Изгой

Нет, мы не против борьбы как таковой. Но мы пока что не видим, как можно делать, чтобы борьба была результативной, продолжительной и хоть сколько-нибудь перспективной.

Почему же мы развлекаемся по выходным детскими шалостями, если не хотим этого делать?

Да потому что Ленка – искусный манипулятор.

Первую бредовую идею из серии «поехать на проспект Махмудова и наказать злого москвоздюка Аббасова за распространяемые в Сети антирусские лозунги» мы стоически игнорировали.

– Долго думала? Хочешь наказывать – делай это сама.

– Да не вопрос! Лучше уж самой, чем с такими тюфяками...

Ленка взяла камеру, положила в багажник биту и – что бы вы думали? В самом деле уехала одна!

Мы полагали, что она встанет где-нибудь за поворотом, с полчаса будет дуться и умеренно истерить, а потом вернется и на этом все закончится.

Час прошел – нет.

Телефон молчит.

Два прошло – нету...

Ленки не было пять часов. На звонки она не отвечала – мы все извелись, не знали, что делать, где ее искать, к чему готовиться... Это была настоящая пытка. А мы ведь сами сказали ей: делай это сама...

Через пять часов Ленка вернулась. Окровавленная, избитая, но вместе с тем излучающая какое-то странное, можно сказать, сумасшедшее торжество. Зеркала на машине отсутствовали, лобовое стекло – в паутине трещин.

– Пошла мыться, – умиротворенно бросила нам Ленка, ковыляя в летний душ (а другого у нас тут нет). – Гляньте, как там записалось...

Взяли камеру – тоже в крови, посмотрели запись.

Кино получилось из рук вон: камера, судя по всему, лежала на капоте, довольно далеко от места событий, но можно было рассмотреть, как Ленка азартно лупит битой троих джигитов.

Потом джигиты, оправившись от внезапного нападения, лупили Ленку, она удирала от них, на моменте хватания камеры с багажника слегка замешкалась – как же, рабочий инструмент, своего рода тотем для репортера, – в результате чего и нахватала плюх, пока садилась в машину да трогалась с места.

Чудо, вообще, что удалось вырваться – судя по воплям, джигиты к тому моменту окончательно озверели.

Повезло.

Бог спас идиотку, не дал сгинуть по глупости великой – и нас заодно уберег от вечного гнета запоздалого раскаяния.

Спасибо, Господи!

В следующий раз все было гораздо проще.

Ленка взяла камеру, мимоходом объявила:

– Я – на мероприятие. Вы со мной или как?

... и преспокойно пошла к машине.

Села, завела, тронулась с места.

Пришлось бежать, на ходу запрыгивать в машину и сквозь зубы ехать вместе с Ленкой на «мероприятие».

С тех пор так и повелось: хочешь не хочешь, никто нас не спрашивает, мы вынуждены соучаствовать. А поскольку Федя привык все держать под контролем, приходится вникать во все детали и планировать эти самые «мероприятия».

Ну что, вы продолжаете считать нас подкаблучниками? Если да – это, конечно, ваше право, но в таком случае я уверен, что вы никогда не жили рядом с такой особой, как Ленка.

Я сам, когда раньше читал книги и смотрел кино, тематически совпадающее с нашей ситуацией, всегда думал, что женщина-босс (бандерша, глава мафии, в общем, женщина, которая рулит мужиками) – это нонсенс и художественный вымысел.

Теперь я убедился на своем опыте, что при наличии некоторых условий это возможно.

Во-первых, это должна быть женщина самого сильного и авторитетного мужчины в банде. Во-вторых, она сама должна гореть, как пламя, зажигая других. В-третьих, у всех мужчин банды должно быть щемящее чувство вины: за то, что с ней случилась какая-то жуткая трагедия, которую они, сильные самцы, по каким-то причинам не сумели предотвратить.

Тогда – да, она может ими управлять.

А если она еще местами и неглупая – вообще, образно выражаясь, может вить из них веревки.

Потому что любой отказ от акции (ну не хотели ведь мы трогать тех хлопкоробов – сто лет они нам не уперлись!) может быть интерпретирован как предательство главного дела всей жизни.

Почему я не хотел говорить об этом при Феде?

Потому что мы с ним неоднократно обсуждали этот вопрос вне Ленки – втихаря, на завалинке, и пришли к выводу, что он реально тупиковый.

Ленку надо лечить.

По-хорошему, ей бы сейчас лежать в какой-нибудь приличной клинике, у толкового профессора, а не раскатывать по «мероприятиям», выжигая все вокруг себя ярким пламенем всепобеждающей ненависти.

Мы пробовали говорить с ней об этом (я говорил, а Федя, как водится, солидарно мычал) – и до сих пор жалеем, что нас посетила такая идиотская идея.

Нет, привычного уже истерического припадка не было – но Ленка после той беседы надолго впала в глухой депрессняк и целую неделю с нами не разговаривала.

Федя спал у нас в комнате.

Было тесно.

С тех пор Федя старательно избегает любых разговоров о природе Ленкиного расстройства. Это неразрешимая проблема, ничего, кроме боли, упоминание о ней в Фединой душе не вызывает – а я не садист. Поэтому, по негласной договоренности, мы эту тему не трогаем.

Между тем, предмет темы самопроизвольно не улетучился и не сошел на нет. Он, этот предмет, насколько я могу судить, медленно, но уверенно прогрессирует.

Заметил, что Ленка, в последнее время, когда пребывает в состоянии задумчивости, тихонько напевает один известный русский романс.

Все мы этот романс слышали, он живет в нашем быту с незапамятных времен, и любой может напеть его мелодию. Но если попросить припомнить слова, многим на ум приходит только одна строчка:

Как хороши, как свежи были розы...

Я сначала не обратил внимания: мелодия очень привычная, можно сказать – обиходная, а в слова, подобно многим, никогда и не вслушивался. Романс вообще область женских предпочтений, мужчины, как правило, к этому слезоточивому жанру равнодушны.

А тут вдруг я подслушал спетый Ленкой последний куплет – и меня невольно бросило в дрожь.

Вы в курсе, что там, в последнем куплете? Если да, для вас это не будет сюрпризом. Если нет, я вас сей же момент просвещу:

Как хороши, как свежи будут розы,Моей страной мне брошенные в гроб...

Занимательно, правда? Вот такая душераздирающая лирика.

Воистину, полезно иногда интересоваться поэзией: совершенно неожиданно можешь обнаружить в привычной с детства мелодии такое странное и многообещающее содержание, что в буквальном смысле волосья дыбом встают – и не только на голове, но и вообще на всем тебе, невежде, невнимательно слушающем популярные романсы...

Так – все, прекратили об этом: мой нештатный соавтор возвращается, я прокручу текст вверх...

Ну вот, так и живем.

В принципе, ничего, мы уже приноровились и свыклись с нашим вновь сложившимся бытом, даже и с удобствами на улице. Человек привыкает ко всему.

Единственно – не хватает привычного с детства уюта, который возможен только в семье, где люди с любовью относятся друг к другу.

Не знаю, как другим моим спутникам, но для меня не так страшны статус изгоя и постоянное ожидание печальной развязки, как отсутствие вот этого самого уюта.

Я домашний мальчик, чего уж тут скрывать – привык к холе и неге. Привык подгонять весь мир под себя и свои чаяния, и мне... Ой, ну глупо, конечно, но мне очень не хватает маминого ухода и отцовского решения всех моих проблем.

Знаете, это может показаться смешным, но я в полной мере ощутил, как это тяжело – внезапно оказаться взрослым. Я понял, что жил все это время как ребенок. Беспечный, беззаботный, безалаберный.

Мне не хватает жизненной легкости, которой было пронизано все мое существование, и очень многих привычных мелочей, оставшихся в прошлом. Тети Галиных пирожков и борщей по выходным, моей берлоги с компом и Сетью, томного безделья, променадов в клуб, где я чувствовал себя как дома и мог громогласно вещать на публику, будучи уверен в том, что все меня внимательно слушают и уважают за какие-то непонятные заслуги...

В общем, не сама нелегальность страшна, а неустроенность и отсутствие многих факторов, к которым ты привык. Очень жаль, что вся эта беззаботная жизнь осталась в прошлом, – жизнь, которую мы не ценили, считали нормой, само собой разумеющимся фактом, который никуда не денется.

Вот что я скажу тем, кто читает эти строки и вдруг намеревается удариться в бега или имеет желание стать нелегалом – борцом за не пойми там что.

Ребята – не спешите в изгои.

Это до крайней степени неуютно, скучно и печально.

У тебя нет никаких перспектив: ты живешь в своей стране, которая тебя родила и вырастила, и, как ни крути, – ты враг этой страны.

Ты понимаешь, что жизнь твоя зашла в тупик, и ты уже не в силах ничего исправить.

Смерть или пожизненное заключение.

Вот твоя перспектива.

И вот это состояние безысходности и тупиковости постоянно давит на тебя, ломает твой характер и радикально меняет мировосприятие.

Еще раз: не спешите в нелегалы.

Цените то, что у вас есть, нет никакой романтики в жизни изгоя, есть только вечная тоска и отчетливо видимый призрак смерти в конце пути.

* * *

В воскресенье с утра мы оставили Бормана-Рому тренироваться в исполнении трехдневного борща и делать генеральную уборку (Рома по графику дежурный по кухне), а сами поехали на вещевой рынок.

На рынке мы приобрели две безразмерные китайские толстовки радикально-черного цвета. Толстовки были нижайшего качества, какое только можно себе представить, но с капюшонами. Кроме того, они благоухали то ли горелой проводкой, то ли какой-то трудновыводимой химией, но из всего представленного ассортимента Ленка остановилась почему-то именно на них.

Ну что вам сказать? Это был откровенный глум – тут даже терпеливый Федя возмутился:

– Ты можешь меня пристрелить – но я не буду носить эту дрянь!

– Аналогично, – поддержал я.

Развеселый китаеза-продавец поддал жару:

– Есили путити прать опт – твацат и полше, там сикитка твацат пят працент.

– Если будешь лезть с советами, мы тебя на двадцать пять процентов укоротим, – вполне серьезно пообещал Федя.

– И тогда твоя карьера мгновенно пойдет в гору, – добавил я. – Я слышал, в лилипутинском цирке как раз не хватает актера на амплуа камикадзе.

Китаеза задорно сверкнул желтыми клыками:

– Ну, хасяин – парин! Есили шьто – я всигта тут!

– Давай две, – по-хозяйски распорядилась Ленка. – Будем мерить.

– Но зачем?! На фига они нам нужны?!

– Во-первых, они заявлены в сценарии, – сообщила Ленка.

– Это не аргумент.

– Во-вторых, носить никто не заставляет: наденете на полчаса, потом снимете, выбросите и забудете о них навсегда,

– Нет, а какая вообще необходимость? – уперся я. – Есть какое-то рациональное объяснение? Если это только твоя прихоть – извини, ты не заставишь нас...

– Прихоть здесь ни при чем, – Ленка – само терпение. – Выбор одежды в данном случае продиктован здоровой целесообразностью и некоторыми особенностями человечьего восприятия.

– Ну еппп... – нахмурился Федя. – А попроще?

– То есть мы натянем капюшоны, застегнемся под горло и останемся в памяти широкой публики как два шизанутых куклуксклановца местного замеса, – быстро сообразил я. – Два этаких остроголовых силуэта с горящими взорами и начисто смазанными в тени капюшонов лицами – верно?

– Точно, – кивнула Ленка. – Кроме того, это еще отчасти и антиопознавательный трюк. Службы наверняка будут использовать эту запись в разыскных целях. В таком случае эта нелепая мешковина встанет на первое место в сопряженном с вами ассоциативном ряду и забьет собой более значимые детали, способствующие вашей аутентификации.

– За-ши-бись, – досадливо протянул Федя. – Вы такие умные, что мне рядом с вами как-то даже неловко! В связи с этим у меня вопрос: если вы такие умные, почему не додумались натянуть на нас противогазы? Вон там на углу я видел старые «Эр-Ша – 4» с «хоботом», так вообще хрен кто узнает! И стоят раза в два дешевле этих вонючих тряпок.

– Замечательная идея, – одобрил я. – Если следовать Ленкиной теории, то после интервью будут искать двух уродцев в противогазах, а поскольку постоянно носить их мы не собираемся, то нам вообще можно забыть о розыске и преспокойно ходить на экскурсии во все подряд приглянувшиеся отделения милиции.

– Короче, дураки вы оба, – безапелляционно резюмировала Ленка. – Хорош резвиться, мерьте бегом свою мешковину, да поедем уже – время поджимает...

Честно говоря, до сего дня мне не доводилось принимать участие в интервью с преступниками – ни в каком качестве. Поэтому у меня были свои представления о местах, в которых эти мероприятия могут проводиться – основанные по большей части на впечатлениях, почерпнутых из кино.

Возможно, это мрачная пещера в удаленном горном массиве, с летучими мышами и светящимися в темноте головешками.

Возможно, покинутое ранчо в пустыне с гремучими змеями и иссохшимися буйволиными черепами.

На худой конец – огромный заброшенный цех в промзоне, с выбитыми стеклами и частично сорванной крышей – в пригородах столицы таких сооружений более чем достаточно.

Увы мне, увы – уже не в первый раз простоватая аморфная реальность не срослась с моим суровым и жестоким кинематографическим опытом.

Мы подъехали к Клыкастому Бульвару, оставили машину на стоянке и, распахнув тяжеленные антикварные двери, вошли в просторный вестибюль компании «HREN-TV».

В вестибюле крепко пахло Советским Союзом: знаете, такое непередаваемое сочетание ароматов вековой пыли, тихо осыпающейся со старых знамен, типографской краски, табачного дыма, чищенных ваксой сапог и слабого раствора хлорки, которым регулярно промывают древние мраморные колонны, крепко потертые десятками тысяч спин сотрудников – просителей – посетителей и прочих ожидателей.

Бдительный охранник нас не пустил – оказывается, пропуска нам и не думали выписывать, – но милостиво согласился доложить о прибытии.

Спустя несколько минут со стороны лифтового холла приплыло прелестное создание примерно Ленкиного возраста: взъерошенная девица с большими печальными глазами и смутно знакомым миловидным личиком.

– Ирина, – представилась девица, по-свойски обчмокавшись с Ленкой, и, уловив муку припоминания в моем смятенном взоре, напомнила: – Я у вас репортаж снимала, про вашего замечательного судью.

А, ну да, это та самая Ленкина подружка из правильной семьи: журфак – престижное агентство – удачное замужество...

Или незамужество?

В общем, не знаю: Ирина училась в одной группе с Ленкой, была чем-то на нее похожа, и этого вполне хватило, чтобы она понравилась мне с первого взгляда. Не будь я сейчас в столь бедственном положении, непременно попробовал бы пообщаться с нею более предметно. Знаете, показалось мне, что она смотрит на меня с каким-то особым интересом – и вовсе не в связи с профессиональной деятельностью. Если в связи с профессиональной – Федя в этом плане гораздо более колоритная фигура. Харизматичный богатырь, видный мужчина и все такое прочее.

А она больше внимания уделяла мне – и это наводило на определенные мысли.

Поднявшись на второй этаж, мы направились к студии, двигаясь по узким темным коридорам, больше похожим на лабиринт средневекового готического замка.

Во время этого короткого путешествия Ирина поведала нам, что этажом выше совсем недавно убили их коллегу, который имел скверную привычку сообщать людям правду. Рассказывала она это тихо, замогильным голосом, словно в иносказательной форме предупреждала нас о какой-то неведомой опасности и при этом беспокоилась, что нас услышит кто-то посторонний.

– Опасная у вас работа, – подольстился я.

– Не опаснее, чем у вас, – Ирина обернулась и одарила меня теплым взглядом.

– Да ничего, мы привыкли, – я мужественно выпятил грудь. – Разница только в том, что вы в любой момент можете уволиться по собственному желанию, а мы – нет.

– Да, – приосанился Федя. – Это точно.

– Нас на эту работу приняли без нашего согласия, – продолжал витийствовать я, с удовольствием рассматривая фигуру шествующей впереди девушки. – И в контракт почему-то забыли внести пункт насчет увольнения. То есть оно вполне возможно – но лишь по одной-единственной причине...

– Ну все, п...ц – поперла патетика! – досадливо скривилась Ленка.

– Гхм-кхм... – смущенно намекнул Федя.

– Ой – оговорилась! – Ленка дурашливо прижала ладошки ко рту, мотнув при этом своей увесистой сумкой и больно ударив меня по локтю. – Пипец, конечно же – пипец, надо поменять словечко, если идет запись.

– Ты стала ругаться матом? – удивилась Ирина.

– Ты бы тоже стала, – желчно буркнула Ленка. – Ты и представить себе не можешь, что это такое: двадцать четыре часа в сутки находиться в компании тупоголовых мужланов, которые матом не ругаются – нет, они матом разговаривают, потому что иначе не умеют. Но это ведь не самое страшное, можешь мне поверить! Помимо этого, они постоянно воняют потными подмышками и грязными носками, ковыряются в носу, непрерывно чешутся, как бибизьяны, и вообще – ведут сугубо скотский образ жизни!

Мы с Федей переглянулись и синхронно пожали плечами. Да, иногда следует прислушиваться к тому, что говорят близкие, – можно узнать о себе много нового и интересного.

Студия меня разочаровала. Уж коль скоро нас привезли не в пещеру, а в такое солидное учреждение, я ожидал, что это будет огромный зал со всеми сопутствующими серьезному телевидению аксессуарами: кучей аппаратуры, яркими огнями софитов и взводом вышколенного персонала, который будет виться вокруг нас, как услужливый рой дрессированных мух.

Сэр? Не желает ли сэр кофе? Если желает – какого сорта и каким образом приготовленный? Не мешает ли свет, не попудрить ли носик, не испытываете ли напряжения перед столь ответственным мероприятием – если да, наши девушки моментально вам... Эмм... Оуэмм...

Нет, это меня слегка занесло – это, очевидно, в другом месте и другие девушки.

На самом деле это оказалась сравнительно небольшая комната (примерно пять на пять) с невысоким потолком и занавешенным светонепроницаемым материалом окном.

У окна стоял стол, освещенный двумя прожекторами, расположенными в противоположных от входа углах, вокруг стола – четыре стула, а прямо перед входом – тренога на колесах, очевидно, для камеры.

Больше в комнате ничего не было. Людей тоже не было – никто здесь нас не ждал.

– Присаживайтесь, – Ирина достала из-за светомаскировки пакет и сервировала стол: скоросшиватель с какими-то текстами, карандаши, бутылка воды и стопка пластиковых стаканчиков. – Тут один товарищ задерживается – чтобы времени не терять, пробежимся быстренько по вопросам...

В «пробежке» принимали участие одни дамы: быстро и деловито обсудили вопросы, что-то добавили, кое-что вычеркнули, немного поспорили, но без экспрессии, опять же – по-свойски. Я так понял, что эти вопросы будут задавать нам с Федей, но нас к обсуждению так и не пригласили.

Ну что ж: надеюсь, Ленка знает, что делает, и мы в решающий момент не сядем в лужу.

По окончании обсуждения Ленка посмотрела на часы и уточнила:

– Не поняла? Ты что, хочешь, чтобы я у тебя оператором поработала?

– Оператор будет, – пообещала Ирина. – Я Самойлова пригласила.

– Олежку?

– Ага.

– Здорово! Сто лет его не видела.

– Ну вот и пообщаетесь заодно. Потом пойдем в одно местечко, вместе пообедаем.

– Насчет «пообедаем» – не знаю, у нас там мероприятие... А на сколько договорились?

– Как и с вами – к одиннадцати.

– А уже пятнадцать двенадцатого...

– Ну ты же его знаешь.

– Это точно. Обалдуй – это не приобретенное. Это состояние души...

Через пару минут Ирине позвонили снизу – приехал какой-то коллега. Она пошла встречать, а мы на несколько минут остались одни.

– Что это за «Олежка»? – ревниво уточнил Федя.

– Однокурсник наш. Очень талантливый, но безалаберный. Вечно везде опаздывает и снимает не то, что надо, – тут Ленка хмыкнула с каким-то непонятным подтекстом. – И не там, где надо.

– В каком плане? – насторожился Федя. – Порнуху, что ли?

– Да успокойся, он не по этой части. Он стрингер, – пояснила Ленка. – Свободный художник. Работает сразу на несколько импортных и наших компаний. В штат никто не берет, потому что разгильдяй.

– Ты же сказала, что он талантливый, – с не до конца выветрившейся интонацией ревности напомнил Федя.

– Ну да, – кивнула Ленка. – С одинаковым успехом может сделать сенсацию – и завалить самое простое задание. Такое у него бывало неоднократно. Он просто маленько с придурью, поэтому так и получается.

– Ну спасибо, утешила, – буркнул я. – Значит, интервью с нами будет делать придурковатый стрингер? Какой замечательный сюрприз!

– Да успокойтесь вы, все будет нормально. От него тут ничего не зависит, интервью делает Ирка, он только снимает. А у нее все всегда получается как надо.

– Ладно, поглядим, как у вас все получится. Вопросы, кстати, можно было бы посмотреть, экспромт – это, конечно, здорово, но...

– Так задумано, – отрезала Ленка. – Не волнуйтесь, вопросы нормальные, все по теме. Отвечать будешь в основном ты, Феде вообще можно молчать, достаточно того, что будет важно сидеть и излучать харизму. Короче – великий и ужасный.

– Вот это правильно, – одобрил Федя. – Нет, я не в том плане, что боюсь что-то ляпнуть. Просто на камеру – как-то оно того... Не того...

– Поболтать – не проблема, – не переставал сомневаться я. – Я только не понял, почему именно экспромт? Это что, принципиально?

– Слушай, ну это же азы! – снисходительно объяснила Ленка. – Это чтобы интервью получилось живое: чтобы видна была работа мысли, чтобы ты раскрылся во всем своем блеске и великолепии. Неужели непонятно? Ну кому будет интересно слушать заранее заготовленные, отрепетированные штампы? Расслабься, отпусти себя, валяй наотмашь – у тебя все получится! Вопросы хорошие, если не будешь зажиматься, у вас получится очень эмоциональный диалог на грани спора – скорее диспут, чем милая беседа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Килька (лаб.).

2

Подробнее об этом см. роман Л. Пучкова «Ксенофоб».