Плата за свободу

Сидорчук вновь рискнул возразить мэру.

– Суда еще не было. Может, наговоры, может, конкуренты сводят счеты, может, он и не таким плохим был, как это хотят представить.

– Был? Почему был? Ты считаешь, что его уже нет в живых?

– А черт его знает.

– Он большими капиталами ворочал? Как считаешь?

– Скорее всего, так. Откуда бы он взял деньги на такой большой залог, зная, что его изначально потеряет?

– Почему?

– Скрывшись от следствия, вся сумма внесенного залога обращается в доход государства. Плакали, как говорится, денежки. Хотя… Деньги не такие уж и большие… Судья, определившая размер залога, явно поскромничала.

– Слушай, а что ты думаешь насчет претензий по адресу судьи?..

– А конкретно?

– Журналисты намекают, что имела место быть взятка, что освобождать Курдюкова под залог никак не следовало.

– Чисто теоретически, не исключается и такая возможность, Иван Митрофанович, но, как у нас говорят, не пойман – не вор. А сплетничать… Так на это нынешние писаки горазды.

5

Они неспешно шли по улице. Дул сильный, но теплый ветер прямо в лицо, поднимая в воздух пыль, пустые полиэтиленовые пакеты, которые, будто кем-то специально запущенные воздушные змеи, то взмывали высоко-высоко, то медленно, выписывая на фоне безоблачного неба замысловатые зигзаги, приближались к земле. Почки на придорожных тополях взбугрились, значит, набухли и вот-вот могут появиться первые нежно-зеленые листочки. Сквозь городской шум с трудом пробивалось веселое пощелкивание скворца. Он радостно извещал миру, что в его семье все в порядке, что его сытая и всем довольная подруга в гнезде, что еще чуть-чуть и будет в семье пополнение, и наполнится скворечник неустанным писком прожорливого и ненасытного потомства.

Капитан Самарин искоса поглядывал на рядом размеренно шагавшего подполковника. Тот молчал, хотя прошли они уже метров двести.

Самарин решил напомнить:

– Вы хотели о чем-то поговорить…

– Я… в некотором смущении. Иду, вот, и все думаю: стоит или нет затевать этот разговор.

– Что вас останавливает, Александр Сергеевич? Не доверяете? Мне?!

– Ты только не обижайся… Ты же сам сыщик… И прекрасно понимаешь, что главное наше с тобой качество – это умение держать язык за зубами. Ведь так? – Самарин в знак согласия кивнул. – Мы – не прокуроры, которым по долгу службы полагается быть говорливыми, хотя именно они и зачастую проигрывают в краснобайстве адвокатам.

– Согласен. С месяц назад был на одном судебном процессе, в качестве свидетеля по делу привлекли. Да, я вам об этом докладывал, помните? – Фомин кивнул, провожая взглядом, как он метко выразился однажды, гроб с музыкой, то есть местный трамвай. – Сторона, поддерживающая обвинение, говорила длинно, путано, неубедительно, непонятно даже судьям.

Фомин, дождавшись паузы, продолжил излагать свою мысль, сидящую в голове, будто заноза:

– Тем более это важно сейчас, когда люди за информацию платят огромные деньги… Такие деньги, что нам с тобой и за год не заработать. Так что…

– Я это понимаю. Однако не всё, к счастью, покупается, – Самарин многозначительно посмотрел в глаза Фомина, добавив, – и не каждый продается.

То ли последние слова коллеги убедили, то ли у него просто не было иного выхода, но Фомин сказал:

– В общем, исключительно между нами…

– Могли бы и не напоминать.

Самарин обиженно отвернулся. Но Фомин сделал вид, что этого не заметил.

– Скажи-ка, ты хорошо знаешь Кротова?

– Кого-кого? Кротова?!

Фомин, повернув голову в сторону собеседника, внимательно посмотрел в лицо.

– А что ты так удивился? Как будто, невесть о ком спросил.

– Он же заместитель начальника отдела по воспитательной работе… майор…

– И что из того? Генерал-полковник Чурбанов… Слышал о нем?

– Да. Он был в нашем городе. Тогда я только-только поступил в нашу школу милиции. Такой у нас шмон наводили – просто ужас какой-то. Говорили, что Чурбанов может посетить школу.

– Был?

– Нет. Он в Тагиле-то пробыл тогда всего несколько часов… Байки разные ходят до сих пор. Вот одна из них: приезжал, говорят, за тем, чтобы место для сидения себе подобрать – покомфортнее.

Фомин напомнил:

– Ты не ответил на вопрос.

– Если по правде, то его мало кто в управлении хорошо знает.

– Почему?

– Закрытый уж очень: о себе – ни единого слова.

Фомин рассмеялся.

– Но я не меньше его скрытничаю.

– Вы – не то… Вы – другое дело…

– Как тебя понимать?

– Кротов – особенно ни с кем не общается. Не контактный, то есть. Наверное, дорожит своей репутацией, мечтая о карьере.

– Но и у него должны быть люди, с которыми он близок.

– Вряд ли кто-нибудь из управления. А, скажите, почему вы им заинтересовались?

– Спроси что-нибудь полегче.

– Как это?

– Если бы знал, то и действовал, наверное, иначе.

– Да, не хотите говорить, – Самарин с сомнением покачал головой.

– Честное слово, Алексей, не знаю. Заинтересовал – и все. Интуиция, знаешь ли.

– Вы?! Верите в интуицию?

– Да. Хотя и стыдно признаваться в подобном анахронизме в начале третьего тысячелетия… Я верю в интуицию, точнее – хочу верить. Тем более, что она пока меня еще ни разу не подвела. Не знаю, как будет сейчас. Надо быть круглым идиотом, чтобы абсолютно верить даже в то, что ты доказал не раз на практике. Ученые, конечно, говорили: практика – критерий истины. Но тем не менее… Поэтому я осторожничаю. Не прощу себе, если, поверив интуиции, оскорблю своим подозрением абсолютно честного человека.

– Александр Сергеевич, а почему бы не обратиться в службу собственной безопасности? Попросили бы пощупать. Ну, чтобы развеять сомнения, если уж они появились.

– Я не верю, что их «прощупывание» останется тайной за семью печатями.

– Тогда – к прокурору и ФСБ: первый – выдаст соответствующую санкцию, а вторые – присмотрятся, прислушаются.

Фомин отрицательно замотал головой.

– Эх, Алексей, Алексей… Ни за что!

– Почему?

– Туда ходят не с пустыми руками. Засмеют же, если приду и стану им рассказывать про интуицию, поскольку, кроме нее, у меня ничего и нет.

– И как же быть?

– Мы сыщики с тобой или нет?

– Кто-то в этом сомневается?

– Надо, Алексей, добыть хорошую зацепку. Лучше – две. И повесомее, поострее, чтобы с крючка трудно было сорваться. Тогда – нам поверят, и, может, разрешат оперативную слежку.

– Заколдованный круг получается, а? Слежку вести нельзя, поскольку нет санкции прокурора. А санкцию эту не дадут, поскольку нет весомых оснований. Должен же быть какой-то выход!

– Выход есть, но безумно рискованный. И ты об этом должен знать, как говорится, еще на берегу. Чтобы вовремя мог остановиться и отказаться от подобной затеи. Впрочем, нет! Тебе лучше не встревать в это дело. Придется мне самому повнимательнее приглядеться к Кротову. Авось, и повезет, если неким высшим силам будет угодно, – послышался его глубокий вздох. – Да, жаль, что ты ничего о нем не знаешь.

Самарин согласился.

– Разумеется, жаль, но не все еще потеряно. Задача ясна: попробую через своих знакомых кое-что разузнать о нем. Я – местный, мне все равно легче, чем вам.

– Да? Если я тебя правильно понял, ты хочешь добровольно помочь?

– Вы правильно меня поняли, Александр Сергеевич: вдвоем рисковать гораздо легче.

– Только будь предельно осторожен. Заметит Кротов твой интерес к его персоне, разразится большущий скандал. И, естественно, накостыляют. Впрочем, и это не самое главное: провалим доброе дело – вот беда так беда. Представляю, что будут говорить. Науськал, скажут, я тебя, воспользовался твоей доверчивостью.

– Я ребенок, да? Не волнуйтесь: все будет тип-топ.

– «Тип-топ» – это как? – усмехнувшись, спросил Фомин.

– А так, – совершенно серьезно ответил Самарин. – Все буде путём. Я ведь тоже не на первый снег писаю.

– Ну, если так, то будем считать, что мы договорились.

– Будем, – и тут Самарин остановился, стал топтаться на одном месте. Явно же: человек что-то вспомнил. – Погодите-ка, господин подполковник, погодите… Я, кажется, могу оказаться не совсем уж бесполезным человеком. Причем, прямо сейчас.

– Да?

– Нет-нет, я совершенно серьезно.

– Да? – все также недоверчиво спросил Фомин, с любопытством глядя на Самарина.

– Как же я мог-то, а!? Еще сыщиком называюсь. Про такое забыть!

– Ты что-то вспомнил, да? Существенное, да? – Фомин, спрашивая, тряс его за плечи. – Говори же, говори, парень!

– Есть зацепка, есть!

– Ты о чем?

– Нет, ну как я мог про такое забыть, голова садовая?

Самарин продолжал корить себя, не замечая, насколько напряжен сейчас Фомин, которому опять же его хваленая интуиция подсказала, что у его коллеги что-то крайне серьезное. Он, пылая нетерпением, хотел об этом слушать.

– Господин подполковник, – понимая важность момента, Самарин перешел на официальный тон, – несколько месяцев назад (по-моему, это было в конце прошлого года) сидели мы в дежурке, лясы точили… так… обо всем. Ну, и зашел разговор о Кротове. Не помню, кто, но отчетливо помню, что разговор зашел о его приобретении. Говорили, что майор обзавелся машиной, «Тойотой». Будто бы, подержанной. Будто бы, недорогой. Сам я его на этой машине не видел, но раз люди говорят, то стоит проверить. Проверить на том основании, что, во-первых, в самом ли деле подержанная? Пусть окажется и б/у, пусть! Ведь и на подержанную нужны такие бабки, которых даже у заместителя начальника управления, даже у майора не может быть. Нет, не по зубам ему такая покупка… Да, я помню, как он же, Кротов, плакался, что не может себе позволить купить новую машину. Десять лет, мол, ездит на «копейке» – на латаной-перелатаной. И ее-то он приобрел с рук. А тут… иномарка.

– В твоих логических рассуждениях, если они подтвердятся, есть смысл. Хотя, знаешь ли, может все оказаться и пустышкой.

– Почему?

– Ну, например, может оказаться, что жена нынче стала хорошо зарабатывать.

– Чепуха!

– Ты так считаешь?

– Да! Она у него врач районной поликлиники. А у врачей, для начала, также мизерная зарплата, да и ее-то выдают с большими задержками.

– Смотря какой врач, – осторожно заметил Фомин, стараясь, чтобы тот самостоятельно продолжал свои умопостроения. – Допустим, она зубопротезист, а они имеют – дай, Бог, каждому.

– Но его жена не зубопротезист.

– Откуда тебе знать? Ты же давно ли говорил, что не располагаешь о Кротове никакой информацией.

– Она не зубопротезист, – упрямо повторил Самарин. – Я точно знаю! Она участковый врач-терапевт.

Фомин повеселел, так как его интуиция опять не подвела: парень-то кое-что знает.

– Ну, это уже другой, как говорится, коленкор, – Фомин, хлопнув Алексея по плечу, шутливо заметил. – Да ты, оказывается, кладезь информации, ходячая, можно сказать, энциклопедия. А говорил…

Самарин скромно опустил глаза:

– Разве это информация… Пустяки.

– Не скажи, парень. Безусловно, это пока еще не совсем зацепка, но уже кое-что – факт, но требующий доказательств. Если доходы семьи Кротовых существенно меньше, чем расходы, то это нам на руку: аргумент, хоть как-то оправдывающий наше за ним наблюдение. Все легче.

Они остановились напротив входа в кафе «Светлячок», вошли. Минут через двадцать вновь показались на улице.

– Кто займется установлением истины?

Спрашивая, Самарин очень надеялся, что Фомин это деликатное занятие поручит не кому-нибудь, например, кому-то из приехавших с ним, а ему, лично. И не ошибся.

– Ты! А-то кто же еще-то, а? Ну, разумеется, если не передумал мне помогать.

– Слушаюсь, господин подполковник! Разрешите идти?

– Иди-иди, если тебе так уж не терпится. Хотя мог бы погодить и до завтра.

– Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

– Но, повторяю, будь предельно осторожен. Нам никак нельзя «засветиться» раньше срока.

– За меня не беспокойтесь, Александр Сергеевич.

– Почему, позволь узнать, я не должен беспокоиться?

– Потому что все сделаю «тип-топ».

Фомин усмехнулся.

– Что означает: путём?

– Так точно!

Фомин направился прямо, в сторону управления, а Самарин повернул направо и вскоре скрылся за углом соседней пятиэтажки. Он подумал: «Не ошибся в парне-то, когда включил в свою группу. Он и в прошлый раз хорошо поработал. И сейчас, вроде, тоже ничего. Сыщик будет со временем, что надо. Ну, и славно! Ну, и пусть! Должны же мы оставить после себя и достойную смену, а не только всякую малограмотную и тупую, но жутко хаповитую, мразь».

6

Шилов, входя в свой кабинет, спиной почувствовал, что кто-то неслышно за ним идет. Он обернулся.

– А, это ты. Входи.

Он сразу направился в сторону холодильника, открыл его дверцу.

– Что будешь пить? Нарзан? Молоко? Или кое-что посущественнее?

– С вашего позволения, Евгений Дмитриевич, рюмку хорошего коньяка.

Шилов, не скрывая сарказма, спросил:

– «Камю» сойдет? Или, ваша милость, подобное, вишь ты, не принимает?

– С удовольствием, – невозмутимо ответил тот, хотя обратил внимание на сарказм хозяина кабинета, но предпочел никак не реагировать, как, впрочем, и всегда. – И шоколад на закуску.

– Какой?

– Лучше – швейцарский, если, конечно, таковой, господин депутат, у вас в наличии имеется.

– Обижаешь, вишь ты! У меня, ты знай, есть все! Как в Греции…

Они уселись за приставной столик, напротив друг друга. Шилов разложил шоколад, поставил две рюмки. Заметив вопрошающий взгляд, сказал. – Я тоже, пожалуй, отдам предпочтение коньяку. Бывает… Душа просит чего-то этакого.

Они выпили, не чокаясь и не произнося тостов. Шилов вновь наполнил рюмки. Молодой гость неожиданно запротестовал.

– Я – пас. Я сегодня дежурю по номеру.

– Это так серьезно?

– Да, уж… – многозначительно ответил тот.

– В чем же эта «серьёзность»?

– В ловле «блох».

– Ты, что, издеваешься?!

– Ничуть, Евгений Дмитриевич. Я говорю совершенно серьезно.

– Объясни, что еще за блохи у вас завелись?

– Они не завелись, а были, есть и будут всегда.

– Ты кончай мне голову морочить! У вас, что, всегда такая антисанитария?

– Наши «блохи» не имеют никакого отношения к антисанитарии.

– Они, что, у вас импортные, заморские и разводятся, вишь ты, от избытка чистоты?

– Как бы это… ну, попроще бы вам объяснить.

– Сделай одолжение.

– Сначала делается макет очередного номера газеты…

– Ну, что такое макет – я знаю. Это, как бы, подобие газетных полос, да?

– Почти что так, Евгений Дмитриевич. Вы делаете успехи.

– Не дурнее тебя-то, вишь ты.

– Так вот: идет потом размещение, согласно макету, на полосах материалов, уже «набитых» в компьютере. Когда все материалы будут размещены там, где им положено быть, тогда рисуются отбивочные линейки, шмуцы…

Шилов хохотнул, услышав последнее слово.

– Это я тоже знаю. Шмуцы – это специально оформленный абзац. Ну, там завитушечка какая-нибудь или другим шрифтом, более крупным нарисована первая буква.

– Вы – ваще!

Шилову понравилась похвала. Он взял, опрокинул рюмку в рот и стал заедать шоколадом.

– Давай дальше, вишь ты. Скоро про блох-то будешь говорить?

– Итак, верстка полос закончена, все расставлено по своим местам. После этого делается первая пробная распечатка полос, и они поступают к корректорам, которые вычитывают, устраняют…

– Это я тоже знаю. Давай дальше.

– После выявленных корректорами ошибок они устраняются. И так дважды. Полосы, вроде, чистые. Однако прежде чем готовить печатные формы в типографии, которые, к сожалению, делаются все еще по старинке, и давать на это «добро», дежурный по номеру получает новую, уже чистую распечатку полос и еще раз, уже в окончательно вычитывает, то есть, как мы выражаемся, ищет «блох»… Ну, там пропущенную в слове букву, а иногда и целое слово: корректора пропустили или оператор за компьютером, внося правку, не туда вставил слово. Бывает даже целое предложение потерянным. Все это и есть то, что мы именуем жаргонным словом «блохи». У вас ведь в думе тоже есть свои жаргонизмы. Например, вы часто употребляете такое слово, как «отсидка». Его я слышал и от других депутатов. На вашем языке означает: отсидеть все заседание думы от начала и до конца. Не так ли?

– Да. А… Ну, понял! «Ловить блох» – это на вашем журналистском языке означает: искать и находить ошибки, пропущенные корректорами. Но почему «блохи»?

– Этого даже я не знаю, Евгений Степанович. Издавна повелось. Наверное, потому стали так говорить, что ошибки скачут с места на место, как самые настоящие блохи. Часто бывает так, что оператор, устраняя одну ошибку, одновременно делает других несколько. Но эти, другие ошибки оказываются совершенно в другом месте. У нас есть и другие забавные словечки.

– Например?

– «Козлы»…

– Ну, этого словечка, вишь ты, кто не знает: на каждом шагу можно услышать.

– У нас оно употребляется не в том смысле, в каком используют уголовники…

Шилов после последнего слова почему-то поморщился и не стал дальше слушать.

– Хватит. Нет у меня времени. Зачем пришел-то?

– Как это? Вы сами сказали, чтобы зашел.

– Ты прав… Извини, совсем тут «зашился»… Ну, первое: насчет подарка в виде иномарки, о чем ты меня просил, я закидывал удочку на заседании исполкома НТПС. Как я понял, особенно никто не возражает. К Рождеству Христову жди.

– Ну, спасибо! Я так рад, Евгений Степанович, так рад, что и слов нет.

– Не сильно радуйся, Олежек. До Рождества еще далеко, так что могу и передумать.

– Нет уж! Вы же обещали, а слово – олово.

– Вот именно, что слово – олово. А олово имеет свойство легко плавиться.

– Но вы же сдержите обещание, да?

– Я буду стараться, но и ты…

– А что я? Я готов всегда вам служить, служить верой и правдой.

– Ловлю на слове, Олежек.

– Что, опять что-то срочное?

– Не столько срочное, вишь ты, сколько очень ответственное.

– Слушаю вас.

– Еще бы не слушать, – Шилов расплылся в самодовольной ухмылке, – с руки ведь кормишься. И щедро кормишься. Разве не так?

Журналист, естественно, промолчал, однако подумал: «Кого и доить, если не таких, как ты?»

Глава 5. Старожил

1

Сидорчук что-то торопливо писал, когда послышался скрип отворяемой двери его кабинета.

– Позволите войти, господин полковник? – спросил Фомин.

Хозяин встал, дружелюбно улыбаясь, вышел из-за стола и пошел навстречу, заранее протягивая руку для пожатия.

– Конечно, Александр Сергеевич, проходи, присаживайся. Наконец-то удостоил чести быть у меня… Кофе? Чай? Минералку?

– Спасибо, ничего не нужно.

Фомин прошел к столу, выбрал мягкий стул, который, по его мнению, самый надежный, присел. Его выбор оказался удачным: стул под ним выдержал нагрузку, издав лишь слабый скрип. Хозяин кабинета вернулся на свое место.

– Ну-с, что привело? – спросил он, внимательно всматриваясь в лицо подполковника. Наверное, он хотел заранее выяснить: по делу или по долгу вежливости? Увы, лицо пришедшего было совершенно непроницаемым.

– Я к вам, можно сказать, за советом.

Хозяин окончательно расплылся в самодовольной улыбке.

– Готов служить… Буду рад, если мои советы сгодятся.

– Непременно сгодятся, – в тон ему, также улыбнувшись, заметил Фомин. Он слегка приподнялся, придвинул чуть ближе стул, осторожно опустился (ох, уж эта современная мебель!), положил локти на столешницу, сцепив пальцы своих огромных рук (это его любимая поза во время разговора с собеседником). – А иначе и быть не может.

– Внимательно слушаю.

– Господин полковник, вы здесь, если позволите так выразиться, старожил…

Слово «господин» неприятно резануло слух Сидорчука, но все-таки смолчал, и даже бровью не повел, так как ему уже докладывали об этом «пунктике» представителя центра.

– Но и тебя, Сергеич, скоро зачислим в число тагильчан-старожилов.

Фомин поморщился, как при зубной боли.

– Что такое? – участливо спросил Сидорчук. – Зуб заныл? Может, анальгинчику?

– Нет, не надо: так пройдет… Бывает иногда… Вроде, крепкие: гвозди перекусываю, но…

– Напрасно не бережете зубы. Потом аукнется.

Дело было совсем не в зубах. Причина в том, что он не переносил фамильярности людей, с которыми лишь шапочное знакомство и реагировал всегда крайне болезненно. Откуда бы не проистекала фамильярность: сверху, то есть от начальства, либо от коллег по службе, а то и младших по чину или возрасту.

– Три месяца – не тридцать лет.

Полковник шумно вздохнул.

– Ты прав: тридцать лет беспорочной службы на ниве борьбы с преступностью, – Фомин снова поморщился, так как не любил в устах других столь высокий штиль речи, хотя себе и позволял иногда. – Я ведь из местных. Вероятнее всего, вы слышали? – не дождавшись ответа, продолжил, так как воспоминания о прошлом – его любимый конек, и он с него не слезал бы, имея благодарного слушателя. – Коренной тагильчанин, горжусь этим. Дед мой Иван Демидович, отец Ефрем Иванович всю жизнь простояли у мартеновской печи завода имени Куйбышева… Сталевары они. По отголоскам, дошедшим до меня, – это были хорошие мастера своего дела… На Гальянке я родился и провел детство: там у нас был дом-пятистенник, построенный еще дедом на премию, полученную из рук самого хозяина завода. Знаете этот микрорайон? – Фомин утвердительно кивнул. – Раньше там был исключительно частный сектор, исключительно работный люд проживал. Только сейчас стали на Гальянке один за другим вырастать многоэтажные дома. Вон, и церковь через много лет восстановили. А то стояла бедная, зияя пустыми окнами-глазницами. Мы забирались, помню, на колокольню. С нее весь город, как на ладони. Сколько десятилетий разрушали, а ведь ничего не смогли сделать: умели наши предки строить… И, правду скажу, мы, пацаненки, озорничали. Заберемся, бывало, на звонницу, и особым шиком для себя считали поссать сверху. Да! – он опять шумно вздохнул.

Фомин тотчас же воспользовался паузой.

– Я пришел затем, чтобы кое-что понять.

Хозяин кабинета не стал дожидаться окончания фразы.

– А что именно ты хотел бы понять? – спросил он, сделав ударение на последнем слове.

– Хотел бы понять, – невозмутимо продолжил Фомин, – характер взаимоотношений власти и исчезнувшего предпринимателя Курдюкова.

– Например? Власть – понятие ёмкое и весьма растяжимое. Тебя кто-то конкретно интересует?

– Так точно.

– Например?

– Некоторые руководители города, я это установил точно, были с названным лицом в близких отношениях, я бы даже сказал, в дружеских…

– Ты о ком? Что ты все ходишь вокруг да около?

– Допустим, глава городской думы… Или мэр города, его первый заместитель… И сей список мог бы продолжать до бесконечности.

– В списке, конечно же, нашлось место и мне.

– Скрывать не имеет смысла.

– Итак, ты говоришь, что властная верхушка города, в том числе и я, была в дружеских отношениях с Курдюковым. Какой смысл ты вкладываешь в слово «в дружеских»?

– Самый прямой смысл. Знаю, что первых лиц города часто видели в обществе упомянутого мною Курдюкова.

– И что из того? Сейчас, вот, я дружески общаюсь с тобой, а завтра ты совершишь правонарушение. Я, что, обязан буду часть груза ответственности брать на свои плечи? Или как, а? Извини, но скажу тебе прямо: в этом нет ничего удивительного. Интересующее тебя лицо, во-первых, числилось в меценатах, поддерживая дальнейшее развитие спорта, особенно его тяжелых видов: штанга, бокс, борьба. И ты должен знать, что наши, именно наши представители имеют прекрасные результаты, в том числе на всероссийских, европейских и даже мировых чемпионатах.

– Господин полковник, а вы никогда не задавались мыслью о том, почему он не покровительствовал, предположим, гимнастам иди другим представителям легкой атлетики?

– Ну, знаешь ли… Мало ли почему… Все имеют свои пристрастия: одни обожают футбол, другие хоккей, третьи, как в данном случае, бокс. Сколько людей, столько и пристрастий. Слава Богу, что хоть в этом люди имеют право выбора: одни – любят, вторые – ненавидят, а третьи – ко всему равнодушны.

– И тем не менее…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.