Бесследно исчезнувшая

– Правда ли, что у него руки и ноги вывернуты из суставов? – спросила Анника и скосилась на пассажиров вокруг себя. Никто не обращал на нее внимания, но она старалась говорить как можно тише.

Прокурор помолчала немного.

– Не могу ничего подтвердить, – сказала она наконец.

– Что говорит жена? – спросила Анника, держа свой диктофон перед мобильником.

– Мы пока не смогли связаться с ней, – ответила Диана Розенберг.

– Нет? И где же она?

Прокурор не ответила. Анника заподозрила неладное.

– Вы не знаете, где его жена, она исчезла… Может, преступник забрал ее с собой? Есть уже требование о выкупе?

Парень, занимавший соседнее сиденье, с интересом посмотрел на нее.

– Нет, насколько мне известно, – ответила прокурор.

Мобильник завибрировал у нее в руке, ей звонили по другой линии. Она бросила взгляд на дисплей. Томас, ее бывший муж. Прокурор отключилась, и Анника поменяла собеседника.

– Привет, Томас, – сказала она. – Как дела?

После возвращения из Сомали, где побывал в плену у террористов, он все еще находился не в лучшей форме. Чувство вины напомнило ей о себе неприятным ощущением в животе. Похитители отрезали ему кисть левой руки, а когда он выписался из больницы, она ушла от него и сошлась с его шефом.

– У меня ужасные боли, – сказал Томас, – и навалилась масса работы. Ты можешь забрать детей на неделю?

Она закрыла глаза и стиснула зубы на мгновение.

– Ты же знаешь, что могу, но они очень расстроятся. Особенно Калле.

– Я не думаю…

– Томас, мы уже обсуждали это раньше…

– Так ты можешь или нет?

Она сглотнула комок в горле:

– Конечно, само собой. Но тогда они пробудут у меня всю эту неделю и следующую.

Они закончили разговор прежде, чем Анника успела сказать какую-нибудь глупость.

Руководство новостей спорта и развлечений собралось в комнате Шюмана на свою обычную шестичасовую встречу (сегодня она начиналась в пять, но ее в силу привычки по-прежнему называли «шестичасовой»), и в редакции на время воцарились тишина и покой.

Вальтер следовал за Анникой, как преданный пес.

– Берит на задании в Норвегии, – сказала Анника, – ты можешь занять ее место.

– Я думал, у вас нет определенных мест, – сказал Вальтер и подозрительно посмотрел на предложенные ему стол и стул.

– У нас нет, но это не касается Берит. Ты уже получил собственный пароль и доступ пользователя?

Парень поставил рюкзак на письменный стол и опробовал стул, опустившись на него.

– Угу…

– Хорошо. Позвони в министерство юстиции и спроси, как они расценивают происшедшее с Ингемаром Лербергом. Сошлись на новое исследование по поводу угроз в отношении политиков, таких всегда хватает. Они не скажут тебе ничего, но приведут статистику из такого же исследования, и выжми из них комментарий. Называй Лерберга то топовым политиком, то политиком государственного масштаба. Наша главная редакция видела в нем нового лидера христианских демократов когда-то, сто лет назад. Постарайся уложиться в тысячу восемьсот знаков, включая пробелы.

Парень стащил с себя куртку, почесал голову, вытащил ноутбук из рюкзака и подсоединился к Сети. Он, похоже, быстро соображал.

Анника приготовила свой компьютер, тоже вошла в Сеть и напечатала короткий обзорный текст о политической деятельности Ингемара Лерберга. Она описала его интересы и взгляды с этой точки зрения как можно честнее, чтобы ее не смогли привлечь к суду за клевету, а также добавила, что в последние годы он, главным образом, сосредоточил внимание на семье и собственной фирме, а также на местной политике в Наке. Для интернет-радио она приготовила сюжет на одну минуту и десять секунд с цитатами его партийного руководства.

Потом еще немного поразмышляла по поводу оказавшихся в ее распоряжении довольно странных данных. Какую пользу она могла извлечь из информации о том, что у него руки и ноги вывернуты из суставов, вдобавок полученную от такого не слишком надежного источника, как Берт Тингстрём? И где находилась Нора, жена пострадавшего?

Анника позвонила пресс-атташе полиции Наки, а потом его коллеге в Государственную криминальную полицию. Оба ответили сразу и общались на должном профессиональном уровне, но ни один из них не подтвердил сведений о каких-либо странностях или специфических травмах. Впрочем, примерно такого она и ожидала. Немного поколебавшись, она набрала номер комиссара К., теперь шефа КРС Государственной криминальной полиции.

– Анника, – усмехнулся он, – ты разочаровываешь меня, я ждал твоего звонка еще утром.

– Я уже большая девочка, – ответила она. – Прекрасно справляюсь без тебя. А ты такая большая шишка, что даже страшно к тебе обращаться.

– Не трать понапрасну мое время, – сказал он. – Чего ты хочешь?

– Нора исчезла? – спросила Анника.

– Мы не знаем, где она, но «исчезла» – это слишком сильно сказано.

– Вы ищете ее?

– Специально никаких мероприятий в данном направлении не проводится, то есть ответ «нет».

– Но вы искали ее с целью сообщить о случившемся с ее мужем?

Комиссар вздохнул. Анника задала вопрос так, что ему было не отвертеться.

– Да, мы искали. Нет, нам не удалось ее найти.

– Я слышала, у Ингемара Лерберга руки и ноги вывернуты из суставов, меня правильно проинформировали?

– Честно говоря, мне точно не известно, какие у него повреждения, – ответил комиссар. – Мой человек находится в отделении интенсивной терапии, но я не разговаривал с ней еще.

– Нина Хофман начала работать у тебя? Я видела ее в Солсидане.

Комиссар вздохнул снова.

– Ты такая большая и умная, – съязвил он, – и, конечно, сможешь написать статью без моей помощи.

Комиссар положил трубку. Анника пожевала губу. Хорошо, конечно, если бы ее данные подтвердили, но у нее ведь и так имелся источник с именем и фамилией. Берт Тингстрём не запрещал ссылаться на него, и к тому же его слова остались у нее в диктофоне.

Анника пересмотрела свой телевизионный клип с точки зрения новых данных. Сейчас ей очень пригодились бы картинки со встречи с руководством христианских демократов, но за неимением их она нашла другой выход. Извлекла из архива фотографию Тингстрёма и наложила на нее фонограмму с фразой о травмах, причем постаралась сделать это очень тщательно, чтобы любой мог понять, что сообщение исходит от него, а не от газеты. Получилось немного топорно, но вполне приемлемо. Потом она обновила свой текст для бумажной версии и добавила подробностей и там тоже, проверив, что не забыла упомянуть возраст собаки. И в довершение всего сделала небольшое сообщение о Норе Лерберг, жене политика, которая, похоже, бесследно исчезла. Она процитировала всех вместе: К., прокурора и пресс-атташе полиции Наки. Их слова, где они признались, что искали ее, но так и не смогли связаться с ней, пусть она официально и не находилась в розыске. Это получилось немного туманно, но здесь Анника ничего не могла поделать.

Она вздохнула про себя и посмотрела в сторону практиканта.

– Вальтер Веннергрен, – сказала она. – Ты закончил текст?

Он нажал клавишу на клавиатуре, и имейл с названием «Угрозы в отношении политиков» появился у нее на экране. Тысяча семьсот восемьдесят знаков, включая пробелы. Пресс-атташе министерства юстиции не смог подробно прокомментировать происшедшее с Ингемаром Лербергом, но сообщил, что министр следит за развитием событий и сожалеет, что насилие в отношении народных избранников постоянно растет. Далее следовал отчет с цифрами из свежего правительственного исследования на данную тему и с несколько менее свежими из последнего рапорта Совета по профилактике преступности.

– Замечательно, – кивнула Анника.

Потом она отправила в путь новый телевизионный клип, сюжет для интернет-радио, а также все три статьи, после чего поднялась, надела куртку и упаковала компьютер.

Затем она махнула рукой сидевшему в своем стеклянном закутке Шюману и направилась к выходу.

Томас Самуэльссон таращился на экран компьютера, стоявшего на столе перед ним. «Свет истины». Какое претенциозное название. Впрочем, природа не обделила автора литературным даром, кем бы он ни был. (Почему он решил, что речь идет о мужчине? Просто так, без всякой на то причины. Слишком уж по-мужски тот выражал свои мысли.)

Томас сделал глубокий вдох, с наслаждением наполнил легкие воздухом.

«Хороший щелчок по носу этому зазнайке, главному редактору газеты Анники», – подумал Томас. Он встречался с ним всего несколько раз, еще будучи женатым на ней. Ее шеф явно считал себя слишком важной птицей, чтобы часто общаться с семьями своих подчиненных.

Томас поднялся из-за компьютера и прогулялся на кухню. С трудом волочил словно налитые свинцом ноги, спина, казалось, окостенела. И ужасно болела рука, та, ко торой больше не существовало. Протез был тяжелым и неуклюжим, он еще не решил для себя, на каком типе ему остановиться. Последняя модель могла оказаться далеко не самой лучшей, в этом он уже не сомневался.

Они все лгали ему. Не только Анника, хотя она ведь была, естественно, худшей из всех, но и другие тоже. Его работодатели, не говоря уже о медицинском персонале.

Ах, есть фантастические современные протезы, подожди немного – и сам увидишь! Как ни посмотри, протез работает даже лучше обычной руки, никогда не думал об этом? Ты сможешь открывать консервные банки без открывашки, брать раскаленные предметы с плиты или гриля, использовать искусственную руку как молоток, тебе не придется больше бояться едких кислот, и ты сможешь держать спичку вплоть до того, пока она полностью не сгорит…

Томас открыл дверцу холодильника. Там лежало и куриное, и говяжье филе, но он не был голоден.

Сказав Аннике, что на него навалилась куча дел, он прилично покривил душой – сам ведь находился на больничном на этой неделе, но ему сейчас не нравилась чехарда вокруг него, а его шефы из министерства юстиции так старались быть доброжелательными, прекрасно понимали, какую душевную и физическую травму он получил. Отдыхай и восстанавливайся сколько понадобится, говорили они, все твои прежние функции останутся за тобой, скажи только, когда сочтешь себя готовым приступить к работе…

«Это на словах, а на деле все совсем иначе», – подумал Томас и закрыл холодильник. Он жертвовал своей жизнью и здоровьем, выполняя служебные обязанности, стал калекой на всю жизнь, потерял семью. И минимум мог требовать от своего работодателя сейчас, чтобы за ним сохранили его должность. Как бы все выглядело, попытайся они выгнать его? Ему представился огромный газетный заголовок: «ПРАВИТЕЛЬСТВО УВОЛЬНЯЕТ ПОКАЛЕЧЕННОГО ГЕРОЯ».

Нет, на это они никогда не решатся. Для них пусть он лучше покрывается плесенью в каком-нибудь чулане на деньги налогоплательщиков, где-нибудь в таком месте Розенбада, где никто другой не захочет сидеть, например, на первом этаже с видом на каменные фасады Фредсгатан.

Они всучили ему отмывание денег.

Из всех набивших оскомину, ничего не стоивших зон ответственности дали задание исследовать международную экономическую преступность. Снова.

Он получил его от Крамне, своего лицемера шефа, встретившего его натужной улыбкой в первый день возвращения в министерство, еще до того, как он узнал, что Анника трахалась со статс-секретарем, в то время как он еще верил сказкам лжецов-производителей протезов, в один голос утверждавших, что он скоро сможет управлять своей искусственной конечностью с помощью силы мысли. Техника ведь так далеко шагнула вперед, а Швеция фактически лидировала в данной области…

– Эта работа как раз по тебе, – сказал тогда Крамне, – при твоем-то опыте: экономика, международная торговля и безопасность, черт побери, лучше не придумаешь.

А когда они затем встали и собирались обменяться рукопожатиями, Крамне засомневался и окинул взглядом обе руки Томаса, не хотел ошибиться и прикоснуться к железной, крюку.

Никто больше не возлагал на него никаких надежд. Ничего такого прямо не говорили, но Томас это чувствовал. Они все явно считали, что ум находился в его левой руке, и желание просто пообщаться и поучаствовать в турнирах в петанк тоже. Никто не приглашал его больше. И наверняка не только из-за плохой погоды, и, поскольку никаких соревнований не проводилось пока, даже если бы они были, его все равно не позвали бы, в этом он не сомневался. Они подолгу смотрели ему вслед в коридоре и шептались у него за спиной. Секретарши, которые раньше смотрели на него томными глазами, сегодня опускали взгляд в свои бумаги или устремляли его на экраны компьютеров, когда он проходил мимо.

Томас подумал, не приготовить ли ему себе бутерброд на ужин.

Хотя тогда ему пришлось бы придерживать хлеб крюком, а ему не нравилось его использовать.

Он вернулся в гостиную, остановился посередине комнаты и окинул взглядом мебель: диван, столик для компьютера, ковер. Типичные творения IКЕА. Он терпеть не мог эту квартиру. Съемную, очень тесную, лишь с двумя спальнями и слишком светлую. Она находилась на самом верху в угловом доме на Кунгсхольмене. Анника заполучила ее через свои контакты в полиции в ту пору, когда они жили отдельно, а потом, не предупредив, переоформила контракт на него, а сама съехала. И спихнула ему все никому не нужное домашнее имущество, не только мебель, но и фарфор, и книги, и DVD-фильмы тоже. У него не осталось никаких сбережений. И Анника отдала все свои деньги негодяю, державшему его в заложниках в Сомали, поэтому он сейчас сидел здесь, в птичьей клетке под самым небом, кляня злую судьбу.

Томас снова сел к компьютеру.

«Свет истины» выглядел по-настоящему интересным.

Он обновил страницу. Пришло четыре новых комментария с тех пор, как Томас заглядывал на нее в последний раз.

Он отклонился на спинку стула.

Подумать только, а вдруг этого сноба удастся скинуть с поста главного редактора «Квельспрессен», вот было бы здорово.

Он внезапно воспрянул духом, почувствовал, что его тело снова стало легким и подвижным, а дыхание участилось. Он наклонился над клавиатурой, помедлил всего мгновение, а потом вошел на страницу под своим обычным ником Грегориус, взятым в честь трагического персонажа романа Яльмара Сёдерберга (обманутого собственной женой, убитого своим врачом). Он никогда не использовал его на работе. В компьютерах он особо не разбирался, однако и дураком тоже не был. Опять же, вопреки всему, прожил десять лет с потаскушкой из вечерней газеты, кое-что усвоил о том, как работают средства массовой информации. Никто не смог бы отследить айпи-адрес его компьютера до Розенбада, в этом он не сомневался.

Авторизация не требовалась. Его комментарий прошел сразу же. Томас сделал глубокий вдох и почувствовал, как приятная истома разливается по всему телу.

«Грегориус:

Андерс Шюман – ханжа!»

Получил, лицемерный дьявол.

Томас с удовольствием потянулся.

Ах, если бы он мог пойти и без всяких проблем сделать бутерброд!

Анника не привыкла жить в Сёдермальме. И само возвращение домой с работы по-прежнему оставалось для нее приятной процедурой, от станции метро «Медборгар-плацен» по Гётгатан и Катарина Бангатан к Сёдерманнагатан и квартире Джимми (нет, их собственной). Она вдыхала испарения от асфальта и разглядывала фасады домов, мимо которых проходила, каменных построек, воздвигнутых более ста лет назад с растущими между ними в хаотичном порядке деревьями, чьи ветки сейчас были мокрыми от дождя – ведь он почти не прекращался.

Жилище Джимми находилось на третьем этаже в построенном в 1897 году доме и состояло из шести комнат и кухни. Он получил его через свои контакты в профсоюзном движении (да, здесь явно просматривались признаки коррупции, вполне достойной того, чтобы «Квельспрессен» занялась этим делом) и вписал ее в договор на аренду, документ, сравнимый с брачным контрактом, за исключением предисловия, поэтому теперь она стала его соучастницей.

Освещение в подъезде включалось по мере того, как она поднималась. Анника взбежала по лестничным маршам мимо отливающих свинцом смотрящих во двор окон и, тяжело дыша, остановилась перед латунной табличкой, слабо блестевшей в свете ламп.

«ХАЛЕНИУС СИСУЛУ БЕНГТЗОН САМУЭЛЬССОН»

Фамилии их самих и их детей. При виде этой картинки у нее всегда частил пульс. Пожалуй, было лучше, когда она достигала ее чуточку запыхавшаяся, тогда реакция казалась не столь явной. Из-за своей вины и измены она порой еще стыдилась собственных чувств по поводу всей ситуации.

Анника открыла дверь своим ключом (ее собственным ключом к их с Джимми общему жилищу!), зудящими от нетерпения кончиками пальцев, шагнула в прихожую, стащила с себя куртку и сбросила с ног туфли.

– Всем привет!

Калле и Эллен выбежали из гостиной, торопливо обняли ее и исчезли – не хотели отрываться от видеоигры.

А потом вместо них появился Джимми с взъерошенными каштановыми волосами, в переднике и тапочках и с деревянной ложкой в руке. У Анники перехватило дыхание. Ее руки сами потянулись к его лицу. Она почувствовала небритые щеки под своими пальцами и поцеловала его в губы, ощутив привкус бульонного кубика.

– Привет, – шепнула она.

– Привет, – тихо сказал он ей в ответ.

Анника почувствовала тепло его тела у себя на бедрах и животе, теснее прижалась к нему.

– Ты испачкаешься, – пробормотал он, касаясь губами ее рта. – Я пролил соус на передник.

Однако сам обнял ее за талию, притянул к себе. Она жадно поцеловала его.

– Когда будем есть?

Джимми отпустил ее, словно обжегся. Его дочь Серена стояла очень близко к ним. Ее глаза были холодными и черными.

– Через четверть часа. Не хочешь помочь Аннике накрыть на стол?

Но девочка лишь развернулась и удалилась в свою комнату.

Джимми исчез на кухне. Анника осталась одна в прихожей с шумом в голове и с ощущением тяжести между ног.

Она положила продукты, которые купила по пути домой, в холодильник и морозилку и накрыла стол в столовой – шесть столовых приборов с салфетками и ложечками для десерта.

– Ты не принесешь воду? – спросил Джимми, когда пришел с горшком тушеного мяса и подставкой для него.

Анника поставила на стол два графина с ледяной водой.

– Позови, пожалуйста, детей, – попросила она и устыдилась собственной трусости.

Серена и ее брат-близнец Якоб постоянно жили вместе с Джимми. Их мать Анджела Сисулу работала в южноафриканском правительстве и проживала в Йоханнесбурге. Она защитила докторскую диссертацию, подрабатывая фотомоделью, и Анника чувствовала себя ущербной по сравнению с ней.

Калле и Эллен первыми появились в столовой, и сын протиснулся к Аннике, чтобы оказаться рядом с ней. Она села за стол и принялась накладывать мясо на тарелки детей. Серена и Якоб постарались не встретиться с ней взглядом, когда занимали места за столом. Девочка пыталась во всем походить на мать, носила ту же прическу из массы мелких косичек и ходила в пестрых хлопчатобумажных блузках. Она с удовольствием разговаривала со всеми, за исключением Анники. Сторонилась ее, не позволяла помочь с волосами, или застегнуть молнию, или обнять на ночь. Ее тело становилось твердым как камень и чужим под пальцами Анники, как только та прикасалась в коже девочки. Мальчик же имел более светлую кожу и сильно походил на Джимми. Его волосы торчком стояли на голове, точно как у отца. Он был менее шумный, более застенчивый и немного легче шел на контакт.

Джимми сел напротив Анники и положил еду себе на тарелку.

– О’кей, – сказал он. – Наши успехи и неудачи за день. Калле начинает.

Калле тщательно прожевал мясо, проглотил его и положил нож и вилку на тарелку.

– Я забил гол, когда мы играли в футбол на большой перемене. Хотя Адам из 5-го «Б» толкнул меня так, что я упал в грязь.

Отчет Калле о том, как обстояли дела в школе, всегда касался его одноклассников и того, что они сделали или не сделали в отношении его, ссор и достижений.

– Новый Златан Ибрагимович, – сказал Джимми и хлопнул своей ладонью о ладонь мальчика. – Якоб?

– Нам вернули наши контрольные по математике, у меня все в порядке. По географии задали написать эссе о различных условиях жизни людей на Земле, о предпосылках выживания в разных местах, а я это уже делал, поэтому смог полазить по Google Earth взамен.

Анника старалась сохранить нейтральную мину на лице. Неужели хорошо, что десятилетний ребенок выражался таким образом? И никогда ни одной неудачи во время доклада за ужином, исключительно успехи. Он и Джимми тоже с шумом соприкоснулись ладонями.

Серена вытерла салфеткой уголки рта, прежде чем заговорила:

– У нас была генеральная репетиция мюзикла. Нео не выучил свой текст, а Лиам фальшивил, играя на гитаре.

Она вздохнула демонстративно.

Эллен поразмышляла немного, прежде чем ответила:

– А у нас была очень вкусная еда, блинчики с клубничным вареньем.

Она редко сообщала что-то негативное, хотя, по мнению Анники, за этим вряд ли стояло стремление добиться похвалы. Просто в силу своего характера она везде старалась найти позитив, в отличие от Калле и Серены.

– Сегодня мы в риксдаге поддержали предложение по новому закону, который увеличивает контроль в финансовом секторе, – сказал Джимми. – А по пути домой я ступил в лужу и промочил ногу.

Эллен хихикнула.

Анника еще не решила для себя, нравились ли ей бюрократические отчеты Джимми о работе правительства. Пожалуй, было хорошо, что дети могли расширить свой словарный запас и уже в таком возрасте начинали понимать, что работа не самое простое дело и надо отвечать за свои слова и действия, или, возможно, от этого они только больше задирали нос. Она не знала.

Джимми призывно посмотрел на нее. Она опустила свои столовые приборы.

– У меня маленькая радость сегодня: появился новый товарищ по работе, – сообщила она. – Молодой парень, он будет практиковаться в нашей газете этим летом, и мне поручили заботиться о нем, вот здорово. А то ведь как скучно было сидеть одной в автомобильной пробке в туннеле почти час.

– Послушать тебя, так ты работаешь водителем грузовика, – пробормотала Серена, не поднимая на Аннику глаз.

Анника сглотнула комок в горле так громко, что это не могло остаться неуслышанным. В довершение всего она почувствовала, как ее глаза наполнились слезами. Почему эта девочка постоянно дерзит ей?

– Анника купила мороженое по пути домой, – сказал Джимми. – Кто-нибудь хочет его?

– Да-а! – закричали в один голос Калле, Эллен и Якоб.

Серена мотнула головой:

– Спасибо, мне не надо.

Анника убрала посуду, пока Калле доставал мороженое из холодильника.

Когда карамельная крошка, сладкий соус и бельгийская клубника стояли на столе, даже Серена сдалась и тоже взяла себе тарелку.

Потом Джимми исчез в своем гибриде кабинета и библиотеки. Эллен и Анника загружали посудомоечную машину. А остальные устроились перед телевизором.

– А разве мы не должны быть у папы на этой неделе? – спросила Эллен, ставя вилки в предназначенное для них отделение корзины для столовых приборов.

Анника как раз вытирала мойку.

– Да, собственно, но папа плохо себя чувствовал, и ему надо много сделать по работе…

– Но ведь у тебя и Джимми тоже много работы.

Анника отложила в сторону тряпку, села на стул у кухонного стола и посадила дочь на колени.

– Мне только в радость, когда вы можете быть со мной, – прошептала она и поцеловала ее в ухо.

– А ты не хочешь переехать домой снова? К папе?

Анника почувствовала, как у нее напряглись руки. Они хотели убрать, оттолкнуть девочку подальше.

– Мы с папой больше не любим друг друга. Я сейчас живу здесь, у Джимми.

– Но папа любит тебя. Он так сказал.

Анника сняла дочь с коленей.

– Спасибо за помощь, – сказала она. – Пойди поиграй. А потом еще долго сидела на кухне одна.

Я не понимаю, почему так происходит, как они могут быть такими совершенными, своеобразными. Порой я вижу себя в них и, пожалуй, Ингемара, но прежде всего они уникальны. Набор наследственных признаков у всех троих точно один и тот же, я это знаю, никогда не была ни с кем другим, кроме Ингемара, и, несмотря на это, они такие разные. Невозможно даже понять, что они родные братья и сестра.

Они часть меня, я зачала, выносила, родила их, но, начав дышать самостоятельно, они целиком и полностью стали принадлежать самим себе. Я не часть их. И меня столь же легко заменить, как и их отца. От этой мысли у меня перехватывает дыхание. Собственноручно нанести себе такую рану, отрезать по живому часть себя, можно ли жить потом? Возможно ли это?

Мужчина расположился среди низких елей на лесной опушке. Эксперты все еще трудились в доме. По меньшей мере три, пожалуй, четыре человека – он видел их тени, которые резко очерченными пятнами чернели на фоне задернутых занавесок. И честно говоря, проникся уважением к их кропотливой методичной работе, некой гордостью за них: они серьезно отнеслись к своему заданию. Опять же, если им пришлось возиться так долго, значит, и он не оплошал, во всей красе продемонстрировал свои профессиональные навыки.