Стихотворения (1884 г.)

Авдотье Павловне Баумгартен (23 февраля 1866 г.)

С дней юных вашего рожденьяДень благодатный мне знаком –И вот – я с данью поздравленьяТеперь иду к вам стариком,Пишу больной, но дух не тужит,В расстройстве только плоть моя,А стих мне верен, рифма служит,И прежний ваш поклонник – я.Мной жизни выдержана проба, –Я и теперь всё ваш, близ гроба,Измены не было. – Не разВ движенье жизненного кругаПочетного названья другаЯ удостоен был от вас, –И это лестное названьеВсегда всего дороже мне;Ему ношу я оправданьеВ душе, вам преданной вполне,Как и тогда, как я был молод.Я охладел, но коль вредитИному чувству этот холод,То чувство дружбы он крепит,А это чувство много силыДает мне и в дверях могилы, –С ним вам несу на много летЖивой заздравный мой привет,23 февраля 1866

Довольно!

От дерзких помыслов и хищности людейОграждена святынею несчастья,Ты в старческой душе моейЗажгла всю молодость, всю девственность участья,Я мало жизнью дорожу.Пускай меня к могиле годы клонят!У гробовой доски «Довольно!» – я скажу,Довольно! – да! Я был тобою понят,В себе не уронив душевной высоты,Ты моего кумира не разбила, –Участья моего не оттолкнула тыИ благодарностью меня не оскорбила,1860-е годы

Коперник

По Земле разнодорожнойПроходя из века в век,Под собою – непреложный,Неподвижный грунт подножныйВидел всюду человек.Люди – всеми их глазами –В небе видеть лишь моглиС дном, усыпанным звездами,Чашу, ставшую краямиНад тарелкою Земли,С чувством спорить не умея,Долго, в грезах сонных дум,Был узлами ПтоломеяСвязан, спутан смертных ум.Мир, что был одним в творенье,Был другим в воображенье:Там – эфирный океанБыл отверст, созданья планБыл там зодчего достоин –Беспределен, прост и строен;Здесь – был смутен, сбивчив он,Там – премудр, а здесь – мудрен.Там – Земля, кружась, ходила,Словно мяч, в кругу планет,Вкруг громадного горнила,Изливающего свет;Здесь – пространств при узких мерах –Жалось всё в кристальных сферах,Звезды сплошь с их сводом шлиИ вдвойне вращалось Солнце,Чтоб метать лучи в оконцеНеповертливой Земли.Рим с высот своей гордыниКлял науку – и кругом,Что казалось в веке томОскорблением святыни,Что могло средь злых потехВозбуждать лишь общий смехИ являться бредом въявеИ чего, средь звездных дел,Утверждать, при полной славе,Тихо Браге не посмел, –Неба страж ночной, придверник,Смело «Да! – сказал Коперник. –Высшей мудрости черты –В планах, полных простоты!Бог – премудр. В твореньях явенКоренной закон родства:С братом – волей божества –Всяк из братии равноправен.Дети Солнца одного,Сестры – зримые планеты –Им сияют, им согреты, –Средоточен лик его!На него все взор возводят,Доля с долей тут сходна,Вкруг него они все ходят,А Земля – из них одна, –Ergo – ходит и она!»И, едва лишь зоркий разумВ очи истине взглянул,Верной мысли луч сверкнул,Словно молния, – и разомСвод – долой! Весь звездный клирПрянул россыпью в эфир,И – не в области творенья,Но в хаосе разуменья –Воссоздался божий мир.В бесконечных, безначальных,Необъятных небесах –Тех тяжелых сфер кристальныхВдруг не стало – пали в прах!И средь строя мирового,Плоский вид свой округля,Вкруг светила золотогоВ безднах двинулась Земля!«У!» – кричат невежд мильоны,Те – свернули кулаки,Эти – кажут языки,Там ревут враги-тевтоны,Там – грозит проклятьем Рим,Там – на сцене гистрионыСвищут, – гений – невредим.Где друзья ему «ЗаставимИх умолкнуть!» – говорят,Он в ответ: «К чему? Оставим,!Пусть! – Не ведят, что творят!»1870

Богдан Хмельницкий и послы

Внимая потокам приветственных слов,Хмельницкий Богдан принимает послов.Посол тут валахский, посол молдаванскойИ князь, представитель земли трансильванской.Прислал и державник Московии всейС подарком послов к нему царь Алексей.Не любо ль принять от владыки такогоИ шубу соболью, и доброе слово?От Польши здесь также послы и гонцы.Он – дома, кругом козаки-молодцы:Полковники славные, ратные люди,Разгульные головы, крепкие груди,Но – грубы, – что ж делать? – Их вождь-атаманДоволен, радушен и весел Богдан.При нем его женка, – богато одета,Гостей принимает с улыбкой привета,Сама ж, с деревянного ложкой в руке,Табак растирает в простом черепке.Хозяин уставил заздравные кубкиИ сам набивает курителям трубки,И в ценные кубки, гостям на почет,Родную горелку он запросто льет.Те – ждут его речи, все – на ухо чутки,А он отсыпает им басни да шутки –Зовет их обедать. «Нехай, – говорит, –Вам жинка козацкого борщу зварит!Що сталось, то сталось! Забудем всё злое –И добре запьем да закусим былое!»И вольно с заплечья вождя своегоПолковники речь приправляют его –И – слово за словом – доходят до шуму.«Мовчытэ!» – кричит он, сам – думает думу.Он – бедный изгнанник… Невзгод и потерьПора миновала, – и вот он теперьВ почете великом… А что его ходуПособьем служило? – «Спасибо народу!Ты, Русь! ты, народ православный! тебеОбязан я, – мыслит он, – честью в борьбе!..»1870

К. К. Витгефту

Прощай, друг Карл! Еще на здешнем полеУвидимся ль? Едва ли… Разве там?Покорствуя верховной божьей воле,Воспримем то, что свыше дастся нам!С ребячества мы сблизились друг с другом,И север, юг не разделили нас, –Напротив, мы сомкнули север с югом –И с Питером Одесса обнялась!9 марта 1872

Фантазия

Нет, желанная, мой жребий непреложен –И союз меж нами брачный невозможен.Уз, которые б не рвались, не слабели,Для чего нам не дано от колыбели?Если б ты была мне близкою, родною,Если б ты была мне милою сестрою,Мы бы жили под одним домашним кровом, –И никто б нас не задел недобрым словом,И к тебе я, при блаженном, вечном «вместе»,Был бы нежен, как жених к своей невесте.А когда б ты на другого указала,И «хочу его женою быть» сказала, –Я б желанью твоему не прекословилИ приданое немедля приготовил:Крупный жемчуг из очей моих бы выпал,Шейку б нежную тебе я им осыпал.«Вот, – сказал бы я, – на свадьбу, на весельеОт меня тебе подарок-ожерелье!»К белым ручкам, с их волшебными перстами,Я прильнул бы помертвелыми устами,Эти пальцы и до локтя эти рукиПоцелуями закрыл бы при разлуке,И промолвил бы: «Возьми, сестра, для счастьяСкудный дар мой – эти перстни и запястья!Извини, что бедняком тебе надетыНе иные многоценные браслеты!»И потом, моею грустию святоюОсенив тебя, как брачною фатою,Я бы молча на веселый пир венчальныйПроводил тебя улыбкою печальной,И остались бы в удел мне без сестрицы –Домик темный да сажень сырой землицы.Не забудь, сестра, отпраздновавши свадьбу,Навестить мою последнюю усадьбу!

Отплата

Красоте в угожденьях бесплодныхПосвящая мой страстный напев,Много пел я красавиц холодных,Много пел я бесчувственных дев.Для тебя ж не слагал я ни строчки, –Если ж начал бы славить тебя,Вместо слов я одни только точкиВсё бы ставил, безмолвно любя.Между тем ты одна из прелестныхНа земле, где всё горе да труд,Подарила мне искры небесных,Золотых, незабвенных минут.Что ж? Какие мои воздаянья?Не отраду тебе я принес,Но, как жрец при святыне страданья,Посвятил тебя в таинство слез.Ты мне к счастию путь указала,Но – увы! – я не мог им идти.На привет, где ты «здравствуй» сказала,Я печально ответил «прости».Перед нами могила разлуки…Да, прости! – С этим словом должныОборваться все стройные звуки,Все аккорды блаженства и мукиСтоном лопнувшей в сердце струны.

Человечество

История раскрыта предо мной.Мне говорят: «Взгляни на эту панораму!»И я к ней подошел, как бы к святому храму,С благоговейною душой, –И думал видеть я, как люди в век из века,В разнообразии племен,Идут по лестнице временК предназначенью человека.И думал видеть я, как человек растет,Как благо высится, стирается злодейство,И человечество со всех сторон идет,Чтоб слиться наконец в блаженное семейство,И что же вижу я? – От самых юных днейДоныне, в ярости своей,Всё тот же мощный дух, дух зла – мирохозяин,И тот же пир для кровопийц.К началу восхожу, – там во главе убийцСтоит братоубийца Каин,Нависла бровь его и жилы напряглись,Рука тяжелая подъята,Чело темно, как ночь, и в сонный образ братаС кровавой жадностью зрачки его впились, –Быстробегущий тигр, при этом выгнув спину,Из лесу выглянул, остановил свой бегИ выкатил глаза на страшную картину –И рад, что он – не человек!И с той поры всемирное пространствоБагрится кровию, враждуют племена, –И с той поры – война, война,И каинство, и окаянство.Война за женщину, за лоскуток земли,Война за бархатную тряпку,Война за золотую шапку,За блестку яркую, отрытую в пыли,И – чтоб безумия всю переполнить меру –Война за мысль, за мнение, за веру,За дело совести, – война из века в век!О тигр! Возрадуйся, что ты – не человек!

Пытки

В тот век, как живали еще Торквемады,Над жертвами рока свершались обрядыГлубоких, ужасных, убийственных мук:Ломание ног и дробление рук.Там истина, корчась средь воплей и жалоб,Винилась, – и страшный кончался обрядТогда, как, глаза свои выкатив на лоб,Невинный страдалец кричал: «Виноват!»Есть пытка другая, того ж совершенстваОна достигает, – то пытка блаженства.Счастливцу творится пристрастный допросПод всем обаянием лилий и роз.Тут узнику в сердце, без всякой пощады,Вонзаются сладкие женские взгляды,Он дивные, райские видит места, –И алые, полные неги уста,Как бисер, как жемчуг, слова ему мечутИ с жарким дыханьем щебечут, лепечут.«Покайся! признайся!» – напевы звенят,И нервные звуки всё вкрадчивей, ниже…Он тает, а пламя всё ближе, всё ближе…Нет сил… Исторгается вздох: «Виноват!»

Не верю

Когда на тебя устремляюЯ взоры в сердечном бреду, –Где небо – я, право, не знаю,И даже земли не найду.Тут, кажется, вьется дорожка,В тумане мелькают поля,Но – тут пронеслась твоя ножкаНе верю, что это земля.Есть где-то и солнце с луною,И звезды, и все чудеса,Но, ежели ты здесь со мною, –Не верю, что там небеса.

Ночная беседа

Ночь немая, ночь ЕрусалимаВ черных ризах шла невозмутимо,Обнимая с высоты СионаПортики, чертоги СоломонаИ Давида. Царство иудеев,Где парила слава Маккавеев,Почивало со своим Сионом,Без царей, под кесаревым троном,И казалось, под десницей РимаТо была лишь тень Ерусалима.Но иная слава блещет сноваВ божьем граде: эта слава – Слово;Эта слава – не в доспехах бранных,Не в венках из роз благоуханных,Не в сиянье позлащенных храмов,Не в куренье сладких фимиамов,Эта слава – агнец, сын эдема,Он, рожденный в яслях Вифлеема,Правды друг, нечестья обличитель;Не вельможен сан его – учитель.Ночь немая, ночь ЕрусалимаВ черных ризах шла невозмутимо.Не привыкший к блеску и к чертогам,Отдыхал он в домике убогом.Кто же сей полночный посетитель,Что, войдя, воззвал к нему: «Учитель!»Это взросший в хитрости житейской,Мудрости исполнен фарисейской –Никодим. В глухую ночь, негласноОн пришел к тому, что самовластноВсюду ходит смелою стопою,Окружен народною толпою,И, власы рассыпав по заплечью,Говорит могучей, вольной речью,И глаголом нового законаОглашает портик Соломона.Вот они: один – с челом открытым,Озаренным мыслью и облитымПрядями волос золотоцветных,С словом жизни на устах приветных,Тихо-мощный, кротко-величавый, –И другой – с главой темно-курчавой,Крепкий в мышцах, смуглый, черноокой,Отенен брадой своей широкой,Слушает, облокотясь, и в дивоУглублен лукаво и пытливоДумами. – Беседуя в час ночи,Свет и тень глядят друг другу в очи.Что ж? О чем беседа их ночная?О делах ли, в коих жизнь земнаяВся погрязла? – Нет, их рассужденья –О великом деле возрожденья.Никодим! Внимай сердечным слухом:Смертный должен возродиться духом,Лишь тогда и жизнь его земнаяОбновится, – взыдет жизнь иная.Человек! Вотще твои стремленьяК благодатной манне обновленьяНа нечистом поприще, где каждыйДышит благ материальных жаждой.Возродись! – И да не идет мимоТа с Христом беседа Никодима!

Ответ

Чрез римский форум проходилаТолпа, шумя, как ураган,И толковала, и судилаО вере первых христиан, –И говорил народ надменный:«Они – безумцы! Сброд презренный!Пускай предстанут на ответ:Где их религия? Ни храмовУ них великолепных нет,Ни факелов, ни фимиамов,Ни чаш блестящих, ни венцов,Ни божьих ликов изваянных,Ни в тогах, пурпуром убранных,С осанкой важною – жрецов.Богаты мы, они – убоги.Пускай укажут, где их боги?Хоть на картине пусть дадут –Кого они, безверцы, чтут!На нас пусть взглянут! Мы находимВезде бессмертных, всесвятых,Мы сами, размножая их,Героев, кесарей возводимВ верховный ряд богов своих.Их лики всюду всем открыты,А те безбожники… Карать!Казнить собак! Им нет защиты,Их доля – в муках умирать».«Наш бог – не в позлащенных храмах, –Гласит креста покорный сын, –Не в изваяньях он, не в рамахПестро малеванных картин.Единый храм его достоин,И этот – им самим устроен,И этот – тесен для него.Взгляните! Это – храм вселенной,Где он сияет – царь бессменный,В венце величья своего.Кого не в силах мы постигнуть,Тому, при помощи людской,Мы и не мыслим храм воздвигнутьСвоею слабою рукой.Пред тем, кто солнцем и звездамиСам осветил свой дом пред нами,Мы не дерзаем втуне жечьНи бедных факелов, ни свеч,Чадить ему кадильным дымом,Когда пред ним, для нас незримым,Клубится весь земной туман,И, разомкнув свои затворы,Огнем и дымом дышат горы,И темно-синий океан,Необозримый, неисходный,Вседневно – годы и века –Вздымает к небу пар свой водный,Его свивая в облака.Но храмы есть у нас иные,Другие жертвенники есть,Нерукотворные, живые,Ему, невидимому, в честь,Бог дал нам плоть – вот церковь нашаГде вечный огнь горит в крови;Душа – алтарь в нем, сердце – чашаС елеем веры и любви.И часто тот, кто сущ от века,Кому вселенной мал объем,В смиренном сердце человекаВмещаясь, обитает в нем.У нас в груди – жилище бога,А храм ваш храмом лишь слывет, –Средь камней мертвого чертогаИсточник жизни не живет.Порой, бездомные в пустыне,Мы соберемся в тишине,И бог во всей своей святынеМеж нас присутствует вполне.На что нам ваши изваянья,Коль тот, кто к жизни нас воззвал,Зиждитель мира, царь созданья –В нас сам свой образ изваял?На что жрецы нам? Кто посмеетНам божью волю толковать?Не ум, но сердце разумеетВеликих истин благодать.Приди, разумный проповедник!Вещай – и место восприми,Как наш о боге собеседник,Как наш собрат, но не посредникМеж вечным богом и людьми!Среди тревог земных спокойный,В своей небесной чистоте,Один посредник был достойный –Один, – он распят на кресте.Его верховного законаСвятое слово нам дано,Он нам сказал во время оно:«Отец, и я, и вы – одно»,За то, что сладость истин новыхПрияли мы, – казните нас!Средь лютых казней, нам готовых,0 Мы палачей своих суровыхБлагословим в последний час».

Ель и береза

Пред мохнатой елью, средь златого лета,Свежей и прозрачной зеленью одета,Юная береза красотой хвалилась,Хоть на той же почве и она родилась.Шепотом лукавым с хитрою уклонкой«Я, – лепечет, – видишь – лист имею тонкой,Цвет моей одежды – нежный, самый модный,Кожицею белой ствол мой благородныйЛовко так обтянут; ты ж своей иглоюКолешь проходящих, пачкаешь смолою,На коре еловой, грубой, чешуистой,Между темных трещин мох сидит нечистый…Видишь – я бросаю в виде легкой сеткиКружевные тени. Не мои ли веткиВяжут в мягкий веник, чтоб средь жаркой ванныОт него струился пар благоуханный?В духов день березку ставят в угол горниц,Вносят в церковь божью, в келий затворниц.От тебя ж отрезки по дороге пыльнойМечут, устилая ими путь могильный,И где путь тот грустный ельником означат,Там, идя за гробом, добры люди плачут».Ель, угрюмо стоя, темная, молчалаИ едва верхушкой на ту речь качала.Вдруг ударил ветер с ревом непогоды,Пыль столбом вскрутилась, взволновались воды, –Так же всё стояла ель не беспокоясь,Гибкая ж береза кланялась ей в пояс.Осень хвать с налету и зима с разбега, –Ель стоит преважно в пышных хлопьях снегаИ белеет светом, и чернеет тьмоюРиз темно-зеленых – с белой бахромою,С белыми кистями, с белою опушкой,К небу подымаясь гордою верхушкой;Бедная ж береза, донага раздета,Вид приемлет тощий жалкого скелета.

Счастье-несчастье

День был славный. Мы гулялиВольной группой вдоль реки,А кругом – в пролет мелькалиМолодые кулики.«Эх! – сказал казак. – Для шуткиПоохотился бы я!Вот еще кулик! Вот утки!На несчастье – нет ружья».Я подумал: «Вот! Для шутокХочет бить, стрелять… Каков!Да ружья нет – счастье уток!Счастье юных куликов!»

Посмотри!

Тихий вечера час.Свет зари на закате угас.Всею ширью рекаОтражает в себе облака,Отражает леса,Отражает судов паруса, –А на той сторонеСосны темные видятся мне;Огоньки там горят, –Рыбаки себе кашу варят.Посмотри, куманек,Как хорош за рекой огонек!Как он лег кое-гдеЗолотистым снопом по воде,А где струйка бежит –Он червонной там нитью дрожит!Струйке той впереломЛегкий ялик ударил веслом,И нет перлам числа,Что забрызгали разом с весла.Эка роскошь! ВокругЗагребай хоть лопатой жемчуг!А меж тем вдалекеПесня стелется вдоль по реке.Посмотри, куманек,Как хорош за рекой огонек!

К…

Schlage nicht das ganze zerrissene Buchder Vergangenheit auf: bist du noch nicht traurig genug?

Jean Paul RichterБеседу с Вами я, то в письмах, то изустно,Веду – и очень рад… а между тем – мне грустно.Хотел бы с Вами я припомнить старину,Протекшей юности святое увлеченье,Минуту чудную одну,Одно прекрасное мгновенье,Одну из тех минут столь ценных, дорогих,Что, право, стоит жизнь перенести для них.Да! – Вспомнить было бы отрадно,Отрадно – слишком, может быть,Но трудно было бы потом опять забыть.И вспоминать зачем – не стало ль бы досадно?Не стало ль бы потом еще грустней, грустней?..К тому же чья-то речь в больной душе моейЗвучит таинственно, как эхо средь развалин:«Ты хочешь заглянуть в потерянный свой рай –Стой! Книги прошлого не тронь, не раскрывай!Уж не довольно ль ты и без того печален?»

Разговор

Молодой

О чем задумался, старик?О временах давно минувших,В бездонной Лете потонувших?Напрасно ты челом поникИ о прошедшем сожалеешь, –На нас взгляни – помолодеешь.С надеждой счастия в сердцахВперед мы радостно и смелоЛетим на полных парусах.Кипит общественное дело.

Старик

Нет, мне прошедшего не жальИ не о нем моя печаль,Оно прошло – и слава богу!Не много было в нем добра,И нам на лучшую дорогуДавно уж выбраться пора.Мне молодого поколеньяОтрадны светлые стремленья,Но опасаюсь: даль темна,Пройдут летучие порывы –И от неспелого зернаМир не дождется сочной нивы.

Молодой

Ну вот! Как на седой утес,Который крепко в землю врос,Мы на тебя средь волн смотрели, –А и тебя качнул вопрос:Созрели ль мы иль не созрели?Вопрос уж этот с давних порНе раз решался так и эдак,Писали, говорили вздорИ надоели напоследок.Сам рассуди – средь наших вьюг,Под этой стужей, под бореем,Нельзя же нам развиться вдруг, –Одно сказать лишь можно: зреем.

Старик

Дай бог! Для каждого росткаИ тут есть солнце в небе горнем,Да почва-то у нас жестка:Вбираться надо сильным корнем;Да прежде нужен мощный плуг,Такой, чтоб пронял самый камень,А без того, мой юный друг,Что значит твой минутный пламень?Вы принялись – и в добрый час!Как взглянешь – кажется, у васВсё есть, а как посмотришь строже,Так нету главного…

Молодой

Чего же?Ты наших сил не разглядел,Надежд, намерений прекрасных,И даже дел, начатков дел,Желаний чистых, мыслей ясных,Широких замыслов, идей.Чего ж недостает?

Старик

Людей.Для дела нет живых орудий.Всё разглядел я: там и тутИдеи крупные идут,Да как-то всё мельчают люди.Не прошлого желаем мы:Немало варварства и тьмыВ нем было; темным, прошлым векомЯ не горжусь, а всё ж инойТогда, под этой грубой тьмой,Умел явиться человеком.Меж диких сил и разных золЯвлялись: здравое сужденье,Характер, воля, убежденьеИ честный, искренний глагол;Талант вздымался над толпамиИ дело к общей цели вел.Теперь – глядишь – над головамиКакой-то уровень прошел.

Молодой

И слава богу! Прочь, гиганты!Зато пропал пигмеев след,Зато теперь мы все таланты,Все сплошь, – толпы бездарной нет,Теперь мы разом, вместе, дружноВсе подвизаемся вперед.Заметных личностей не нужно,Где человечество идет.

Старик

Но что ж вы сделали, однако?Еще не много.

Молодой

Нам из мракаНедавно выйти лишь дано,А между тем – взгляни, исчисли:Какой прогресс в движенье мысли!Вопросов сколько решено!И это всё еще – зачаток!Везде – преследованье взяток,Весь мир проснулся, закричал,Раскрылось каждое событье,Явились – гласность и развитьеЭкономических начал.Уму отрадно, сладко чувству!Начертан воспитанья план,Везде простор науке данИ цель указана искусству.Кого наш век не изумит?Куда ни оглянись – всё ново,И против зла везде гремитИзобличительное слово,0 Твои сомненья – смертный грех!Сознаться каждый в том обязан,Что всё подвинулось. УспехМатематически доказан.

Старик

Благим стремленьям – честь, хвала!Да жаль – приемы ваши мелки,И вы, чем браться за дела, –Беретесь часто за безделки;Боитесь вы сорвать покров,Где зла скопляется излишек,1 И где бы обличать воров –Вы обличаете воришек,Несчастных, жалких, чья рукаПорой вдается в лиходействаЗатем, что хлеба нет кускаУ их голодного семейства.Идея иногда чиста,А в исполненье факты грязны;Цель и прекрасна и свята,А средства – грешны, безобразны.Всё торжествует лишь обрядДа форма. Суд мой прям и краток:Друг, не сердись! Прогресс ваш шаток,То шаг вперед, то шаг назад.«Литература – праздник слова!»Иной журнал кричал, кричал, –О том лишь только умолчал,Что правда – первая основаЭкономических начал.Не даст вам выводов желанныхМатематический расчет.Что ваша цифра? Цифра лжет,Коль нет под нею верных данных.Не спорю: тщетно ум паритПорою в сферах идеальных,Но счастья он не водворитИ там, где жаждой он горитОдних лишь благ материальных,Где чистой нравственности нет,Законность где калекой бродитИль фразами морочит свет,А в кровь и плоть не переходит, –Где вредной роскоши чумаПереедает мир недужныйИ где нужна не честь сама,А только чести знак наружный, –Где нет сознанья у людей,Что часто кровью пахнут розы,Что в бриллианты богачейПревращены убогих слезы,Что люди все – одна семья,И, миру новым чтоб явиться,Для обновленья бытияОн должен духом обновиться, –Что правда не должна, как тать,Дрожать пред ложью закоснелой,Но божьей вестницей предстать……………….Искусство ж пусть своим путемИдет, как шло с начала века,И благородит человека,И проявляет бога в нем!

Молодой

О, это – проповедь! В моралиМы всё по нитке перебрали, –Мечты старинные! Поверь –Среди движений современныхДля этих мыслей отвлеченныхСовсем и места нет теперь.Ты фантазируешь… Ну кстати ль?А я, с тобой чтоб не уснуть,Иду. Прощай, седой мечтатель!Я тороплюсь.

Старик

Счастливый путь!Иди. Но старческих мечтанийТы не считай в числе преградДля ваших светлых начинанийИ верь: я в духе был бы рад,Когда б по моему хоть трупу,Как по гранитному уступу,Бил новый жизненный каскад.Спеши вперед, младое племя!Твоя дорога далека…Коль у тебя я отнял время –Прости болтливость старика!

Леля

На стол облокотясь и, чтоб прогнать тоску,Журнала нового по свежему листкуГлазами томными рассеянно блуждая,Вся в трауре, вдова сидела молодая –И замечталась вдруг, а маленькая дочьОт милой вдовушки не отходила прочь,То шелк своих кудрей ей на руку бросала,То с нежной лаской ей колени целовала,То, скорчась, у ее укладывалась ногИ согревала их дыханьем. Вдруг – звонокВ передней, – девочка в испуге задрожала,Вскочила, побледнев, и мигом побежалаУзнать скорее: кто? – как бы самой судьбойВходящий прислан был. «Что, Леля, что с тобой?»Но Леля унеслась и ничего не слышит,И вскоре смутная вернулась, еле дышит:«Ах! Почтальон! Письмо!» – «Ну, что ж такое? Дрянь!Чего ж пугаться тут? Как глупо! В угол стань!»И девочка в углу стоит и наблюдает,Как маменька письмо внимательно читает;Сперва она его чуть в руки лишь взяла –На розовых устах улыбка расцвела,А там, чем далее в особенность и в частностьПриятных этих строк она вникает, – ясностьЗаметно, видимо с начала до конца,Торжественно растет в чертах ее лица, –А Леля между тем за этим проясненьемСледила пристально с недетским разуменьем,И мысль ей на чело как облако леглаИ тонкой складочкой между бровей прошла,И в глазках у нее пары туманной мыслиВ две крупные слезы скруглились и нависли.Бог знает, что тогда вообразилось ей!Вдруг – голос матери: «Поди сюда скорей.Что ж, Леля, слышишь ли? Ну вот! Что это значит,Опять нахмурилась! Вот дурочка-то! Плачет!Ну, поцелуй меня! О чем твоя печаль?Чем ты огорчена? Чем?» – «Мне папашу жаль».– «Бог взял его к себе. Он даст тебе другого,Быть может, папеньку, красавца, молодого,Военного; а тот, что умер, был уж стар.Ты помнишь – приезжал к нам тот усач, гусар?А? Помнишь – привозил еще тебе конфеты?Вот – пишет он ко мне: он хочет, чтоб одетыМы были в новые, цветные платья; домНам купит каменный, и жить мы будем в нем,И принимать гостей, и танцевать. Ты рада?»Но девочка в слезах прохныкала: «Не надо»,– «Ну, не капризничай! Покойного отцаНельзя уж воротить. Он дожил до конца.Он долго болен был, – за ним уж как прилежноУхаживала я, о нем заботясь нежно!Притом мы в бедности томились сколько лет!Его любила я, ты это знаешь…» – «Нет!Ты не любила». – «Вздор! Неправда! Вот обяжешьМеня ты, если так при посторонних скажешь,Девчонка дерзкая! Ты не должна и сметьСудить о том, чего не можешь разуметь.Отец твой жизнию со мною был доволенВсегда». – «А вот, мама, он был уж очень болен –До смерти за два дня, я помню, ночь была, –Он стонет, охает, я слышу, ты спала;На цыпочках к дверям подкралась и оттудаИз-за дверей кричу: «Тебе, папаша, худо?»А он ответил мне: «Нет, ничего, я слаб,Не спится, холодно мне, Леля, я озяб.А ты зачем не спишь? Усни! Господь с тобою!Запри плотнее дверь! А то я беспокоюСвоими стонами вас всех. Вот – замолчу,Всё скоро кончится. Утихну. Не хочуНадоедать другим». – Мне инда страшно стало,И сердце у меня так билось, так стучало!..Мне было крепко жаль папаши. Вся дрожуИ говорю: «Вот я мамашу разбужу,Она сейчас тебя согреет, приголубит».А он сказал: «Оставь. – И так вздохнувши – ух! –Прибавил, чуть дыша и уж почти не вслух,Да я подслушала: – Она… меня… не любит».Вот видишь! Разве то была неправда? Вряд!Ведь перед смертью все уж правду говорят».