Однажды на Диком Западе: На всех не хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера (сборник)

– Ну, попробовать-то можно было, – проворчал гобл, перекатываясь на бок.

– Шаман?

– Старший шаман, – гоблин попытался было потянуться за посохом, но ствол «тигра» неодобрительно качнулся – и гобл стремительно отдернул лапу обратно. – Ыыгыр Ойхо Третий, старший шаман гоблинов Кривого ручья.

– Третий, это хорошо, – констатировал я. – Если будешь хорошо себя вести, получишь шанс завести четвертого.

– Чтоб я да поверил бледношкурому…

– Не хочешь – не верь, – благодушно согласился я. – Тогда можем подойти к этому вопросу с другой стороны: ты предпочитаешь, чтобы я пристрелил тебя прямо сейчас или все же желал бы несколько отсрочить свою встречу с Верховной Задницей?

– Вскоре сюда вернутся наши воины, – мрачно предрек гобл. – И тогда…

Я изобразил глубокую озабоченность… затем задумчивость.

– Случаем, не те воины, которые столь любезно «одолжили» мне куртку и коня?

Судя по раздосадованной роже Ыыгыра, моя догадка попала в цель.

– Значит так, зеленый, – сказал я. – Начиная с этого вот момента я – твой самый лучший и близкий друг. Как у вас там говорится в таких случаях? Моя шкура – твоя шкура? Ну, ты понял…

– Понял, – шаман встал. – Чтоб ты лопнул, обожравшись невымоченных тушеных бобов, бледношкурый!

– Это было проклятье? – с интересом осведомился я.

– Проклянешь тебя, как же… талисманами обвешался от шляпы до сапог. Гримпфельд сработал, да?

– Эй, Ханко! Неохота прерывать беседу с твоим новым приятелем, но не мог бы ты хотя бы отвязать нас?

Патрик Мигер, полуживой

Проводник отвернулся от гоблина и, неторопливо подойдя к ирландцу, с интересом посмотрел на него.

– Рад встрече, капитан. Хотя, – улыбнулся он, – не могу не отметить, что в прошлый раз ты выглядел не в пример лучше.

– Мистер! – Линда, похоже, уже успела почти полностью оправиться от последствий своей недавней слабости. – Немедленно снимите меня отсюда… и дайте что-нибудь, чем я могла бы прикрыться!

– А надо ли? – весело заметил кто-то за спиной капитана. – По-моему, вы и сейчас выглядите просто превосходно.

Вывернув голову, Мигер сумел-таки разглядеть говорившего – им оказался тот самый гном-полукровка, на которого вечность назад указал ему Ханко в «Хромом мустанге». Он ничуть не изменился – даже торчащая у него изо рта длинная кубинская сигара была той же длины, как и её запомнившаяся капитану товарка. Единственной новой деталью была длинная черная винтовка, которую полукровка небрежно нес на плече, придерживая за приклад – ствол её при этом возвышался над шляпой гнома не меньше чем на ярд.

– Что-о-о? – на несколько секунд агентесса замолчала, то ли будучи не в силах подобрать адекватные обуревавшим её эмоциям слова, то ли просто задохнувшись от подобной наглости. – Да как вы смеете?!

Крис Ханко, полуобернувшись, окинул мисс Келлер быстрым взглядом – и немедленно отвернулся.

– Лучше мне на это не смотреть, – пробормотал он, уставясь в землю перед собой. – А то…

– Мы её уше битый чаш то же шамое твердим, – пожаловался сержант. – Может, хоть вам она поверит?

– Так все же, – громко осведомился полукровка, останавливаясь позади капитана. – Какая по-вашему сила, прекрасная леди… ведь вы настоящая леди, с первого взгляда видно…

При этих словах гнома Линда, бешено взвыв, рванулась вперед, но гоблинские ремешки были рассчитаны и на куда более буйную дичь.

– …может помешать нам, – невозмутимо продолжил гном, – попросту развернуться и уйти?

– Как насчет людской солидарности? – предложил Моргенау.

– Не пойдет, – отрицательно мотнул головой Уин. – Я – не человек.

– О, прошу прощения… мне вас не видно.

– А из сострадания?

– Тоже мимо, – отозвался Ханко. – Если говорить о сострадании и милосердии, то проще всего было вас пристрелить.

– Оштается только жадношть, – сержант Флеминг был, похоже, чуть ли не единственным из участников дискуссии, которого происходившее откровенно забавляло. – Вы, парни, шожгли ради наш такую уйму патронов…

– Сильный аргумент, – кивнул гном, снимая с пояса нож. – Принимается.

Капитан скорее догадался, чем почувствовал, как его руки, освободившись от пут, бессильно повисают вдоль туловища… затем Малыш махнул ножом еще раз, и Мигер растянулся на земле.

– Идти сможешь? – деловито осведомился Крис.

– Ползти, – пробормотал ирландец, пытаясь приподняться… или хотя бы приподнять голову.

Успехом увенчалась лишь третья по счету попытка… при этом капитан обнаружил, что лежит, почти уткнувшись носом в труп троллегоблина. Последний жутко вонял – учитывая, что процессы разложения никак не могли длиться больше трех минут, это, по всей видимости, был его «естественный» запах, а покрывавшая тело сверху рвотная масса вполне успешно дополняла этот аромат до сочетания «непереносимо-отвратный». Мигер резко откатился в сторону, сел и лишь затем вяло удивился собственному подвигу.

– То-то же, – одобрительно заметил наблюдавший за вышеописанной сценой Ханко. – А то, чуть что, сразу «Нашатырь! Нашатырь!». Прав был мой папуля, когда говорил, что нет в природе лекарства лучше свиного дерьма… свежего.

– И что же, – полукровка двумя взмахами рассек путы сержанта Флеминга, сумевшего, в отличие от своего командира, удержаться на коленях, и перешел к следующему пленнику, – твой почтенный отец лечил подобной э-э… панацеей?

– А все подряд, – весело откликнулся Крис. – Старших братьев моих, помнится, чаще всего приходилось пользовать от похмелья. Рецепт был следующий – мордой в дерьмо, мордой в корыто с водой… а водичка была такая, что в трех шагах от корыта зубы ломить начинало… потом пара оплеух и напоследок – отмывка того самого корыта… до блеска.

– Вот этому, – заметил Малыш, глядя на безвольно осевшее тело освобожденного им кавалериста, – сейчас бы не повредила доза твоего фамильного эликсира.

– Ну, папашкиных оплеух я тебе продемонстрировать не смогу, – сказал Ханко. – Хоть и дразнили его соседи «горячим финским парнем», но зато уж когда он расходился, на дюжину ярдов бывало, улетали… сквозь два забора. Что же до этого парня… – он наклонился над неподвижным кавалеристом, озабоченно присвистнул и, выпрямившись, заорал: «Эй, зеленый… тут работа для тебя!»

– Тут работа для могильщика, – сержант Флеминг попытался встать с колен, но вместо этого неожиданно для себя очутился на четвереньках. – Бедняга Додшон вручил швою душу Гошподу еще чаш назад… ш такой-то дырой в боку. Жаль… он был хорошим кавалериштом.

– С удовольствием бы выбил ваши слова на его могильном камне, сержант, – сказал Ханко, снимая шляпу, – но, увы, – на пару секунд он замер над Додсоном, прижав шляпу к груди, а затем вновь нахлобучил её. – Если мы попытаемся проделать это, то нам самим могильщики уже не понадобятся. Зеленый, что ты там уже жуешь?

Последняя фраза относилась к подходившему Ыыгыру Ойхо, челюсти которого и впрямь шевелись с размеренностью паровозных шатунов. Вместо ответа тот удостоил Криса очередным мрачным взглядом, подошел вплотную ко все еще стоявшему на четвереньках сержанту Флемингу и, сплюнув на ладонь, сунул её под нос последнему со словами: «На, жри!»

– Шо это жа дерьмо? – с подозрением осведомился сержант, отодвигаясь от остро пахнущей коричневой массы, которая по цвету, да и по консистенции и впрямь весьма напоминала этот обсуждаемый недавно продукт.

– Хочешь беззубым ходить? – задал встречный вопрос шаман. – Не? Тогда жуй… и через пол-луны зубы будут как у аллигатора… в пять рядов, гы-гы-гы!

– Быстро же вы, любезный, перекрасились, – заметил Моргенау, который – благодаря тому, что привязывавшие его гоблы сочли возможным ограничиться почти символическими завязками – оказался единственным из освобождаемых, сумевшим удержаться на ногах.

– Умный патамучта, – невозмутимо отозвался Ыыгыр Ойхо. – Мы ж теперь вроде как одна банда… пока не получится вашими черепами мой личный шест украсить… особенно твоим, Ханко.

– Мерзавцы, а мерзавцы, – простонала Линда Келлер. – Может, кто-нибудь из вас, подонков, все-таки наберется смелости и освободит мне хоть одну руку? Пожалуйста!

– Только в том случае, мисс, – сказал Уин, подходя к ней, – если вы, мисс, торжественно поклянетесь не кусаться… потому что иначе я лучше поищу общества какой-нибудь оголодавшей пумы.

– Клянусь!

Глава 9

Бренда Карлсен, лучшая из худших

Я сидела в приемной епископа уже почти час, и это занятие понемногу начинало мне нравиться.

Здесь имелись мягкие глубокие кресла, приятный глазам – после ослепительно белого камня полуденных улиц Мехико – полумрак, а главное, в старинном здании царила прохлада.

Для того, чтобы летом чувствовать себя белым человеком в столице этой проклятой страны, надо повсюду таскать за собой не меньше трех слуг – с большим зонтиком, очень большим веером и еще большим подносом с чем-нибудь прохладительным. В противном случае, ты очень быстро начинаешь понимать, как хорошо бывает снеговикам по весне…

Вначале я еще развлекалась тем, что раз в пять минут извлекала из кармана рубашки длинную «гавану» – нет, курить я не начала, просто отказываться от дармовой десятидолларовой сигары тоже не в моих привычках – и вежливо интересовалась наличием огня у согнувшегося за столиком секретаря. Паренек, впрочем, оказался на диво сообразительным – уже на четвертый раз я вместо ожидаемого надрывного стона: «Сеньорита, здесь не курят!» заработала всего лишь преисполненный ненависти взгляд. Жаль, право… других невинных развлечений я придумать не могла, а на что-то более существенное у меня попросту не было сил и желания – и то и другое выпарилось из меня уже на полпути к резиденции монсеньора.

Я уже почти начала клевать носом, когда высокая дубовая дверь кабинета его преосвященства бесшумно распахнулась и показавшийся в ней длинный, холеный, унизанный массивный перстнем палец несколько раз повелительно… нет, не согнулся, а так… слегка дернулся.

– Сеньорита Карлсен, – мгновенно перевел этот жест секретарь. – Его преосвященство монсеньор Аугусто просит вас зайти.

– Как насчет того, чтобы помочь даме выбраться из кресла? – ласково осведомилась я.

Никак, разумеется… этот слизняк в сутане даже не попытался привстать.

До сего дня мне приходилось общаться епископом Аугусто дважды – хотя правильнее было бы сказать, что я просто присутствовала при его беседах с Рамоном – лично же мне за обе аудиенции перепало полдесятка слов да полтора благословления. В основном же с охотниками общался аббат Маркес, либо его заместитель, отец Жюв. Толстый и тонкий – так мы прозвали эту парочку, которую, наверное, изначально планировали спустить на землю в виде близнецов, но чего-то в небесной канцелярии пошло наперекосяк и в результате в семье бразильского плантатора появился высокий, худощавый и очень молчаливый отпрыск, а у кюре под Лионом – болтливый пухлик.

Сам же монсеньор Аугусто своей бледностью и некоторыми привычками живо напоминал мне моих подопечных – правда, большинство из них выглядело не в пример здоровее.

Кроме него, в кабинете находился еще один человек, и при первом взгляде на него я испытала очень двойственные чувства.

Лет ему с виду было тридцать пять – сорок. Среднего роста, короткие русые волосы обильно испятнаны сединой. Шрам поперек правой щеки – длинный, жуткого вида, со следами штопки, каких постесняется последний коновал, и еще один, более древний и уже почти незаметный по сравнению с первым – белая тонкая линия на лбу. Синие и холодные, как весенний лед в моем родном фьорде, глаза. И потертая куртка из черной кожи, вся в серебряных заклепках. Коллега по профессии, чтоб его черти взяли… будто у нас тут работы – валом завались!

В этом-то и была двойственность – с одной стороны, этот парень был профессионалом, и у нас могло найтись немало общих тем для задушевного разговора. Но, с другой стороны, он будет претендовать на кусок пирога, который и без того-то невелик.

– Вы не говорили, что ваш лучший охотник – женщина…

Голос у него оказался не очень приятный – резкий, с металлическим отзвуком, и чем-то неуловимо знакомый. Плевать… он не арии распевает. Зато и пренебрежительного оттенка в его словах я не уловила, как ни старалась.

– Лучшая из тех, кто есть сейчас, синьор Маккормик, – мягко сказал епископ. – У нас здесь не Европа, и в те места, куда свойственно забираться людям вашей профессии, не всегда можно послать телеграмму… либо отправить послание каким-нибудь иным способом. Я показывал вам список…

– Да, показывали, – Маккормик пробарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – И при этом добавили, что ни один из них не окажется здесь раньше, чем через пять дней.

– И то, если Господь будет благоволить к нему, – вздохнул монсеньор Аугусто. – В этой стране, синьор, железнодорожное расписание – вещь не более стабильная, чем правительство.

– В любом случае, – резко сказал охотник, – у меня нет этих пяти дней.

Он рывком поднялся из кресла и шагнул навстречу мне.

– Меня зовут Алан Маккормик, – сказал он. – И мне нужно, чтобы вы, леди, стали моим проводником.

– Синьор Маккормик, – вставил из-за стола епископ. – Прибыл к нам из Ватикана.

Я мысленно присвистнула. Если этот человек – Старший одной из полулегендарных ватиканских спецкоманд… конечно, находятся среди нас дураки, которые завидуют парням, купающимся в освященном серебре и посылающим любые местные власти к чертям именем его святейшества. Но вот только забывают они при этом, что и задания для спецкоманд подбираются соответствующие, а не в стиле «вольных охотников»: захотел – не захотел.

– Сколько заплатите?

На мой взгляд, это был именно тот вопрос, который позволял одним махом прояснить наиболее важные детали. «Куда», «зачем» – все это вторично, да и почти наверняка всей правды мне с ходу никто не выложит. А вот степень риска и нужды в моей персоне…

Похоже, ватиканский охотник этого вопроса не ожидал – по крайней мере первым. Но замешательство его было почти незаметным.

– Двадцать тысяч фунтов, – спокойно произнес он. – Наличными.

Как при этих словах не отвисла моя собственная челюсть, я не знаю. Но вот унизанная перстнями рука монсеньора Аугусто, тянувшаяся было к чернильнице, дрогнула совершенно явственно.

Двадцать тысяч фунтов по здешним меркам не просто состояние – богатство. Хотя синьор епископ и занимает не самое малопочетное и безденежное место в местной церковной иерархии – благодаря струящемуся мимо него денежному ручейку годовой доход монсеньора, весьма вероятно, исчисляется и большей цифрой, но, держу пари, за раз, парой-тройкой хрустящих банковских упаковок, синьор епископ вряд ли когда видел такую сумму.

Интересно, какого дракона они собрались убивать, если этот парень из Ватикана готов вот так, за здорово живешь, выложить эдакую кипу бумажек с королевским профилем? Не уверена, что жажду узнать ответ на этот вопрос… ох как не уверена.

– А сколько из них – вперед?

Маккормик улыбнулся. Я решила, что он давно не любовался на свою улыбку в зеркало – выглядело она… жутковато.

– Все.

Это был самый подходящий момент для того, чтобы развернуться и уйти – причем уйти с намерением оказаться как можно дальше. Вырученного за вампирские побрякушки вкупе с вознаграждением вполне хватило бы на дорогу до побережья и каюту на не самой дырявой посудине. Но, видно, этот день у моего личного ангела был выходным – он его, признаю, целиком заслужил, прикрывая мою шею во время последней охоты, зато мой личный черт явно был свеж и полон сил и желания заработать себе очки в послужном списке.

– Отлично, синьор Маккормик, – клянусь, эти слова вылетели из моего рта словно сами по себе, без всякого участия рассудка. – Двадцать пять тысяч – и, как только я увижу цвет ваших денег, можете считать меня неофиткой.

Улыбка охотника стала еще шире… теперь она была уже гнусной. Положительно, ему стоит улыбаться только своим недругам. Непременно намекну ему об этом… как-нибудь после… после того, как получу деньги.

– Двадцать тысяч фунтов, мисс Карлсен, – сказал он. – И ни пенни больше. Я не торгуюсь. Никогда.

– Двадцать, так двадцать… – Не попытаться выбить из ватиканца большую сумму, было бы, на мой взгляд, еще большей глупостью, чем тот факт, что я, похоже, всерьез собралась взяться за его дело. – Когда и где я смогу их получить?

– В банке, – лаконично отозвался Маккормик. – Прямо сейчас. Мы и так потеряли непозволительно много времени в этом городе. Монсеньор…

– Да благословит вас Господь, Алан, – поспешно произнес епископ.

Поспешно, потому что последние его слова я услышала уже на пороге потайного хода. Однако… давно уже меня никто даже не пытался тащить за локоть, словно перегруженную баржу. Признаю, делал это Маккормик со всей подобающей деликатностью – но все равно захват его живо напомнил мне один малоприятный предмет из полицейского арсенала.

– Надеюсь, собрать вещи вы мне позволите? – мрачно осведомилась я, пригибая голову – низкий проход потайного хода явно не был рассчитан на шляпы с высокой тульей.

– Три минуты. Заедем на пути из банка. Вам должно хватить.

– А как насчет получаса на макияж?

Охотник рывком распахнул дверь и на миг замер, щурясь под лучами полуденного солнца. Затем, не выпуская мой локоть, достал из кармана рубашки дорогие, гномьей работы, противосолнечные очки и аккуратно надел их.

– Позже, – сказал он. – Когда мы вернемся к моей команде. Не переживайте, мисс Карлсен. Во-первых, вы прекрасны без всякой косметики…

От удивления я чуть не споткнулась о ступеньку. Надо же, этот парень умеет говорить комплименты!

– А во-вторых?

– Во-вторых… – сказал Маккормик, подводя меня к черной, весьма внушительного вида карете, – в моей команде есть один специалист по макияжу.

Иллика аэн Лёда, табаконенавистница

Я разочаровалась в человеческих поездах.

Дело было даже не в скорости – хотя после стремительного «Пони-экспресса», который даже не летел, а словно бы падал к самому центру планеты, его человеческий сородич из «Юнион Атлантик» со своими умопомрачительными двенадцатью милями в час выглядел даже не жалко, а попросту смешно. Все равно, будто вволю наскакавшись на молодом единороге, пересесть на клячу… нет, на корову. Но вот внутреннее убранство вагонов третьего класса… если эти жесткие деревянные лавки вообще заслуживали того, чтобы именоваться подобным образом.

– Душно.

– Ты это повторяешь в третий раз за последний час, – отозвалась Юлла. – Хотя еще после первого я сказала, что куплю тебе веер, как только мне представится возможность.

– Я помню, – огрызнулась я. – Но вот прохлады в вагоне с тех пор ничуть не прибавилось.

Если быть совсем точной, её стало намного меньше – размещение четырех десятков человек в сравнительно небольшом замкнутом пространстве отнюдь не способствует улучшению качества находящегося в том же объеме воздуха. Особенно, если люди эти, равно как и их ближайшие предки, никогда не подвергались облагораживающему воздействию нашей, эльфийской культуры – в отличие, скажем, от моих поклонников на «Германике».

Закрыв глаза или даже не делая этого, я могла бы без всякого труда перечислить полный список продуктов, которые в течение последних суток употреблял в пищу каждый, находившийся не далее трех рядов от нас. Даже если бы они и не обсуждали с всевозможнейшими подробностями процесс приготовления, поглощения и благополучного, а в особенности, не очень, переваривания оных. Прилагая при этом максимум усилий, чтобы их слова мог разобрать сквозь стук колес не только собеседник напротив, но находящийся в противоположном конце вагона.

– Я могла бы купить билеты в более дорогие вагоны, – совершенно правильно истолковала Юлла страдальческую мину на моем лице. – Но там бы мы привлекли внимание.

– Чем?

– Одеждой.

– А как насчет вагонов в конце поезда? – с надеждой осведомилась я.

– Они для лошадей.

На некоторое время я задумалась, пытаясь взвесить плюсы и минусы путешествия на охапке сена в обществе нескольких, хоть и уступающих единорогам, но все же родственных им полуразумных существ, по сравнению с уже окружающей меня действительностью в виде особей, куда менее достойных этого статуса. Лошади смотрелись явно выигрышнее.

– Послушай, – начала я, – может, нам… О, нет!

Последняя реплика относилась к сидящей за пять скамеек от нас четверке молодых людей, один из которых только что закончил сворачивать из обрывка газетного листа чудовищных размеров сигарету.

– Юлла!

– Скреглик, млин! – прошипела стражница, проследив за моим полным ужаса взглядом. – Надеюсь, их кто-нибудь остановит.

– А если нет? – прошептала я, глядя, как человеку с сигаретой в зубах сразу двое его соседей протягивают коробки спичек.

– Придется терпеть. Нам нельзя привлекать внимание.

Истинный Перворожденный обязан уметь вынести все. Лишения, пытки… все, что встретится на Пути. Лихорадочно перебирая в памяти имена самых известных мучеников нашего рода: Гиоля аэн Лёда, три года проведшего в подвалах Инквизиции, Кирлана Стойкого, Майглю и остальных, я приготовилась… приготовилась к подвигу. Но все возвышенные мысли разом пропали, хлынув из глаз потоком слез, стоило вонючему сизому облаку окутать меня, и гордая эльфийская принцесса, согнувшись в жутчайшем приступе кашля, едва не свалилась на заплеванный пол вагона.

– Так-так-так, кто это тут у нас?

Голос звучал на редкость неприятно… а вот разглядеть говорившего я пока не могла, занятая попытками, во-первых, вдохнуть хоть пару глотков относительно чистого воздуха, а во-вторых, вспомнить, где в этом платье находился платок и как воспользоваться им, не разорвав проклятую вуаль.

– Мисс такая нежная, что не переносит запах дыма? – насмешливо продолжило серое пятно передо мной. – Или красотуле просто стало скучно ехать в одиночестве, и она решила привлечь к себе внимание достойных парней?

Левый глаз кое-как проморгался, и я смогла, наконец, идентифицировать обладателя гнусавого тенорка – им оказался один из приятелей курильщика. Лет двадцать, короткие черные усики, коричневая куртка в комплекте с такого же цвета штанами и явный дефицит мозгов.

– Отвали! – коротко скомандовала Юлла из-под низко надвинутой шляпы.

– Что?! – человек явно оказался не готов к тому, что сидящий напротив меня пассажир также захочет принять участие в диалоге. – Ты, ниггер чертов…

Даже если бы я вдруг и захотела предупредить его о том, что моя спутница очень не любит, когда её пытаются схватить за плечо, мое предупреждение наверняка бы запоздало – движение стражницы было стремительным, как бросок атакующей змеи. Короткий хруст – и вот уже рука моей спутницы покоится на прежнем месте, а пытавшийся дотронуться до неё человек недоуменно пялится на свою кисть, пытаясь постигнуть, отчего она находится под столь непривычным углом.

На полное постижение этого вопроса у него ушло секунды две.

– Парни, – завизжал он, отшатываясь от нас. – Этот чертов ниггер мне руку сломал!

Парни, надо отдать им должное, отреагировали на призыв своего товарища достаточно резво – оставшаяся троица ломанулась к нам, едва не сбив с ног самого пострадавшего. И даже когда Юлла, все еще продолжавшая прикрываться шляпой, встала перед ними в проходе и они увидели подлинные габариты существа, которое собрались бить… впрочем, тогда уже отступать им было поздно. Раз Юлла решила встать…

– Быстро, однако, – недоуменно произнес пожилой джентльмен на соседней скамье.

Схватка и вправду была очень быстрой. Возглавлявший наступления тройки парень с сигарой – он так и не выпустил её изо рта – взлетел, проскрежетав сапогами по потолку вагона и гулким ударом шлепнулся на спину футах в шести за спиной моей спутницы. Мгновением позже способность к полету обрели также двое оставшихся – правда, их траектории были чуть более настильными и закончились на головах пассажиров четырьмя скамейками дальше.

Им не повезло. У населявших вагон представителей человеческой расы, как я и подозревала, явно была не очень развита склонность к логическому мышлению. И потому, хотя за сам факт полета и последующего при… падения несла ответственность исключительно Юлла, ругань, пинки, удары тростью и проклятья разгневанных пассажиров достались двум и без того пострадавшим юношам.

Увы – и этот урок не оказал на них должного умиротворяющего воздействия. Правда, один из них, спасаясь от ударов, приложился макушкой о край скамейки напротив и на некоторое время утихомирился. Зато второй, едва только отползя по проходу за пределы досягаемости фермерских сапог, вскочил и с диким воплем: «Все, ниггер, тебе крышка!» выхватил из-за пояса небольшой револьвер.

Он даже почти успел направить его на Юллу. Затем стражница, шагнув вперед, на миг коснулась его оружия и тут же отступила назад.