Избранное

Юрлов и кумыс

Басня  Один корнет, по имени Юрлов,Внезапно заболел горячкою балетной.    Сейчас созвали докторов, –Те выслали его с поспешностью заметной    По матушке по Волге вниз,      Чтоб пить кумыс.Юрлов отправился, лечился, поправлялся,Но, так как вообще умеренностью он      В питье не отличался    И был на выпивку силен,Он начал дуть кумыс ведром, и преогромным,    И тут с моим корнетом томным  Случилось страшное несчастье… Вдруг      О, ужас! О, испуг!  Чуть в жеребенка он не превратился:Охотно ел овес, от женщин сторонился,    Зато готов был падать ницПред всякой сволочью из местных кобылиц.Завыли маменьки, в слезах тонули жены,    В цене возвысились попоны,    И вид его ужасен был      Для всех кобыл.Твердили кучера: «Оказия какая!»    И наконец начальник края,    Призвав его, сказал: «Юрлов,    Взгляни, от пьянства ты каков!    И потому мы целым краем    Тебя уехать умоляем.    Конечно, гражданина долг    Тебе велел бы ехать в полк,Но так как лошадей у нас в полку не мало,    То, чтоб не сделалось скандала,Покуда не пройдет волнение в крови,    В Москве немного поживи!»    Юрлов послушался, явился    В Москву – и тотчас же влюбился    В дочь генерала одного,С которым некогда был дружен дед его.    Всё как по маслу шло сначала:    Его Надина обожала,    И чрез неделю, в мясоед,    Жениться должен был корнет.  Но вот что раз случилось с бедной Надей:Чтобы участвовать в какой-то кавалькаде,    Она уселася верхом  И гарцевала на дворе своем.    К отъезду было всё готово.  Вдруг раздался протяжный свист Юрлова.Блестя своим pince-nez{Пенсне (фр.). – Ред.}, подкрался он, как тать,И страстно начал обнимать…    Но не Надину, а кобылу…    Легко понять, что после было.    В испуге вскрикнул генерал:    «Благодарю, не ожидал!»Невеста в обморок легла среди дороги,    А наш Юрлов давай Бог ноги!Один фельетонист, в Москве вселявший страх,Сидевший в этот час у дворника в гостях  И видевший поступок этот странный,  Состряпал фельетон о нем пространный  И в Петербург Киркору отослал.    Конечно, про такой скандал  Узнала бы Европа очень скоро,    Но тут, по счастью, на Киркбра  Нахлынула беда со всех сторон.      Во-первых, он  Торжественно на площади столичной    Три плюхи дал себе публично,  А во-вторых, явилася статья,  Где он клялся, божился всем на свете,      Что про военных ни…  Не станет он писать в своей газете.    Вот почему про тот скандал    Никто в Европе не узнал.Читатель, если ты смышлен и малый ловкий,  Из этой басни можешь заключить,  Что иногда кумыс возможно пить,    Но с чувством, с толком, с расстановкой.А если, как Юрлов, начнешь лупить ведром,  Тогда с удобством в отчий дом    Вернешься шут шутом.Конец 1860-х – начало 1870-х годов?

В. А. Вилламову

Ответ на посланиеНапрасно дружеским обухомМеня ты думаешь поднять…Ну, можно ли с подобным брюхомСтихи без устали писать?Мне жить приятней неизвестным,Я свой покой ценю как рай…Не называй меня небеснымИ у земли не отнимай!Апрель 1870

«Почтенный Оливье, побрив меня, сказал…»

Почтенный Оливье, побрив меня, сказал:    «Мне жаль моих французов бедных –  В министры им меня Господь послалИ Трубникова дал наместо труб победных».1870

В. А. Жедринскому

С тобой размеры изучая,Я думал, каждому из насСудьба назначена иная:Ты ярко блещешь, я угас.Твои за жизнь напрасны страхи,Пускайся крепче и бодрей,То развернись, как амфибрахий,То вдруг сожмися, как хорей.Мои же дни темны и тихи.В своей застрявши скорлупе,И я плетуся, как пиррихий,К чужой примазавшись стопе.1871Киев

Карлсбадская молитва

О Боже! Ты, который зришьНёс, прихожан сей церкви светской,Молитву русскую услышь,Хотя и в стороне немецкой!Молитва будет та тепла,Молю тебя не о Синоде…Молю, чтоб главный бич в природе –Холера – далее ушла.Молю, чтоб судьи мировые,Забыв обычаи былыеИ на свидетеля не злясьЗа то, что граф он или князь,Свой суд по совести творили…Чтоб даже, спрятав лишний гром,И генерала не казнилиЗа то, что чин такой на нем.Чтоб семинарий нигилистыИ канцелярий коммунисты –Маратов модная семья –Скорее дождались отставки,Чтоб на Руси Феликса ПьяНапоминали разве пьявки…Чтобы журнальный Оффенбах,Катков – столь чтимый всей Москвою,Забывши к немцам прежний страх,Не трепетал пред колбасою!Чтобы в течение зимы,Пленясь победою германской,В солдаты не попали мыПо силе грамоты дворянской…К пенатам возвратясь своим,Чтоб каждый был здоров и статенИ чтоб отечественный дымНам был действительно приятен.Июнь 1871

По поводу назначения М. Н. Лонгинова управляющим по делам печати

Ниспослан некий вождь на пишущую братью,Быв губернатором немного лет в Орле…Актера я знавал… Он тоже был Варле…Но управлять ему не довелось печатью.1871

По поводу юбилея Петра Первого

Двести лет тому назадСоизволил царь родиться…Раз, приехавши в Карлсбад,Вздумал шпруделя напиться.Двадцать восемь кружек в рядВ глотку царственную влились…Вот как русские лечилисьДвести лет тому назад.Много натворив чудес,Он процарствовал счастливо..«Борода не curgemass»{Не по-придворному (нем.). – Ред.} –Раз решил за кружкой пива.С треском бороды летят…Пытки, казни… Все в смятенье!..Так вводилось просвещеньеДвести лет тому назад!А сегодня в храм святой,Незлопамятны, смиренны,Валят русские толпойИ, коленопреклоненны,Все в слезах, благодарятВседержителя благого,Что послал царя такогоДвести лет тому назад.30 мая 1872Карлсбад

Злопамятность духовенства

Петр Первый не любил попов. Построив Питер,    Он патриарха сократил…Чрез двести лет ему Кустодиев-пресвитер    Своею речью всё отмстил.30 мая 1872

Проповеднику

По всевышней воле БогаБыл твой спич довольно пуст.Говорил хотя ты много,Всё же ты не Златоуст.30 мая 1872Карлсбад

С. Я. Веригиной

Напрасно молоком лечиться ты желаешь,  Поверь, леченье нелегко:Покуда ты себе питье приготовляешь,От взгляда твоего прокиснет молоко…Май или июнь 1872

Молитва больных

От взора твоего пусть киснет шоколад,Пусть меркнет день, пусть околеет пудель,Мы молим об одном – не езди ты в Карлсбад,Боимся убо мы, чтоб не иссякнул шпрудель.Май или июнь 1872

Спор

Как-то раз пред сонмом важным  Всех Богемских горБыл со Шпруделем отважным  У Мюльбрунна спор.«Не пройдет, смотри, и века, –  Говорит Мюльбрунн, –Как нам всем от человека  Будет карачун.Богатея год от году  Нашим же добром,Немец вылижет всю воду  Пополам с жидом.Уж и так к нам страху мало  Чувствует народ:Где орел парил, бывало,  Нынче динстман прет!Где кипел ты, так прекрасен,  Сядет спекулянт,Берегися: ох опасен  Этот фатерланд».– «Ну, бояться я не буду, –  Шпрудель отвечал. –Посмотри, как разом всюду  Немец измельчал.Из билетов лотерейных  Сшив себе колпак,В пререканиях семейных  Дремлет австрияк.Юн летами, сердцем старец,  Важен и блудлив,Сном глубоким спит баварец,  Вагнера забыв.Есть одно у немцев имя,  Имя то – Берлин, –Надо всеми он над ними  Полный господин;Но и там в чаду канкана  Бранный клич затих…Лавры Вёрта и Седана  Усыпляют их.Пруссаку, хоть он всесилен,  Дальше не пойти:Может ведь durch Gottes willen{Боже мой (нем.). – Ред}  Всё произойти…А кругом, пылая мщеньем  И казной легки,Бродят вечным привиденьем  Прежние князьки;Остальные боязливо  Спят, покой ценя…Нет, не немцу с кружкой пива  Покорить меня!»– «Не хвались еще заране, –  Возразил Мюльбрунн, –Там, на севере, в тумане…  Посмотри, хвастун!»Тайно вестию печальной  Шпрудель был смущенИ, плеснув, на север дальний  Взоры кинул он.И тогда в недоуменье  Смотрит, полный дум,Видит странное движенье,  Слышит звон и шум:От Саратова от града  По чугунке в рядВплоть до самого Карлсбада  Поезда летят.Устраняя все препоны,  Быстры, как стрела,Стройно катятся вагоны,  Коим нет числа.В каждом по два адъютанта,  Флаги и шатры,Для служанок «Элефанта»  Ценные дары.Маркитантки, офицеры  Сели по чинам,Разных наций кавалеры,  Губернатор сам.И, зубря устав военный,  Зазубрив мечи,Из Зубриловки почтенной  Едут усачи…И, испытанный трудами  Жизни кочевой,Их ведет, грозя очами,  Генерал седой…И, томим зловещей думой,  Полный черных снов,Шпрудель стал считать угрюмо –  И не счел врагов.«Может быть, свершится чудо,  Стану высыхать… –Прошептал он. – А покуда  Дам себя я знать!»И, кипя в налитой кружке,  Грозен и велик,Он ганноверской старушке  Обварил язык.14 июля 1872

«„Жизнь пережить – не поле перейти!“…»

  «Жизнь пережить – не поле перейти!»Да, правда: жизнь скучна и каждый день скучнее;Но грустно до того сознания дойти,Что поле перейти мне все-таки труднее!

Певец во стане русских композиторов

Антракт. В театре тишина,  Ни вызовов, ни гула,Вся зала в сон погружена,  И часть певцов заснула.Вот я зачем спешил домой,  Покинув Рим счастливый!На что тут годен голос мой:  Одни речитативы!Но петь в отчизне долг велит…  О Шашина родная!Какое сердце не дрожит,  Тебя воспоминая!Хвала вам, чада новых лет,  Родной страны Орфеи,Что мните через менуэт  Распространять идеи!Кого я вижу? Это ты ль,  О муж великий, Стасов,Постигший византийский стиль,  Знаток иконостасов?Ты – музыкальный генерал,  Муж слова и совета,Но сам отнюдь не сочинял…  Хвала тебе за это!Ты, Корсаков, в ведомостях  Прославленный маэстро,Ты впрямь Садко: во всех садках  Начальник ты оркестра!{Намек на то, что Корсаков был назначен начальником всех морских оркестров.}Ты, Мусоргский, посредством нот  Расскажешь всё на свете:Как петли шьют, как гриб растет,  Как в детской плачут дети.Ты Годунова доконал –  И поделом злодею!Зачем младенца умерщвлял?  Винить тебя не смею!Но кто сей Цезарь, сей Кюи?  Он стал фельетонистом,Он мечет грозные статьи  На радость гимназистам.Он, как Ратклиф, наводит страх,  Ничто ему Бетховен,И даже престарелый Бах  Бывал пред ним виновен.И к русским мало в нем любви:  О, сколько им побитых!Зачем, Эдвардс, твой меч в крови  Сограждан знаменитых?Ты, Афанасьев, молодец,  И Кашперов наш «грозный…»,И Фитингоф, Мазепы льстец, –  Вам дань хвалы серьезной!О Сантис, ты попал впросак:  Здесь опера не чудо,В страну, где действовал Ермак,  Тебе б уйти не худо!О Бородин, тебя страна  Внесла в свои скрижали:Недаром день Бородина  Мы тризной поминали!О Рубинштейн! Ты подчас  Задать способен жару:Боюсь, твой Демон сгубит нас,  Как уж сгубил Тамару!Не голос будет наш страдать,  А больше поясница:Легко ль по воздуху летать?{При постановке «Демона» говорили, что А. Г. Рубинштейн хотел, чтобы Демон всё время летал на воздухе.}  Ведь баритон не птица!Но ты века переживешь,  Враги твои – дубины;Нам это доказал Ларош,  Создатель «Кармозины»!И ты, Чайковский! Говорят,  Что оперу ты ставишь,В которой вовсе невпопад  Нас в кузне петь заставишь!Погибнет в ней певца талант,  Оглохнем мы от гула:Добро б «кузнечик-музыкант»,  А то – «Кузнец Вакула»!Не обездоль нас, Петр Ильич,  Ведь нас прогонят взашей:Дохода нет у нас «опричь»  Того, что в глотке нашей!Пока же, други, исполать  Воскликнем дружно снова,И снова будем мирно спать  Под звуки «Годунова».Один ты бодрствуешь за всех,  Наш капитан-исправник,По темпу немец, родом чех,  Душою росс – Направник!Подвластны все тебе, герой:  Контральто, бас, сопрано,Смычок, рожок, труба, гобой.  Ура! Опоковано!1875

«Стремяся в Рыбницу душою…»

Стремяся в Рыбницу душою,Но сомневаясь, там ли Вы,Я – в Киеве одной ногою,Другой – хватаю до Москвы.И в этой позе, столь мне новой,Не знаю, что мне предпринять:Свершить набег на ПирожковоИль пирожки Масью{Кондитер в Киеве.} глотать.О, сжальтесь, сжальтесь надо мноюИ напишите, как мне быть:Когда не только мне душою,Но телом в Рыбницу прибыть?Начало 1870-х годов?

«Твердят, что новь родит сторицей…»

Твердят, что новь родит сторицей,Но, видно, стары семенаИль пересохли за границей:В романе «НОВЬ» – полынь одна!1877?

М. Д. Жедринской

Всю ночь над домом, сном объятым,Свирепо ветер завывал,Гроза ревела… Я не спалИ грома бешеным раскатамС ожесточением внимал.Но гнев разнузданной стихииНе устрашал души моей:Вчера познали мы ясней,Что есть опасности иные,Что глупость молнии страшней!Покорен благостным законамИ не жесток природы строй…Что значит бури грозный войПеред безмозглым ЛариономИ столь же глупой пристяжной?!25 июня 1879

Эпиграмма

Тимашев мне – ni froid, ni chaud{Ни холодно ни жарко (фр.). – Ред.},Я в ум его не верю слепо:Он, правда, лепит хорошо,Но министерствует нелепо.1870-е годы

По случаю падения князя Суворова с лошади в Ницце

Как сражены мы этим слухом,Наш Италийский генерал:Там, где твой дед не падал духом,Ты даже с лошади упал…1870-е годы?

К назначению В. К. Плеве

Знать, в господнем гневеСуждено быть тако:В Петербурге – Плеве,А в Москве – Плевако!Между 1881 и 1884

Ал. В. Панаевой

Отец ваш объяснял нам тайны мирозданья,  Не мудрено, что с ними он знаком:Он создал целый мир чудес и обаянья,  Вы этот мир… Что толку нам в другом?Счастливец! Этот мир без помощи науки  Он наблюдал и видел много раз,Как под влиянием любви иль тайной мукиЭлектры сыпались из ваших милых глаз…  Когда же запоете вы, толпамиСтихии отдадут себя в покорный плен,    И даже я воскресну – вами    Одушевленный «барожен»!10 апреля 1882

Надпись на своем портрете

Взглянув на этот отощавший профиль,  Ты можешь с гордостью сказать:«Недаром я водил его гулятьИ отнимал за завтраком картофель».22 марта 1884

«Поведай нам, счастливый Кони…»

Поведай нам, счастливый Кони,Зачем судебные так кониТебя наверх выносят быстро –Один прыжок ведь до министра!Скажи, ужель в такой карьереОбязан ты прекрасной «вере»?Парис таинственной Елены,Счастливый путь… Российской сценыЗапас чудес велик, как видно, –Кому смешно, кому обидно,Но под луной ничто не ново,И все довольны на Садовой.Февраль 1885

Послание графу А. Н. Граббе

во время его кругосветного плавания на великокняжеской яхте «Тамара»Княжна Тамара, дочь Гудала,Лишившись рано жениха,Простой монахинею стала,Но не спаслася от греха.К ней по причине неизвестнойЯвился демон – враг небес –И пред грузинкою прелестнойРассыпался как мелкий бес.Она боролась, уступая,И пала, выбившись из сил…За это ангел двери раяПред ней любезно растворил.Не такова твоя «Тамара»:С запасом воли и трудаОна вокруг земного шараИдет бесстрастна и горда;Живет средь бурь, среди туманаИ, русской чести верный страж,Несет чрез бездны океанаСвой симпатичный экипаж.Британский демон злобой чернойНе нанесет ущерба ейИ речью льстивой и притворнойНе усыпит ее очей.Ей рай отчизны часто снится,И в этот рай – душой светла –Она по праву возвратитсяИ непорочна, и цела.12 декабря 1890

В Париже был скандал огромный…

В Париже был скандал огромный:В отставку подал Кабинет,А в Петербурге кризис скромный:Отставлен только Гюббенет.Там ждут серьезную развязку,У нас же – мирный фестивал:Путейцы дали пышный бал,И даже экзекутор пляскуСвятого Витте проплясал.1892

П. Чайковскому («К отъезду музыканта-друга…»)

К отъезду музыканта-другаМой стих минорный тон берет,И нашей старой дружбы фуга,Всё развиваяся, растет…Мы увертюру жизни бурнойСыграли вместе до конца,Грядущей славы марш бравурныйНам рано волновал сердца, –В свои мы верили таланты,Делились массой чувств, идей…И был ты вроде доминантыВ аккордах юности моей.Увы, та песня отзвучала,Иным я звукам отдался,Я детонировал немалоИ с диссонансами сжился, –Давно без счастья и без делаДары небес я растерял,Мне жизнь, как гамма, надоела,И близок, близок мой финал…Но ты – когда для жизни вечнойМеня зароют под землей, –Ты в нотах памяти сердечнойНе ставь бекара предо мной.1893

«Удивляюсь Андрею Катенину…»

Удивляюсь Андрею Катенину:По капризу ли женинуИль душевного ради спасенияОн такого искал помещения?Хоть устанут на лестнице ноженьки,А всё как-то поближе им к Боженьке,А то, может, бедняжечки – нищие?..Нет, питаются вкусною пищеюИ в Орле покупают имениеТем не менее.

Поэмы

Из поэмы «Последний романтик»

1Малыгин родился в глуши степной,На бледный север вовсе не похожей,Разнообразной, пестрой и живой.Отца не знал он, матери он тожеЛишился рано… но едва-едва,Как дивный сон, как звук волшебной сказки,Он помнил чьи-то пламенные ласкиИ нежные любимые слова.Он помнил, что неведомая силаЕго к какой-то женщине влекла,Что вечером она его крестила,И голову к нему на грудь клонила,И долго оторваться не могла;И что однажды, в тихий вечер мая,Когда в расцвете нежилась весна,Она лежала, глаз не открывая,Как мрамор неподвижна и бледна;Он помнил, как дьячки псалтырь читали,Как плакал он и как в тот грозный часПод окнами цветы благоухали,Жужжа из окон пчелы вылеталиИ чья-то песня громкая неслась.Потом он жил у старой, строгой тетки,Пред образом святителя ПетраМолившейся с утра и до утраИ с важностью перебиравшей четки.И мальчик стал неловок, нелюдим,Акафисты читал ей ежедневно,И, чуть запнется, слышит, как над нимУж раздается тетки голос гневный:«Да что ты, Миша, всё глядишь в окно?»И Миша, точно, глаз отвесть от садаНе мог. В саду темнело уж давно,В окно лилась вечерняя прохлада,Последний луч заката догорал,За речкою излучистой краснея…И, кончив чтенье, тотчас убегалОн из дому. Широкая аллеяТянулась вдаль. Оттуда старый домЕще казался старей и мрачнее,Там каждый кустик был ему знакомИ длинные ракиты улыбалисьЕще с верхушек… Он дохнуть не смелИ, весь дрожа от радости, глядел,Как в синем небе звезды загорались………………………………………………………18602Chanson A Boire{Застольная песня (фр.) – Ред.}Если измена тебя поразила,Если тоскуешь ты, плача, любя,Если в борьбе истощается сила,Если обида терзает тебя,  Сердце ли рвется,  Ноет ли грудь, –  Пей, пока пьется,  Всё позабудь!Выпьешь, зайскрится сила во взоре,Бури, нужда и борьба нипочем…Старые раны, вчерашнее горе –Всё обойдется, зальется вином.  Жизнь пронесется  Лучше, скорей,  Пей, пока пьется,  Сил не жалей!Если ж любим ты и счастлив мечтою,Годы беспечности мигом пройдут,В темной могиле, под рыхлой землеюМысли, и чувства, и ласки замрут.  Жизнь пронесется  Счастья быстрей…  Пей, пока пьется,  Пей веселей!Что нам все радости, что наслажденья?Долго на свете им жить не дано…Дай нам забвенья, о, только забвенья,Легкой дремой отумань нас, вино!  Сердце ль смеется,  Ноет ли грудь, –  Пей, пока пьется,  Всё позабудь!1858

Из поэмы «Село Колотовка»

1На родине моей картины величавой  Искать напрасно будет взор.Ни пышных городов, покрытых громкой славой,  Ни цепи живописных гор, –Нет, только хижины, овраги да осины  Среди желтеющей травы…И стелются кругом унылые равнины,  Необозримы… и мертвы.На родине моей не светит просвещенье  Лучами мирными нигде,Коснеют, мучатся и гибнут поколенья  В бессмысленной вражде, –Все грезы юности, водя сурово бровью,  Поносит старый сибарит,А сын на труд отца, добытый часто кровью,  С насмешкою глядит.На родине моей для женщины печально  Проходят лучшие года,Весь век живет она рабынею опальной  Под гнетом тяжкого труда;Богата – ну так будь ты куклою пустою,  Бедна – мученьям нет конца…И рано старятся под жизнью трудовою  Черты прелестного лица.На родине моей не слышно громких песен,  Ликующих стихов, –Как древний Вавилон, наш край угрюм и тесен  Для звуков пламенных певцов.С погостов да из хат несется песня наша,  Нуждою Сложена,И льется через край наполненная чаша,  Тоскою жгучею полна.На родине моей невесело живется  С нуждой и горем пополам;Умрем – и ничего от нас не остается  На пользу будущим векам.Всю жизнь одни мечты о счастии, о воле  Среди тупых забот…И бедны те мечты, как бедно наше поле,  Как беден наш народ.2Огонек в полусгнившей избенкеПосреди потемневших полей,Да плетень полусгнивший в сторонке,Да визгливые стоны грачей, –Что вы мне так нежданно предсталиВ этот час одинокий ночной,Что вы сердце привычное сжалиБезысходною старой тоской?Еле дышат усталые кони,Жмет колеса сыпучий песок,Словно жду я какой-то погони,Словно путь мой тяжел и далек!Огонек в полусгнившей избенке,Ты мне кажешься плачем больнымПо родимой моей по сторонке,По бездольным по братьям моим.И зачем я так жадно тоскую,И зачем мне дорога тяжка?Видно, въелася в землю роднуюТы, родная кручина-тоска!Тобой вспахана наша землица,Тобой строены хата и дом,Тебя с рожью усталая жницаПодрезает тяжелым серпом;Ты гнетешь богатырскую силу,Ты всю жизнь на дороге сидишь,Вместе с заступом роешь могилу,Из могилы упреком глядишь.С молоком ты играешь в ребенке,С поцелуем ты к юноше льнешь…Огонек в полусгнившей избенке,Старых ран не буди, не тревожь!3За огоньком другой и третий,И потянулись избы в ряд…Собаки воют, плачут дети,Лучины дымные горят.Ну, трогай шибче! За рекоюМне церковь старая видна.Крестов и насыпей толпоюОна кругом обложена.…………………………4, 5, 6…………………………7Отчего в одиноком мечтанье,В шуме дня и в ночной тишине,Ты, погибшее рано созданье,Стало часто являться ко мне?Вот как дело печальное было:Вздумал свадьбу состроить сосед,Целый день накануне варилаКухня яства на званый обед.Ровно в полдень сошлись, повенчали,И невеста была весела.Только тетки тайком замечали,Что бледна она что-то была.Гости все налицо, разодеты.Время. Свадебный стынет обед…Да невеста запряталась где-то.Ищут, кличут, – нигде ее нет.Вдруг мальчишка-садовник вбегает,Босоногий, с лопатой в руке,И, от страха дрожа, объявляет,Что «утопла невеста в реке».Суматоха… Кричат во всю глотку:«Люди, девушки, в реку, спасать!»Кто про невод кричит, кто про лодку,И не знают, с чего им начать.Через час наконец отыскали,Принесли, положили на стол.Тут записка нашлась, и в печалиБезысходной хозяин прочел:«Вот, papa и maman, на прощаньеВам последнее слово мое:Я исполнила ваше желанье,Так исполню ж теперь и свое!»Изумлялися все чрезвычайноИ причину сыскать не могли.И доныне та страшная тайнаСпит безмолвная в недрах земли.Погрустили родные прилично,И утешился скоро жених,И, к людскому страданью привычный,Позабыл бы давно я о них.Но зачем же в безмолвном мечтанье,В шуме дня и в ночной тишине,Ты, погйбшее рано созданье,Так упорно являешься мне?Ты лежишь на столе как живая…На лице изумленье и страх,И улыбка скривилась немаяНа твоих побелевших губах.И сплетаются травы речныеВ волосах и в венчальном венке,И чернеют следы роковыеНа холодной, на бледной руке……………………………1864

Год в монастыре

Отрывки из дневникаПосвящениеО, возврати мне вновь огонь и вдохновенье,И светлую любовь недавней старины,И наших первых встреч счастливое волненье,И красотой твоей навеянные сны!Останови на мне чарующие взоры,Когда-то ласково встречавшие мой стих,Дай мне услышать вновь былые разговоры,Доверчивый рассказ надежд и дум твоих.Опять настрою я ослабленную лиру,Опять я жить начну, не мучась, но любя,И пусть погибну я – но на прощанье мируХочу я бросить песнь, достойную тебя.15 ноябряО, наконец! Из вражеского станаЯ убежал, израненный боец…Из мира лжи, измены и обмана,Полуживой, я спасся наконец!В моей душе ни злобы нет, ни мщенья,На подвиги и жертвы я готов…Обитель мира, смерти и забвенья,Прими меня под твой смиренный кров!16 ноября  Игумен призывал меня. Он важен,Но обходителен; радушно заявил,  Что я к монастырю уж «приукажен»,И камилавкою меня благословил.  Затем сказал: «Ты будешь в послушанье  У старца Михаила. Он стоитКак некий столб меж нас, им наш украшен скит  И он у всех в великом почитанье.Все помыслы ему ты должен открывать  И исполнять безропотно веленья,Да снизойдет к тебе господня благодать    И да обрящешь путь спасенья!»    Итак, свершилось: я монах!  И в первый раз в своей одежде новойКо всенощной пошел. В ребяческих мечтахМне так пленительно звучало это слово,И раем монастырь казался мне тогда.  Потом я в омут жизни окунулсяИ веру потерял… Но вот прошли года –  И к детским грезам снова я вернулся1 декабряУж две недели я живу в монастыреСреди молчания и тишины глубокой.  Наш монастырь построен на горе  И обнесен оградою высокой.Из башни летом вид чудесный, говорят,На дальние леса, озера и селенья;  Меж кельями разбросанными – сад,Где множество цветов и редкие растенья(Цветами монастырь наш славился давно)    Весной в нем рай земной, но ныне  Глубоким снегом всё занесено,  Всё кажется мне белою пустыней,    И только куполы церквей    Сверкают золотом над ней.  Направо от ворот, вблизи собора,    Из-за дерев едва видна,  Моя ютится келья в два окна.Приманки мало в ней для суетного взора:Дощатая кровать, покрытая ковром,Два стула кожаных, меж окон стол дубовый  И полка книг церковных над столом;В киоте лик Христа, на нем венец терновый.Жизнь монастырская без бурь и без страстей  Мне кажется каким-то сном беспечным.Не слышу светских фраз, затверженных речей  С их вечной ложью и злословьем вечным,    Не вижу пошлых, злобных лиц…  Одно смущает: недостаток веры,Но Бог поможет мне: Его любви нет меры    И милосердью нет границ!Проснувшись, каждый день я к старцу Михаилу    Иду на послушанье в скит.Ему на вид лет сто, он ходит через силу,  Но взор его сверкает и горит    Глубокой, крепкой верой в Бога  И в душу смотрит пристально и строго.    Вчера сказал он с гневом мне,  Что одержим я духом своеволья  И гордости, подобно сатане;    Потом повел меня в подпольеИ показал мне гроб, в котором тридцать лет  Спит, как мертвец, он, саваном одет,    Готовясь к жизни бесконечной…Я с умилением и горестью сердечнойСмотрел на этот одр унынья и борьбы.    Но старец спит в нем только летом;    Теперь в гробу суровом этомХранятся овощи, картофель и грибы.10 декабряДень знаменательный, и как бы я его  Мог описать, когда бы был поэтом!  По приказанью старца моего  Поехал я рубить дрова с рассветом  В сосновый бор. Я помню, в первый разЯ проезжал его, томим тяжелой думой;    Октябрьский серый вечер гас,И лес казался мне могилою угрюмой –  Так был тогда он мрачен и уныл!Теперь блеснул он мне краоою небывалой.    В восторге, как ребенок малый,    Я вежды широко раскрыл.Покрыта парчевым блестящим одеяньем,Стояла предо мной гигантская сосна;Кругом глубокая такая тишина,Что нарушать ее боялся я дыханьем.Деревья стройные, как небеса светлы,Вели, казалось, в глубь серебряного сада,И хлопья снежные, пушисты, тяжелы,Повисли на ветвях, как гроздья винограда.И долго я стоял без мыслей и без слов…Когда же топора впервые звук раздался,Весь лес заговорил, затопал, засмеялсяКак бы от тысячи невидимых шагов.  А щеки мне щипал мороз сердитый,И я рубил, рубил, один в глуши лесной…  К полудню возвратился я домой    Усталый, инеем покрытый.    О, никогда, мои друзья,  Так не был весел и доволен я    На ваших сходках монотонных    И на цинических пирах,На ваших раутах игриво-похоронных,    На ваших скучных пикниках12 декабряНеверие мое меня томит и мучит,    Я слепо верить не могу.Пусть разум веры враг и нас лукаво учит,  Но нехотя внимаю я врагу.Увы, заблудшая овца я в божьем стаде…  Наш ризничий – известный Варлаам –  Читал сегодня проповедь об аде.Подробно, радостно, как будто видел сам,  Описывал, что делается там:И стоны грешников, молящих о пощаде,  И совести, и глаз, и рук, и ног    Разнообразные страданья…Я заглушить в душе не мог негодованья.    Ужели правосудный Бог    За краткий миг грехопаденья    Нас мукой вечною казнит?    И вечером побрел я в скит,    Чтоб эти мысли и сомненья  Поведать старцу. Старец МихаилОтчасти только мне сомненья разрешил.  Он мне сказал, что, верно, с колыбели  Во мне все мысли грешные живут,Что я смердящий пес и дьявольский сосуд…Да, помыслы мои успеха не имели!20 декабря  Увы, меня открыли! Пишет брат,Что всюду о моем побеге говорят,    Что все смеются до упаду,Что басней города я стал, к стыду друзей,    И просит прекратить скорей  Мою, как говорит он, «ескападу».Я басня города! Не всё ли мне равно?  В далекой, ранней юности, бывало,Боялся я того, что может быть смешно,  Но это чувство скоро миновало.Теперь, когда с людьми все связи порваны,Как сами мне они и жалки, и смешны!    Мне дела нет до мненья света,Но мнение одно хотел бы я узнать…Что говорит она? Впервые слово это  Я заношу в заветную тетрадь…    Ее не назвал я… но что-то    Кольнуло сердце, как ножом.Ужель ничем, ничем: ни трудною работой,  Ни долгою молитвой, ни постом    Из сердца вырвать не придется    Воспоминаний роковых?    Оно, как прежде, ими бьется,  Они и в снах, и в помыслах моих,  Смешно же лгать перед самим собою…Но этих помыслов я старцу не открою!24 декабря  Восторженный канон Дамаскина    У всенощной сегодня пели,И умилением душа была полна,И чудные слова мне душу разогрели.«Владыка в древности чудесно спас народ,    Он волны осушил морские…»О, верю, верю, он и в наши дни придет    И чудеса свершит другие.О Боже! не народ – последний из людей  Зовет Тебя, тоскою смертной полный…  В моей душе бушуют также волны    Воспоминаний и страстей.О, осуши же их своей могучей дланью!Как солнцем, освети греховных мыслей тьму…  О, снизойди к ничтожному созданью!  О, помоги неверью моему!31 декабря  На монастырской башне полночь бьет,И в бездну падает тяжелый, грустный год.  Я с ним простился тихо, хладнокровно,Один в своем углу: всё спит в монастыре.    У нас и службы нет церковной,  Здесь Новый год встречают в сентябре.В миру, бывало, я, в гостиной шумной стоя,Вел тихий разговор с судьбой наедине.Молил я счастия – теперь молю покоя…Чего еще желать, к чему стремиться мне?А год тому назад… Мы были вместе с нею,Как будущее нам казалося светло,Как сердце жгла она улыбкою своею,    Как платье белое к ней шло!11 января    Сегодня сценою печальной    Весь монастырь взволнован был.Есть послушник у нас, по имени Кирилл.    Пришел он из Сибири дальной  Еще весной и все привлек сердцаСвоею кротостью и верой без предела.Он сын единственный богатого купца,Но верой пламенной душа его горелаОт первых детских лет. Таил он мысль свою,  И вот однажды бросил дом, семью,Оставивши письмо, что на служенье Богу    Уходит он. Отец и матьЧуть не сошли с ума; потом его искать  Отправились в безвестную дорогу.Семь месяцев, влача томительные дни,По всем монастырям скиталися они.    Вчера с надеждою последнейПриехали сюда, не зная ничего,  И нынче вдруг за раннею обедней  Увидели Кирюшу своего…  Вся братия стояла у собора,  Кирилл молчал, не поднимая взора.Отец – осанистый, седой как лунь старик –Степенно начал речь, но стольких впечатленийНе вынесла душа: он головой поник    И стал пред сыном на колени.    Он заклинал его Христом    Вернуться снова в отчий дом,  Он говорил, как жизнь ему постыла…«На что богатства мне? Кому их передать?Кирюша, воротись! Возьмет меня могила –Опять придешь сюда: тебе недолго ждать!»Игумен отвечал красноречиво, ясно,  Что это благодать, а не напасть,    Что горевать отцу напрасно,  Что сын его избрал благую часть,  Что он грехи отцовские замолит,  Что тяжело идти от света в тьму,Что, впрочем, он его остаться не неволит:«Пускай решает сам по сердцу своему!»  А мать молчала. Робкими глазами  Смотрела то на сына, то на храм,И зарыдала вдруг, припав к его ногам,И таял белый снег под жгучими слезами.Кирилл бледнел, бледнел; в душе его опять,Казалось, перелом какой-то совершался,Не выдержал и он: обняв отца и мать,  Заплакал горько… но остался.Так наша жизнь идет: везде борьба, разлад…Кого ж ты осудил, о правосудный Боже?И правы старики, и сын не виноват,И долгу своему игумен верен тоже…Как разрешить вопрос? Что радость для одних,    Другим – причина для страданья…  Решать я не могу задач таких…    Но только матери рыданья  Сильней всего звучат в ушах моих!2 февраляВторое февраля… О, вечер роковой,  В который все ушло: моя свобода,    И гордость сердца, и покой…Бог знает почему – тому назад три года –  Забрел я к ней. Она была больна,Но приняла меня. До этих пор мы в свете  Встречались часто с ней, и встречи эти    Меня порой лишали сна    И жгли тревогою минутной,Как бы предчувствием далеким… но пока    В душе то чувство жило смутно,Как подо льдом живет бурливая река.Она была больна, ее лицо горело,    И в лихорадочном огнеС такой решимостью, с такой отвагой смелой  Глубокий взор ее скользил по мне!От белой лампы свет ложился так приветно;    Часы летели. Мы вдвоем,  Шутя, смеясь, болтали обо всем,  И тихий вечер канул незаметно.    А в сердце, как девятый вал,Могучей страсти пыл и рос и поднимался,Все поняла она, но я не понимал…    Не помню, как я с ней расстался,  Как вышел я в тумане на крыльцо…Когда ж немая ночь пахнула мне в лицо,Я понял, что меня влечет неудержимо  К ее ногам… и в сладком забытьи  Вернулся я домой… о, мимо, мимо,    Воспоминания мои!7 февраля    Зачем былого пыл тревожный    Ворвался вихрем в жизнь мою    И разбудил неосторожно    В груди дремавшую змею?  Она опять вонзила в сердце жало,  По старым ранам вьется и ползет,    И мучит, мучит, как бывало,    И мне молиться не дает.    А завтра пост. Дрожа от страха,    Впервые исповедь монаха    Я должен Богу принести…Пошли же, Господи, мне силу на пути,Дай мне источник слез и чистые восторги,    Вручи мне крепкое копье,    Которым, как Святой Георгий,  Я б раздавил прошедшее мое!9 февраля(Из Великого Канона)    Помощник, Покровитель мой!Явился Он ко мне, и я от мук избавлен,    Он Бог мой, словно Он прославлен,И вознесу Его я скорбною душой.С чего начну свои оплакивать деянья,Какое положу начало для рыданья    О грешном, пройденном пути?  Но, Милосердый, Ты меня прости!    Душа несчастная! Как Ева,    Полна ты страха и стыда…    Зачем, зачем, коснувшись древа,  Вкусила ты безумного плода?  Адам достойно изгнан был из раяЗа то, что заповедь одну не сохранил:  А я какую кару заслужил,  Твои веленья вечно нарушая?От юности моей погрязнул я в страстях,Богатство растерял, как жалкий расточитель,Но не отринь меня, поверженного в прах,  Хоть при конце спаси меня, Спаситель!  Весь язвами и ранами покрыт,    Страдаю я невыносимо;Увидевши меня, прошел священник мимо  И отвернулся, набожный левит…  Но Ты, извлекший мир из тьмы могильной,О, сжалься надо мной! – мой близится конец…Как сына блудного прими меня, Отец!    Спаси, спаси меня, Всесильный!13 февраляТруды говения я твердо перенес,  Господь послал мне много теплых слез  И покаянья искреннее слово…  Но нынче – в день причастия святого, –    Когда к часам я шел в собор,  Передо мною женщина входила…Я задрожал, как лист, вся кровь во мне застыла,О, Боже мой! она!.. Упорный, долгий взор    Ее заставил оглянуться.Нет, обманулся я. Как мог я обмануться?И сходства не было: ее походка, рост –И только… Но с тех пор я исповедь и пост –  Все позабыл, молиться я не смею,Покинула меня святая благодать,    Я снова полон только ею,О ней лишь я могу и думать и писать!  Два месяца безоблачного счастья!  Пусть невозвратно канули они,Но как не вспомянуть в печальный день ненастья  Про теплые, про солнечные дни?  Потом пошли язвительные споры,  Пошел обидный, мелочный разлад,    Обманов горьких длинный ряд,    Ничем не вызванные ссоры…    В угоду ей я стал рабом,Я поборол в себе и ревность, и желанья;Безропотно сносил, когда с моим врагом    Она спешила на свиданье.  Но этим я не мог ее смягчить…    С каким рассчитанным стараньемУмела мне она всю душу истомить    То жестким словом, то молчаньем!И часто я хотел ей в сердце заглянуть;    В недоуменьи молчаливомСмотрел я на нее, надеясь что-нибудь    Прочесть в лице ее красивом.Но я не узнавал в безжалостных чертахЧерты, что были мне так дороги и милы;  Они в меня вселяли только страх…Два года я терпел и мучился в цепях,  Но наконец терпеть не стало силы…  Я убежал…      Мне монастырь святой    Казался пристанью надежной,Расстаться надо мне и с этою мечтой!Напрасно переплыл я океан безбрежный,Напрасно мой челнок от грозных спасся волн, –На камни острые наткнулся он нежданно,И хлынула вода, и тонет бедный челн    В виду земли обетованной.10 марта  Как медленно проходит день за днем,    Как в одиночестве моемМне ночи кажутся и долги, и унылы!Всю душу рассказать хотелось бы порой,  Но иноки безмолвны, как могилы…Как будто чувствуют они, что я чужой,  И от меня невольно сторонятся…    Игумен, ризничий боятся,  Что я уйду из их монастыря,  И часто мне читают поученья,О нуждах братии охотно говоря;  Но речи их звучат без убежденья.  А духовник мой, старец Михаил,На днях в своем гробу навеки опочил.Готовясь отойти к неведомому миру,Он долго говорил о вере, о кресте,  И пел чуть слышным голосом стихиру:    «Не осуди меня, Христе!»  Потом, заметя наше огорченье,  Он нам сказал: «Не страшен смертный час!Чего вы плачете? То глупость плачет в вас,  Не смерть увижу я, но воскресенье!»Когда ж в последний раз он стал благословлять,Какой-то радостью чудесной, неземноюСветился взор его. Да, с верою такою    Легко и жить, и умирать!3 апреля  Христос воскрес! Природа воскресает,  Бегут, шумят весенние ручьи,И теплый ветерок и нежит и ласкает    Глаза усталые мои.    Сегодня к старцу Михаилу  Пошел я в скит на свежую могилу.Чудесный вечер был. Из церкви надо мнойНеслось пасхальное, торжественное пенье,И пахло ладаном, разрытою землей,И все так звало жить, сулило воскресенье!О, Боже! думал я, зачем томлюсь я тут?  Мне тридцать лет, совсем здоров я телом,    И наслаждение, и труд  Могли бы быть еще моим уделом,  А между тем я жалкий труп душой.    Мне места в мире нет. Давно лиЯ полной жизнью жил и гордо жаждал воли,  Надеялся на счастье и покой?  От тех надежд и тени не осталось,    И призрак юности исчез…    А в церкви громко раздавалось:    «Христос воскрес! Христос воскрес!»2 мая«Она была твоя!» – шептал мне вечер мая,  Дразнила долго песня соловья,Теперь он замолчал, и эта ночь немая  Мне шепчет вновь: «Она была твоя!»Как листья тополей в сияньи серебристом,Мерцает прошлое, погибшее давно;О нем мне говорят и звезды в небе чистом,И запах резеды, ворвавшийся в окно.И некуда бежать, и мучит ночь немая,Рисуя милые, знакомые черты…О незабвенная, о вечно дорогая,Откликнись, отзовись, скажи мне: где же ты?Вот видишь: без тебя мне жить невыносимо,  Я изнемог, я выбился из сил;Обиды, горе, зло – я все забыл, простил,Одна любовь во мне горит неугасимо!Дай подышать с тобой мне воздухом одним,Откликнись, отзовись, явись хоть на мгновенье,А там пускай опять хоть годы заточенья    С могильным холодом своим!4 маяДве ночи страшные один в тоске безгласной,    Не зная отдыха, ни сна,  Я просидел у этого окна.И третья ночь прошла, чуть брезжит день ненастный,  По небу тучи серые ползут.  Сейчас ударит колокол соборный,  По всем дорожкам сада там и тутМонахи медленно в своей одежде черной,    Как привидения, идут.И я туда пойду, попробую забыться,Попробую унять бушующую страсть,    К ногам Спасителя упасть    И долго плакать и молиться!28 маяО Ты, который мне и жизнь и разум дал,  Которого я с детства чтил душою    И Милосердым называл!В немом отчаяньи стою я пред Тобою.Все наши помыслы и чувства от Тебя,Мы дышим, движемся. Твоей покорны власти…  Зачем же Ты караешь нас за страсти,  Зачем же мы так мучимся, любя?И, если от греха нам убежать случится,  Он гонится за нами по пятам,В убогой келье грезою гнездится,  Мечтой врывается в Твой храм.Вот я пришел к Тебе, измученный, усталый,Всю веру детских лет в душе своей храня…Но Ты услышал ли призыв мой запоздалый,Как сына блудного Ты принял ли меня?О нет! в дыму кадил, при звуках песнопенья,Молиться я не мог, и образ роковойПреследовал, томил, смеялся надо мной…Теперь я не прошу ни счастья, ни забвенья,    Нет у меня ни сил, ни слез…Пошли мне смерть, пошли мне смерть скорее!Чтоб мой язык, в безумьи цепенея,    Тебе хулы не произнес;    Чтоб дикий стон последней муки  Не заглушил молитвенный псалом;  Чтоб на себя не наложил я руки  Перед Твоим безмолвным алтарем!25 сентябряКак на старинного, покинутого другаСмотрю я на тебя, забытая тетрадь!Четыре месяца в томлении недуга  Не мог тебе я душу поверять.За дерзкие слова, за ропот мой греховный  Господь достойно покарал меня:Раз летом иноки на паперти церковной    Меня нашли с восходом дняИ в келью принесли. Я помню, что сначала  Болезнь меня безжалостно терзала.  То гвоздь несносный, муча по ночам,  В моем мозгу пылавшем шевелился,  То мне казалось, что какой-то храм  С колоннами ко мне на грудь валился;  И горем я, и жаждой был томим.Потом утихла боль, прошли порывы горя,    И я безгласен, недвижим  Лежал на дне неведомого моря.    Среди туманной, вечной мглы    Я видел только волн движенье,И были волны те так мягки и теплы,  Так нежило меня прикосновенье  Их тонких струй. Особенно однаБыла хорошая, горячая волна.  Я ждал ее. Я часто издалекаСледил, как шла она высокою стеной,    И разбивалась надо мной,  И в кровь мою вливалася глубоко.  Нередко пробуждался я от сна,И жутко было мне, и ночь была черна;    Тогда, невольным страхом полный,    Спешил я вновь забыться сном,  И снова я лежал на дне морском,И снова вкруг меня катились волны, волны…  Однажды я проснулся, и ясней    Во мне явилося сознанье,  Что я еще живу среди людей  И обречен на прежнее страданье.    Какой тоской заныла грудь,Как показался мне ужасен мир холодный,И жадным взором я искал чего-нибудь,    Чтоб прекратить мой век бесплодный…Вдруг образ матери передо мной предстал,  Давно забытый образ. В колыбели  Меня, казалось, чьи-то руки грели,  И чей-то голос тихо напевал:  «Дитя мое, с тех пор как в гробе тесном  Навек меня зарыли под землей,  Моя душа, живя в краю небесном,  Незримая, везде была с тобой.  Слепая ль страсть твой разум омрачала,  Обида ли терзала в тишине,  Я знала все, я все тебе прощала,  Я плакала с тобой наедине.  Когда ж к тебе толпой неслися грезы  И мир дремал, в раздумье погружен,  Я с глаз твоих свевала молча слезы  И тихо улыбалася сквозь сон.  И в этот час одна я видеть смела,  Как сердце разрывается твое…  Но я сама любила и терпела,  Сама жила, – терпи, дитя мое!»  И я терплю и вяну. Дни, недели    Гурьбою скучной пролетели.  Умру ли я, иль нет, – мне все равно.  Желанья тонут в мертвенном покое.    И равнодушие тупое    В груди осталося одно.20 октября  Сейчас меня игумен посетил  И объявил мне с видом снисхожденья,  Что я болезнью грех свой искупилИ рясофорного достоин постриженья,  Что если я произнесу обет,    Мне в мир возврата больше нет.    Он дал мне две недели срока,  Чтоб укрепиться телом и умом,    Чтобы молитвой и постом  Очиститься от скверны и порока.Не зная, что сказать, в тоске потупя взор,Я молча выслушал нежданный приговор,И, настоятеля приняв благословенье,Шатаясь, проводил до сада я его…  В саду все было пусто и мертво.    Все было прах и разрушенье.Лежал везде туман густою пеленой.    Я долго взором, полным муки,    Смотрел на тополь бедный мой.Как бы молящие, беспомощные руки,  Он к небу ветви голые простер,И листья желтые всю землю покрывали –    Символ забвенья и печали,  Рукою смерти вытканный ковер!6 ноябряПоследний день свободы, колебаньяУж занялся над тусклою землей,В последний раз любви воспоминаньяНасмешливо прощаются со мной.А завтра я дрожащими устамиПроизнесу монашества обет.Я в Божий храм, сияющий огнями,Войду босой и рубищем одет.И над душой, как в гробе мирно спящей,Волной неслышной время протечет,И к смерти той, суровой, настоящей,Не будет мне заметен переход.По темной, узкой лестнице шагая,С трудом спускался я… Но близок день:Я встрепенусь и, посох свой роняя,Сойду одну последнюю ступень.Засни же, сердце! Молодости милойНе поминай! Окончена борьба…О Господи, теперь прости, помилуйМятежного, безумного раба!В тот же день вечеромОна меня зовет! Как с неба гром нежданныйСреди холодного и пасмурного дня,Пять строк ее письма упали на меня…Что это? Бред иль сон несбыточный и странный?  Пять строк всего… но сотни умных книгСказали б меньше мне. В груди воскресла сила,И радость страшная, безумная на миг  Всего меня зажгла и охватила!О да, безумец я! Что ждет меня? Позор!  Не в силах я обдумывать решенья:Ей жизнь моя нужна, к чему же размышленья?  Когда уйдет вся братия в собор,    Я накануне постриженья    Отсюда убегу, как вор,Погоню слышащий, дрожащий под ударом…А завтра иноки начнут меня судить,И будет важно им игумен говорить:  «Да, вы его чуждалися недаром!    Как хищный волк он вторгся к нам,    В обитель праведную Божью;    Своей кощунственною ложью    Он осквернил Господний храм!»Нет, верьте: не лгала душа моя больная,Я оставляю здесь правдивый мой дневник,  И, может быть, хотя мой грех велик,  Меня простите вы, его читая.А там что ждет меня? Собранье палачей,Ненужные слова, невольные ошибки,    Врагов коварные улыбки    И шутки плоские друзей.Довольно неудач и прежде рок суровыйМне сеял на пути: смешон я в их глазах;  Теперь у них предлог насмешки новый:    Я – неудавшийся монах!А ты, что скажешь ты, родная, дорогая?Ты засмеешься ли, заплачешь надо мной,    Или, по-прежнему, терзая,Окутаешь себя корою ледяной?Быть может, вспомнишь ты о счастье позабытом,  И жалость робким, трепетным лучом    Проснется в сердце молодом…  Нет, в этом сердце, для меня закрытом,    Не шевельнется ничего…Но жизнь моя нужна, разгадка в этом слове –  Возьми ж ее с последней каплей крови,  С последним стоном сердца моего!Как вольный мученик иду я на мученье,    Тернистый путь не здесь, а там:  Там ждет меня иное отреченье,  Там ждет меня иной, бездушный храм!Прощай же, тихая, смиренная обитель!По миру странствуя, тоскуя и любя,Преступный твой беглец, твой мимолетный жительНе раз благословит, как родину, тебя!Прощай, убогая, оплаканная келья,Где год тому назад с надеждою такой    Справлял я праздник новоселья,Где думал отдохнуть усталою душой!Хотелось бы сказать еще мне много, многоТого, что душу жгло сомненьем и тревогой,  Что в этот вечно памятный мне год  Обдумал я в тиши уединенья…Но некогда писать, мне дороги мгновенья:  Скорее в путь! Она меня зовет!Июль 1883Рыбница