– Мужики, у человека чешутся кулаки. Избавьте его от этого недуга. Тем более, что вы жаловались, что надоело отрабатывать удары на «груше», что требуется живой материал, – он показал рукой в сторону побагровевшего «Шило», который лишь открывал рот, но сказать ничего не мог. – Вот вам и «материал» – достаточно живой и достаточно вёрткий. Вам он понравится.

«Спиридон» отошел в дальний угол зала, сел в кресло, взял с журнального столика какой-то журнал и стал листать, не обращая больше никакого внимания ни на «Шило», ни на парней-боксеров.

Парни приблизились к живой «груше». «Шило в ярости зарычал:

– Только посмейте! Кости переломаю! А-а-а, – это он так отреагировал на полученный первый удар в грудную клетку. Удар был настолько силен, что тот отлетел метра на три и распластался на полу.

Корчась от боли, «Шило» все-таки встал на ноги самостоятельно. И тут началась настоящая молотьба. «Шило» не давали во второй раз упасть, и он отлетал от одного боксера к другому, как резиновый мячик. «Шило» выл, стонал, скрежетал зубами от боли, но ничего не мог поделать: удары сыпались на него, как из рога изобилия. Чувствовалось, что парни отрабатывают на нем удары самым добросовестным образом.

Минут через пять «Спиридон» оторвался от журнала и спокойно сказал:

– Ребята, вы с ним поосторожнее: как-никак депутат Думы, завтра ему заседать. Нехорошо, если появится наш законодатель с разбитой мордой.

– Не беспокойтесь, шеф, – откликнулся один из боксеров. – Мы свое дело знаем. Мы по правилам ринга, то есть бережно.

– Ну-ну.

«Спиридон» вновь уткнулся в журнал. «Шило» взвыл. Но теперь уже не от боли, а от унижения. И тотчас же на него с прежней интенсивностью посыпались боксерские удары. Парни обливались потом, но продолжали азартно молотить. «Шило» уже не мог стоять на ногах. И теперь один поддерживал, а другой наносил удары. «Шило» истошно завопил, видимо, собрав все силы:

– «Спиридон», ради Христа избавь меня от этих бегемотов? Убьют же! Умоляю, сделай что-нибудь…

– Что-что? – «Спиридон» встал со своего места, боксеры прекратили молотьбу, «Шило» валялся у них в ногах. – Я не ослышался, нет? Кажется, кто-то просил пощады?

«Шило» с трудом поднял голову от пола.

– «Спиридон», кончай туфтить, – еле слышно прохрипел он. – Убьют же, если не остановишь. Пощади. Ну, пожалуйста… Извини меня… Виноват я… И не только перед тобой, а и перед другими братками.

«Спиридон» подошел, склонился над ним.

– Будешь впредь хорошо себя вести? Да?

– Буду… обещаю… – прохрипел он.

– Хорошо, – он обернулся к боксерам. – На первый раз хватит, парни. Надеюсь, отвели душу?

– Сполна, шеф. Но… – боксер замялся, не решаясь сказать.

– В чем дело?

– Мстить будет.

– Не думаю, парни. Если, конечно, он хочет жить. Он, надеюсь, не дурак. И зла таить на тех, кто исполнял коллективное решение, не станет. Хочу верить. А иначе…

«Спиридон» подошел к вешалке, надел куртку, шапку, рукавицы, отворил дверь, чтобы покинуть зал. И тут его застал еще один вопрос боксеров:

– А что с ним?

– Помогите прийти в норму после боксерского поединка. Ну, там сделайте все, что полагается в таких случаях. Мужик он жилистый и думаю, что к завтрашнему заседанию городской думы обретет прежний лоск.

Женька Зубов – дитя почитаемых в небольшом уральском городке Верхняя Тура родителей – рос баловнем. Отказа ему не было ни в чем. Чего бы не захотел этот белокурый мальчуган – желание исполнялось тотчас же. Маменькин сын, потому что Клавдия Алексеевна, педагог одной из школ, в своем единственном чаде души не чаяла. И баловала. Такая возможность у нее была: семья жила в достатке. Ее зарплата – не ахти, конечно. Но бюджет семьи держался не на ней.

Семен Ильич Зубов – мужчина под два метра роста, с копной смоляных вьющихся волос на голове и густыми, длинными бровями, широкими скулами и мясистым носом, несколько портящим его внешность, – на службе считался жестким и властным человеком. Его боялись. Дома же он, капитан первого ранга и главный военпред единственного в городке машиностроительного завода, был типичным подкаблучником, то есть под каблуком у Клавдии Алексеевны, которая из него веревки вила. А он и слова поперек сказать не смел. Вполне естественно, что главное и решающее слово в воспитании сына всегда оставалось за Клавдией Алексеевной.

В детстве Женька часто болел, то есть пошел не в отца, и выглядел хилым ребенком. Но считался чистым бесенком. В детском саду отбирал игрушки у старших, обижал более крепких, чем он сам, детей. Ему это нравилось. Воспитательница робко жаловалась Клавдии Алексеевне. Но та лишь гладила Женьку по головке и говорила: «Мальчик должен расти подвижным».

Затем школа. И та же история. Окружил себя парнями, которые по его приказу готовы были на все. Не за так, конечно. Избили, например, одноклассника, а в награду получили из рук Женьки по маленькой шоколадке.

В шестом классе Женька сбежал из дома и укатил в Москву, прихватив всю маменькину наличность. Беглеца задержали на Ярославском вокзале, поместили в детприёмник, сообщили родителям. Мать съездила и забрала любимое дитя.

Семен Ильич вознамерился выпороть сына флотским ремешком, но на пути его встала Клавдия Алексеевна. Отцовская затея потерпела крах. А сынок, видя это, только ухмылялся. И вскоре вновь ударился в бега. Потом еще и еще.

В шестнадцать, не успев закончить школу, за злостное хулиганство угодил в детскую исправительную колонию на два года. Пробыв там год с небольшим, вернулся под маменькино крыло. В школу не пошел. И на работу устраиваться также отказался.

В двадцать опять угодил за решетку. Но теперь уже по более серьезной статье – разбой организованной группой. В группе, конечно же, он не был лидером. Группа занималась тем, что промышляла на автостраде Екатеринбург-Серов, нападая на проезжающий транспорт. За ним и его подельниками числилось девять эпизодов.

Несмотря на это и на то, что за Женькой уже числилась одна судимость, он получил лишь пять лет, меньше других.

Отбывал срок в одной из колоний Нижнего Тагила. Освободился на полтора года раньше. Как явствует из документов, за примерное поведение и в связи с тем, что встал на путь исправления и больше не представляет опасности для общества.

Дружки по «зоне» присоветовали остаться в Нижнем Тагиле. Мол, здесь помогут. А он и не собирался возвращаться домой. Он даже матери не сообщил, что досрочно освобождается. Хотя та приезжала на свиданку всего месяц назад.

Выйдя за проходную колонии, он сел на трамвай номер один, идущий на Вагонку. Проехал три остановки. Вышел. Пошел по названному ему в «зоне» адресу. Это оказалось обычное общежитие, где его уже ждали. Несмотря на отсутствие паспорта, его сразу, не спрашивая ни о чем, устроили, выдали на руки полкуска. Он поднялся на четвертый этаж, нашел свою комнату-пристанище, швырнул тощий рюкзачок, спустился вниз, вышел на улицу, в первой же палатке купил «пузырь», кусок колбасы, нарезной батон, вернулся к себе и все это за раз «приголубил». Упал на кровать и заснул.

Проснувшись утром, обнаружил на столе записку, написанную чьей-то рукой: «В отношении своего будущего: через три дня тебя ждут на станции Старатель, в ночном клубе. Спросить «Кривого». И больше ничего.

Женька ухмыльнулся.

– «Общак» – это здоровски, – сказал он вслух и пошел умываться.

И вот он здесь, на станции Старатель. Он подошел к ограде и стал бить ногой в металлические прутья ворот.

– Эй! Кто там! Откройте!

Из будки вышел парень в камуфляжной форме и с резиновой дубинкой в руках.

– Чё пасть дерёшь? – спросил он и критически оглядел пришедшего. – Чё надо?

Это Женьку не смутило.

– Я – к «Кривому»… «Кривой» мне нужен.

– Кто такой этот «Кривой»?

– Не знаю. Мне сказали, я пришел.

Ни слова не говоря, парень ушел в будку, оставив дверь открытой. «Ага, – подумал Женька, – пошел докладывать по начальству». И, действительно, он услышал, как парень кому-то говорит:

– Хмырь тут один объявился. Тебя спрашивает. Говорит, что ему сказали, чтобы пришел сюда… Как-как выглядит… Обыкновенно… Видимо, только-только оттуда… Пропустить?.. Понято… Ясненько…

И тут ворота отодвинулись на немного, но достаточно, чтобы пройти человеку. Из будки выглянул все тот же парень.

– Иди!

Женька направился к центральному, судя по всему, входу в бар. Но его остановил все тот же голос.

– Не туда.

– А куда? – Женька остановился.

– Парадные двери не для таких, как ты. Слева, с торца бара, дверь есть. Вот тебе туда.

Там его встретил мужчина интеллигентного вида. В черном фраке, белоснежной рубашке с розовой бабочкой вместо галстука, с короткой стрижкой. На указательном пальце правой руки большой перстень с дорогим, судя по всему, камнем. Пробежав критическим взглядом довольно щуплую фигуру, мужик коротко бросил:

– Пошли!

Он шел впереди, за ним, с трудом поспевая, Женька. Они прошли один полутемный коридор, потом второй и вышли в зал, где в этот час не было никого. Но все столики сверкали белоснежными скатертями, из дальнего угла доносилась приглушенная музыка. Горели несколько бра. Они подошли к одному из столиков.

– Присаживайся! – бросил мужчина. Женька присел. – Жрать, поди, хочешь? – Женька утвердительно кивнул, потому что он действительно с утра еще ничего не ел. – Сейчас, – он ушел и вернулся через минуту, неся в руках поднос. Поставив на стол, он присел. – Ешь.

Женька, изучив принесенное, остался доволен. Там была огромная, наполненная до краев, тарелка борща, на поверхности которого плавала сметана, и от которого шел пар и вкусный дух; гигантский, по его меркам с ладонь, бифштекс с картофельным пюре; бокал с чаем, но, главное, что он с радостью приметил и оценил, – много-много хлеба. Через минуту тарелка с борщом была уже пуста. Женька взял тарелку в руки и, облизав ее до суха, отставил в сторону. Он придвинул тарелку с бифштексом, взял вилку, но есть не стал. Он, кивнув в сторону стойки бара, где выстроились батареи разных горячительных напитков, вкрадчиво сказал:

– Налил бы чего-нибудь…

Но тотчас же был осажен.

– Еще чего?! Уж больно ты прыток, как я погляжу.

Женька тяжело вздохнул.

– У-у-у, жмот, – без злобы произнес он и принялся вновь за еду.

Ему на это понадобилось не более десяти минут. Выпив чай и доедая последние куски хлеба с тарелки, чтобы не оставлять, откинулся на спинку стула и произнес:

– Кажется, наелся.

– Кажется? Ну, и прожорлив же ты, братец! Тебя проще убить, чем прокормить.

– Убить?! Ты что, в самом деле?! Зачем так говоришь? Я ничего не сделал, чтобы убивать.

– Ладно, говори, что тебе надо? Зачем пришел?

– Мне сказали, я пришел, – повторил вновь Женька.

– Работу любишь?

– Это смотря какую, – ответил Женька и рассмеялся.

– Работа тебя ждет не пыльная, но хлопотная.

– То, что не пыльная, – это хорошо. То, что хлопотная, – это плохо. Пока равновесие. Склонить в мою пользу чашу весов могут только «бабки»… Сколько?

– Что «сколько»?

– Сколько бабок положишь?

– Еще не знаешь, чем станешь заниматься, а уже про бабки запел.

– Бабки – первое дело. К тому же вашу «работу» знаю. Не гендиректором же этого заведения собираешься назначить?

– Это правда, не гендиректором. Во-первых, для тебя слишком рано, дорасти еще надо. Во-вторых, сия должность не является вакантной.

– Ну, вот! А для «пехоты» занятие известное: харю кому-либо расквасить или уличную торговку, отказывающуюся платить оброк, припугнуть. То есть, вся грязная работа – наша. Вы купоны стрижёте, мы в дерьме купаемся.

– Тебя что-то не устраивает? – прищурив глаза, мужик зло посмотрел на Женьку.

– Да, нет… Что ты, хозяин… Это я так…

– Я – не хозяин. Здесь другие хозяева. Но для тебя лично – да. Пока. Будешь работать под моим личным руководством. Так решили наверху, – он показал пальцем вверх. – В твоей трудовой книжке будет записано, что ты являешься сотрудником частного охранного предприятия «Сокол». Выдадим весь комплект камуфляжной формы, наручники, резиновую дубинку. Место работы – площадь перед вокзалом станции Нижний Тагил. Характер работы: сбор налога на право торговли. Сколько платить – торговцы знают. Если будут изменения, в связи с инфляцией, то ты им сообщишь.

– Сколько положишь?

– Кусок.

– В день?

– В месяц.

– Но это же мало!

– Да, немного, но зато надежно. Кроме того, в качестве вознаграждения будешь получать десять процентов с оборота.

– Что это значит?

– Десять процентов с суммы собранного налога. Так сказать, как потопаешь, так и полопаешь.

– Ну, это еще куда ни шло. Раз в месяц пройтись да собрать со всех – без проблем.

– Ты больно прыткий. Ты будешь там постоянно. Торговцы всегда должны ощущать твое присутствие, так сказать, наше незримое око. В твои обязанности будет входить поддержание порядка и разрешение конфликтов.

– Каким способом?

– Как придется. Но без криминала, понял?

– Не знаю, как, но буду стараться.

– Сделай одолжение.

– Что делать, если в зоне моей ответственности объявится чужак?

– Немедленно доложишь мне. Если, конечно, самому не удастся решить проблему.

– А на территории автовокзала… тоже?

– Сунешься туда – получишь по носу.

– Почему?

– Потому что ту территорию контролируют кавказцы.

– А внутри железнодорожного вокзала?

– Туда тоже не суй нос, потому что те торговцы платят подати транспортным «ментам». Так сказать, раздел сфер влияния. Тебе все ясно?

– Да.

– Тогда – несколько предостережений, так сказать, инструкция по технике безопасности. Во-первых, не вздумай нас дурить. За лихоимство наказываем строго. Наш суд и скорый, и правый. Знай! Во-вторых, никакой уголовщины…

– Что, и пару раз дубинкой уж нельзя вмазать?

– Дубинка – это средство психологического, а не физического воздействия. В-третьих, при сборе налога никаких записей.

– Но как же я всех упомню?

– Это твоя проблема. В-четвертых, никаких конфликтов с «ментами».

– А если станут доставать?

– Улаживай миром. С ними мы должны дружить. Лучше, если твои пути с «ментами» не будут пересекаться. На самый крайний случай – плати отступное. Правда, уплаченную тобой сумму я вычту из причитающегося тебе вознаграждения. Такие у нас правила. Учти: «завалишься» – ты нас не знаешь, мы тебя тоже.

– Тут не покайфуешь… А я-то подумал…

– Кстати. Жить будешь там, где сейчас. До тех пор, пока не обзаведешься своей хатой.

– Правила у вас какие-то странные… Непривычные для меня.

– Наши правила, дружочек, не странные, а цивилизованные. И чем дольше ты их будешь придерживаться, тем дольше продержишься на свободе.

– Буду стараться! Век свободы не видать!

– Мы надеемся.

– Кто это «мы»? – спросил Женька.

– Мы – это мы, – загадочно произнес «Кривой» и встал из-за стола, намекая, что аудиенция слишком затянулась.

Женька тоже встал и решил напоследок еще раз попытать счастья. Он кивнул в сторону стойки бара.

– Может, шеф, все-таки плеснешь чего-нибудь?

– Не дождешься. У меня тут не дом призрения. Плесну лишь тогда, когда заслужишь, – он указал рукой на стоящий у стенки баул. – Возьми. Там подручные средства и спецодежда сотрудника частного охранного предприятия. Завтра – за работу. Хватит сидеть на казенных харчах.

Глава 3. Депутат

Евгений Дмитриевич Шилов, депутат городской Думы, поднялся к себе на второй этаж, открыл ключом дверь кабинета, вошел, приблизился к рабочему столу и, заметив на столешнице пылинки, скривился.

– Сволочи! Все хотят хорошо жрать, но не хотят хорошо работать, – произнес он вслух и добавил. – Придется свою уборщицу нанять.

Он грузно опустился в кожаное кресло с высокой спинкой: кресло под ним издало жалобный визг. Шилов вновь сгримасничал. Он потянулся к перекидному календарю, ручкой, лежавшей перед ним, сделал запись: «Завхоз! Новое кресло!!!» Три восклицательных знака означали, что депутат возмущен до предела.

Лежавший в правом кармане пиджака мобильный телефон подал свой голос.

– Да… Ты где?.. Здесь?.. Само собой, жду… Сейчас, вишь ты! До пленарного заседания – всего ничего.

Выключил телефон и отложил в сторону. Встал. Подошел к холодильнику. Открыл. Взял бутылку пива «Балтика», повертел в нерешительности в руках и вернул на место. Достал бутылку «Обуховской». Налил полный стакан и выпил. Потом еще налил стакан и выпил. Крякнул и вернулся на место. Кресло опять запищало. Он вновь сгримасничал.

Сегодня он болезненно реагирует на любую мелочь. Потому что встал с головной болью. Вчера он с приятелями выезжал на природу. Там были его фирменные шашлычки. Не те шашлыки, что продаются на каждом шагу, приготовленные либо из свинины, либо из говядины. Его шашлыки были настоящие, то есть из молодого барашка. Ну, а где шашлычки, там и его любимая водочка «Кристалл». Опять-таки не та водка, которую продают везде, а та, московского разлива, доставленная ему из столицы. Москвичи, даже в условиях рынка, остаются людьми, по его мнению, ушлыми: себя считают элитой, гурманами, а потому им – все самое качественное; в провинцию же отправляют по безумным ценам, так сказать, второсортное.

Короче, набрались к вечеру. Он – тоже. В чем, в чем, а в этом он никому не уступает. Перебрав, вчера, сегодня болеет. Полечиться бы, но нельзя: сегодня у него день ответственный. Он должен на пленарном заседании городской Думы всем утереть носы. Убедительно показать, что могут деловые люди из частного бизнеса и чего никогда не смогут коррумпированные и крайне ленивые толстозадые представители муниципальной власти.

Он достал из стола баночку с вьетнамским бальзамом, потер виски, почувствовал сразу же холодок и некоторое ослабление головной боли.

В кабинет кошачьей походкой вошел его помощник, под два метра ростом, но страшно худющий, кожа да кости. Остронос. Бегающий и хитрый взгляд карих глаз. На голове редкие рыжеватые волосы тщательно прилизаны. Ему двадцать четыре. Почти два года назад закончил факультет журналистики Уральского госуниверситета. Основное место работы – редакция городской газеты «Тагильский труженик».

Он входил в предвыборный штаб. Там и попал на глаза Шилову, который сразу обратил внимание на шустрого паренька. «Проныра, – подумал Шилов. – Он-то мне и нужен». После победы на выборах официально взял себе в помощники. Разумеется, по совместительству. Шилову не выгодно было, чтобы он уходил из «Тагильского труженика» – как-никак, а самая тиражная и наиболее (по-прежнему) популярная газета в городе. Не горел желанием уходить и молодой журналист. Причины были. Нет, не материальные. Одна из самых весомых причин – он являл собой третье поколение журналистов, работающих в «Тагильском труженике».

Его дед Еремей Павлович Южаков, выходец из батраков села Южаково Пригородного района, в тридцатом вступил в ВКП (б). Имея за плечами четыре класса, он навострился писать заметки-доносы на зажиточных односельчан, именуя их кулачьём, эксплуататорами трудового народа. «Кулачьё» бесследно после таких заметок исчезало, а селькор Ерёмка становился неподражаемо популярным. Наверное, это и послужило основанием для его назначения в 1934-м сразу редактором газеты «Тагильский труженик». В журналистике он мало что смыслил, но зато был классово близок советской власти.

Служил Южаков партии большевиков честно на ниве журналистики. Но это не помешало «загреметь» в лагерь по политической, 58-й. Кто-то, как и он совсем недавно, на него настрочил донос в НКВД. Приехали ночью и увезли редактора. Вернулся из мест не столь отдаленных изможденным никому не нужным стариком в 1956-м.

Его сын Владилен, названный так в честь вождя мирового пролетариата, после реабилитации отца смог-таки поступить на факультет журналистики УрГУ имени Горького. Закончив, получил красный диплом. Ему предлагали место в «Комсомольской правде», но Владилен категорически отказался, изъявив желание работать только в «Тагильском труженике».

Памятуя о том, что Владилен – наследник жертвы политических репрессий, его стали двигать по служебной лестнице. Уже через три года молодой журналист, обладающий бойким пером, занял кабинет заместителя редактора «Тагильского труженика». Но тут у него не заладилось. Коллеги стали часто его видеть «под мухой», причем прямо на рабочем месте, о чем поспешили сообщить, приватно, конечно, в горком КПСС, чьим органом и являлась газета. Вызвали для беседы раз, потом другой, третий. Пользы – никакой. Побеждал не разум, а Бахус, который оказался всесильным. Владилена тихо переместили на должность ответственного секретаря многотиражки «Тагильский металлург», где он и пробыл до ухода на пенсию, потому что здесь сквозь пальцы смотрели на его слабость.

И вот теперь пришло третье поколение – Олег Владиленович Южаков. Внук большевика и сын коммуниста слыл еще в университете ярым антикоммунистом. Он любит говорить: «Мои предки, дурачьё, служили идее, а потому либо жрали баланду в лагере, либо мантулили за гроши. Мне ни то, ни другое не подходит». И это правда…

Олег, не дожидаясь приглашения, прошел к столу и примостился сбоку, разложив перед собой листы бумаги.

Шилов спросил:

– Ну, что?

– Согласно вашему, Дмитрич, плану выступление подготовлено.

– На сколько?

– Как вы и сказали, ровно на пять минут. Если отвлекаться не будете.

– Не буду. А то еще глупость какую-нибудь сморожу.

Олег не сумел сдержать улыбки.

– Чего скалишься? – угрюмо посмотрев на него, спросил Шилов.

– Да, так… извините, Дмитрич, – он поспешно протянул три странички, отпечатанных на принтере. – Вот, ваш текст выступления.

Шилов небрежно перебрал странички и отложил в сторону. Полез в карман и достал измятую купюру.

– Стольник… Хватит?

– Дмитрич, мы же договаривались, что за тексты выступлений, статей будет по-божески… Сделал на совесть… Подошел творчески…

– А «по-божески» – это сколько?

– Минимум, в пять раз больше.

– Вижу, парень, ты с голоду не помрешь, – пробурчал недовольно Шилов, но спорить не стал, а полез в нагрудный карман, вынул кожаный портмоне, достал еще четыре купюры и протянул. – Бери. Пользуйся, пока я добрый.

Олег обиделся и не сразу взял деньги.

– Причем тут ваша доброта, Дмитрич? Мы же договаривались: я буду хорошо делать эту работу, а вы будете за нее дополнительно и хорошо платить.

– Извини, парень, – он придвинул поближе купюры. – Бери-бери.

Олег взял купюры, аккуратно сложил и положил в свой портмоне, заблаговременно приготовленный.

– Вы пробежали бы краем глаза, – сказал он, кивнув в сторону текста. – Вдруг что не так.

– Да ты что? Я тебе полностью доверяю. Ты не подводил меня… Ну, ладно… А как там…

Олег, как всегда, понял с полуслова, что очень нравилось Шилову.

– Все в порядке. С шестого телеканала уже прибыли оператор и корреспондент. В фойе ждут. Без проволочек…

– Какие еще могут быть проволочки? – удивился Шилов. – Мы ихнему начальству каждый месяц по запечатанному конвертику вручаем. За что платим? За распространение нужной нам информации и за нераспространение вредной для нас информации!

– Интересно, сколько?

– Много будешь знать – слишком скоро состаришься.

– Избитая поговорка… Ну, ладно. Не хотите – не надо.

– А кроме шестого телеканала?

– Договорился с областным радио: я им сам подготовлю информацию и сегодня же сброшу по факсу.

– А что с «Тагильским тружеником»?

– Ну, тут совсем просто…

– Раз просто, то, наверное, не будешь и за это требовать допплату?

– Ну, уж, нет, Дмитрич?

– Я пошутил, парень.

– Договорился с шефом, что мне на первой полосе завтрашнего номера оставят местечко для коротенькой информационной заметки… Собственно, текст у меня уже готов. Хотите прочту? – Шилов в знак согласия кивнул. И Олег прочитал. – Депутат Шилов, прошедший на выборах от НТПС «Высокогорье», вчера, выступая на пленарном заседании городской думы, сделал сенсационное заявление. Он обвинил своих коллег-депутатов в том, что они, лоббируя интересы крупного бизнеса, получают за это существенную мзду. В частности, по его мнению, этим грешат депутаты, прошедшие по списку КПРФ. В мздоимстве был обвинен, например, депутат Огородников. И Шилов в любое время готов доказать свое обвинение в суде».

– Отлично! Ты молодец! Спасибо!

– За спасибо шубу не сошьешь.

– Ну, и хапуга же ты, а?! На уме – одни бабки.

Олег возразил:

– Никакой я не хапуга. Я получаю то, что зарабатываю головой. Одни зарабатывают ногами, другие кулаками, а я – головой. Что же касается денег, то и вы, я думаю, Дмитрич, от них не отказываетесь.

<1 2 3 4 5 6 7 >

На страницу:

Перейти

4 из 7