Полное собрание сочинений. Том 42. Ноябрь 1920 – март 1921

Значит, экономически этот вопрос совершенно второстепенный, и вся сущность его заключается в интересе политическом. А что мы выиграли, это доказывают все публикации в печати, которые мы получили. Вандерлип сам настаивал на том, что пока проект о концессиях должен быть оставлен в тайне. Он должен быть оставлен в тайне до тех пор, пока не победит республиканская партия. И мы согласились не опубликовывать как его письма, так и всего предварительного проекта. Но оказалось, что такого рода тайну скрыть долгое время нельзя. И как только Вандерлип приехал в Америку, так тотчас же начались разного рода разоблачения. До выборов в Америке кандидатом в президенты, который теперь уже победил, был Гардинг. Этот Гардинг поместил в газетах опровержение о том, что будто он ведет через Вандерлипа сношения с Советской властью. Его опровержение было очень категорическое, почти следующего характера: Вандерлипа не знаю и никаких сношений с Советской властью не признаю. Но совершенно понятно, чем было вызвано такое опровержение. Накануне выборов в буржуазной Америке прослыть сторонником соглашения с Советской властью для Гардинга значило потерять, может быть, несколько сот тысяч голосов, и поэтому он поспешил опубликовать, что он никакого Вандерлипа не знает. Но, как только выборы окончились, мы начали получать из Америки сведения совершенно другого характера. Вандерлип в ряде газетных статей всячески рекомендует соглашение с Советской властью, и в одной газете написал даже, что он сравнивает Ленина с Вашингтоном. Получилось, таким образом, что мы имеем в буржуазных странах пропагандистов за соглашение с нами, и пропагандистов этих мы получили не в лице советского посла и не в среде каких-нибудь журналистов, а в среде представителей эксплуататоров худшего типа, каким является Вандерлип.

Когда мне на собрании ответственных работников пришлось рассказывать то, что я рассказываю сейчас[6], то один товарищ, вернувшийся из Америки, где он работал на заводах Вандерлипа, выражал нам свой ужас и говорил, что такой эксплуатации, какую он видел на заводах Вандерлипа, он нигде в другом месте не видел. И вот в лице такой акулы капитализма мы получили пропагандиста торговых сношений с Советской Россией, и если бы мы даже кроме предполагаемого договора о концессиях ничего не получили, то и тогда можно сказать, что мы выиграли. У нас есть целый ряд сообщений, конечно, тайных, что капиталистические страны не бросили намерения весной вновь начать войну с Советской Россией. У нас есть целый ряд сведений, что подготовительные шаги некоторыми капиталистическими державами делаются, а белогвардейщина, можно сказать, ведет подготовительную работу во всех державах. Поэтому наш главный интерес – добиться восстановления торговых отношений, а для этого надо иметь хоть некоторую часть капиталистов на своей стороне.

В Англии борьба идет давно. Мы выиграли уже тем, что получили от представителей злейшей капиталистической эксплуатации людей, которые стоят за политику восстановления торговых отношений с Россией. Договор с Англией, торговое соглашение с Англией еще не подписано. Красин ведет сейчас в Лондоне усиленные переговоры об этом. Английское правительство свой проект нам внесло, мы дали свой контрпроект, но все же мы видим, что английское правительство затягивает соглашение, что там усиленно работает военная реакционная партия, которая до сих пор побеждала и которая мешает заключению торговых соглашений. Наш прямой интерес и наш прямой долг поддержать все то, что способно усилить партии и группы, стремящиеся к заключению с нами этого договора. В лице Вандерлипа мы получили такого сторонника, и это не только случайность, это нельзя объяснить только тем, что Вандерлип особенно предприимчив, или что Вандерлип очень хорошо знаком с Сибирью. Тут есть более глубокие причины, связанные с развитием интересов английского империализма, который владеет невероятным количеством колоний. Рознь между американским и английским империализмом тут глубока, и опереться на это – наш безусловный долг.

Я упомянул, что Вандерлип является особым знатоком Сибири. Когда наши разговоры стали подходить к концу, то товарищ Чичерин указал на то, что Вандерлипа следует принять потому, что это окажет прекрасное действие на дальнейшее его выступление и Западной Европе. И хотя, конечно, перспектива побеседовать с такой капиталистической акулой не принадлежит к числу приятных, но после того, как пришлось по должности беседовать весьма вежливо даже с покойным Мирбахом, меня, конечно, не мог испугать и разговор с Вандерлипом. Интересно, что, когда с Вандерлипом мы обменивались всякими любезностями и он стал шутя говорить о том, что американцы – народ чрезвычайно практический и никому не поверят, пока сами своими глазами не увидят, я ему также полушутя ответил: «Вот вы теперь посмотрите, как хорошо в Советской России, и в Америке у себя это введите». Он мне на это отвечал, но уже не по-английски, а по-русски: «Может быть». «Как, вы знаете даже по-русски?». Он говорит: «Я пять тысяч верст проехал по Сибири много лет тому назад, и Сибирь меня заинтересовала чрезвычайно». Такой шуточный обмен любезностями с Вандерлипом закончился тем, что Вандерлип, уходя, сказал: «Да, надо признаться, что у мистера Ленина рогов нет, и я должен буду это сказать всем своим знакомым в Америке». Было бы, конечно, не шуточным пустяком, если бы мы не получали дальнейших сообщений в европейской прессе, что Советская власть чудовище, что с ней нельзя вести сношений. Мы получили возможность бросить в это болото камень, в лице Вандерлипа – сторонника восстановления торговых сношений с нами.

Было ли хотя бы одно сообщение из Японии, которое не говорило бы о чрезвычайных волнениях в торговых кругах Японии. Японское общественное мнение говорит, что оно никогда своими интересами не поступится, что оно против концессий с Советской властью. Одним словом, мы получили гигантское обострение вражды между Японией и Америкой и тем получили несомненное ослабление натиска Японии и Америки против нас.

На том собрании ответственных работников в Москве, где мне пришлось сообщать об этом факте, был задан во время дискуссии такого рода вопрос: «Выходит, – как писал один товарищ, – что мы втравливаем в войну Японию и Америку, но воевать будут рабочие и крестьяне. И хотя это империалистические державы, но нам, социалистам, разве пристало втравливать в войну две державы и приводить к пролитию крови рабочих?». Я на это ответил, что, если бы мы действительно втравливали в войну рабочих и крестьян, это было бы преступлением. Но вся наша политика и пропаганда направлена отнюдь не к тому, чтобы втравливать народы в войну, а чтобы положить конец войне. И опыт достаточно показал, что единственно социалистическая революция является выходом из вечных войн. Таким образом, наша политика не состоит в натравливании в войну. Мы ничего не сделали такого, что оправдало бы войну, прямо или косвенно, между Японией и Америкой. Вся наша пропаганда и все газетные статьи полны выяснения той истины, что война между Америкой и Японией будет такой же империалистической войной, как была война английской группы с германской в 1914 году, что не о защите отечества надо будет думать социалистам, а о свержении власти капиталистов, о революции рабочих. Но если мы, делающие все доступное нашим силам для ускорения этой революции, находимся в положении слабой социалистической республики, на которую нападают империалисты-разбойники, правильна ли наша политика использования розни между ними, чтобы затруднить для них соединение против нас? Конечно, такая политика правильна. Мы вели ее в течение четырех лет. И главным фактом проявления этой политики был Брестский договор. Пока германский империализм сопротивлялся, мы, используя противоречия империалистов между собой, могли продержаться даже тогда, когда Красная Армия не была создана.

Вот положение, при котором сложилась наша концессионная политика по отношению к Камчатке. Этого рода концессия является довольно исключительной. Я дальше буду говорить о том, как складываются остальные объекты концессии. Сейчас я ограничусь политической стороной вопроса. Я хочу указать, что в отношениях между Японией и Америкой кроется объяснение того, почему предложение о концессиях или заманивание концессиями для нас выгодно. Концессия предполагает то или иное восстановление мирных соглашений, восстановление торговых отношений, предполагает возможность для нас открытия прямой широкой закупки необходимых для нас машин. И мы должны все усилия направить на то, чтобы это осуществить. Это еще не осуществлено.

Товарищ, который задает вопрос о восстановлении торговых отношений с Англией, спрашивает, почему задерживается подписание соглашения с Англией? Я отвечаю: задерживается потому, что английское правительство колеблется. Большинство торговой и промышленной буржуазии Англии стоит за восстановление сношений и ясно видит, что делать шаги, поддерживающие войну, это значит рисковать чрезвычайно и ускорить революцию. Вы помните, как во время нашего похода на Варшаву английское правительство пригрозило ультиматумом и сказало, что даст приказ флоту двинуться против Петрограда. Вы помните, как вся Англия покрылась «Комитетами действия»{61}, и меньшевистские вожди английского рабочего класса заявили, что они против войны, что они этой войны не допустят. С другой стороны, реакционная часть английской буржуазии и придворная военная клика стоят за продолжение войны. Нет сомнения, что их влиянию надо приписать, что подписание торгового соглашения задерживается. Отдельные перипетии этих торговых отношений с Англией, этого договора о торговых отношениях с Англией я рассказывать не стану, потому что это завело бы меня очень далеко. В Центральном Комитете партии приходилось этот щекотливый вопрос обсуждать в последнее время очень усердно. Мы возвращались к нему необыкновенно часто, причем наша политика здесь ясно определилась в сторону максимальной уступчивости. Наша цель сейчас – получить торговое соглашение с Англией, чтобы начать товарообмен более правильно, чтобы для нашего широкого плана восстановления народного хозяйства получить возможность закупить необходимые машины возможно скорее. Чем скорее мы это сделаем, тем больше у нас будет основ для экономической независимости от капиталистических стран. Именно теперь, когда они ожглись на военном нашествии против России, они не могут немедленно думать о возобновлении войны; нам надо ловить момент и все силы направить на то, чтобы ценой хотя бы максимальных уступок добиться торговых сношений, ибо в прочные торговые сношения с империалистическими державами мы ни на секунду не верим: это будет временный перерыв. Опыт истории революций, крупных конфликтов учит тому, что войны, ряд войн неизбежен. Такой же вопрос, как существование Советской республики рядом с капиталистическими странами, – Советская республика, окруженная капиталистическими странами, – это такая недопустимая вещь для капитализма, что они ухватятся за всякую возможность возобновления войны. Сейчас народы устали от империалистической войны, они грозят возмущением при продолжении войны, но не исключена возможность, что по истечении небольшого числа лет капиталисты смогут возобновить ее. Вот почему мы должны направить все силы к тому, чтобы использовать возможность, поскольку она представляется, и заключить торговые сношения. Я могу здесь сказать следующее (прошу этого не записывать). Я думаю, что тут мы своей твердой позицией, что Коммунистический Интернационал не есть учреждение правительственное, в конце концов возьмем верх. Тем более, что разумом буржуазия Англии должна видеть нелепость попытки восстать против III Интернационала. III Интернационал образован в марте 1919 года. В июле 1920 года состоялся II конгресс, а после этого во всех странах открыто были провозглашены московские условия{62}. Идет открытая борьба за присоединение к Коммунистическому Интернационалу. Везде есть организационные основы коммунистической партии. При таких условиях попытка поставить нам серьезный ультимативный вопрос – потрудитесь расквитаться с Коммунистическим Интернационалом – вещь недопустимая. Но то, что они напирают на это, показывает, где у них сапог жмет ногу и что им не нравится в нашей политике. И без этого мы знали, что в нашей политике им не нравится. Другой вопрос, о котором можно говорить на партийном собрании и который тревожит Англию, это Восток. Англия хочет нас обязать, чтобы мы ничего не предпринимали против интересов Англии на Востоке. Мы охотно готовы дать такое обязательство. Например, съезд народов Востока{63}, коммунистический съезд, состоялся в Баку, в Азербайджанской независимой республике, а не в РСФСР. Изобличить нас в том, что мы предпринимаем что-нибудь против интересов Англии, английскому правительству не удастся. Не зная хорошо нашей конституции, они смешивают иногда Азербайджанскую республику с Российской Советской республикой. На этот счет наши законы точны и определенны, опровергнуть лжетолкования английских министров можно легко. Однако разногласия на эту тему продолжаются, и около этих двух больных пунктов ходят Красин с министрами.

В июле, когда грозило полное поражение Польше, когда грозил разгром Польше Красной Армией, Англия предложила полный текст соглашения, в котором было сказано: принципиально вы должны заявить, что не будете вести официальной пропаганды и не предпринимать ничего против интересов Англии на Востоке. Это будет разработано дальнейшей политической конференцией, а сейчас мы заключаем торговое соглашение такое-то. Угодно вам подписать? Мы ответили: угодно. Мы говорим и сейчас, что это соглашение подписываем. Политической конференцией будут точнее определены интересы Англии на Востоке. Мы тоже имеем некоторые интересы на Востоке и, когда будет в этом надобность, мы их подробно изложим. Англия не может сказать прямо, что она отступает от своего июльского предложения. Поэтому она тянет и скрывает от своего собственного народа правду относительно переговоров. Переговоры находятся в положении неопределенном, ручаться за то, что соглашение будет подписано, мы не можем. Сильнейшее влияние в Англии, придворное и военное, работает против этого соглашения. Но мы сейчас идем на максимальные уступки и думаем, что для нас интересно получить торговое соглашение и возможно быстро закупить кое-что из основного для восстановления транспорта, т. е. паровозы, для восстановления промышленности, для электрификации. Это – для нас важнее всего. Если мы это получим, то за несколько лет мы так укрепимся, что даже на худой конец, если через несколько лет будет военная интервенция, она сорвется, потому что мы будем сильнее, чем теперь. Наша политика в Центральном Комитете идет по линии максимальных уступок Англии. И если эти господа думают поймать нас на каких-либо обещаниях, то мы заявляем, что никакой официальной пропаганды наше правительство вести не будет, никаких интересов Англии на Востоке мы трогать не намерены. Если они надеются сшить себе на этом шубу, пусть попробуют, мы от этого не пострадаем.

Я подошел к вопросу об отношении Англии к Франции. Тут отношения запутанные. С одной стороны, Англия с Францией находятся в Лиге наций{64} и обязаны действовать вместе, с другой стороны, при всяком обострении, они вместе не действуют. Когда тов. Каменев был в Лондоне и вел переговоры вместе с Красиным, это обнаружилось с ясностью. Франция была за то, чтобы поддержать Польшу и Врангеля, а английское правительство заявило: «Мы с Францией не пойдем». Концессии для Англии более приемлемы, чем для Франции, которая еще мечтает о получении долгов, а в Англии об этом перестали думать сколько-нибудь деловые капиталисты. И с этой стороны нам выгодно использовать рознь между Англией и Францией, а потому надо настаивать на политическом предложении концессий Англии. Сейчас мы имеем проект договора по отношению к лесным концессиям на дальнем севере. Мы находимся в таких условиях, когда благодаря тому, что политического единства между Англией и Францией нет, наша обязанность не отказываться даже и от известного риска, лишь бы достигнуть того, чтобы затруднить Англии и Франции военный союз против нас. Новая война, которую Англия и Франция будут поддерживать против нас, принесет нам (даже при условии, что мы кончим ее вполне победоносно, так же, как кончили теперь с Врангелем) колоссальные тяготы, затруднит наше экономическо-хозяйственное развитие, ухудшит положение рабочих и крестьян. Поэтому мы должны идти на все, что принесет нам менее убытков. А что убытки от концессий – ничто, по сравнению с тем, чем оказалась бы задержка нашего хозяйственного строительства и гибель тысяч рабочих и крестьян, если не удастся противостоять союзу империалистов, – это ясно. И одним из таких средств противостоять их союзу есть переговоры с Англией о концессиях. Вот политическая сторона вопроса.

И, наконец, последняя сторона – это отношение Англии и всей Антанты к Германии. Германия – самая передовая страна, за исключением Америки. По отношению к развитию электричества она по высоте техники стоит даже выше. И вот, эта страна, связанная Версальским договором, находится в условиях невозможных для существования. И при таком положении Германия, естественно, толкается на союз с Россией. Когда русские войска подходили к Варшаве, вся Германия кипела. Союз с Россией этой страны, которая задушена, которая имеет возможность пустить в ход гигантские производительные силы, – это положение привело к тому, что в Германии получилось политическое смешение: германские черносотенцы шли в сочувствии к русским большевикам со спартаковцами{65}. И это вполне понятно, так как это вытекает из экономических причин, это составляет основу всего экономического положения и нашей внешней политики.

Наша внешняя политика, пока мы одиноки и капиталистический мир силен, с одной стороны, состоит в том, что мы должны использовать разногласия (победить все империалистические державы, это, конечно, было бы самое приятное, но мы довольно долго не в состоянии этого сделать). Существование наше зависит от того, что существует коренное расхождение империалистических держав, с одной стороны, а с другой стороны, что победа Антанты и Версальский мир отбросили в положение невозможности жить гигантское большинство немецкой нации. Версальский мир создал такое положение, что Германия мечтать о передышке, мечтать о том, чтобы ее не грабили, чтобы у нее не отнимали средств к жизни, чтобы не осуждали ее население на голодовку и вымирание, – мечтать об этом Германия не может, и естественно, что единственное для нее средство спасти себя – только в союзе с Советской Россией, куда она и направляет свой взгляд. Они бешено идут против Советской России, они ненавидят большевиков, они расстреливают своих коммунистов, как самые настоящие белогвардейцы. Немецкое буржуазное правительство бешено ненавидит большевиков, но интересы международного положения толкают его к миру с Советской Россией против его собственного желания. Это, товарищи, второй кит нашей международной, внешней, политики: доказать сознающим буржуазный гнет народам, что им нет спасения вне Советской республики. И поскольку Советская республика устояла в течение трех лет против напора империалистов, то это говорит о том, что есть на свете одна страна, только одна страна, которая этот гнет империализма успешно отражает. Пусть это – страна «разбойников», «грабителей», «бандитов», большевиков и т. д., пусть так, а все-таки без этой страны экономического положения улучшить нельзя.

При таком положении вопрос о концессиях приобретает еще одну сторону. Вот эта брошюра, которая у меня находится в руках, это декрет от 23 ноября о концессиях. Она будет роздана всем членам съезда. Мы брошюру о концессиях намерены издать за границей на нескольких языках{66}. Наша цель немедленно сделать все, чтобы заинтересовать в концессиях население наибольшего числа стран и именно тех стран, которые наиболее угнетены. Расхождение интересов Японии и Америки очень большое. Они не могут поделить между собой Китая, ряда островов и т. д. Расхождение интересов между Германией и Антантой другого рода. Существование Германии невозможно в силу тех условий, которые ей создала Антанта. Народ там умирает, так как Антанта берет двигатели и скот. Такое положение толкает Германию на сближение с Советской Россией. Я не знаю подробностей договора между Германией и Антантой, во всяком случае известно, что в этом договоре прямые торговые сношения между Германией и Советской Россией запрещены. И если мы заключили сделку о германских паровозах, то мы заключили ее так, что нашим контрагентом является не Германия, а Швеция. Едва ли раньше апреля 1921 года Германия сможет восстановить открытые торговые сношения с нами. Но шаги наши к торговым сношениям с Германией идут быстрее, чем с Антантой. Условия существования заставляют народ Германии в целом, не исключая германских черносотенцев и капиталистов, искать сношения с Советской Россией. Германия уже связана с нами некоторыми торговыми отношениями. Германия с нами еще больше может быть связана, поскольку мы предлагаем ей продовольственную концессию. Таким образом, ясно, что нам необходимо выдвигать концессии, как способ экономический, даже независимо от того, насколько проект удастся осуществить. Интерес к концессиям настолько ясен, что, если бы даже ни одной концессии нам предоставить не удалось, если бы даже ни один наш договор не был осуществлен (а это еще вполне возможно), если бы даже так оказалось, то все-таки мы выиграли бы, все-таки мы должны вести эту политику, потому что мы затрудняем этим поход империалистических стран против нас.

Независимо от этого, мы ко всем угнетенным народам в целом должны обращаться с указанием, – и это вытекает из Версальского договора, – что кучка стран душит другие народы, и эти народы обращаются к нашей помощи открыто или прикрыто, сознательно или бессознательно, но они привыкают сознавать экономическую необходимость союза с Советской Россией против международного империализма. Поэтому продовольственные концессии выходят из рамок старых буржуазных концессий, они уже не похожи на старые капиталистические концессии. Они остаются капиталистическими, поскольку мы говорим немецким капиталистам: привози столько-то тракторов, а мы тебе дадим целинную превосходную землю и хлеб. Мы привлекаем капитал громадной прибылью. В этом отношении концессия остается чисто капиталистическим предприятием, но она приобретает неизмеримо большее значение, поскольку Германии, как нации, Австрии и другим странам существовать нельзя, поскольку им продовольственная помощь необходима и поскольку весь народ, независимо от того, что капиталист наживает сто или двести процентов, поскольку весь народ видит, несмотря на предрассудки против большевизма, что большевики создают совершенно иные международные отношения, дающие возможность всем угнетенным народностям избавиться от империалистического гнета. Поэтому наш успех в течение прошлых трех лет будет еще большим успехом в течение ближайшего года в нашей внешней политике. Наша политика группирует вокруг Советской республики капиталистические страны, которые душит империализм. Вот почему это предложение концессий имеет значение не только капиталистическое, вот почему – это рука, протянутая не только германским капиталистам: «Привезите нам сотни тракторов и берите хоть триста процентов на рубль», – а это рука, протянутая угнетенным народам, это союз угнетенных масс, который есть один из факторов грядущей пролетарской революции. Сомнения и опасения, которые еще существуют в передовых странах, которые говорят, что Россия могла рискнуть на социалистическую революцию потому, что она велика и имеет свои средства для жизни, а мы, промышленные страны Европы, не сможем этого предпринять, потому что у нас нет союзников, – неосновательны, и мы говорим: «У вас союзник уже есть – Советская Россия». И поскольку мы осуществим концессию, это будет тот союз, который упрочит союз против всемирного империализма. Это положение нельзя упускать из виду, оно оправдывает нашу политику концессий и указывает на необходимость заключения этих концессий.

Дальше несколько соображений чисто экономических. Я теперь перехожу к экономическим соображениям и прочту некоторые положения из закона, хотя я надеюсь, что товарищи, присутствующие здесь, этот закон от 23-го ноября читали. Но я кратко напомню его; он говорит о том, что концессионерам будет предоставляться вознаграждение долей продуктов, что, в случае особых технических усовершенствований, мы готовы дать торговые преимущества, что сроки концессий будут более или менее продолжительными в зависимости от объема и характера затрат. Мы гарантируем, что вложенное в предприятие имущество не конфискуется и не реквизируется.

Без этого, конечно, частный капитал и частный собственник в сношениях с нами быть не может. Но тут устранен вопрос о судах, который сначала был затронут в проекте договора. Потом мы увидели, что это невыгодно для нас. Таким образом, судебная власть на нашей территории остается в наших руках. В случае столкновения решать вопрос будут наши судьи. Это не будет реквизиция, а будет применение законных судебных прав наших судебных учреждений.