Замогильные записки Пикквикского клуба

Сказав это, Перкер указал на дверь, в изъявление того, что визит этих господ должен быть приведен к концу. Джингль еще колебался несколько минут; но Иов Троттер взял его за руку и пошел с ним из дверей.

– Достойная чета! – сказал Перкер, когда дверь за ними затворилась.

– Как вы думаете, Перкер, – спросил м‑р Пикквик, – можно-ли надеяться на их исправление?

Перкер сомнительно пожал плечами; но, заметив беспокойство м‑ра Пикквика, сказал:

– Надеяться можно, в этом спору нет, почтеннейший. Оба они в настоящую минуту весьма искренно раскаиваются в своих поступках: но здесь надобно взять в рассчет, что на них еще сильно действует воспоминание о невыгодах тюремной жизни. Придет пора, когда это воспоминание исчезнет мало-помалу, и что именно тогда выйдет из них – этого ни я, ни вы, почтеннейший, сказать не в состоянии. Но, как бы то ни было, почтеннейший, – прибавил Перкер, положив руку на плечо м‑ра Пикквика, – благодеяние ваше заслуживает всякого уважения, какими бы последствиями оно ни сопровождалось. Не берусь решить, лучше или хуже поступают те господа, которые, из опасения быть обманутыми, никогда, или почти никогда не протягивают руки страждущему ближнему; но если бы эти два человека отличились каким-нибудь мошенничеством сегодня или завтра – и тогда я ни на волос не изменил бы своего мнения о вашем великодушном поступке.

Окончив эти замечания, Перкер придвинул свой стул к письменному столу и выслушал с напряженным вниманием рассказ м‑ра Пикквика об упрямстве старика Винкеля в Бирмингэме.

– Дайте ему одуматься недельку, – сказал Перкер, многозначительно кивая головой.

– И вы думаете, что он действительно одумается? – спросил м‑р Пикквик.

– Я надеюсь. A если нет, мы должны будем употребить личное ходатайство самой молодой леди. С этого, собственно говоря, всякий бы и начал на вашем месте. Поездка ваша в Бирмингэм вовсе не оправдывалась здравым смыслом, почтеннейший.

В эту минуту кто-то постучался в дверь.

– Войдите! – сказал Перкер.

Вошел м‑р Лоутон с таинственным и озабоченным видом.

– Что такое? – спросил Перкер.

– Вас спрашивают, сэр.

– Кто?

Лоутонь взглянул на м‑ра Пикквика и кашлянул.

– Кто меня спрашивает? Отчего вы не говорите, м‑р Лоутон?

– Вот, видите ли, сэр, – сказал Лоутон, – пришел к вам… м‑р Додсон и с ним… м‑р Фогг.

– Ах, Боже мой, – сказал адвокат, – я и забыл, что назначил им быть здесь в половине одиннадцатого, чтобы покончить эти рассчеты по делу г. Пикквика! Надо взять у них квитанцию. Как это вышло некстати! Что вы станете делать, м‑р Пикквик? Не хотите-ли покамест выйти в другую комнату?

Но в этой другой комнате уже стояли господа Додсон и Фогг. М‑р Пикквик объявил, что намерен остаться на своем месте, тем более, что не он, a господа Додсон и Фогг должны гореть со стыда при этой внезапной встрече. Это последнее обстоятельство он особенно рекомендовал вниманию м‑ра Перкера, при чем благородное лицо его выражало все признаки самого жгучего негодования.

– Очень хорошо, почтеннейший, очень хорошо, – отвечал Перкер. – Я могу только сказать, что если Додсон или Фогг обнаружат какие-нибудь признаки замешательства или стыда при взгляде на ваше лицо, то вы будете одним из самых кровожадных джентльменов, каких только я видел. Зовите их, м‑р Лоутон.

Лоутон исчез, и через минуту воротился в сопровождении господ Додсона и Фогга.

– Вы, я полагаю, видели м‑ра Пикквика? – сказал Перкер Додсону, указывая пальцем по тому направлению, где сидел этот джентльмен.

– А! Здравствуйте, м‑р Пикквик! – сказал Додсон громким голосом.

– Ах, Боже мой! Вас-ли я вижу, м‑р Пикквик? – подхватил Фогг. – Надеюсь, вы совершенно здоровы, сэр. Лицо ваше, кажется, немножко изменилось; но я все-таки угадал вас с первого взгляда, сказал Фогг, придвигая стул и озираясь вокруг себя с приятной улыбкой.

В ответ на эти приветствия, м‑р Пикквик слегка наклонил голову и, заметив, что Фогг вытащил из своего кармана пачку бумаг, встал и подошел к окну.

– М‑ру Пикквику, кажется, незачем беспокоиться, м‑р Перкерь, – сказал Фогг, развязывая и продолжая улыбаться приятнейшим образом: – м‑р Пикквик хорошо знаком с этими делами; между нами, я полагаю, нет секретов. Ха! ха! ха!

– Какие секреты! – подхватил Додсон. – Мы ведь стоим с ним на дружеской ноге. Ха, ха, ха!

И затем еще раз оба засмеялись, как самые веселые джентльмены, привыкшие часто получать деньги.

– Вот, стало быть, мы и рассчитываемся, – сказал Фогг. – Вся сумма издержек, м‑р Перкер, сто тридцать три фунта, шесть шиллингов и четыре пенса.

Фогг и Перкер принялись сравнивать, сличать и подводить окончательные итоги. В продолжение этого занятия Додсон, обратившись к м‑ру Пикквику, сказал ласковым тоном:

– Вы, кажется, немножко похудели, м‑р Пикквик, с той поры, как я имел удовольствие видеть вас в последний раз.

– Очень может быть, – отвечал м‑р Пикквик, уже давно сверкавший негодующими взорами, так однако ж, что это, по-видимому, ни на кого не производило никакого впечатления. – Очень может быть, сэр. В последнее время я много терпел от наглости и преследования некоторых мошенников, сэр.

Перкер кашлянул очень сильно и спросил м‑ра Пикквика, не угодно-ли заглянуть ему в утреннюю газету, на что последовал однако ж отрицательный ответ, выраженный энергическим тоном.

– Мудреного нет, – сказал Додсон: – в тюрьме, конечно, вы должны были перенести много разнообразных огорчений. Народ там очень странный. A в которой части были там ваши аппартаменты, м‑р Пикквик?

– У меня всего была одна комната в том этаже, где помещается буфет.

– Знаю, знаю. Это, если не ошибаюсь, лучшая часть во всем заведении.

– Не ошибаетесь, – подтвердил м‑р Пикквик отрывисто и сухо.

Была во всем этом весьма странная холодность, необыкновенная в джентльмене с горячей натурой, М‑р Пикквик употреблял гигантские усилия, чтобы обуздать порывы неукротимой ярости. Но когда Перкер написал вексель на всю сумму, a Фогг, с торжествующей улыбкой, положил его в карман, и когда эта улыбка отразилась равномерно на суровом лице Додсона, м‑р Пикквик почувствовал, что кровь заклокотала в его жилах и пламень негодования насильственно исторгался наружу.

– Ну-с, м‑р Додсонь, – сказал Фогг, укладывая в карман бумажник и надевая перчатки, – я к вашим услугам, сэр.

– Очень хорошо, – сказал Додсон, вставая с места, – я совсем готов.

– Очень рад, что имел удовольствие возобновить приятное знакомство с м‑ром Пикквиком, – сказал разнеженный Фогг с вкрадчивою любезностью. – Надеюсь, м‑р Пикквик, вы переменили свои мысли и не думаете о нас дурно, как прежде.

– Это уж само собою разумеется, – сказал Додсон величественным тоном оскорбленной добродетели. – М‑р Пикквик знает нас лучше, я надеюсь. Впрочем, какое бы мнение, сэр, вы ни составили о джентльменах нашей профессии, могу вас уверить, что я не питаю к вам никакого личного недоброжелательства по поводу легкомысленных и резких выражений, которые вы позволили себе произнести на наш счет в нашей конторе в ту пору, как мы имели удовольствие видеть вас первый раз.

– Примите, сэр, такое же уверение и с моей стороны, – сказал Фогг тоном великодушного прощения.

– Наше поведение, сэр, – продолжал Додсон, – говорит само за себя, и оправдывается естественным образом при каждом данном случае. Мы уже несколько лет, м‑р Пикквик, занимаемся этими делами, и в числе наших клиентов были многие весьма почтенные особы. Желаю вам доброго утра, сэр.

– Доброго утра, м‑р Пикквик, – повторил Фогг.

Сказав это, он взял под мышку зонтик, скинул перчатку и протянул, в знак примирения, правую руку этому негодующему джентльмену, который между тем держал обе руки за фалдами фрака и смотрел на юриста с выражением самого презрительного изумления.

– Лоутон! – сказал Перкер в эту минуту. – Отворите дверь.

– Постойте! – вскричал м‑р Пикквик. – Перкер, я намерен говорить.

– Не напрасно ли, почтеннеший? – сказал адвокат, сидевший как на иголках в продолжение всех этих переговоров. – Оставьте дело, как оно есть: я прошу вас об этом, м‑р Пикквик.

– О, нет, я не хочу оставаться в дураках! – возразил м‑р Пикквик торопливым тоном. – М‑р Додсонь, вы обращались ко мне с некоторыми замечаниями, сэр.

Додсон повернулся, сделал легкий поклон и улыбнулся.

– С некоторыми замечаниями, сэр, – повторил м‑р Пикквик, задыхаясь от внутреннего волнения, – и товарищ ваш осмелился даже, с покровительственным видом, протянуть мне свою руку. Мало этого. Вы оба приняли, в отношении ко мне, тон гордого великодушие и оскорбленной невинности, и этим самым, милостивые государи, вы обнаружили такую степень бесстыдства, которого я вовсе не ожидал даже от вас.

– Что? – воскликнул Додсон.

– Что-о-о! – повторил Фогг.

– Известно-ли вам, что я был жертвою ваших гнусных заговоров и сплетней? – продолжал м‑р Пикквик. – Известно-ли вам, что я тот самый человек, которого вы ограбили и заточили в тюрьму? Известно-ли вам, одним словом, что вы были адвокатом в процессе вдовы Бардль против Пикквика!

– Да, сэр, мы знаем это, – отвечал Додсон.

– Конечно, мы знаем это, сэр, – подтвердил Фогг, ударив, вероятно случайно, по своему карману.

– Вы, я вижу, вспоминаете об этом с удовольствием, – сказал м‑р Пикквик, стараясь вызвать, быть может, первый раз в жизни, на свое лицо насильственную улыбку. – Уже давно я собирался высказать вам, отчетливо и ясно, какое мнение я составил о вас, милостивые государи, но из уважения к другу моему Перкеру я, по всей вероятности, не воспользовался бы даже и настоящим случаем, если бы вы не приняли со мной покровительственного тона и этой бесстыдной фамильярности… я говорю, бесстыдной фамильярности, сэр, – повторил Пикквик, обращаясь к Фоггу с таким стремительным и порывистым жестом, что этот джентльмен счел за нужное попятиться к дверям.

– Берегитесь, сэр! – сказал побледневший Додсон, заранее поспешивший укрыться за спиною Фогга, хотя и был выше его ростом. – Пусть он оскорбить вас, м‑р Фогг: не отвечайте ему тем же, в мою голову.

– Нет, нет, я не стану отвечать, – сказал Фогг, – можете на меня положиться.

– Так вот что я хотел сказать вам, господа, – продолжал м‑р Пикквик: – оба вы – низкие крючки, ябедники, мошенники, разбойники!

– Ну, вот и все, почтеннейший, – перебил Перкер. – Теперь можете замолчать.

– Нет, не замолчу: они низкие крючки, ябедники, мошенники, разбойники.

– Ступайте, господа, прошу вас; вы видите, что он все сказал, – продолжал Перкер примирительным тоном. – Лоутон, отворена-ли дверь?

М‑р Лоутон, улыбаясь, произнес утвердительный ответ.

– Ну, так прощайте же, господа… ступайте с Богом… прощайте… Лоутон, дверь! – кричал адвокат, выталкивая насильно господ Додсона и Фогга. – Сюда, сюда… пожалуйте… вот так… Лоутон, дверь! Пожалуйте скорее, господа!

– Если только есть закон у нас в Англии, сэр, – сказал Додсон Пикквику, надевая шляпу, – вы пострадаете за это.

– Крючки! Разбойники!

– О, вы дорого поплатитесь за это, сэр! – сказал Фогг, махая сжатым кулаком.

– Ябедники! Мошенники! – кричал м‑р Пикквик, не обращая ни малейшего внимания на эти угрозы.

– Разбойники! – завопил м‑р Пикквик в коридоре, когда юристы начали уже спускаться с лестницы.

– Разбойники! – закричал еще раз м‑р Пикквик, вырываясь из рук Лоутона и Перкера и выставляя свою голову из окна коридора.

Но когда м‑р Пикквик отступил от окна, физиономия его приняла очень кроткий и торжественно улыбающийся вид. Тихими и спокойными шагами он пошел в контору и объявил, что огромная тяжесть свалилась с его плеч. Было очевидно, что он чувствовал себя совершенно счастливым.

Перкер не сказал ничего до тех пор, пока не опорожнил всей своей табакерки и не послал Лоутона наполнить ее свежим табаком. Тогда с ним вдруг сделался необыкновенный припадок смеха, продолжавшийся около пяти минут, и по истечении этого: времени он сказал, что, по всей вероятности, он долго будет сердиться на м‑ра Пикквика, если вникнет хорошенько в сущность этой беды.

– Ну, – сказал м‑р Пикквик, – не мешает теперь и нам покончить счеты.

– Какие?

– Финансовые, любезный друг, финансовые, – отвечал м‑р Пикквик, вынимая из кармана бумажник и пожимая руку своего адвоката. – Вы уж столько для меня сделали, что я едва-ли когда расквитаюсь с вами, Перкер.

После этой маленькой прелюдии друзья серьезно занялись рассмотрением многосложных счетов и росписок, по которым м‑р Пикквик с великим удовольствием заплатил своему адвокату значительную сумму денег в вознаграждение за его хлопоты и бескорыстные труды.

И лишь только они кончили этот счет, как за дверью раздался поразительно сильный стук, не умолкавший ни на одно мгновение, как будто кто-то решился раздробить и молоток, и дверную скобку.

– Что это такое? – воскликнул Перкер, быстро приподнимаясь с места.

– Стучатся в дверь, я полагаю, – сказал м‑р Пикквик, как будто еще могло быть какое-нибудь сомнение в действительности этого стука.

Неугомонный стук возрастал с изумительною силой.

– Ах, Боже мой! – сказал Перкер, позвонив в колокольчик: – это в состоянии встревожить весь дом, – Лоутон, разве вы не слышите?

– Сейчас выйду, – отвечал письмоводитель.

Стук между тем превратился в оглушительный бой, от которого наконец дверь зашаталась и задребезжали стекла.

– Это ужасно! – сказал м‑р Пикквик, затыкая уши.

– Торопитесь, Лоутон, Бога ради! – закричал Перкерь.

М‑р Лоутон, умывавший этим временем свои руки за темной перегородкой, бросился к дверям, отворил их и сделался очевидцем явления, которое нужно будет описать в следующей главе.

Глава LIII

Объяснение необыкновенного стука в дверь и описание многих интересных предметов, имеющих, между прочим, отношение к м‑ру Снодграсу и одной молодой леди.

Предметом, представившимся глазам изумленного письмоводителя, был парень, необыкновенно жирный и толстый, в простом служительском костюме. Он стоял на половике, и глаза его смыкались как будто от непреодолимого влечения ко сну. Такого жирного парня Лоутон не видал во всю свою жизнь. Впрочем, во всех чертах его лица господствовало удивительное спокойствие, и бешеный стук, им произведенный, не объяснялся решительно ничем.

– Чего вам надобно? – спросил письмоводитель.

Необыкновенный парень не произнес в ответ ни одного слова; он дико моргнул глазами, и какой-то странный храп вырвался из его груди.

– Откуда вы, любезный? – спросил Лоутон.

Парень не сделал никакого знака. Он дышал очень тяжело; но во всех других отношениях оставался неподвижным.

Письмоводитель повторил вопрос в другой, третий, четвертый раз и, не получив никакого ответа, уже хотел затворить дверь, как вдруг парень широко открыл свои глаза, моргнул несколько раз, чихнул однажды и поднял свою руку, как будто для возобновления взбалмошного стука. Убедившись, однако ж, что дверь перед ним отворена на обе половинки, он осмотрелся вокруг себя с величайшим изумлением и, наконец, вперил глаза в лицо м‑ра Лоутона.

– Чего вы стучали здесь, как сумасшедший? – спросил письмоводитель сердитым тоном.

– Мой господин приказал мне не выпускать из рук молотка до тех пор, пока не отворят.

– Зачем это?

– Он боится, как бы я не заснул здесь перед дверью.

– Вот что! С каким же поручением вас прислали?

– Он там внизу.

– Кто внизу?

– A господин. он желает знать, дома-ли вы, сэр.

М‑р Лоутон выглянул на улицу из окна коридора.

У ворот стояла открытая коляска, и в коляске был какой-то пожилой джентльмен, бросавший вокруг себя беспокойные взоры. Лоутон махнул ему рукой, и при этом сигнале пожилой джентльмен немедленно выскочил из коляски.

– Это, что ли, ваш господин? – спросил Лоутон.

Жирный детина поклонился.

Дальнейшие расспросы были прерваны появлением старика Уардля, который, взбежав на лестницу, пошел, в сопровождении Лоутона, в комнату м‑ра Перкера.

– Пикквик! – воскликнул пожилой джентльмен. – Тебя-ли я вижу, дружище? A я услышал только третьего дня, что тебя законопатили в тюрьму, любезный друг. Долго ты просидел там?

– Слишком три месяца, – сказал м‑р Пикквик.

– Зачем вы посадили его Перкер?

– Сам засел, почтеннейший, – отвечал Перкер, с улыбкой, нюхая табак. – Я ничего не мог сделать: от рук отбился. Вы знаете, как он упрям.

– Знаю, да, разумеется, знаю, отвечал пожилой джентльмен. – Ну, я все-таки рад, что вижу его. Теперь уж мы не выпустим его из виду.

С этими словами старик Уардль еще раз пожал руку м‑ру Пикквику и сел в кресла, при чем, его красное, добродушное лицо засияло самой дружеской улыбкой.

– Ну, так оно вот что, – сказал Уардль, – позвольте-ка вашего табаку, Перкер. – Должно быть, уж такие времена, что ли… просто из рук вон.

– Какие времена? – спросил м‑р Пикквик.

– A ничего. Такие, вероятно, как и всегда. Девчонки все перебесились: вот что, любезнейший. Нового тут, конечно, ничего нет; a все-таки это сущая правда.

– Неужели вы и в Лондон приехали за тем, чтобы возвестить нам эту новость? – спросил Перкер.

– A как бы вы думали? Именно за тем, – отвечал Уардль. – Что Арабелла?

– Здорова, как нельзя больше, и будет очень рада видеть тебя, старый друг, – сказал м‑р Пикквик.

– Черноглазая плутовка! – воскликнул м‑р Уардль. – Сказать ли? Я ведь еще недавно сам рассчитывал на ней жениться. Но это не мешает мне радоваться её счастью. Бог с ней. Если рассудить по совести, так оно и хорошо, что так случилось.

– Как вы узнали об этом? – спросил м‑р Пикквик.

– Да как? Через своих девчонок, – отвечал Уардль. – Аребелла написала к ним третьего дня, что вот, дескать, она вступила в тайный брак без согласия отца своего мужа и что ты, дружище, отправился в Бирмингэм хлопотать об этом согласии теперь, когда уж нельзя было не дать его. При этом известии я, натурально, счел с своей стороны необходимым заметить, что вот, дескать, так и так, и этак, что послушные дети не должны оскорблять своих родителей такими безумными выходками, что это ужасно, больно нестерпимо, и так далее; но все это, можете представить, не сделало ни малейшего впечатления на их слабые душонки: все равно, как будто я говорил этому дураку, Джою.

Здесь пожилой джентльмен приостановился, понюхал табаку, улыбнулся и потом продолжал:

– A штука, видите, в том, что у них на уме были своего рода проделки, о которых я ровно ничего не знал. Целые шесть месяцев мы бродили на поверхности подкопа, и вот наконец он взорвался.

– Это что значит? – воскликнул побледневший м‑р Пикквик. – Неужели еще тайный брак?

– Нет, нет, до этого еще не дошло покамест. Нет.

– Что-ж это такое? – спросил м‑р Пикквик. – Я тут заинтересован сколько-нибудь?

– Как вы думаете, м‑р Перкер, отвечать мне ему на этот вопрос?

– Как знаете. Отвечайте, почтеннейший, если это не может скомпрометировать вас.

– Ну, так слушай же, Пикквик, ты заинтересован тут, любезный друг.

– Неужели! – воскликнул м‑р Пикквик с жадным беспокойством. – Какими же это судьбами?

– Ого! – сказал Уардль. – Нет, брат, ты слишком горяч, и уж я не знаю, право, рассказывать-ли тебе эту историю. Вот, если вы, Перкер, на всякий случай, сядете здесь между нами, для предупреждения беды, так уж, пожалуй, расскажу.

Затворив дверь и подкрепив себя новой понюшкой из табакерки адвоката, пожилой джентльмен приступил к открытию своей тайны следующим образом:

– Дело в том, что дочь моя Белла… та, что вышла за молодого Трунделя, вы знаете…

– Да, да, мы знаем, – сказал м‑р Пикквик с нетерпением.

– Очень хорошо, так прошу не перебивать меня. Дочь моя Белла, в ту пору, как сестра её Эмилия, прочитав письмо Арабеллы, пошла спать с больною головой, – Белла, говорю я, подсела ко мне, и повела речь об этой интересной свадьбе. – «Ну, папа, – говорит она, – что вы думаете об „этом?“» – «Я думаю, что это очень хорошо; все, надеюсь, будет к лучшему». Я отвечал на этот лад потому собственно, что в ту пору сидел я у камина и пил обыкновенным порядком свой гоголь-моголь. Обе мои девчонки, надо вам заметить, вылитые портреты своей покойной матери, и вот, как я становлюсь все старее и старее, мне приятно по вечерам сидеть с ними у камина и болтать о разных пустяках: голоса их, изволите видеть, и плутовские глазки живо напоминают мне счастливейшее время моей жизни, и я будто опять становлюсь молодцом, как в бывалые годы. – «Вот уж можно сказать, папа, что одна только любовь послужила основанием для этого брака», – сказала Белла после короткой паузы. – «Да, – говорю я, – так-то оно так, моя милая, только эти браки по любви не всегда бывают счастливы».

– Вздор, вздор! – перебил м‑р Пикквик. – Я протестую против этого мнения.

– Очень хорошо: можешь протестовать, когда придет твоя очередь, только уж, пожалуйста, не перебивай меня, – отвечал Уардль.

– Прошу извинить, – сказал м‑р Пикквик.

– Извиняю. Молчи и слушай. – «Это очень жаль, папа, что вы предубеждены против браков по любви,» – сказала Белла, покраснев немного. – «О, нет, мой друг, я вовсе не предубежден, – отвечал я, потрепав ее по розовой щечке своею грубою, старческою рукою, – мне бы не следовало и говорить этого. Твоя мать вышла за меня по любви, и ты ведь тоже была влюблена в своего жениха». – «Я не об этом думаю, папа, – сказала Белла, – мне хотелось поговорить с вами об Эмилии».

М‑р Пикквик вздрогнул.

– Что же с тобою, дружище? – спросил Уардль, приостанавливаясь в рассказе.

– Ничего, – отвечал м‑р Пикквик. – Продолжай.

– Но ведь, если рассказывать все по порядку, история выйдет очень длинная. Я сокращу. После приличного вступления, сопровождавшегося разными ужимками, Белла сказала наотрез, что Эмилия очень несчастлива, потому, видите ли, что она и любезный ваш приятель, Снодграс, были в постоянных сношениях и вели между собою переписку с прошлых святок. На этом основании, следуя, как водится, влечению своего сердца, она твердо решилась убежать с ним, подражая похвальному примеру своей старинной приятельницы и пансионской подруги; но, принимая в соображение, что я был всегда добрым и снисходительным отцом, они обе, с сестрой, решились наперед, так, для проформы, спросить моего мнения об этом предмете. Теперь, м‑р Пикквик, если вы углубитесь в сущность этого дела и рассмотрите его с надлежащей точки зрения, – вы меня очень обяжете, сэр.

Но м‑р Пикквик потерял, по-видимому, всякую возможность углубляться в какой бы то ни было предмет. Он широко открыл глаза и сидел, как пораженный громом.

– Снодграс! – Еще с прошлых святок! Таковы были первые звуки, сорвавшиеся с языка этого озадаченного джентльмена.

– С прошлых святок, да, – отвечал Уардль, – это ясно как день, и очки наши, вероятно, слишком потускнели, если мы не заметили этого прежде.

– Не понимаю, – сказал м‑р Пикквик, – совершенно не могу понять.

– Что-ж тут удивительного? Все это вещи очень простые, житейские, – возразил пожилой джентльмен. – Если бы, дружище, был ты помоложе, приятель твой, вероятно, давно бы посвятил тебя в тайну. Я тоже ведь ничего не знал про все эти шашни, и потому, месяцев за пять перед этим, я намекнул Эмилии, чтобы она обходилась поблагосклоннее с одним молодым человеком, который думал искать её руки. Нет никакого сомнения, что она представила это дело своему возлюбленному в самых ярких красках, и они, вероятно, пришли к заключению, что им, как несчастным любовникам, остается одно из двух: или обвенчаться потихоньку, или умереть от угара. Теперь спрашивается: что тут делать?

– Ты что сделал? – спросил м‑р Пикквик.

– Я?

– Ну, да. Я хочу спросить: что ты начал делать, как скоро замужняя дочь рассказала тебе эту историю?

– Разумеется, я вспылил.

– Это очень естественно, – сказал Перкер, показывавший очевидные признаки нетерпения впродолжение этого разговора; – как же вы вспылили, почтеннейший?

– Я пришел, можно сказать, в бешенство и напугал свою мать до такой степени, что она упала в обморок.

– A потом что? – спросил Перкер.

– Потом я бесновался целый день, пыхтел, кряхтел и шумел без всякой пощады, – отвечал пожилой джентльмен. – Наконец, все это надоело мне, как нельзя больше, и я начал досадовать на себя, что переполошил весь дом. Что тут было делать? я взял лошадей в Моггльтоне и прискакал сюда под тем предлогом, что Эмилии не мешает повидаться с Арабеллой.

– Мисс Уардль, стало быть, здесь? – сказал м‑р Пикквик.

– Разумеется, здесь: где-ж ей быть? она находится теперь в гостинице Осборна у театра Адельфи, если только этот твой предприимчивый приятель не успел ее похитить нынешним утром.

– Стало быть, вы помирились? – спросил Перкер.

– Ничуть не бывало. Она плакала и горевала все это время, за исключением разве вчерашнего вечера, когда она принялась, с большою торжественностью, за письмо. Я притворился, будто не замечаю этого.