почему-то всякий раз выгляжу все более и более неподобающе.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он все тем же громким шепотом.

– А что, мне теперь уже и в лес ходить нельзя? – в полный голос ответила я, что заставило мальчишку, бывшего с Генри, тоже повернуться.

– Ш-ш-ш! – произнес он и поднял к глазам бинокль. Когда он опустил его, до меня дошло, что это младший брат Генри, Дэви. Теперь его было почти не узнать, так он изменился за то время, что мы не виделись. Дэви был очень похож на брата в том же возрасте, если не считать того, что для начала лета выглядел очень загорелым и был обут в мокасины. – Мы пытаемся проследить за индиговым овсянковым кардиналом.

– Дэви, – сказал Генри, тыкая брата в спину, – не будь грубияном. – Он снова посмотрел на меня и сказал: – Ты же помнишь Тейлор Эдвардс?

– Тейлор? – спросил Дэви, выпучив глаза и с тревогой глядя на брата. – Ты серьезно?

– Привет, – сказала я, помахала ему и сразу же снова скрестила руки на груди.

– А что она здесь делает? – полушепотом спросил Дэви у брата.

– Потом скажу, – ответил Генри, хмуро глядя на Дэви.

– Но зачем ты с ней разговариваешь? – продолжал Дэви уже не шепотом.

– Слушайте, – громко сказала я, – не могли бы вы…

В это время в кроне дерева, куда прежде смотрели Генри и Дэви, послышался шорох крыльев и в воздух взлетели две птицы – одна коричневая, а другая голубая. Дэви схватился за бинокль, но даже я видела, что слишком поздно – птицы улетели. Дэви, понурившись, выпустил бинокль, который повис на ремешке.

– Вернемся сюда завтра, идет? – негромко спросил Генри, положив руку брату на плечо. Дэви лишь пожал плечами, глядя в землю. – Нам пора, – Генри мельком взглянул на меня, кивнул, и братья пошли.

– Гм, – начала я, понимая, что лучше уж спросить дорогу, чем следить за ними в лесу в надежде, что они в конце концов выведут меня к Лейк-Финиксу. А что если они идут не домой и мне придется тащиться за ними все время, пока они наблюдают за какой-нибудь птицей? – Вы домой? Дело в том, что я тут немного заблудилась, так что если вы… – Увидев появившееся на лице Генри выражение недоверия и досады, я замолчала.

Он шумно вздохнул и слегка наклонился к брату.

– Встретимся дома, ладно?

Дэви сердито посмотрел на меня и побежал в лес.

– Он дорогу-то знает? – спросила я, глядя парню вслед. Судя по тому, как Дэви уверенно направился к дому, дорогу он знал, но ведь то же думала и я, входя в лес.

Почему-то этот мой вопрос показался Генри смешным.

– Дэви знает этот лес как свои пять пальцев, – ответил он, слегка улыбнувшись. – Он побежал короткой дорогой. Не знаю, откуда она ему известна. Я ее никогда не видел, но она приведет его домой в два раза быстрее, чем обычная. – Тут Генри, видимо, вспомнил, с кем разговаривает, и его улыбка исчезла. – Идем, – коротко сказал он и направился в сторону, противоположную той, куда прежде шла я.

Несколько минут мы шли молча. Генри смотрел не на меня, а вперед. Мне хотелось оказаться дома, чтобы все это поскорее закончилось.

– Спасибо, – сказала я, не в силах больше выносить молчание.

– Не за что, – коротко сказал Генри, по-прежнему не глядя на меня.

– Я просто… – начала я, не зная, куда меня это заведет, но чувствуя потребность объясниться. – Я это не специально. Просто пыталась отыскать дорогу домой.

– Ничего, – сказал Генри чуть менее сурово, чем прежде. – В конце концов нам же по пути. И кроме того, – продолжал он, в упор посмотрев на меня, и подобие улыбки показалось на его лице, – я же тебе говорил, что встреча неизбежна.

Я хотела ответить, но заметила, что дорогу нам преграждают два огромных упавших дерева со стволами, поросшими мхом. Тут же валялись разного размера доски. Завал был высотой по пояс.

– Что это? – спросила я.

– В прошлом месяце был ураган, – сказал Генри, приступив к преодолению препятствия, – деревья повалились вместе с домом, который был наверху.

Так вот откуда эти доски с гвоздями! И тут воспоминание о другом доме на деревьях заставило меня остановиться.

– А ваш до сих пор цел? – спросила я и только через секунду сообразила, что Генри теперь живет в другом месте. – Я хочу сказать, он все еще цел? Тот дом на деревьях? – Дом, о котором я говорила, построили Генри с отцом, и мы, объявив его запретной зоной для младших братьев и сестер, сидели в нем по несколько часов кряду, особенно в плохую погоду, когда нельзя было весь день проводить у озера.

– Цел, – ответил Генри, – насколько я знаю. Его видно с подъездной дорожки.

– Это хорошо, – сказала я и только тут поняла, как дорог мне тот дом.

– Да, – подтвердил Генри, – хорошо.

Обходя поваленные деревья, я смотрела на них, и в голове не укладывалось, что они, такие огромные и казавшиеся вечными, лежат на земле, что их смогли повалить ветер и дождь.

Генри уже ушел далеко вперед, и торопясь догнать его, я попробовала перелезть через поваленные деревья. Я взобралась на лежащий ствол – дальнейшее казалось лишь делом техники, – но вдруг оцарапала себе ногу сломанной веткой.

– Ай… – пробормотала я сквозь зубы.

Генри обернулся и прищурился.

– Что ты делаешь? – воскликнул он, возвращаясь ко мне.

– Ничего, – ответила я с досадой, что было не вполне справедливо по отношению к нему, ведь он любезно согласился помочь мне выйти из леса, а я сейчас дела все, чтобы усложнить ему задачу.

– Стой, – сказал он, и по его голосу я поняла, что он раздосадован не меньше моего. – Древесина гнилая, может…

Ствол, на котором я стояла, с треском проломился, я качнулась вперед и уже приготовилась к неизбежному падению, но Генри мгновенно оказался рядом и подхватил меня.

– Извини, – выдохнула я, чувствуя, как колотится у меня сердце, разгоняя по телу адреналин.

Я стала спускаться со ствола.

– Осторожно, – сказал он, – месяц назад Дэви вот так же вывихнул себе лодыжку.

– Спасибо, – я оперлась на Генри и, стараясь не думать о ползучих тварях, вероятно, живущих в гнилой древесине, вытащила ступню из пролома в стволе, в который она провалилась. И только оказавшись обеими ногами на твердой земле, заметила, что Генри крепко обнимает меня обеими руками. Через тонкую ткань футболки я чувствовала тепло его ладоней на спине. Я взглянула ему в глаза – было по-прежнему очень странно смотреть на Генри снизу вверх – и поняла, как мы близки: наши лица находились всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Он, видимо, тоже заметил это, потому что сразу отпустил меня и отступил назад.

– Все нормально? – деловито спросил он.

– Да, – ответила я, стряхивая с себя прилипшие мокрые листья, чтобы он не видел, как я покраснела.

– Хорошо. – И он пошел вперед, а я за ним, стараясь ступать след в след, чтобы больше никуда не провалиться. Через несколько секунд мы вышли из лесу и я, щурясь от яркого солнца, поняла, что нахожусь всего в двух кварталах от нашего дома.

– Отсюда найдешь дорогу? – спросил Генри.

– Конечно, – ответила я, слегка оскорбленная его вопросом.

Он покачал головой и усмехнулся, и впервые с момента нашей встречи в этом году я увидела на его лице просто улыбку.

– Не сказать, чтобы ты хорошо ориентировалась, – сказал он. Я открыла рот, чтобы возразить, но он опередил меня: – Я просто помог тебе выйти из леса. – Он пристально посмотрел на меня и добавил: – И не первый раз. – Затем повернулся и ушел, оставив меня раздумывать о том, что хотел этим сказать.

И только когда Генри скрылся из виду, до меня дошло: первая наша встреча с Генри произошла в этом самом лесу.

Я шла домой, прикрывая глаза ладонью от солнца, казавшегося слишком ярким после лесного сумрака, и так погрузилась в мысли о том, как закончились наши отношения с Генри, что почти забыла, как они начались.

– Тейлор, где ты была? – спросила мама, когда я вернулась. При виде царапин у меня на ногах она только ахнула. Я пыталась тихонько проскользнуть к себе в комнату, надеясь, что все еще спят, но мне не повезло: мама распаковывала заполонившие всю кухню бумажные пакеты из местного магазинчика, более-менее напоминающего супермаркет. До более крупных магазинов было добрых получаса езды.

– Просто гуляла, – рассеянно ответила я, оглядывая кухню и стараясь не встречаться с ней взглядом. Кофе-машина, как я заметила, по-прежнему стояла без кофейника – мама предпочитала чай. Это означало, кроме всего прочего, что спустя два часа после моего ухода отец еще спал.

– Встретила Пола Кроссби в магазине, – сообщила мама, говоря об отце Генри, и я почувствовала, что начинаю краснеть. Хорошо, что мама встретилась с ним до того, как он успел узнать от своих сыновей, что я заблудилась в лесу. – В молочном отделе. Говорит, они теперь наши соседи.

– Ну надо же! – отреагировала я. Мои щеки пылали, поэтому я открыла холодильник и сунула туда голову, делая вид, что что-то ищу.

– Тебе надо бы сходить поздороваться с Генри, – продолжила мама, пока я переставляла пакеты с молоком так, чтобы срок годности сразу был заметен.

– М-м-м, – я закрыла дверцу холодильника и прислонилась к ней спиной.

– А мне, наверно, стоит сходить поздороваться с Эллен, – заключила мама. Такая перспектива, судя по тону, которым это было сказано, казалась ей не слишком привлекательной, и я не виню ее. Мать Генри мирилась с нашим присутствием только при условии, что мы вели себя тихо и не попадались ей под ноги. Когда мы были детьми, то могли ворваться к нам в дом, не прерывая перестрелки из водяных пистолетов, но перед дверью в дом Генри игры сразу прекращались и все затихали, и об этом не было нужды просить или напоминать. У них дома нельзя было строить крепости из стульев одеял. Я всегда подозревала, что мама недолюбливает миссис Кроссби, хотя прямо она никогда мне об этом не говорила.

Я вытащила из стоявшего на столе пакета яблоко, но мама выхватила его у меня, быстро вымыла, обтерла ладонями воду и вернула.

– Вы с Генри раньше так дружили, – сказала она.

Я повернулась к окну и посмотрела на дом Кроссби, главным образом для того, чтобы мама не могла видеть выражения моего лица.

– Ну да, – подтвердила я. – Но, мам, ведь это было давно.

Она стала складывать пакеты. Я могла помочь, но вместо этого прислонилась к кухонному столу и стала есть яблоко.

– Ты уже звонила Люси? – спросила мама.

Я откусила большой кусок, думая о том, почему маме кажется, что она знает, что и когда мне надо делать. Почему бы ей не спросить, например, не хочу ли я позвонить Люси? Потому что я-то совершенно этого не хотела.

– Нет, – ответила я, удержавшись от того, чтобы закатить глаза, хотя мне очень хотелось. – И, наверное, не позвоню.

Мама посмотрела на меня взглядом, который ясно давал понять, что она считает это ошибкой, и убрала бумажные пакеты под раковину.

– Друзьями детства надо дорожить. Они знают тебя как никто другой.

После встречи с Генри, произошедшей сегодня утром, я вовсе не была уверена, что друзья детства так уж хороши. Мама прошла к холодильнику, на котором висел летний календарь. Ассоциация Лейк-Финикса изготавливала такие календари каждый год, и каждое лето один из них висел у нас на холодильнике. Предполагалось, что он должен висеть в вертикальном положении, так, чтобы были видны все три летних месяца сразу. Календарь был украшен фотографиями улыбающихся детей на яхтах, счастливых супружеских пар, отдыхающих у озера, и пожилых людей, наблюдающих восход солнца. Мама прикрепляла эти календари с помощью магнитов, разных по форме и размеру.

Календарь в самом начале летнего сезона доставлял особое удовольствие, наглядно демонстрируя, как долго еще продлятся каникулы. В прежние годы лето казалось бесконечным, так что к августу я уже до отвала наедалась шоколадными батончиками и мороженым и, искусанная москитами, уже с нетерпением ждала, когда настанет осень, принося с собой прохладу и Хэллоуин, а там и до Рождества было рукой подать.

Сейчас, глядя в календарь, я стала считать дни и запаниковала так, что стало тяжело дышать. В мой день рождения три недели назад отцу, по словам врачей, оставалось жить четыре месяца. Может быть, больше, но возможно, и меньше. И три недели уже прошли, что означало…

Я уставилась в календарь так пристально, что сетка, разделяющая месяц на квадратики дней, поплыла перед глазами. Была середина мая, впереди еще весь июнь. И затем июль. Но что потом? Я посмотрела на август, на фотографию пожилой четы: супруги держались за руки, наблюдая восход над озером Финикс. Я понятия не имела, что произойдет в августе, во что превратится моя жизнь, если отец еще будет жив.

– Тейлор, – послышался озабоченный голос мамы, – у тебя все в порядке?

У меня все было далеко не в порядке, и обычно именно в таком состоянии я сбегала – садилась в машину и ехала куда-нибудь, уходила на долгую прогулку, стараясь забыть о проблемах. Но сегодня утром я поняла, что уход из дома в таких случаях нисколько не помогает, а только ухудшает положение.

– Все нормально, – сердито сказала я в ответ, хоть мама этого и не заслуживала. Но мне хотелось, чтобы она не задавала неуместных вопросов. Более того, я несправедливо требовала от нее невозможного – чтобы она вернула все на свои места. Но она ничего не исправила раньше и не сможет исправить теперь. Выбросив недоеденное яблоко, я вышла из кухни.

В чудом оказавшейся пустой ванной я долго стояла под душем, смывая грязь с царапин на ногах, до тех пор пока горячая вода в крошечном водонагревательном баке не кончилась.

Когда я вернулась в кухню, там пахло кофе. В кофе-машине бурлило и шипело, и кофейник наполовину был полон. На застекленной террасе перед ноутбуком с кружкой горячего кофе в руках сидел отец и смеялся над чем-то, что говорила мама. Он выглядел таким живым, что казалось, этот календарь на стене не имеет к нему никакого отношения, ведь увидев отца сейчас в свете яркого солнца, его вполне можно было принять за здорового человека, если не знать, что на самом деле дни его сочтены. Я подошла к двери на застекленную террасу и прислонилась к косяку. Отец повернулся и посмотрел на меня.

– Привет, малыш, – сказал он. – Что нового?

И прежде чем я успела хоть что-то ответить, он посмотрел на пейзаж за окном и улыбнулся.

– Славный денек выдался, а?

Глава 7

Перемена. Слово из одиннадцати букв. Я взглянула на кроссворд в газете, постучала карандашом по незаполненным пока клеткам девятнадцатого номера по вертикали и, пытаясь сосредоточиться, стала смотреть через окна террасы на озеро. Я не любила разгадывать кроссворды, но хотелось хоть как-то себя развлечь. На шестой день пребывания в Лейк-Финиксе я уже на стену лезла от скуки. Хуже всего было то, что в этой ситуации, в отличие от, например, сольных выступлений Джелси, на которых обычно Уоррен тоже скучал, я никому не могла пожаловаться на тоску, потому что никто и не обещал, что меня здесь будут развлекать. Никакого веселья вовсе не предполагалось. Тем не менее мне было невыносимо скучно и я очень страдала от собственной раздражительности, вызванной как раз одиночеством.

Я услышала знакомое шуршание шин грузовичка «ФедЭкс»[5] по гравию подъездной дорожки и вскочила, чтобы получить почту, – надо же было хоть чем-то себя занять, – но выйдя из дома, обнаружила, что отец уже принял белую коробку и держит ее в руках, кивая знакомому водителю.

– Не даете мне скучать, – водитель опустил очки со лба на глаза. – Только вам во всей округе и доставляю.

– Охотно верю. – Отец развернул квитанцию на коробке.

– А если бы вы привязывали пса, я бы вам спасибо сказал, – добавил водитель, усаживаясь в кабину. – Едва не сбил его сегодня. – Он завел двигатель, сдал назад по подъездной дорожке и, выехав на улицу, посигналил.

Отец повернулся ко мне и приподнял брови.

– Собака?

– Бог ты мой! – Я прислонилась к перилам крыльца и, разумеется, увидела уже знакомого пса у поворота на улицу. – Пошел отсюда! – закричала я. – Убирайся! – Пес посмотрела на меня, затрусил по улице и скрылся из виду, но что-то мне подсказывало, что он вскоре вернется. – Собака эта… – сказала я, когда позвякивание бирки на ошейнике затихло, – считает, что здесь ее дом.

– Вот как, – сказал отец. Он по-прежнему выглядел несколько озадаченным, и я понимала, что от моих слов яснее не стало. Отец прошуршал по гравию, поднялся на крыльцо и слегка облокотился о перила. – Сделай так, чтобы твой брат ее не видел.

– Ладно, – ответила я и пошла следом за отцом на террасу, где тот уже распаковывал посылку. Внутри оказались многочисленные документы, многие из которых были помечены разноцветными стикерами. Подобного рода материалы отец получал из своей юридической фирмы каждый день, все бумаги относились, по-видимому, к делу, над которым он работал. Однажды я спросила его, почему компания не может присылать эти документы электронной почтой вместо того, чтобы гонять каждый день грузовичок «ФедЭкс» по горам Пенсильвании, и он ответил, что того требуют соображения секретности.

Я плюхнулась в кресло напротив отца и вздохнула, вспомнив, что не выполняю его единственную просьбу – не торчать дома.

В первый же день по приезде в Лейк-Финикс стало очевидно, что Уоррен, Джелси и я понятия не имеем, чем заняться. По этой причине следующие два дня мы просто слонялись за отцом из комнаты в комнату на случай, если ему вдруг захочется с нами поговорить по душам. И вот теперь мы сидели за столом на веранде, где он обычно работал. У Джелси была потрепанная автобиография балерины Сюзанны Фаррел «Держась за воздух», у меня – журнал, обложку которого я оторвала из-за того, что по ней побегал паук, у Уоррена – учебник. Мы вроде бы читали, правда, всякий раз как отец отрывался от бумаг, мы делали то же, и Уоррен неестественно улыбался – все мы ждали, чтобы кто-нибудь сказал нам, чем себя занять.

В прежние годы мы сидели дома только когда лил дождь. Как видно из названия, Лейк-Финикс – курортный городок, который оживает летом. Публика любит его за озеро с пляжем. Есть тут и бассейн с водной горкой, с которой я раньше часто каталась, а еще теннисные корты и поле для гольфа. Так что местечко напоминало нечто среднее между загородным клубом и туристическим лагерем, правда, отнюдь не роскошными. Тут не было миллионных владений, но за вход на пляж и посещение бассейна следовало платить. Небольшой, расположенный на удалении от других городов, Лейк-Финикс вполне безопасен, и меня отпускали гулять без присмотра с семилетнего возраста. Тут курсировал детский автобус и имелся постоянный маршрут до бассейна и пляжа, но им я пользовалась редко, разъезжая в основном на велосипеде.

Раньше мама часто проводила время на пляже и играла в теннис, а отец работал на открытом воздухе или играл в гольф. Мы же по настоянию родителей брали уроки тенниса и гольфа, ходили на пляж и в бассейн. Все возвращались домой к ужину, собирались на веранде и каждый выглядел более загорелым, чем утром. В хорошую погоду мы никогда не сидели дома.

Отец оторвался от бумаг, заметив, что мы на него смотрим, а Уоррен еще и улыбается.

– Ну хватит, – сказал отец. – Вы меня с ума сведете.

Я взглянула на брата, который посмотрел на меня в недоумении. Я не совсем понимала, что отец имеет в виду, тем более что очень старалась не делать ничего, что могло бы его раздражать.

– А, – спросила я, когда стало ясно, что брат и сестра решили промолчать, – что мы такого делаем?

– Ничего не делаете, – сердито ответил отец. – В том-то и беда. Нечего целый день на меня таращиться, как будто на мне ставят какой-то медицинский эксперимент или, что еще хуже, снимают реалити-шоу.

Я заметила, как Уоррен открыл рот, чтобы что-то возразить, но тут же передумал – лишнее доказательство того, что мы ведем себя неестественно: не было случая, чтобы Уоррен не воспользовался готовым аргументом.

– Слушайте, – отец немного смягчился, – я благодарен вам за то, чтó вы пытаетесь делать. Но я бы хотел, чтобы у нас, насколько это возможно, было нормальное лето. Договорились?

Я кивнула, хоть и не совсем понимала, что он подразумевает под «нормальным летом», ведь в последние годы мы проводили лето не вместе.

– Тогда, – продолжила Джелси, и ее карие глаза заблестели и стало заметно, что она сидит как-то особенно прямо, – как нам проводить время?

– Как хотите, – отец развел руками. – Делайте что угодно, только не торчите целый день дома. Сейчас же каникулы. Найдите себе какое-нибудь развлечение.

Только этого, по-видимому, сестре и не хватало. Она выскочила из-за стола и побежала в дом с криком: «Мама, давай растягиваться у станка!». Отец, улыбаясь, проводил ее глазами, потом повернулся ко мне и Уоррену – мы по-прежнему сидели за столом.