Шотландская любовь по-французски

– Нет, Марго, со мной нельзя, – вздохнул Сергей. – Я иду туда, куда приличные девочки из хороших семей не ходят.

Марго вскинула на него отчаянно веселые глаза и вдруг хлопнула книгой по его плечу:

– Сколько тебе ещё намекать, что приличные девочки тоже могут делать неприличные вещи?

– А вот это я с малолетками не обсуждаю, – отрезал Сергей. – Пока! Книжечка-то ждёт. Читай, детка, читай, книга – источник знаний как-никак.

Он махнул рукой и, не оборачиваясь, пошел дальше – мимо лавочки, которую уже оккупировали старушки, мимо запыленного куста сирени, который садил вместе с отцом лет десять назад, мимо высокой деревянной коробки, некогда изображавшей сказочный домик, но предприимчивые дачники ободрали с неё сухие дощечки, резные ставенки с наличниками, и даже флюгер в виде петушка унесли – в этом остове теперь вечерами курили малолетки и, судя по валяющимся там презервативам, познавали взрослые стороны жизни.

Сергей чувствовал, как Марго смотрит ему в спину – не отрывая взгляда, может быть, даже испепеляя его: он поёжился, представив себе горящие глаза соседской девчонки. Ну, чего она навязывается, малявка? Шестнадцать лет, недурна вроде собой, забавная такая, а эти ямочки на щечках – просто картинка! Парни-ровесники должны за ней увиваться, и увязываются, кстати: то какой-то очкарик стоит под дверями с видом великомученика, то длинновязый, спортивный пацан сумки ей из магазина помогает нести, а недавно даже Трамвайщик на неё внимание обратил: «Это кто такая? Та самая Маргарита? Вау! Хорошая тёлочка. Почему ты её до сих пор не покрыл?» Сергей отшутился в том смысле, что не занимается любовью там, где живёт, и не живёт там, где любит. «Мдя, принцип, проверенный опытом предыдущих поколений, – осклабился Мишка. – Такие девчонки, как она, если и дадут, то потом фиг от них отвяжешься. А вы ещё и на одной лестничной площадке живёте. Тогда я тебе перестаю завидовать и отношусь к ситуации с полным пониманием. И сам её не стану клеить, а то ведь девчонка начнет меня через тебя доставать. Зачем тебе лишние хлопоты?»

Сергей хотел сказать, что Маргарита навряд ли обольстится таким прощелыгой, как Трамвайщик, но решил помолчать. Его дружок, когда входил в раж, любил заключать всякие дурацкие пари. Вот и на Марго мог бы поспорить, и, кто знает, эта дурашечка ещё и повелась бы на него: Мишка умел разыграть влюбленного, и язык у него подвешен, и знает, как обходиться с девчонками, мечтающими о большой и чистой любви. «Ха-ха! – смеялся этот невыносимый потаскун Трамвайщик. – Они и получают её в виде большого и чистого: я моюсь по три раза на день, ха-ха!»

Но как бы то ни было, а у Маргариты при желании мог бы появиться постоянный кавалер. Она же почему-то выбрала Сергея и делала всё возможное, чтобы обратить его внимание на себя. Подумать только, даже Наталье Ивановне постаралась понравиться. Как-то подкараулила её во дворе и спросила, есть ли у них дома афоризмы Ларошфуко. Мать, наверное, от такого вопроса чуть в обморок не рухнула. Во всяком случае, она потом с восторгом рассказывала Сергею: «Представляешь, школьница интересуется не какой-нибудь „Королевой Марго“, а величайшими памятниками всемирной литературы! Ну, скажи на милость, кто из твоих знакомых девчонок читает теперь размышления гениальных французских моралистов? Ник-то-o-o! Прелестная девочка, скромница – сразу видно! Я потрясена. Думала, что среди нынешних девиц такие уже и не водятся».

Книги Ларошфуко или Дидро Маргарита брать брала, но при этом не забывала попросить, уже у Сергея, очередной томик Дюма-отца из его «огоньковского» собрания сочинений. Ей почему-то очень понравилась именно «Королева Марго», которую мать как раз относила к несерьёзной, потребительской литературе. Девушка укоротила своё имя в честь Маргариты Наваррской, а в её речи появились всякие «сир», «милорд», «рада лицезреть вас» и прочие витиеватости. Они поначалу забавляли Сергея, но теперь казались ему какими-то слишком натянутыми, если не сказать хуже – дурацкими.

В милиции с ним общались, конечно, без всяких витиеватостей. Следователь разве что поразил улыбкой – чуть насмешливой, но, кажется, вполне искренней. Прищурив глаза, чтобы казаться, наверное, более проницательным, он спросил Сергея, не догадывался ли тот, что Екатерина Петровна Бурняева (о, как официально Катьку назвал!) занимается мошенничеством.

– Что? – Сергей сразу и не понял, что мент имел в виду, а когда понял, то даже возмутился:

– Да как вы смеете такое о ней думать?

– О том, что я о ней думаю, лучше помолчу, – усмехнулся следователь и погладил кончиком указательного пальца свои усы. – Она мне сразу шалавой показалась…

– Не называйте её так!

– Что-то я не пойму тебя, парень, – следователь изумленно приподнял правую бровь. – Эта девица хочет подвести тебя под статью об изнасиловании, а ты сопли тут распускаешь: «не смейте её так называть», – передразнил он. – Знаешь, что с насильниками на зоне делают? Опускают их, у параши спать заставляют, и все, кому секса хочется, этими «петухами» пользуются. Вот что тебя ждало!

Сергей подавленно молчал. Он и сам не мог понять, почему опять принялся защищать Катю. Да, конечно, своим заявлением она доставила ему и его семье кучу неприятностей. Этот поступок никак в голове не укладывается! Он даже поначалу решил, что Катьку кто-то заставил так сделать, но из каких побуждений – опять-таки, совершенно непонятно. Девушка не казалась Сергею какой-то оторвой, стервой, непотребной девкой – он бы и отношений не стал поддерживать, если бы Катерина такой оказалась. Он помнил её нежные прикосновения, все слова, которые она шептала ему на ухо, и, конечно, помнил, как она двадцать один раз позвонила ему в тот день, когда он простудился и слёг с высокой температурой. Всякие советы ему давала – как мёд с чайной ложечки сосать, и чтоб аспирин, зая, не глотал целой таблеткой, а истолок ее в порошок, и грозилась привезти ему малинового варенья – сама с бабушкой варила, но он не хотел, чтобы она видела сопливого, чихающего и кашляющего зайчика с красными глазами. Ну, разве плохая девочка? А то, что она позвонила ему двадцать один раз, – это Наталья Ивановна сосчитала: в их телефоне была специальная записная книжка, в которой автоматически отмечались все звонки. «О! – сказала мать. – Какая у тебя беспокойная подружка! Звонит и звонит… Лучше бы позаботилась о твоем отдыхе, чтобы поспал, отлежался. А она – тррр да тррр!»

Чёрт побери, мама, наверное, была права. Ему бы отлежаться, покемарить, а не по телефону ворковать. Но, с другой стороны, лучше всех лекарств на него действовал голос Кати – тихий, спокойный и какой-то очень близкий. Или ему это только казалось?

– Она умела сделать так, чтобы её мужикам казалось, будто она без памяти влюблена, – продолжал говорить следователь. – Ты не исключение. Эта пройдоха с кем попало в койку не укладывалась – сначала изучала материальное положение партнёра, его социальный статус и, если видела, что у мужичка кошелек толстый, соглашалась с ним на интимную близость. При этом Екатерина старалась изучить и запомнить всякие интимные детали. Ну, признайся, она тебе тоже член линейкой измеряла? И разглядывала его, да?

– Какое ваше дело? – возмутился Сергей.

– Ты меня удивляешь, парень, – поморщился следователь. – Я тебе толкую о сценарии, который эта мошенница применяла для своих похождений. Покувыркавшись с мужичком, она тут же бежала в ближайшее отделение милиции, по пути рвала на себе колготки, расцарапывала руки-ноги, размазывала тушь-помаду по лицу, в общем – бедная, несчастная овечка, ставшая жертвой сексуального маньяка. Девица заявляла, что подверглась изнасилованию, писала соответствующее заявление и, что характерно, указывала в нем такие интимные подробности, которые можно узнать только при очень близких отношениях.

– Зачем она это делала? – Сергей искренне удивился. – Ненормальная, что ли?

– Очень даже нормальная, – следователь выругался. – Мужик, которого она обвиняла в изнасиловании, терял голову: все факты против него, к тому же твоя разлюбезная Катенька…

– Какая она мне разлюбезная? – огрызнулся Сергей.

– …ну-ну, то ты за неё горой стоишь, то от своих слов отказываешься, – следователь лукаво прищурился. – В общем, твоя разлюбезнейшая представляла еще справки медэкспертизы, в том числе и спермы, прикинь! Так что мужику впору было собирать вещички, чтоб по этапу идти в места не столь отдалённые. Но Бурняева, – он снова усмехнулся и восхищенно цокнул языком, – вдруг звонила ему и предлагала: я, мол, забираю своё заявление, а ты платишь мне за доставленное удовольствие энную сумму. И «насильнику» ничего иного не оставалось, как откупиться от неё.

– А, вот как! – вымолвил поражённый Сергей. – Значит, она не только со мной так поступила?

– Лохов хватает, – уклончиво ответил следователь. – Теперь ты должен написать заявление. Мошенница обязана сидеть в тюрьме.

– Подождите, – Сергей покрутил головой, – я ничего не понимаю… Как же так? Неужели она такая умелая актриса? Всё было по-настоящему…

– Ну, Бурняевой не привыкать по-настоящему трахаться, – следователь добавил ещё пару нецензурных выражений и скривился, будто лимон съел. – И вообще, парень, я тебе скажу: любая женщина – актриса, некоторые очень талантливые, другие – будто из погорелого театра сбежали, но тоже что-то такое выдумывают, чтобы нам, мужикам, жизнь скучной не казалась, но есть такие уникумы, просто супер, для которых вся жизнь – театр. Вот они-то и разыгрывают самые интересные пьесы, адреналинчик в кровь мужичкам впрыскивают. Катерина из числа этих стерв. И ведь если пораскинуть мозгами, то она в чём-то даже и права: охотников оттянуть красивую деваху много, типа: «Наше дело не рожать – кинул, вынул и бежать», знаешь такую поговорку? – он неприятно хохотнул. – Вот она и скумекала, как в свою очередь оттянуть таких щекотунов.

– Поверить не могу, – покачал головой Сергей. – Неужели?

– Извини, брат, но ты какой-то…, – следователь замолчал, подбирая нужное определение, но, в конце концов, махнул рукой и вздохнул: Молодой ещё, видно. Думай, что хочешь. Мне от тебя заявление нужно получить.

– Хорошо, – сказал Сергей. – Я подумаю.

– А что думать-то? Вон бумага, ручку сейчас дам, садись за тот столик и пиши, – следователь кивнул на пустой стол у окна.

– Мне нужно с мыслями собраться, – Сергей встал. – Извините, я, пожалуй, пойду.

Когда он уже открывал дверь, следователь окликнул его:

– А почему не спрашиваешь, как её мошенничество открылось?

– И как?

– А случайно! – рассмеялся следователь. – Если бы твой папик не позвонил одному чину в наше краевое управление, то навряд ли Катька попалась бы так быстро. Стечение обстоятельств: у начальника на столе как раз лежала сводка об изнасилованиях за последний год. И он обратил внимание, что одну девицу трижды насиловали! А тут твой папик звонит и называет её фамилию. Получается, что насильники ей проходу не дают. Ну, начальник гаркнул: «Разобраться!» Мы и разобрались…

– Понятно, – сказал Сергей и закрыл за собой дверь.

Говорить ему ни о чём не хотелось, и вообще ничего не хотелось: сел бы вот сейчас на эту скамью в коридоре и сидел бы, не шевелясь, уставясь в одну точку – так плохо было на душе. Но скамья была занята галдящим цыганским семейством: бородатый мужик в живописной поддёвке с жилетными часами, старуха в цветастых юбках, две молодые смуглянки, увешанные золотом и серебром – как новогодние елочки, сопливые цыганята…

– Эй, молодой-красивый! Что кручинишься? Дай тебе погадаю! – бросилась к нему старуха. Мониста на ее сморщенной шее тускло блеснули и тихонько зазвенели.

Цыган заругался, при этом он пучил глаза как разъярённый бык, но выглядел карикатурно: толстый, с лоснящимся лицом, короткие руки, ноги в хромовых сапогах-бутылочках, и вдруг эти деланные жуткие глаза – смех да и только! Смуглянки весело прыснули:

– Да вы что, папа? Бабка за деньги не гадает! Она это делает бесплатно. И никого не обманывает. Парень это подтвердит ментам…

Старая ведьма схватила правую руку Сергея, быстро глянула на неё, потом проворно ухватила кисть левой руки, повертела её так и эдак, пристально глянула на ладонь и вдруг, тонко хихикнув, выронила ее из своих темно-коричневых лапищ.

Сергей не ожидал такого натиска гадалки. Скажет она ему что-нибудь или нет – это его как-то не волновало. Больше всего на свете ему хотелось побыть одному, и чтобы никто его не трогал, и ничего не говорил.

– Скажешь ментам, что бабушка с тебя денег не брала за гадание? – подскочила к нему с вопросом одна из смуглянок.

– Бабушку хотят в тюрьму посадить, а она старая, честная женщина, никому зла не делала, – вторила ей вторая смуглянка.

Сергей молча обошёл их и двинулся к выходу. В груди у него будто покалывали тонкие холодные льдинки, а голова казалась тяжёлой – так, наверное, гнет к земле мельничный жернов, если взвалить его на плечи. Он подумал об этом без всякого юмора, и как-то слишком равнодушно отстранил руку цыганского пацаненка, который попросил денежку. Всё, что было вокруг, казалось ему серым, расплывчатым, каким-то ненастоящим: он чувствовал себя будто под стеклянным колпаком, а, может быть, рыбой, плавающей в аквариуме. Вот, рядом, яркий, волнующий мир, но рыбу он мало касается: она плавает в своей сфере, и то, что окружает стеклянный куб с водой, её как-то не волнует – она просто не видит другую сферу.

Мысль об аквариуме показалась Сергею вполне подходящей. Глубоко под ложечкой посасывало, и ему хотелось поскорее выбраться на свежий воздух.

– Парень, ты ищешь любовь не там! – крикнула вслед ему старуха. – Твоя любовь – обман. Настоящая – рядом, но ты её не видишь.

Но он даже не обернулся, чтобы хотя бы кивком поблагодарить цыганку за предсказание. Хотя, с другой стороны, Сергей где-то читал, что гадалкам нельзя говорить «спасибо», а почему – он не помнил.

– Гордый ты! Слушать не хочешь старуху? Знай: тебя ждёт удар! – как припечатал старушонка.

Заявление насчёт удара его тоже не впечатлило. «Кажется, я его уже и так получил, – грустно подумал Сергей. – Запоздало твоё пророчество».

Он открыл дверь и невольно зажмурился: после полумрака длинного, дурно пахнущего коридора его ослепило солнце, и лёгкий, ласковый ветерок тут же взъерошил волосы. На клумбе у крыльца подрагивали малиновые, белые, фиолетовые цветы космеи. Что-то деловито склёвывали с асфальта ленивые голуби, возле них суетились бойкие воробьи. Мимо прошествовала осанистая продавщица газет с огромной сумкой на животе. Зычным голосом она заученно твердила: «Смертельная любовь втроем! Читайте в „Амурском меридиане“! Дочь убивает любовника матери! Читайте в „Молодой правде“! А кому кроссворды, сканворды, знакомства?..»

В общем, жизнь шла своим чередом. И в ней ничего не изменилось, пока Сергей торчал в прокуренном, остро пахнущем дерматином кабинете следователя.

Он достал сигарету, размял её и с наслаждением закурил. К нему тут же подошел неопрятного вида мужичонка, попросил:

– Дай закурить!

И откуда они только берутся, эти попрошайки? Кажется: никого рядом нет, но стоит закурить – тут как тут. И это не смотря на то, что на каждом углу – киоски, лотки, магазины: бери какой хочешь табак, есть дорогой, есть дешевый, даже допотопный «Беломорканал» продают или ту же «Приму», хоть закурись! Сергей обычно отрицательно мотал головой и отвечал, что, дескать, он не табачная лавка. Или вообще ничего не говорил, лишь пренебрежительно морщился. Но мужичонка слишком уж жалобными глазами смотрел на него, и Сергей вытащил из пачки «Парламента» целых две сигареты:

– Возьми!

Тот покрутил сигареты с видом мартышки, которой попались очки, даже недоуменно понюхал их, и вдруг рассердился:

– Это же не «Парламент»! Под крутого, братан, косишь, что ли? Пачка «Парламента» для вида только?

– Да пошел ты! – ахнул Сергей от такой наглости.

Мужичонка, скривившись, небрежно сунул сигаретки в нагрудный карман обшарпанного пиджачка:

– Ладно. Корешам пригодятся, – и пошёл дальше, припадая на одну ногу.

– А я тоже вчера заметила: пачка от «Парламента», а сигареты в ней другие, – услышал Сергей за спиной. – Привет!

Он обернулся. Надо же: Алина! Одета она была по-другому: серая юбка до колен, белая блузка в изморози узоров, легкие туфли на тонкой подошве – ни дать-ни взять, скромная учительница из обычной школы. Но эта неброская одежда непостижимым образом подчёркивала достоинства её фигуры.

– Здравствуй, – ответил он. – Не ожидал…

Он хотел сказать, что не ожидал, что ей так идет обычная юбка: строгий фасон, оказывается, может быть эротичным, но вдруг подумал, что это дурной тон – говорить такие откровенные комплименты девушке, с которой почти и не знаком. И неоконченная фраза повисла в воздухе.

– Вообще не ожидал меня увидеть? – засмеялась она. – В одном городе живём. Кажется: он такой большой, а на самом деле – маленький.

В её глазах серебрился смех. И он почему-то подумал, что она догадалась насчёт того, какое впечатление она произвела своей юбкой, и, чтобы не смущать его, специально перевела разговор на другую тему.

– Если бы ожидал, то захватил бы с собой твой колокольчик, – он всё-таки смутился. – И вообще…

– Что вообще?

«Ну, уж, нет! – подумал он. – Не скажу, ни за что не скажу, что очень рад тебя видеть, и что ты – такая потрясная, у меня даже сердце забилось быстрее, вот чёрт, да что же это такое? Не скажу я тебе об этом, Алина, вот что значит моё „вообще“, а может, оно ничего не значит? Но всё равно не скажу…»

– Ещё минуту назад у меня настроение было хуже некуда – вот что! – честно признался он.

– По тебе не скажешь, – она прямо посмотрела ему в глаза. – Что-то случилось?

– Да так, – он неопределенно махнул рукой. – Заморочки всякие. Не будем об этом.

– А я вчера успела-таки выполнить заказ, – похвалилась Алина. – Сегодня мне его даже оплатили. Я как раз собралась транжирить деньги.

– Хорошо, когда есть что тратить.

– И хорошо, когда этим можно заняться с кем-нибудь, – она легко улыбнулась. – Хочешь составить мне компанию?

– Что ты! – он хмыкнул. – Я так не привык! Чтобы на деньги дамы…

– Типа: гусары денег не берут? – Алина иронично изогнула брови. – Я тебе, между прочим, должна. Забыл, что ли?

– Твой колокольчик теперь об этом мне напоминает, – он посмотрел на цепочку на её запястье. – Тебе без него не скучно?

– Мне никогда не бывает скучно, – ответила она и зачем-то уточнила: Не то, что некоторым. Даже удивляюсь: как это может быть скучно, если жизнь такая удивительная, странная, неожиданная, прекрасная и ужасная – в ней всё время что-то происходит, и когда же скучать?

– А для разнообразия разве нельзя немножко поскучать? – не согласился Сергей. – Ну, например, по какому-нибудь человеку, который вдруг куда-то пропал, и не звонит, и «эсмээски» не шлёт, и случайно не встречается…

– Наверное, можно, – легко улыбнулась Алина. – Такие скучания – тоже жизнь, – и неожиданно процитировала: «Если только я тебе не в тягость, То окрой мне, прошу, куда ты скрылся…»

– Ахматова? – спросил Сергей. Из всех женщин-поэтесс он знал только два имени – Ахматова и Цветаева. Правда, дома на книжных полках стояли томики и других дам, упражнявшихся в изящной словесности, но ему как-то всё недосуг было открыть их. Мать порой вздыхала: «Столько книг! Ах, как я их собирала, охотилась за ними, заводила дружбу с букинистами, выпрашивала у знакомых. И вот – библиотека собрана, в ней есть всё, чего душа просит. Но сын, единственный сын, этого не ценит…»

– Нет, – по губам Алины скользнула ироничная улыбка. – Это Катулл. Он тоскует в стихотворении по своему другу Камерию: «Я бродил под портиком Помпея, Всех там останавливал девчонок, но они ни капли не смущались. Я просил их: «Тотчас же верните Мне Камерия, гадкие девчонки!»

– Он что, голубой был, этот Катулл? – наивно удивился Сергей. – С чего вдруг такая тоска?

– А любовь, она такая разная, – покачала головой Алина. – И цвета у неё разнообразные, а смысл один: человек находит человека, только и всего.

– Всё равно я этого не понимаю, – пожал плечами Сергей. – Развелось всяких извращенцев…

– Катулл жил давным-давно, и он любил жизнь, а в жизни – красивых женщин и мужчин, – уточнила Алина. – Древние не считали это извращением, они считали это чувствами.

– С ориентацией у них, видно, не всё в порядке было, – не согласился Сергей. – Не понимаю, как красивой девушке можно предпочесть волосатого, потного мужика? Фууу…

– Можно не понимать, но при этом уважать чувства другого человека, – сказала Алина. – Не кажется ли тебе, что ощущения – свойства мозга, а он работает по той программе, которую в него закладывают природа, воспитание, среда?

– Ну, может быть, и так, – уклончиво согласился Сергей. – Я в этом не особо разбираюсь. Я – «технарь», мне ближе компьютеры…

– Вот-вот! – оживилась Алина. – Сравни мозг с компьютером: какую программу в него заложишь, так он и будет работать. Но не свидетельствует ли это о некоторых ограничениях? Возможностей-то у компьютера предостаточно, но они не задействованы. Точно так же и с мозгом, который ориентируют на что-то определенное.

– Как-то всё слишком просто, – не сдавался Сергей. – Человек – не машина!

– Тебе бы с Декартом поспорить, – рассмеялась Алина. – Он считал, что тело – это машина. Нервы в ней можно сравнить с трубами фонтанов. Управляемые моторами, они пронизывают всего человека. Но у этой биомашины есть разумная душа, которая, по Декарту, находится в мозгу. Она, как рабочий при фонтане, управляет всем механизмом. А душа, между прочим, бесполая: она – частичка божественного огня, вдыхаемого в тело при рождении. И чем развитее человек, тем тоньше его нервы и, следовательно, тем полнее он воспринимает мир, не обращая внимания на всякие табу и ограничения.

– Спасибо, что объяснила теорию Декарта, – Сергей почувствовал себя уязвленным: он не любил признавать чьего-то превосходства. – Всё это, конечно, устарело, но любопытно. Наверное, Декарт порадовался бы, если бы ему показали фильм «Матрица». Вот где наворочано!

– Ага, – кивнула Алина и как-то поскучнела. – Весь мир – компьютерная игра. Декарту такое и не снилось. Но мы, кажется, совсем не о том говорили…

– А может, вообще не о том говорим?

– Зато не молчим…

– Но молчание – золото!

– Давай копить его! Помолчим?

– А мне почему-то хочется говорить и говорить, пусть даже – чепуху, лишь бы слышать твой голос…

– Даже так?

– Сам не знаю, почему…

– И я хотела услышать тебя, часа два назад даже звонила, но трубку никто не взял.

– Я как раз ушёл. Дела всякие. Но я ждал звонка…

– Хорошо, что я пошла именно этой дорогой. Хотела ведь дворами пойти – так короче. Но что-то заставило меня выйти именно на эту улицу.

Они заговорили совсем на другую тему, и эта беседа была столь же естественной и непринуждённой, как и диалог о книгах. Сергею снова показалось, что они давным-давно знакомы, просто давно не виделись – и наконец-то встретились, и хочется им наговориться, и рассказать друг другу как можно больше, – это было новое, ранее не изведанное чувство. С Катей он тоже говорил довольно откровенно, но это была, скорее, болтовня, чаще всего эротическая – пожалуй, очень даже откровенная, и это его возбуждало, заводило, но не более того. Алина объяснялась совсем по-другому, и то, чего она касалась даже вскользь, было для него порой чем-то новым, неожиданным, с ней хотелось спорить, обдумывать какую-то мысль, удивляться неожиданным суждениям и, даже не соглашаясь с ними, уважать её мнение.

Она была интересна не только внешне. Ещё никогда он не встречал девушку, которая цитировала бы стихи Катулла: его, быть может, не знают наизусть даже студентки педагогического университета. Во всяком случае, Трамвайщик как-то знакомил его с одной девицей из этого вуза – она, не стесняясь, призналась, что ей по фигу все эти литературоведческие премудрости, лишь бы диплом получить и устроиться в какую-нибудь крутую фирму: без высшего образования в приличные места не берут. Ещё она говорила, что многие её однокурсницы точно так же думают, и вообще, мол, канули в Лету те времена, когда по зову сердца и души «институтки из педа» отправлялись куда-нибудь в Тмутаракань сеять разумное, доброе, вечное, уж как-нибудь и без них обойдутся в пьяных, запущенных деревнях, да там ведь и парней нормальных не осталось: либо уроды, либо дебилы – с кем зажигать-то?

С Мишкой, надо сказать, она покувыркалась неплохо и со знанием дела. Может быть, рассчитывала на длительные отношения, а то и на большее. Но Трамвайщик, не изменяя своим привычкам, ласково объяснил ей, что он ни с кем писать роман не хочет, так что соавторша ему не нужна, да и не герой он вовсе, а так – второстепенный персонаж: вот был, и нету. На что студенточка вдруг разразилась таким отборным матом, что портовые грузчики наверняка бы обзавидовались. Трамвайщик даже обомлел. Какой уж тут, к чёрту, Катулл?