Замогильные записки Пикквикского клуба

– Прошу извинить, сэр, что я в ту пору не обратил на вас внимания, – сказал м‑р Моззель, – мы еще не были отрекомендованы друг другу. Господин мой, кажется, вас очень полюбил, м‑р Уэллер.

– Не мудрено. Он славный малый.

– Вы находите?

– Это всякий видит. Какой он весельчак!

– И мастер говорить, я вам скажу, – добавил м‑р Моззель, – слова у него, что называется, бьют ключом из горла.

– Фонтаном бьют и брызгами летят на воздух, так что не поймаешь в них ни одной мысли, – заметил м‑р Уэллер.

– В этом-то и штука – говорить так, чтобы никто ничего не понимал, – дополнил м‑р Моззель. – Последняя ступень, м‑р Уэллер, не оступитесь. Не угодно ли помыть руки, прежде чем я представлю вас нашим леди? Вот здесь за дверью рукомойник и чистое полотенце к вашим услугам.

– Всполоснуться не мешает, – отвечал м‑р Уэллер, натирая желтым мылом свое лицо. – A у вас много леди?

– На кухне только две, – сказал м‑р Моззель, – горничная и кухарка. Для черной работы мы держим судомойку да мальчишку: они обедают в прачешной.

– Так вы их не допускаете к своему столу?

– Нет, сэр. Сначала, правда, как они пришли, мы попытались пообедать с ними раза два или три, да только не было никакой возможности сидеть вместе с ними. У судомойки престрашные манеры и никакого воспитания, a мальчишка сопит, как надорванная лошадь.

– Скажите, какой неуч!

– Что прикажете делать. У нас в провинции много невоспитанных людей, м‑р Уэллер, и это по временам бывает очень неприятно. Сюда пожалуйте, сэр, сюда.

И м‑р Уэллер вошел в кухню.

– Мэри, – сказал м‑р Моззель, обращаясь к хорошенькой девушке, носившей это имя, – вот вам м‑р Уэллер, джентльмен из Лондона и друг нашего дома. Господин поручил нам угостить м‑ра Уэллера и всячески стараться, чтобы ему было весело в нашей компании.

– Господин ваш знаток своего дела и отлично понимает, где раки зимуют, – сказал м‑р Уэллер, бросая удивленный взгляд на мисс Мери, – на месте хозяина этого дома, я в жизнь не узнал бы скуки подле такой красотки.

– Ах, м‑р Уэллер! – воскликнула Мери, зардевшись ярким румянцем.

– Ах, какие пассажи! – воскликнула кухарка.

– Извините, сударыня, я совсем забыл вас, – сказал м‑р Моззель. – Позвольте вас представить, м‑р Уэллер.

– Здравствуйте, сударыня, – сказал м‑р Уэллер. – Очень рад вас видеть и надеюсь, что мы познакомимся надолго: прошу любить и жаловать вашего покорного слугу.

После этой церемонии представления горничная и кухарка удалились минут на десять за перегородку для взаимного сообщения друг другу впечатлений, произведенных на них визитом приятного гостя. Затем вся компания уселась за стол, уже давно накрытый для обеда.

Любезность м‑ра Уэллера, его свободное обращение и редкий дар слова произвели могущественное влияние на всю компанию, так что в половине обеда кавалеры и дамы стояли уже на самой короткой ноге, знали со всеми подробностями историю негодяя, выдававшего себя за Иова Троттера.

– Не даром я его терпеть не могла, – сказала мисс Мери.

– Вы и не должны были терпеть его, – заметил м‑р Уэллер.

– Отчего?

– Оттого, душечка моя, что красота и добродетель ничего не могут иметь общего с безобразием и мошенническими проделками какого-нибудь голяка бродяги. Согласны ли вы с этим, м‑р Моззель?

– Совершенно согласен, – отвечал этот джентльмен.

– Здесь Мери захохотала и сказала, что смешит ее кухарка. Кухарка тоже засмеялась и сказала, что мисс Мери – презабавная девчонка.

– Я еще не пила, – заметила мисс Мери.

– Не угодно ли со мной из одной рюмки? – сказал м‑р Уэллер. – Обмочите ваши губки, душенька, и я буду иметь право поцеловать вас в щечку.

– Стыдитесь, м‑р Уэллер, – сказала мисс Мери.

– Чего?

– Говорить такие глупости.

– Глупости? Вы ошибаетесь, мой розанчик. Натура не терпит глупостей, a я, как видите, истинный сын натуры. Так ли, госпожа кухарка?

– Не спрашивайте меня, негодный кавалер, – отвечала кухарка, утопавшая, по-видимому, в океане наслаждений.

Здесь горничная и кухарка залились беззаботным и нежным смехом, вследствии чего с прелестной мисс Мери, не успевшей проглотить куска говядины и запить его шотландским пивом, случился весьма неприятный припадок, из которого едва вывел ее м‑р Уэллер, поспевший дать ей три нежных тумака по спине и оказавший другие знаки обязательной внимательности, столь необходимой в таких случаях.

Среди таких забав и наслаждений, вдруг раздался громкий звонок у зеленой калитки, оставшейся теперь в полном распоряжении молодого джентльмена, обедавшего в прачешной за особенным столом. M-р Уэллер продолжал расточать свои комплименты и становился любезнее с минуты на минуту; м‑р Моззель разливал душистое вино в рюмки и стаканы; кухарка прохлаждалась за шотландским пивом и готовилась разрезать свою порцию бифштекса… вдруг, можете представить, дверь кухни отворилась, и в комнату вошел, можете вообразить, не кто другой, как м‑р Иов Троттер.

Вошел, сказали мы; но это слово в настоящем случае не удобно применить к самому факту. Дверь кухни отворилась, и м‑р Троттер появился. Он хотел идти, да и пошел бы без всякого сомнения, но, встретившись с глазами м‑ра Уэллера, невольно отпрянул назад шага на два и остановился, как вкопанный, глазея на неожиданную сцену с чувством невыразимого изумления и страха.

– Вот он, голубчик, – сказал м‑р Уэллер, быстро вставая с места. – A мы только что говорили о вас, сию минуту. Как поживаете, м‑р Троттер? Где погуливали? Просим покорнейше.

И, положив свою могучую руку на серый воротник беззащитного Иова, м‑р Уэллер потащил его на середину кухни. Затем он запер дверь и передал ключ м‑ру Моззелю, который с философским равнодушием положил его в свой боковой карман.

– Теперь у нас пойдет потеха, – сказал м‑р Уэллер, – вообразите, любезный друг, что ваш господин наверху встретился в эту минуту с моим, a вот здесь внизу мы имеем удовольствие смотреть на вашу прекрасную ливрею. Ну, соколик, как ваши дела? Скоро ли будете торговать пирожками в мелочной лавке? Ох, как я рад вас видеть, Иов Троттер! Теперь вы совершенно счастливы, любезный друг. Ведь он счастлив, м‑р Моззель?

– Совершенно. Это видно по его глазам.

– Смотрите, как он весел! – продолжал Самуэль Уэллер.

– Он просто в восторге, – сказал м‑р Моззель.

– Нечего и говорить: с ума сходит от радости. Садитесь, м‑р Троттер просим покорнейше: мы все очень рады вас видеть.

И его насильно усадили на стул подле печи. Несчастный Троттер немилосердно заморгал своими крошечными глазками, сперва на м‑ра Уэллера, потом на Моззеля; но не проговорил ни одного слова.

– Теперь, сударь мой, – начал Самуэль Уэллер, – мне хотелось бы, любопытства ради, спросить вас перед этими леди, точно ли вы считаете себя добродетельным и самым благовоспитанным молодым джентльменом, какой когда-либо употреблял серую ливрею и розовый платочек?

– И точно ли вы хотели жениться на кухарке? – с негодованием спросила раздраженная леди, – бездельник!

– И правда-ли, м‑р Троттер, что у вас было намерение завести на чужия деньги мелочную лавочку? – спросила мисс Мери.

– Теперь не угодно ли вам выслушать меня, молодой человек, – начал м‑р Моззель торжественным тоном, – вот эта почтенная леди (он указал на кухарку) удостоила меня некоторой благосклонности и вступила в компанию со мною. Поэтому, сэр, если вы огласили намерение завести на её счет мелочную лавку и торговать пирогами, но вы этим самым наносите мне одно из тех ужасных и непростительных оскорблений, какие, сэр, не забываются порядочными людьми. Понимаете вы это?

Здесь м‑р Моззель, имевший вообще высокое мнение о своем красноречии, в котором он подражал методе и манерам своего господина, приостановился и ждал ответа.

Но м‑р Троттер не дал никакого ответа. На этом основании м‑р Моззель продолжал с большею торжественностью:

– Очень вероятно, сэр, что вас не потребуют наверх по крайней мере около пятнадцати минут, потому что, сэр, господин ваш в эту самую минуту рубит окрошку наверху, или, выражаясь более понятным языком, сводит окончательные счеты с моими господами; следственно, сэр, у вас будет довольно времени для джентльменских объяснений, которых от вас требуют. Понимаете вы это, сэр?

М‑р Моззель опять остановился в ожидании ответа; но м‑р Троттерь по-прежнему хранил упорное молчание.

– Очень хорошо, сэр, – продолжал м‑р Моззель, – мне очень неприятно иметь такие объяснения в присутствии почтенных леди; но критические обстоятельства, надеюсь, будут служить для меня достаточным извинением в этом деле. Слушайте же теперь обоими ушами. Вот, за этой перегородкой довольно места для нас обоих: благоволите войти и учинить со мною окончательную расправу. М‑р Уэллер будет свидетелем. Следуйте за мною, сэр.

С этими словами м‑р Моззель отступил к дверям шага на два и начал снимать свой сюртук.

Лишь только кухарка услышала заключительные слова страшного вызова и увидела, что м‑р Моззель готов привести их в исполнение, она испустила громкий и пронзительный крик и в ту же минуту, бросившись на Троттера, вставшего с своего места, отвесила ему со всего размаха две полновесные пощечины с такою энергией, какая только может служить отличительным признаком взбешенной леди. Затем засучив рукава, она запустила обе руки в черные волосы несчастного кавалера и мгновенно вырвала оттуда две огромных пряди, которых могло хватить на полдюжины траурных колец солидной величины. Окончив этот маневр со всею горячностью, какую только могла внушить ей пылкая любовь к особе м‑ра Моззеля, исступленная леди попятилась назад и, соблюдая необходимые условия благовоспитанной дамы, бросилась мгновенно на софу и лишилась чувств.

В эту минуту раздался звонок.

– Это вам задаток, Иов Троттер, – сказал Самуэль.

Но прежде, чем Иов Троттер собрался с духом, чтобы произнести приличный ответ, прежде даже чем успел он ощупать раны, нанесенные бесчувственною леди, Самуэль схватил его за одну руку, a м‑р Моззель подцепил за другую. В этом интересном положении, добродетельный лакей, подталкиваемый сзади, отсаживаемый спереди, был приведен наверх в гостинную судьи.

Наверху происходил спектакль, поучительный и редкий. Альфред Джингль, эсквайр или, другими словами, капитан Фиц-Маршал, стоял подле двери со шляпой в руке и улыбкой на устах, не чувствуя, по-видимому, ни малейшего неудобства от непредвиденного столкновения обстоятельств. Перед ним, лицом к лицу, стоял м‑р Пикквик, читавший, очевидно, красноречивую лекцию высокого нравственного свойства, потому что левая рука ученого мужа была закинута за фалду его фрака, между тем как правая величественно простиралась в воздухе, что делал м‑р Пикквик всякий раз, когда оказывалась необходимость возбудить или утолить патетические чувства в сердце внимательного слушателя. Немного поодаль стоял м‑р Топман с выражением страшного негодования на своем благородном челе, и подле него, понурив головы, стояли младшие его друзья. На заднем плане этой сцены находились: м‑р Нупкинс, и прелестная мисс Нупкинс с неизъяснимым выражением ненависти, досады и благородного презрения на своем розовом личике.

– И вот что мешает мне, – возгласил м‑р Нупкинс, величественно выступая вперед, когда был, наконец, введен сердобольный Иов, – что мешает мне задержать этих людей, как мошенников и негодяев? Снисходительность, глупое мягкосердечие. Ну что мешает мне?

– Гордость, приятель, гордость, и ничего больше, – отвечал м‑р Джингль, сохранивший совершеннейшее спокойствие духа. – Не годится… огласка… подцепили капитана – э? Ха, ха, ха! Славная находка… жених для дочки… протрубят по всему городу… будет глупо… очень!

– Изверг! – воскликнула м‑с Нупкинс, – мы презираем ваши низкие намеки.

– Я всегда ненавидела его, – прибавила Генриетта.

– Ну, конечно, – сказал Джингль, – высокий молодой человек… старый любовник… Сидни Поркенгем… богат… хорош собой… a все не так богат и знатен, как капитан Фиц-Маршал – э? Ха, ха, ха!

– Мерзавец!!! – воскликнули в один голос мать, отец и дочь.

– Подцепите его опять, – продолжал с невозмутимым спокойствием м‑р Джингль, – смилуется… простит… поменьше подымайте нос… не годится.

Здесь м‑р Джингль залился опять веселым и громким смехом, к очевидному удовольствию своего верного слуги, который, в свою очередь, оскалил зубы, облизнулся и нагло посмотрел на всю почтенную компанию.

– М‑р Нупкинс, прекратите эту сцену, сказала раздраженная супруга почтенного судьи. – Слуги не должны слышать подобных разговоров. Пусть выведут этих негодяев.

– Сейчас, душенька, – сказал м‑р Нупкинс. – Моззель!

– Что прикажете?

– Отворите дверь.

– Слушаю.

– Оставьте мой дом, и чтобы духу вашего здесь не было, – сказал м‑р Нупкинс, делая выразительные жесты.

Джингль улыбнулся и немедленно повернулся к дверям.

– Остановитесь, – закричал м‑р Пикквик.

Джингль остановился.

– Мне бы ничего не стоило отмстить, – сказал Пикквик, – и наказать вас примерным образом за все эти подлые поступки…

Здесь Иов Троттер отвесил низкий поклон приложив руку к своему сердцу.

– Я говорю, – продолжал м‑р Пикквик, пылая благородным гневом, – мне бы очень легко было наказать вас примерным образом; но я ограничиваюсь на этот раз только тем, что сорвал с вашего лица подлую маску, которую вы осмеливаетесь носить на глазах честных людей. Пусть это послужит для вас уроком, сэр, и поводом к исправлению на будущее время. Я, с своей стороны, доволен и тем, что исполнил долг свой в отношении к обществу честных людей.

Когда м‑р Пикквик дошел до этого заключения, Иов Троттер, с комическою важностью, приставил правую руку к своему левому уху, показывая таким образом, что он не желает проронить ни одного звука.

– Мне остается только прибавить, сэр, – продолжал м‑р Пикквик, вспыхнувший теперь отчаянным гневом, – что я считаю вас негодяем… мошенником… и таким мерзавцем, с каким разве может сравниться только этот негодный ханжа в серой ливрее. Вы стоите один другого.

– Ха, ха, ха! – залился Джингль, – добрый старикашка… толст и мягок… не горячитесь только… нездорово… душа уйдет в пятки… Прощайте, Пикквик… увидимся. Ну, Иов… отваливай.

С этими словами, м‑р Джингль нахлобучил свою эксцентричную шляпу и молодцовато вышел из дверей. Гов Троттер приостановился и, скорчив плутовскую улыбку на своем лице, отвесил м‑ру Пикквику комический поклон. Затем, бросив неописанно наглый взгляд на м‑ра Уэллера и махнув рукой, добродетельный лакей вьноркнул из комнаты.

– Самуэль, – сказал м‑р Пикквик, когда верный его слуга тоже хотел идти вслед за удалявшимся ханжей.

– Чего изволите?

– Останьтесь здесь.

М‑р Уэллер был, казалось, в нерешительном положении.

– Останьтесь здесь, говорю я вам, – повторил м‑р Пикквик.

– Что-же, сэр? Неужто вы не позволите мне потаскать немного этого плаксу?

– Ни под каким видом.

– Один подзатыльник, по крайней мере?

– Ни, ни.

Первый раз м‑р Уэллер, в продолжение своей верной службы, при особе ученого мужа, обнаружил недовольный и даже оскорбленный вид; но его физиономия скоро прояснилась, когда он узнал, что м‑р Моззель, провожая ненавистных гостей, спихнул их обоих с верхних ступеней лестницы, так что они кубарем покатились на грязный двор, потерпев значительное повреждение своих членов.

– И так, сэр, обязанность моя кончена, – сказал м‑р Пикквик, обращаясь к почтенному мэру, – я свято исполнил свой долг в отношении к ближним, и теперь совесть моя спокойна. Позвольте проститься с вами, почтенный представитель закона. Благодарю вас душевно от себя и от имени своих друзей за оказанное гостеприимство. Завтра мы возвращаемся в Лондон. Будьте уверены, что тайна ваша умрет в наших сердцах.

Затем ученый муж учтиво раскланялся с дамами, дружески пожал руку м‑ру Нупкинсу и вы шел из комнаты вместе с своими друзьями.

– Наденьте шляпу, Самуэль.

– Да она, сэр, осталась внизу.

И он побежал за шляпой.

Должно теперь заметить, что в кухне не было никого, кроме хорошенькой горничной, и так как шляпа была заложена неизвестно куда, то м‑р Уэллер и мисс Мери принялись искать ее вместе и долго искали они без всякого успеха. Озабоченная мисс Мери под конец даже принуждена была стать на колени, и в этой интересной позе она усердно начала перерывать все вещи, лежавшие в маленьком углу подле двери. Это был ужасно неуклюжий угол. Добраться до него можно было не иначе, как затворив наперед дверь.

– Вот она, – сказала, наконец, Мери, – вот ваша шляпа. Она ли?

– Дайте я посмотрю.

И, чтобы посмотреть на свою шляпу, он тоже принужден был стать на колени: иначе нельзя было подойти к мисс Мери.

– Да, это моя шляпа, – сказал Самуэль. – Прощайте, душечка.

– Прощайте, – сказала горничная.

– Прощайте, – сказал Самуэль и, говоря это, он имел неосторожность уронить свою шляпу, отысканную с таким трудом.

– Какой вы неловкий! – сказала Мери, – вы, пожалуй, опять потеряете, если не будете осторожны.

И, единственно для избежания такой потери, мисс Мери собственными руками надела шляпу на голову м‑ра Уэллера.

Оттого ли, что хорошенькое личико горничной сделалось в эту минуту еще милее, или, быть может, это было естественным следствием случайного столкновения молодых людей, только м‑р Уэллер поцеловал мисс Мери.

– Вы это нарочно сделали, м‑р Уэллер? – сказала хорошенькая горничная, краснея как маков цвет.

– Нет, душечка; a вот теперь будет и нарочно.

И он поцеловал ее в другой раз.

– Самуэль, Самуэль! – кричал м‑р Пикквик, продолжавший все это время стоять на ступени лестницы.

– Иду, сэр, – отвечал Самуэль, выбегая из кухни.

– Как вы долго пропадали, любезный, – сказал м‑р Пикквик.

– Извините, сэр. Насилу доискался.

Так ознаменовалась первая любовь молодого человека.

Глава XXVI

Краткий отчет о процессе вдовы Бардль против старого холостяка.

Исполнив свой филантропический долг в отношении к ближним и достигнув таким образом главнейшей цели своего путешествия в Ипсвич, м‑р Пикквик решился немедленно воротиться в Лондон, с тем, чтобы вникнуть в сущность ябеднических крючков, которыми подцепили его бессовестные Додсон и Фогг. Действуя сообразно с этим решением, ученый муж, поутру на другой день после описанных нами событий, взлез на империал первого дилижанса, отправлявшегося из Ипсвича, и вечером в тот же день в вожделенном здравии прибыл в столицу, сопровождаемый своими друзьями и верным слугой.

Здесь президент и его ученики должны были расстаться на короткое время. Господа Винкель, Топман и Снодграс отправились каждый на свою квартиру, чтобы немедленно заняться приготовлениями к предстоящей поездке на Динглидель; a м‑р Пикквик и Самуэль Уэллер, считая неудобным свое прежнее жилище, поместились с превеликим комфортом в Ломбардской улице, в гостинице и вместе таверне «Коршуна и Джорджа».

Окончив свой обед я допив последнюю кружку пива, м‑р Пикквик растегнул жилет, скинул галстух и сел перед камином, положив свои ноги на экран и забросив голову на спинку кресла. В эту минуту в комнату вошел м‑р Самуэль Уэллер с дорожной сумкой под мышкой.

– Самуэль, – сказал м‑р Пикквик.

– Сэр, – сказал м‑р Уэллер.

– О чем я теперь рассуждаю?

– Не знаю, сэр.

– Вот о чем. Так как все мои вещи остались на прежней квартире у м‑с Бардль, в Гозуэльской улице, то я считаю необходимым взять их оттуда, прежде чем мы вновь отправимся из города.

– Очень хорошо.

– Вещи должны быть отправлены в квартиру м‑ра Топмана, – продолжал м‑р Пикквик, – но вам необходимо наперед пересмотреть их, пересчитать и привести в порядок. Я желаю, Самуэль, чтобы вы отправились в Гозуэльскую улицу.

– Сейчас, сэр?

– Сейчас.

Самуэль повернулся к дверям.

– Погодите, Самм, – сказал м‑р Пикквик, вынимая кошелек из кармана. – Надобно свести денежные счеты. За квартиру я ничего не должен, но вы все-таки заплатите за всю треть, до Рождества, то есть. Срок моего контракта кончается через месяц: вы можете отдать эту бумагу м‑с Бардль, возьмите с неё квитанцию и скажите, что мою квартиру она может отдать внаймы когда ей угодно.

– Слушаю, сэр. Еще чего не прикажете ли?

– Ничего больше.

М‑р Уэллер медленно пошель к дверям, как будто выжидая дальнейших приказаний, отворили одну половину двери и медленно переступил за порог, как вдруг м‑р Пикквик остановил его опять:

– Самуэль.

– Чего изволите? – сказал м‑р Уэллер, быстро поворачиваясь назад и затворяя за собою дверь.

– Я не сделаю никаких возражений, если вы захотите разведать из-под руки характер чувствований м‑с Бардль и её отношения ко мне. Узнайте, если хотите, до какой степени пущено в ход это нелепое и кляузное дело. Повторяю, вы можете входить во всякие соображения и расспросы, если пожелаете, – заключил м‑р Пикквик.

Самуэль многозначительно кивнул головою и вышел из дверей. М‑р Пикквик снова положил ноги на экран, покрыл глаза шелковым платком и погрузился в сладкую дремоту. М‑р Уэллер, не теряя ни минуты, отправился исполнять поручения своего господина.

Было уже около девяти часов, когда он достиг Гозуэльской улицы. Две свечи ярко горели в передней маленькой гостиной, и две женских шляпки волновались из за оконных штор. У м‑с Бардль были гости.

М‑р Уэллер постучался в дверь и. принялся насвистывать национальную песню в ожидании ответа. Минут через пять в коридоре на мягком ковре послышались шаги, и вслед затем, собственной особой, явился маленький сынок вдовицы Бардль.

– Здравствуй пузырь, – сказал Самуэль, – что твоя мать?

– Здорова, – отвечал юный Бардль. – Здоров и я.

– Тебе же лучше, – проговорил м‑р Уэллер. – Скажи своей маменьке, что мне надобно потолковать с ней кой о чем.

Юный Бардль поставил свечу на нижней ступени лестницы и отправился в гостиную с докладом.

Две шляпки, волновавшиеся из-за оконных штор, принадлежали двум искренним приятельницам м‑с Бардль: они пришли к своей кумушке накушаться чайку и полакомиться горячими котлетками из поросячьих ног, которые, вместе с горячими пирожками, приправленными капустой и сыром, составляли обыкновенный ужин м‑с Бардль. Поросячьи ножки весело жарились и кипели в голландской печке на чугунной плите; еще веселее м‑с Бардль и кумушки её разговаривали за круглым столом, вникая в характер и нравственные качества всех своих знакомых и друзей, как вдруг юный Бардль, вбегая с разгоревшимися щеками, возвестил о прибытии м‑ра Уэллера.

– Слуга м‑ра Пикквика! – воскликнула м‑с Бардль, побледнев, как полотно.

– Боже мой! – воскликнула м‑с Клоппинс.

– Какой скандал! – воскликнула м‑с Сандерс. – Я бы ни за что не поверила, если бы сама не была здесь.

М‑с Клоппинс представляла из своей особы крошечную леди с живыми, хлопотливыми манерами и служила совершеннейшим контрастом м‑с Сандерс, женщины гигантского роста, плечистой, толстой и жирной.

М‑с Бардль, очевидно, пришла в величайший испуг, и все вообще погрузились в крайнее недоумение относительно весьма важного и чрезвычайно щекотливого пункта: должно-ли им, при существующих обстоятельствах, принимать Пикквика или его слугу без предварительного совещания с господами Додсоном и Фоггом. В этом критическом положении сказалось прежде всего необходимым съездить по башке малютку Бардля, зачем он осмелился найти в дверях м‑ра Уэллера. На этом основании юный Бардль получил тумака в левый висок и залился мелодическиит плачем.

– Замолчишь-ли ты, чертенок? – сказала м‑с Бардль, съездив своего сынка еще в правый висок.

– Как тебе не стыдно огорчать свою бедную мать, – сказала м‑с Сандерс.

– И без тебя у ней слишком много неприятностей, Томми; угомонись, мой милый, – добавила м‑с Клоппинс, испустив глубокий вздох.

– Бедная, бедная мать! – воскликнула м‑с Сандерс.

При этих нравственных наставлениях юный Бардль завизжал, как поросенок.

– Что-ж мне делать? – сказала м‑с Бардль, обращаясь к м‑с Клоппинс.

– Примите его, делать нечего, – отвечала м‑с Клоппинс, – только без свидетелей не говорите с ним ни под каким видом.

– По-моему, двух свидетелей будет достаточно, – сказала м‑с Сандерс, сгаравшая, как и другая кумушка, непреодолимым любопытством.

– Стало быть, можно впустить его, – сказала м‑с Бардль.

– Разумеется, – отвечала с видимым удовольствием м‑с Клоппинс… Войдите, молодой человек, только потрудитесь наперед запереть дверь с улицы.

При одном взгляде м‑р Уэллер смекнул весь ход дела, храбро выступил перед лицо любезных дам и обратился к м‑с Бардль с такою речью:

– Очень жалею, сударыня, что личное мое присутствие расстраивает ваш комфорт, как говорил однажды ночной кавалер, обкрадывая старую леди; но дело в том, что я и мой господин только-что приехали в столицу и надеемся скоро выехать опять. Поэтому, сударыня, просим полюбить нас и пожаловать ласковым словцом.