Полная версия
Матросы «гасят» дикарей
Еще одна ночь прошла спокойно. А наутро опухшие от сна спецназовцы стали прозревать, что сидеть им в этом болоте еще практически неделю. А потом тучу времени провести в плавании к берегам российского Дальнего Востока, ежедневно любоваться опостылевшими физиономиями друг друга. И в рядах офицеров морского спецназа воцарилось уныние.
– Ладно, приказываю не отчаиваться, – сказал Глеб. – Все хорошо, мы выполнили поставленную задачу, будем считать, что подверглись небольшому домашнему аресту. Разрешаю к ночи выйти в город – подозреваю, вся толпа с корабля туда повалит. Разве отменялись увольнительные на берег?
– А нас и вовсе никто не держит, – оживился Становой.
– Главное, чтобы рождаемость в этом городе не повысилась после ухода российских моряков, – проворчал Антонович.
– А тебе какая печаль? – удивился Семен. – Пусть повысится, мне не жалко. Только объясни мне, может, я что-то не понимаю, как повысится рождаемость, если общаться с женским туземным населением страшно даже в трех презервативах, надетых друг на друга?
– Вы утрируете, друзья мои, – возразил Глеб. – Времена исследований Миклухо-Маклая канули в Лету, большинство населения столицы Папуа – цивилизованные и чистоплотные люди. В отличие от вас. – Он окинул критическим взглядом свое неухоженное войско. – Если хотите выйти сегодня вечером в город, то должны быть с иголочки, дабы не посрамить высокое звание офицера морского спецназа.
– А для местных мы – офицеры морского спецназа? – удивился Становой.
– А это не важно, – отрезал Глеб.
Ближе к обеду под дверью образовалось кряхтение, и в каюту вторгся загипсованный Волокушин с такой физиономией, что все прикусили языки.
– Немедленно в лазарет… – только начал Глеб.
– Не пойду! – разорался Женька. – Надоело! Там скучно! Там звери! Я с вами – может, хоть здесь мне на старости принесут стакан воды!
– О, боже, – схватился за голову Семен. – Принесите этому калеке стакан воды и отправьте обратно в санчасть! Имеем мы право хоть немного отдохнуть? Сокровище ты наше!
Но Женька умолял, настаивал, и народ сжалился. А потом отмазывал товарища от разъяренных санитаров, рвущихся в каюту со шприцами и претензиями. Неизвестно, чем бы закончился конфликт, кабы не новое эпохальное событие, повергшее экипаж корабля в изумление. Было шестнадцать часов пополудни по местному туземному времени, когда в бухту вошел элегантный эскадренный миноносец «Кертис Уилбер» из состава 7-го флота ВМС США и встал на рейде в пределах внутренней акватории порта, в паре кабельтовых от «Адмирала Ховрина». Событие было сродни грому среди ясного неба. Еще один дружеский визит? Ай да папуасы! Дежурная смена, повинуясь приказам вахтенных офицеров, устремилась на посты. Орудия не расчехляли, что было бы полной глупостью, но готовы были это сделать в любую минуту. Офицеры отдавали противоречивые приказы, командир корабля названивал из радиорубки в Москву, задавая единственный вопрос: «Что за фигня, товарищи всезнающие начальники?» Но ничего экстраординарного не происходило. Американский эсминец и российский противолодочный корабль друг друга стоили. Они даже чем-то походили друг на друга. Те же внушительные размеры (они имели значение), стреловидные линии, гордо вознесенный над надстройкой капитанский мостик, увенчанный сложным радиолокационным оборудованием. Судно ощетинилось пушками: пусковыми установками «Иджис» для стрельбы крылатыми «Томагавками», артиллерийскими установками «Марк 45», шестиствольными 20-миллиметровыми зенитными орудиями «Фаланкс», ракетами «Гарпун» и «Стандарт-2», хорошо распространяющими демократию воздушно-бомбовым путем. На палубах эсминца толпились моряки и офицеры, с интересом разглядывали экзотическое судно под российским флагом. Для большинства из них эта встреча тоже стала неожиданностью. Но, видимо, не для всех. На эсминце играла музыка, что-то джазовое, не раздражающее. От дальнего причала в сторону судна устремилась лодка на воздушной подушке, зашла за форштевень по правому борту и пропала. У Глеба зародилась странная мысль, требующая всестороннего осмысления: а почему бы не допустить, что боевые пловцы, чье нападение они вчера отбили, уже ступили на борт своего корабля? И отдельные информированные лица прекрасно понимают, что происходит на самом деле. Мысль настаивала, нешуточно беспокоила. Как долго, интересно, в порту папуасской столицы собрался простоять «Кертис Уилбер»?
А российские моряки уже выбирались из ступора, махали своим заокеанским коллегам, острили наперебой: «А демократия у вас свежая? А в НАТО нас возьмут, или только в качестве мишени?» «Может, пальнуть по проклятым американским агрессорам?» – размышляли артиллеристы. «Средний палец встает, удержать не могу… – жаловался белобрысый мичман товарищу. – Это все от долгого воздержания, не иначе…»
У американцев тоже назревало укрепление дружественных связей с туземным населением и обширная культурная программа. Усиленная вахтенная смена на «Адмирале Ховрине» готовилась к разного рода неожиданностям. Но все проходило мирно и дружелюбно, во всяком случае внешне. Десант из старших офицеров в парадном одеянии и группы сопровождающих лиц высадился на пристани. Со стороны американского линкора прибыл аналогичный комитет по встрече. От белоснежных мундиров, от сияющих улыбок, от начищенных блях и кокард стало слишком ярко. Беспокойство усиливалось. Глеб спустился в каюту, размышляя о странностях, временами возникающих на жизненном пути.
– Я один думаю, что все это выглядит странно? – мрачно поинтересовался Семен.
– Нет, – покачал головой Глеб. – Нас таких по крайней мере двое.
– Чертовы пиндосы… – пробормотал прикованный к койке Женька.
– Может, я чего-то не понимаю… – простодушно затянул Серега Становой, – но объясните, в чем проблема? Они попытаются отбить Хасслингера? Но это же чушь! Его так упрятали на «Ховрине», что даже мы не знаем, где он! Кто пустит сюда американцев? У них имеется ордер от прокурора? Да не было ничего – кто докажет?
– Ты совершенно прав, Серега, – задумчиво пожал плечами Глеб. – Ничего не было, это факт. Наши лица остались за кадром, не пойман – не вор. И все же… – он раздраженно поморщился, – осадочек какой-то нехороший.
– Надеюсь, отсюда не вытекает, что мы становимся затворниками и не можем выйти в свет? – насторожился Антонович. – Учти, командир, ты обещал нам вечерний променаж, и если бессовестно продинамишь, это будет страшным клятвопреступлением с твоей стороны.
– Будет вам променаж, не волнуйтесь, – усмехнулся Глеб. – Морской спецназ не настолько трусливый, чтобы не пройтись по набережной.
«В самом криминальном городе мира», – подумал он мимоходом.
– Но чтобы выглядели, как на парад, – добавил он. – И вели себя так, будто вы культурные люди. Никаких излишеств, на провокации не поддаваться.
– Отлично, – возбудился Семен. – По сколько скидываемся? А квартал красных фонарей поищем?
– А что такое квартал красных фонарей? – хлопнул красивыми ресницами Становой. – Это квартал правительственных зданий?
– О, боже… – схватился за голову Семен. – Да, Серега, ты, наверное, прав, проститутки во всем мире одинаковые. А в этой стране, я слышал, преступный общак называется бюджетом…
– Минуточку, минуточку… – забеспокоился обездвиженный Женька. – Это что же получается, товарищи офицеры? Вы пойдете по бабам, будете там развлекаться, водку жрать, а я тут должен лежать в тоскливом одиночестве и читать Морской устав, поскольку больше на этой подводной лодке читать нечего?! Вы что, издеваетесь?! – Волокушин покраснел как помидор, принялся выбираться из кровати и рухнул от резкой боли в ноге.
– Спокойствие, Евгений, ты пойдешь с нами завтра, обещаем и клянемся на реликвиях нашего воинского братства, – ухмыльнулся Семен. – Или послезавтра, сообразим тебе инвалидную коляску, найдем негритосочку посимпатичнее, чтобы возила тебя взад-вперед и песни птичьи пела…
– Замечательно, – горько усмехнулся Женька. – Вон как ловко вы меня на хрен послали. Ладно, мужики, когда-нибудь поквитаемся…
После ужина настроение поднялось, бдительность притупилась.
– Ну, пройдемся по городку, – размышлял Глеб. – Стоит ли нервничать? Повсюду наши, ведь практически весь корабль отправляется в увольнение.
Матросы и офицеры судорожно мылись, скоблились, чистились, одевались в лучшие наряды. Ворчала вахтенная смена, заступая на дежурство. Пловцы преобразились, гладко выбритые, расчесанные, в темно-серых теннисках, подчеркивающих рельефную мускулатуру, в парадно-камуфляжных штанах с многочисленными карманами и застежками, в сверкающих берцах, придающих их мужественному облику окончательную брутальность. Расправились сутулые плечи мрачноватого капитан-лейтенанта Шуры Антоновича, по плотно сжатым губам плясала высокомерная усмешка.
– Народ к разврату готов, – под страдальческие стоны Женьки Волокушина возвестил Семен и лучезарно улыбнулся.
– А где Становой? – забеспокоился Глеб.
Серега, словно черт, явился, едва помянули. Весь загадочный, с блестящими глазами, с довольным видом потирающий ладошки.
– Спецобслуживание, мужики?
– Это как? – не поняли товарищи.
– С девчонками я уже договорился, – понизив голос, доверительно сообщил Становой. – Девчонки здешние, с нашего корабля, довольно миленькие, сговорчивые, общительные. Идут с нами. Нас не знают, но… согласились. Мы же свои, русские, чего нас бояться? Правда, их всего две. Катя из радиорубки и… Катя из группы шифровальщиков. Вроде бы лейтенанты. Они уже одеваются, сказали, что будут в штатском.
– Замечательно, – восхитился Семен. – Главное, не перепутаешь. Ладно, бонвиван, две так две, на месте разберемся.
– И еще. – Становой требовательно свел брови и строго посмотрел на товарищей. – Предупреждаю сразу. Та Катя, что из группы шифровальщиков, – она моя. А вторую уж делите, как хотите.
– Бабы на судне? – Антонович скептически поцарапал выбритый до синевы подбородок. – Как-то это, мужики, знаете…
– Перепрячем? – оживился Семен.
– Да нет, к несчастью…
– Ах, оставьте, – манерно отмахнулся Платов. – Не было бы счастья, да несчастье помогло. Что вы, Шура, смуту тут сеете?
– Ненавижу… – простонал из-под одеяла Женька. – Между нами все кончено!
– Бежим скорее, – спохватился Семен. – Пока это чудо за нами не увязалось.
Они уходили торопливо, пряча глаза, а Волокушин, безвинно пострадавший и лишенный всяких благ, загибал им вслед такое, в общем, обращался с прощальным посланием к народу…
Что он знал о Папуа – Новой Гвинее? Практически ничего, хватал информацию урывками. Государство на востоке второго по величине острова. «Земля людей с вьющимися волосами» – так назвали папуасов соседние малайцы, у которых волосы были прямые, и им было завидно. Половина населения еще не выбралась из каменного века, проживает племенами в непролазных джунглях, занимается охотой, рыболовством, собирательством, верит в духов, и ритуальные обряды у них соответственные. Бытуют легенды о людоедах, временами эти легенды подтверждаются. Племя ванауту, в сущности, мирное. Можно подарить вождю парочку свиней, и тебя не съедят. Воинственные яли ходят в перьях, в боевой раскраске, потрясают топорами и копьями. Главный праздник в племени не Новый год, а Праздник Смерти, посреди оного убивают шамана, и вождь племени съедает его мозг, дабы впитать знания мудреца и доставить удовольствие Смерти. Племена карафаев самые жестокие и прожорливые. Живут на деревьях, так и называются «древесные люди», кушают заблудившихся туристов, своих скончавшихся родственников. Разойтись с ними мирно, наверное, можно, но как узнаешь заранее? В городах же все приличнее, язык английский, но и там сохранилась практика ритуальных убийств подозреваемых в колдовстве женщин. Словом, бандитское государство со всеми признаками видимости демократии. Парламент, президент, вороватые чиновники – все как положено. Нищее население. Тотальная безработица. Соседняя Австралия ежегодно субсидирует папуасам полтора миллиарда долларов, лишь бы не лезли через Торресов пролив толпы голодных мигрантов. Одна из самых криминогенных стран. Город Порт-Морсби – столица мировой преступности, последнее место в рейтинге безопасных столиц мира. Количество убийств втрое больше, чем в Москве (по количеству, а не на душу населения), в 23 раза больше, чем в Лондоне. Основная криминальная субкультура – рэсколизм (от англ. rascal – «плут», «негодник»), система жестоких молодежных банд, которые совершают кражи, изнасилования, зверские убийства. Есть здесь и купленные чиновники, продажная полиция, склонная к зверствам и пыткам. Банды сотрудничают с международным криминалом, с китайскими этническими группировками, действующими в Папуа – Новой Гвинее. Происходит контрабанда наркотиков в США, Австралию, Новую Зеландию, торговля оружием, людьми, проститутками…
Впрочем, на набережной все было мирно, дружелюбно, и как-то пропадало желание прихватить с собой пулемет. Под симпатичными фонариками в окружении ухоженных пальм и клумб с орхидеями сновали толпы людей, звучала русская, английская речь, местный «перверсивный» пиджин-инглиш. Дикарей, обвешанных черепами и в полной боевой раскраске, почему-то не наблюдалось. Цивилизованные папуасы одевались, как и все приличные люди, в майки, шорты, парусиновые брюки. Одни напоминали австралоидов, другие были чернее негров, видимо, это были негрито, группа темнокожих низкорослых народов, проживающих в Юго-Восточной Азии, благодаря которым остров Новая Гвинея, собственно, и получил свое название. Встречались китайцы, меланезийцы, представители белых народностей, избравших остров местом постоянного проживания. Из темных кустов в глубине аллеи доносился сдавленный женский смех, звенели бутылки. По аллеям группами прохаживались российские и американские моряки, играла музыка в ночных заведениях, к ним вели гравийные дорожки, украшенные затейливыми фонарями.
Девушки оказались милыми и словоохотливыми. Им было лет по двадцать шесть – двадцать восемь. Черненькая – из радиорубки, светленькая – от шифровальщиков. Бурчали в спину невнятные личности, мол, гордость и краса противолодочного корабля гуляет не с ними – верными сослуживцами, а с какими-то приблудными мутными парнями, непонятно как оказавшимися на «Адмирале Ховрине». На эти выпады не обращали внимания. Главное – заговорить зубы прекрасному полу. Блондинка с пышным бюстом и короткими курчавыми волосами, одетая в маечку и короткую юбку, трещала, как пишущая машинка: о том, что на дух не выносит духоты, что краше Владивостока города нет, что это первое ее плавание на большом корабле, что не грех бы чего-нибудь выпить и закусить. Хотя, если честно, после шести вечера она не закусывает. Возможно, эта девушка неплохо справлялась со своими обязанностями, и в постели была хоть куда, но насытить голодный интеллект могла с трудом. Становому, впрочем, было без разницы, он тоже не отличался буйством интеллекта и поэтому всячески охаживал блондинку, обнимал ее, заглядывал, как бы невзначай, за вырез маечки. А Семен украдкой подмигивал Глебу, дескать, у кого нет мозгов, тот очень любит разговаривать…
С Катей из радиорубки было сложнее. Глеб безуспешно гнал от себя мысль, что ему нравится эта девушка. Невысокая, худенькая, в облегающей сорочке и джинсах, выгодно подчеркивающих достоинства фигурки, она забавно морщила носик, украдкой усмехалась, когда спутники несли ярко выраженный вздор, стреляла серыми глазками в сторону Глеба. А тот определенно начинал смущаться и чувствовать себя не в своей тарелке.
– Ребята, а вы вообще откуда? – спросила Катя, которая была из радиорубки, когда они выбрались из зоны набережной и вошли в сквер, украшенный величественными тропическими деревьями. – Что-то я не замечала вас на корабле. Вы ведь в Джакарте проскользнули на борт, нет? – и снова как бы невзначай покосилась на Глеба.
– Прибыли с инспекцией, дамы, – важно надувая щеки, отозвался Семен. – Из управления по управлению всеми управлениями.
– А если серьезно? – Катя рассмеялась.
– А если серьезно, Катюша, – вкрадчиво сказал Глеб, – то мы из института картографии. Занимаемся гидрографической съемкой.
– Ого, – удивилась брюнетка и снова прыснула, после чего положила руку на плечо Глеба – ей пришлось раздвинуть пальцы, чтобы хоть как-то перекрыть бицепсы с трицепсами. – А в вашем институте все такие… накачанные?
– В нашем – да, – с гордостью ответил Антонович, а Глеб почувствовал, что Кате не хочется убирать руку и в животе у него начинается бурление. «А почему бы нет? – стыдливо подумал он. – Родина далеко… что тут такого?»
– Как, вы всего лишь из какого-то института? – разочарованно вытянула губы блондинка, и засмеялись все, даже Становой. А Семен вновь украдкой покосился на Глеба и постучал кулаком по лбу, дескать, давно доказано, что половина женского населения планеты – дуры.
От пронзительного запаха цветов, расслабляющей южной обстановки, соседства симпатичной девушки под боком у Глеба кружилась голова. Такое ощущение, словно уже выпил. Но он продолжал исподтишка озираться, высматривал, не идет ли кто за ними. Да это просто паранойя! Никто за ними не шел, враждебные тучи не собирались. Можно расслабиться, получить удовольствие от жизни. А тут Становой начал щелкать телефоном, делать снимки на память в раю для всех желающих. Запечатлел смеющихся девчонок, потом увековечил Глеба с обеими в обнимку, потом снял товарищей, Семен при этом кривлялся, Антонович оставался серьезным и сосредоточенным, а Глеб подумал: вот и будет у тебя фото с обезьянкой и удавом. «Снимите меня, снимите!» – хохотала, входя в раж, блондинка. А Семен опять вполголоса начинал теоретизировать, мол, какой запутанный русский язык, поскольку снять можно кино, квартиру, девушку, скальп…
– Ну, что, ваши высокородия и прекрасные барышни, не пора ли нам где-нибудь приземлиться? – вынес свое предложение на рассмотрение коллектива Становой.
– Не гони, – пробормотал Глеб. – Пусть все идет своим чередом.
Кончился сквер, снова потянулась набережная, заполненная народом. Шныряли сомнительные личности, кучковалась в тени аллеек местная публика, липли к морякам проститутки, страшненькие, пестро одетые, с дикими прическами и устрашающими серьгами в ушах, видимо, предполагалось, что иностранцы всегда ведутся на эту «экзотику».
– Нет уж, нет уж, – забормотал Семен смешным голосом, едва не став жертвой сексуальной атаки. – Ну их на фиг, этих «сексуально беспечных». Тут и впрямь одним презервативом не обойтись, броня нужна… Серега, прикрой меня, срази их своей красотой. Ужас какой. На Таити проститутки определенно красивее… Вы бывали на Таити, товарищи офицеры?
– Фу, какая гадость… – морщилась Катя из радиорубки, прижимаясь плечом к Глебу, а блондинка беззаботно похохатывала.
– Глеб, вы заметили, что в этом городе нет попрошаек? – прошептала на ухо брюнетка Катя. – Они все такие загадочные, стоят, смотрят на тебя, никто не просит.
– У папуасов имеется собственная гордость, Катя, – отозвался Глеб, отыскивая руку девушки и легонько сжимая ее пальцы, которые сразу же задрожали. – Но это не значит, что они откажутся, если вы предложите им деньги. А вместо спасибо нападут на вас в темном уголке и отнимут то, что у вас осталось.
– Дайте медный грошик, господин хороший… – забубнил Семен. – А худые они тут какие, не кормят их, что ли?
– Здоровое питание практикуют, – хохотнул Антонович. – Кто здоровее, тот и питается. Послушайте, товарищи, мне кажется, мы вполне уже нагуляли аппетит, пора швартоваться. Что скажешь, Глеб Андреевич, специалист ты наш по картографии и аэрофотосъемке?
Заведение, к которому стекались все дорожки на набережной, называлось «Кентаурус», хотя вместо лошади с человеческой головой на вывеске переливалось огнями что-то осьминогообразное, с ушами, оттопыренными, как у Семена.
– Выпивкой не увлекаться, коллеги, – предупредил Глеб, машинально нашаривая в кармане тонкую пачку командировочных североамериканских долларов. – Если увижу хоть одного пьяного, заставлю завтра весь день отжиматься.
– Как строго с дисциплиной в вашем институте, – под дружный гогот подметила блондинка Катя.
– Мы по чуть-чуть, Глеб Андреевич, – уверил Семен. – И сразу баиньки. Ну, чтобы не было, как в песне: «и тогда наверняка вдруг запляшут облака…»
Судя по тому, как пальчики Катюши сжимали его руку, по поводу «баиньки» у Глеба назревали проблемы. Зал «Кентауруса» был вместителен, и тот, кто его спроектировал, имел толику представления о том, что такое дизайн интерьера. Гремела музыка, как ни странно, современная западная с уклоном в Леди Гага. Толпились люди у бара. Посетителей было битком, но зоркий Семен разглядел свободный столик в углу, махнул рукой, мол, за мной, в атаку, и первым начал продвижение. Белоснежная форма русских и американских моряков слепила глаза. Наши – в бескозырках, в отглаженных матросских воротниках, янки – в беретах. Все приветливо, дружелюбно. Поначалу настороженно косились друг на друга, что-то хмыкали, но постепенно таяли, обниматься еще не лезли, в вечной дружбе не клялись, но уже обменивались несложными фразами, подмигивали. У бара разбитной мичман Савельев в заломленной на затылок фуражке в компании парочки старшин уже братался с уоррент-офицером третьего ранга, пытался ему что-то втолковать, имея за душой лишь несколько английских слов, половина из которых была ругательной. На новоприбывших не обращали внимания, только Глебу подмигнул старшина первой статьи Ячменев, дующий пиво из гигантской кружки (явное наследие немецких колонизаторов). Платов добрался до «финишной ленточки», свалился за столик, оттоптав вытянутую ногу упитанного лейтенанта младшего ранга, который вальяжно сидел рядом и с презрением принюхивался к доставленной ему доске с морепродуктами. Обменялись односложными извинениями, младший офицер лениво улыбнулся, Семен смастерил сомкнутыми ладошками жест вай.
– Ишь как расперло от гордости за страну, – шепнул он Глебу. – Ну, прямо орел на вершине Кавказа…
Ждать официанта пришлось недолго. Между делом насладились зрелищем, двое штатовских матросов через столик, основательно нагруженные, но еще не буйные, две путаны с раскосыми глазами, явные уроженки Поднебесной. Столик был заставлен яствами и напитками. Матросы гоготали, проститутки хихикали и висли у вояк на шеях, непонятно, что они при этом видели, щелочки глаз были такими узкими, что туда не пробился бы и солнечный свет. Одной вдруг стало дурно, съела что-то не то, девушку вырвало, хорошо, не на колени клиенту. Держась за живот, она заковыляла к выходу, отмахиваясь от призывных воплей в спину. Моряк надрывно что-то кричал, потом откинулся на спинку стула и провалился в оцепенение.
– Китайская проститутка, – хмыкнул Антонович.
– Сломалась, – резюмировал Семен, чем вызвал приступ гомерического хохота.
Подбежала официантка-папуасочка с большими глазами и припухшими губками, раздвинутыми в дежурную улыбку. Семен сделал уши торчком, замурлыкал: «Я заметил твой смеющийся взгляд…» А дальше все было хорошо и культурно… какое-то время. Балагурили про кулинарные пристрастия папуасов. Глеб уверял, что в целом диета у туземцев растительная, что подберут, то и едят, но не гнушаются свининой, рыбой, куриным мясом, а также жуками, крысами, ящерицами. А в труднодоступных местах, где сохраняется первобытно-общинный строй, там и вовсе сущие гурманы! «Не надо, – умоляли девушки, хватаясь за горло. – Умоляем вас, Глеб, не надо, будьте человеком!» Но уминали за милую душу жареного цыпленка с бананами, щедро сдобренного перцем, бледные свиные отбивные с прожилками, пили непривычное сладковатое пиво с привкусом неведомых трав. Катина нога под столом прижалась к лодыжке Глеба и уже не отодвигалась. Все подмечали эти странности, и на брюнетку никто из товарищей не претендовал. Каждый стремился выглядеть самым остроумным, анекдоты из жизни папуасов и ВМС России текли рекой. Серега Становой вдруг начал беспокоиться, обнаружив, что блондинка, которой он вроде бы понравился, поменяла свое мнение и с интересом поглядывает на Антоновича. А Шура, прочувствовав это дело, как-то засмущался, притих и злобно уставился на обиженного Серегу, мол, я-то в чем виноват? Сам обязан понимать, главный мужской орган, он вообще-то из двух букв: УМ.
Смотреть на это было забавно. Глеб расслабился, все происходящее становилось затейливым фоном, и превалировала лишь одна мысль: где в этом чертовом городе найти место, чтобы на несколько часов уединиться с девушкой?
– Эх, пьяная молодость! – выдохнул Семен. – Ну, что, командир, по второму пиву?
И все же пришлось напрячься. В разгар веселья, когда никто уже не слушал собеседников, а слушал только себя, произошло событие, заставившее понервничать. В напоенный гамом и табачным дымом зал вошли четверо мускулистых мужчин. Явно американцы, но уж больно не похожие на парней из экипажа эсминца. В штанах вроде тех, что были на ребятах Дымова, только тенниски у них были не серые, а в буро-зеленых камуфляжных разводах, из прочной ткани. Коротко стриженные, в меру молодые. Возглавлял группу угрюмый сутулящийся субъект с кустистыми бровями и квадратной челюстью. «Ежик» на голове был тоже квадратным, складывалось ощущение, что субъект пришел в ресторан со съемок боевика про коммандос. Остальные выглядели менее устрашающими, хотя было заметно, что львиную долю своего свободного времени парни проводят в тренажерных залах. Второй был тоньше в талии, более изящен, чернявый, смуглый, судя по всему, латинос, он отдаленно напоминал артиста Марка Дакаскоса. У третьего была широкая приплюснутая физиономия, рыжая поросль с залысинами посреди черепа. Четвертым был подтянутый блондин с удлиненной неприятной физиономией, глазами навыкате, судя по всему, задира и драчун. Он обнимал за талию надменную девицу со стянутыми на затылке пепельными волосами. У девицы был дерзкий взгляд, маленький нос, презрительно сжатый ротик, удручающий первый размер груди, зато приятная линия бедер, подчеркнутая легким парусиновым жакетом. Особа, судя по всему, капризная, она с неудовольствием обвела глазами зал, опасливо покосилась на хохочущих за ближним столиком русских офицеров и манерно передернула плечами. Потом встала на цыпочки и что-то сказала блондину. Тот окликнул обладателя «ежика», который уже вознамерился протиснуться к бару. Субъект повернулся, угрюмо выслушал блондина, спорить не стал. И вся компания в колонну по одному удалилась, решив поискать другое заведение, без всепобеждающего русского духа. Глеб перевел дыхание. Но при виде парней напряглись все природные инстинкты, встало в стойку чутье. Заныло располосованное колено, обмотанное толстым слоем бинта. У парней была особая стать. Возможно, это и выделяло их на фоне приятного собрания…