Матросы «гасят» дикарей

Сергей Зверев

Матросы «гасят» дикарей

Красивых смертей нет, есть более или менее оправданные и бессмысленные.

Г. Коновалов. «Истоки»

В трюме корабля, стоящего у пирса, что-то завелось, громко забурчало. Стартовали гидравлические цилиндры, приводящие в действие люки шлюзовых камер. Из образовавшегося отверстия выплыл аквалангист на индивидуальном буксировщике «Протей-5», направил машину под углом на глубину. В свете фонарей, прикрепленных к резиновым шлемам, выплывали остальные, одетые в легкие гидрокостюмы и вооруженные специальными подводными пистолетами «СПП». Пристраивались в хвост ведущему и в колонну по одному уходили во мрак придонного слоя. Электродвигатели работали практически бесшумно. Громоздкие буксировщики, напоминающие авиабомбы с сужением на хвосте, в котором размещались защищенные кожухом лопасти, имели неплохую маневренность. Аквалангисты плотно прижимались к подводным носителям, держались за клыки-рукоятки, между ногами приглушенно бормотали и перемешивали воду электрические моторы. Процессия из пяти транспортных средств отдалялась от причала, погружалась в глубины…

Знакомиться с морскими красотами смысла не было. Глубина двадцать метров оптимальная для недолгого подводного похода. Сверху не заметят, и для декомпрессии не нужно делать долгих и раздражающих остановок. Ведущий выровнял курс, что-то переключил на панели управления, и буксировщик поплыл резвее, уплотнилось бурление в хвостовой части. Морская вода была теплой, как парное молоко, прогретая в светлое время под палящим солнцем, она не успевала охладиться за ночь. Ведущий вытянул шею, посмотрел вниз, ведь ничто не отменяло простое человеческое любопытство. Электрический свет неохотно проникал сквозь толщи воды, но метров на пятнадцать его хватало. Мглистое дно полосовали рифы и приземистые скалы, шапки водорослей всех оттенков зелени венчали барельеф дна, колыхались под напором подводных течений, шныряли стайки пятнистых рыбешек. Выбралась из мрака жутковатая, обросшая водорослями конструкция – затопленное судно с возвышением кокпита над надстройкой. Дальше вид был мрачнее, показался развалившийся пополам двухфюзеляжный самолет, вросший в коралловый риф. Р-38 «Лайтнинг», популярный в сороковые американский истребитель на Тихоокеанском театре военных действий. Подобные самолеты поднимались с баз в Юго-Восточной Азии, бомбили японцев в Корее, в Китае, на Филиппинах, на островах Океании. На одном из подобных истребителей летал небезызвестный Антуан де Сент-Экзюпери…

Майор Глеб Дымов, командир группы боевых пловцов, приписанных к 102-му отряду борьбы с подводными диверсионными силами и средствами, остановил буксировщик, вытянул руку, сигнализируя о прекращении движения. Он начал медленно всплывать, и вскоре его голова и ребризер, облегающий спину, покачивались на легкой волне, а все остальное, включая буксировщик, оставалось под водой. Он вынул изо рта загубник легочного аппарата, стащил маску, начал осматриваться. Папуасская ночь была тиха и безоблачна. Группа пловцов отдалилась от берега метров на пятьсот. Просматривались протяженная гавань, портовые краны, несколько многоэтажек, оконечность холма Пага на западе, с которого открывался вид на Порт-Морсби – столицу Папуа – Новой Гвинеи, куда по недоразумению занесло россиян. У пристани покачивались суда с включенными сигнальными огнями. Центральный пирс украшало самое мощное и величественное из них – большой противолодочный корабль «Адмирал Ховрин». С него и десантировалась в воды бухты группа «морских дьяволов». На корабле мигали огни, перекликались дневальные и вахтенные офицеры. Боевой корабль даже в темное время суток производил впечатление. Это была стальная громада, водоизмещением в семь с половиной тысяч тонн, длиной 170 метров, шириной – 20, осадка – восемь метров. Четыре двигателя по двадцать тысяч лошадиных сил, скорость тридцать узлов, экипаж почти три сотни опытных, побывавших в передрягах военнослужащих. Вооружение такое, что способно в хлам разнести столицу папуасов: ракетные торпеды «Раструб», пусковые установки ЗРК «Кинжал», 100-миллиметровые орудия, не оставляющие камня на камне…

Было два часа ночи – бухта спала. Но если присмотреться, не вся и не везде. На одном из судов, пришвартованных в гавани, еще не смолкла вечеринка, смеялись люди, звуки музыки разносились по воде. По дороге за набережной метался свет фар, работали портовые заведения. С обратной стороны из необъятных просторов Кораллового моря в гавань заходило суденышко, похоже, яхта одного из местных богатеев, либо бандита, либо важного чиновника, живущего на «собственные государственные» сбережения (и тех, и других в стране хватало с избытком). До яхты было больше мили, ее курс никак не пересекался с боевыми пловцами. Глеб всматривался в восточные пределы обширной гавани: виднелся рыбацкий пригород из однообразных лачуг на сваях, рваная цепочка нелюдимых скал, рослый маяк на краю мыса. Напротив маяка, на дистанции нескольких кабельтовых, протянулась цепочка островков, один из которых и являлся конечной точкой маршрута. Вероятно, у острова имелось название, но в инструкциях значились лишь координаты, характер рельефа и толика дополнительной информации: когда-то на этом камне располагался скромный отель, не поделенный конкурирующими криминальными группировками, в итоге заведение не досталось никому, а от здания в ходе разборок уцелел лишь остов. Там же находились мастерские одного из местных промыслов, но и это предприятие дало дуба. Природа на острове зачахла, люди там не жили, остатки зданий и производственных площадей представляли запутанный лабиринт и были идеальным местом, где можно спрятаться…

«Что-то не нравится мне в этом “Ухрюпинске”, – думал Глеб, настороженно созерцая панораму бухты. – Осторожнее бы надо…» Он сунул в рот загубник, поправил маску, перевел рычаг на панели управления и начал пропадать. Сомкнулись толщи над головой, он плавно погружался, ориентируясь на далекий электрический свет. Подчиненные обретались между поверхностью и замусоренным дном и от скуки уже водили хоровод вокруг мрачного Шуры Антоновича, который не принимал участия в забаве, сидел верхом на своей «торпеде» и лишь угрюмо косился на снующих по радиусу «лошадок». «Детский сад с барабаном, – раздраженно подумал Глеб. – Никакой серьезности в ответственный момент. Все правильно: командир всегда будет чем-то недоволен. А если нет разницы, то зачем стараться больше?» «А сам-то чем лучше?» – мелькнула мысль, но он от нее с досадой отмахнулся. «Веселая карусель» замедлила бег, остановилась, и сослуживцы выжидающе уставились на командира. Глеб видел лишь глаза под водолазными масками. Неунывающим взглядом смотрел Женька Волокушин, хмурым – Антонович, зорко уставились на него выспавшиеся и воспаленные глаза обленившегося Семена Платова, настороженно поглядывал исполнительный «плейбой» Серега Становой. Расслабились бойцы без серьезной работы, размякли, пороть их некому, и Глебу некогда. Еле растолкал их полчаса назад, спали, как хорьки. Элита, блин, Военно-морского флота, приписанная к «Адмиралу Ховрину», но в гробу видавшая и корабельную дисциплину, и распорядок дня, и циркуляры местного владыки – сурового капитана первого ранга Осадчего Олега Максимовича, которому группа боевых пловцов никоим образом не подчинялась. «Опять будильник спать мешает? – иронизировал Глеб, расталкивая спящих мертвым сном мужчин. – На толчках сгною! Отпуска лишу!» – «Не лишай, умоляем… – стонал блуждающий сомнамбулой Семен. – А то у нас с друзьями традиция – каждый год хотеть в отпуск… А ты молодец, Глеб, предупредить не мог, что тебе в два часа ночи шлея под хвост ударит? Куда? Зачем? Объясни, это важно или срочно?» «Кто рано встает, тот всех достал уже! – вторил ему Антонович. – Действительно, Глеб, почему не предупредил?»

Не мог он никого предупредить. Спецслужбы секретность развели, как на режимном объекте. Несколько раз приходилось подписывать бумаги о неразглашении. Никому ни звука, действовать в ночное время, всячески запутывать и сбивать со следа вероятного противника. Столица папуасов, по мнению некоторых, наводнена агентами ЦРУ, и все сидят в порту и ждут, когда русские отправятся за объектом, координаты которого известны только им. А коль постигнет неудача и нависнет серьезная угроза, то лучше ликвидировать объект, чем отдать врагу. Но это крайние меры – объект должен быть передан российской стороне в целости и сохранности. Этот носитель особо важной информации и так натерпелся…

«Зря я их шпыняю, – думал Глеб, созерцая свое подводное воинство. – Нормальные парни, не подведут. Как расслабились, так и напрягутся». И задание, исходя из имеющейся информации, было несложным. Он проделал серию жестикуляций, включил драйв и первым поплыл на восток. Если парни все поняли правильно, то Платов и Антонович должны отстать, укрыться в местности и убедиться, что группу никто не пасет…

Они подплыли к острову с наветренной южной стороны, выбрались из воды и начали изучать обстановку. В этой части бухты ветер усиливался, вздымались волны, выбрасываясь с шипением на груды бетонных плит. Несколько минут пловцы барражировали мимо постиндустриальных красот, которые в любой части света, похоже, одинаковы. Полку спецназа прибыло – вынырнули Платов и Антонович, стащили маски.

– Чисто, командир, – прокашлял Антонович – крепыш тридцати шести лет, критично относящийся ко всему, с чем сталкивался.

– Никого, – подтвердил Семен Платов – тридцатилетний смешливый боец – живое подтверждение популярного постулата, что детство никуда не уходит. – Нет, в натуре, Глеб Андреевич, мы опустились почти на дно, погасили фонари, включили режим тишины и торчали там, как сычи, и хоть бы одна сволочь на горизонте показалась. Ты уверен, что нужно бояться?

– Ну, не знаю, парни, – как-то неуверенно изрек Серега Становой – мускулистый красавец тридцати двух лет от роду, отличный пловец, но не кладезь мудрости, то есть по натуре простоватый и прямодушный. – Лично у меня при выходе из трюма было чувство, будто я под колпаком. Я могу, конечно, чего-то не понимать…

– Ты просто обязан это делать – не понимать, – фыркнул Женька Волокушин – юный, неунывающий и всегда оптимистично настроенный. – Не было за нами наблюдения, Серега, не так-то просто его наладить под водой. Шизуешь ты, брат.

Но беспокойство усиливалось. Если окрестности Порт-Морсби действительно наводнены агентами потенциального противника и если допустить, что они информированы о планах русских и умеют думать, то вовсе незачем следить за пловцами, которые рано или поздно вернутся к кораблю. «Адмирал Ховрин» прикован к причалу, в нем не так уж много шлюзовых портов, способных всосать аквалангистов с буксировщиками. Или это паранойя на пустом месте?

Что ни говори, а операцию спланировали скверно. Пловцы – исполнители, в рамках задания не разгуляешься, ладно… Они по одному выбирались на плиты, привязывая буксировщики, забивались в щели, извлекая подводные пистолеты «СПП», сконструированные советскими умельцами еще в далекие семидесятые, компактные, с четырьмя жестко скрепленными стволами и обоймами-картриджами на четыре выстрела. Становому не повезло, обычно проворный, но тут он сглупил: доверился с виду надежной бетонной плите, взобрался на нее… и не успел ухватиться за конец арматуры, как отломившийся шмат бетона вместе с пловцом ушел под воду! Впрочем, выплюнуть непечатное слово боец успел.

– Мат в один ход, – шмыгнув носом, прокомментировал Семен.

– Незачет по физкультуре, – добавил Женька Волокушин.

– Очень трудно кому-то давалась учеба, – добил Антонович.

Вынырнул обозленный Становой, вразмашку поплыл к сбежавшему буксировщику, вернул пропажу, выбрался на соседнюю плиту, держась за грудь.

– Блин, чуть ребрами эту дрянь не разбил…

– Ты в порядке? – спросил Глеб.

– В сомнительном, – огрызнулся Становой. – Не волнуйся, жить буду. А вы чего тут зубоскалите, недалекие?

– Кто бы говорил, – хихикнул Женька.

– Всем внимание, если я вас не сильно затрудняю, – возвестил Глеб, напряженно всматриваясь в ночную серость. – Становому – остаться, сторожить буксировщики и бдеть во все глаза, уши и прочие отверстия. В случае опасности хоть совой ори, только не стреляй. Остальные – за мной. Объект – двухэтажное строение в стадии полураспада на восточной стороне острова. В колонну по одному, и неторопливой трусцой…

– И чтобы трусцы не свалились… – ухмыльнулся Антонович.

Площадь острова была не больше квадратного километра. С вершины рукотворной горки он просматривался практически весь. Из растительности на клочке суши с неплодородной глинистой почвой были лишь отдельные чахлые кусты и кучка пальм в прибрежной зоне, что никак не гармонировало с соседними островами, по уши заросшими зеленью. Объяснение этому, видимо, существовало, но никто не хотел над этим задумываться. Пловцы по одному перетекли в ложбину, крались мимо сгнившего причала, выходящего на строение с просевшей крышей, мимо заброшенных бунгало, от которых остались лишь бамбуковые остовы. Возможно, здесь когда-то случилось землетрясение, местный криминал не поделил оставшееся, плюнул на это дело, и воцарилось запустение, не нашедшее до текущего дня своего отчаянного спонсора. «Чай, не Европа, не Турция, – размышлял Глеб, перебираясь через каменные преграды, – беднейшее государство в мире, кого тут волнуют бесперспективные клочки суши в зоне прямой видимости от правительственных кварталов? Бросили и забыли».

До двухэтажного объекта оставалось метров сорок продуваемого пространства. Фигурки пловцов сливались с ночными пейзажами. Рокотал в отдалении прибой, противно орали морские птицы. Голос Станового в ухе Глеба доверительно поведал, что в квадрате высадки ничего внезапного не случилось. «Все в порядке, – успокоился Глеб. – Кроме нас и объекта, на острове никого. Впрочем, с объектом пока неясность…»

Эфемерные фигуры, сливающиеся с темнотой, прокрались мимо поваленного забора, стали перебегать к двухэтажному строению, в котором, согласно информации, прятался от властей и бывших коллег очень важный для государства тип. Пловцы занимали позиции: Антонович и Женька Волокушин прильнули к разбитым косякам, Семен нырнул за угол и тут же вынырнул, сигнализируя, что за углом посторонних нет. Сжимая рукоятку «СПП», Глеб протиснулся в разбитый проем. Действительно, если допустить, что артиллерия в сносе здания не участвовала, то его удручающее состояние можно объяснить только землетрясением.

Он вошел под гулкий свод, опасливо поглядывая на прогнувшиеся балки потолочных перекрытий. Фонари можно было и не включать, остров просматривался насквозь, а стены в здании были далеко не везде. Послышалось шуршание за спиной, бойцы по одному проникали в строение, прятались за естественными укрытиями. Что-то пробежало по полу, шурша лапками и попискивая, Семен приглушенно ругнулся, он не выносил крыс. Обшаривать все закоулки этого ветхого здания можно было до утра. Он короткими шажками, стараясь обо что-нибудь не запнуться, вышел в широкий коридор, навострил уши. Пахло тленом, ржавчиной, сырость царила убийственная. Как тут может кто-то жить, не гния заживо?

– Командир, приказывать будешь? – проворчал за спиной Шурик Антонович. – Хреново тут как-то, делать-то чего будем?

– Здание явно заброшено, товарищи офицеры! – громким голосом объявил Глеб. – Бьюсь об заклад, лучшего места для вечеринки мы не найдем.

За спиной воцарилось недоуменное молчание. Глеб прижался к отсыревшей кирпичной кладке. В здании все так же царила тишина.

– Ну, в общем-то, ты прав, – неуверенно отозвался не спешащий шевелить извилинами Семен. – У нас сегодня вечеринка, Глеб Андреевич?

– Шашлычок, пивко? – нездорово возбудился Женька Волокушин.

– Здание явно заброшено, товарищи офицеры! – металлическим голосом повторил Глеб. – Бьюсь об заклад, лучшего места для вечеринки мы не найдем.

– Замкнуло, кэп? – резонно осведомился Антонович.

– Блин, да это же условная фраза… – запоздало дошло до Платова.

– А что, этот тип шарит по-русски? – озадачился Волокушин.

Этот тип по долгу службы в совершенстве понимал не только по-русски, но и по двенадцати другим языкам, в числе которых почему-то значился албанский (в классическом понимании) и украинский. Откуда-то снизу донесся продолжительный скрип, переходящий в скрежет, спецназовцы разбежались. Сообразив, что скрипит не где-нибудь, а у него под ногами, Глеб попятился, отступил за простенок. Не сказать, что на глазах изумленной публики происходило рождение Левиафана, но зрелище впечатляло. В мешанине плесневелых досок и цементных обломков прятался люк. Задрожали хлипкие половые перекрытия, сместилась крышка люка, лежащая в створе без шарниров, и из мрака подземелья на корточках выбрался оборванный бородатый мужчина. На нем скрестились лучи четырех фонарей, обитатель подземелья зажмурился, закрыл лицо трясущимися руками. Грязный, исхудавший, издающий ужасную вонь, с лысиной в середине черепа. Опустились руки, в которые прочно въелась грязь, и по людям, выходящим из мрака, заметался взгляд воспаленных глаз. На впалых щеках алели нарывы, от постоянной сырости изнеженная кожа начинала гнить.

– Святая Мария, вы русские… – Он выдирал слова из горла с таким мучением, словно они там пустили корни. – Вы те, кого я жду, это невероятно, не могу поверить… – Сил уже не осталось, он опустился на колени, мог и упасть, если бы Семен и Волокушин не подхватили его под мышки.

– Ни хрена себе особенности русской вечеринки, – оценил Антонович.

– Вы Хасслингер? – поколебавшись, спросил Глеб. – Марк Хасслингер?

– Да, я Марк Хасслингер… – Слова человека делались невнятнее, закатывались глаза, а по чумазой физиономии лица без определенного места жительства расплывалась блаженная улыбка. – Господа, я вам крайне признателен… Я понимаю, что вы выполняете приказы начальства, но все же я ваш пожизненный должник. Спасибо, господа…

– Прекращайте, Хасслингер, – Глеб смутился. – Вы еще заплачьте. Хотелось бы сразу предупредить, не надо притворяться более изможденным, чем вы есть на самом деле.

– Простите… – Мужчина закашлялся. – Да, наверное, я преувеличиваю тяжесть своего состояния, но я сижу в этом подвале уже вторую неделю. Позавчера закончились продукты и еда.

– Соберитесь, Хасслингер, и не мешайте нам выполнять свою работу. Мы перевезем вас на российский корабль, но нянек здесь нет, и вам придется держаться за буксировщик самостоятельно.

– Да, да, я понимаю… – зачастил «робинзон». – Я не создам вам проблем, обещаю…

– А теперь внимание, мистер Хасслингер. Поработайте головой и вспомните, не замечали ли вы в течение вашей страстной недели на острове посторонних?

– Конечно же… – Запуганный субъект подался вперед, и Глеб поежился, суровая натура спецназовца не отрицала чувствительность к неприятным запахам. – Я не страдаю паранойей, господа, но понимаю, что означает для правительства моей страны моя поимка. Они из кожи вылезут, чтобы прибрать меня к рукам. Они знают, что я нахожусь в этом квадрате… Они везде, поверьте, я не преувеличиваю… Это было несколько суток тому назад, господа, точнее сказать не могу, в голове все запуталось… Трое или четверо прибыло на моторной лодке… Истоптали тут весь остров, я спрятался в подвале, хорошо, что не заметили крышку… Было слышно, как они переговариваются – это ЦРУ, господа, это точно ЦРУ, можете не сомневаться, это агенты Национальной секретной службы, специалисты по тайным операциям… Они обошли все строения на острове, были вспыльчивы, раздражены, потом сели в лодку, поплыли к следующему… Потом я слышал, как мимо острова барражирует моторная лодка. Сомневаюсь, что это были местные, аборигены сюда не заходят, считают этот остров проклятым…

Становилось как-то неуютно, это чувство возникало всякий раз, когда над выполнением задания нависала угроза. Бойцы уже выскальзывали из здания, брали под надзор прилегающую местность. Глеб постучал по динамику микрогарнитуры в ухе.

– Докладывай.

– Тихо, как на погосте, командир, – бесхитростно отозвался Становой.

– Будь осторожен, мы сейчас придем. – Он отключил переговорное устройство и с раздражением покосился на изможденного Хасслингера, который трепетно смотрел ему в рот и был готов преданно залаять. Почему такая вакханалия из-за блеклого человечка, который, как ни крути, форменный предатель своей страны? Неужели он так много знает, что ЦРУ отправляет за ним в страну папуасов целую армию агентов, не щадя ни денег, ни сил? В таком случае сто к одному, что внимание ЦРУ приковано к российскому боевому кораблю, стоящему у пирса. Ну, хотя бы осталась надежда, что секретная служба не догадалась подтянуть в квадрат боевых пловцов…

– Хочу вас сразу предупредить, мистер Хасслингер, – вы должны беспрекословно выполнять наши распоряжения. Нам плевать, умеете ли вы пользоваться аквалангом. По прибытии на место на вас наденут маску и ребризер – это компактный криогенный акваланг, который не доставит вам неудобств. Вы должны закусить загубник и ни в коем случае его не выплевывать. Дышите размеренно, без нервов, кислорода в баллоне хватит на десять таких, как вы. Ляжете на буксировщик, обхватите рукоятки, и чтобы никакая сила не смогла вас от них оторвать, уяснили? Надеюсь, этот Буцефал унесет нас двоих…

– Да, я все понимаю, я все сделаю… – зачастил Хасслингер. И вдруг смутился: – Вы хотели сказать Боливар, мистер? Буцефал, если не ошибаюсь, был конем Александра Македонского?

С улицы послышался гогот Семена Платова, парень не жаловался на отсутствие слуха. Глеб смутился, он все прекрасно знал, отсутствием интеллекта не страдал, просто вырвалось…

– Я сказал Буцефал, значит, Буцефал, – сурово процедил Глеб. – Вы что-то имеете против коня Александра Македонского, мистер Хасслингер? А шибко умные, – он повысил голос, – поплывут без буксировщика и без акваланга…

Неудобств и косяков в несложном деле было хоть отбавляй. Неудобства моральные и физические. Что-то подсказало, что лучше отправиться в обход, не светясь на том же маршруте. Он послал Волокушина прокладывать дорогу в южном направлении. Пару кабельтовых на юг, выйти в открытое море, повернуть на запад и потихоньку возвращаться в бухту. И не гнать, как на пожар, Буцефал, конечно, не детская машинка на батарейках, но сомнительно, что со счастливым ржанием понесет двоих. К чести Хасслингера следует признаться, что он вел себя прилично, дышал ритмично, согласно инструкциям, дрожал при этом как осиновый лист, но с буксировщика не соскальзывал. Вцепился в него, как в спасительную соломинку, обвил всеми конечностями. Глеб держался справа, испытывая отчаянные неудобства. Ноги болтались в воде, левой рукой он держался за клык в центральной части торпеды, служащий «сиденьем» для аквалангиста, правой цеплялся за переднюю рукоятку, умудряясь при этом манипулировать пластинами-клавишами на панели. Из-за перекоса буксировщик двигался рывками, то погружаясь, то устремляясь вверх, виляя, как машина с пробитой шиной. Но Глеб приноровился, неудобства временные, лишь бы этот крендель не стал возиться и паниковать раньше времени. Женька Волокушин вел себя грамотно, не рвал, как на Олимпиаде, оглядывался, поджидал отстающего. Его фонарь мерцал метрах в пятнадцати. Остальные тащились где-то сзади, контролировали тыл на широком участке, за это направление Глеб был спокоен…

Они прошли на запад порядка полутора миль, можно было забирать к северу. До «Адмирала Ховрина» оставалось меньше мили. У Женьки в голове был тот же счетчик, он смещался вправо, понижал обороты. Рябил электрический фонарь, вуалируемый толщей воды. Сменился курс, все в порядке. Хотелось верить, что остальные не отстают, у него практически не было возможности обернуться, отчего он исполнялся еще большим раздражением к вибрирующему «предателю народа американского», к которому приходилось прижиматься, как к любовнику…

В какой-то миг он почувствовал панику, то ли опустились слишком низко, то ли дно в этой части акватории шло на подъем. Волокушин поздно заметил надвигающийся гребень кораллового рифа, из мрака выплывало что-то зубчатое, серое, похожее на руины средневековой крепости. Замычал Хасслингер, завертелся как на раскаленной сковородке. Глеб направил буксировщик вверх, Хасслингер чуть не вывалился из «седла», а Глеб почувствовал, как колено процарапало что-то острое. Да и шут с ним… Соленая вода мгновенно хлынула в рану, ощущения были не самые бодрящие, но макушка рифа осталась за спиной, и он почувствовал облегчение, как пилот самолета, уклонившийся от встречи с макушкой горы…

Дно действительно приподнялось, для судов не проблема, а вот для боевых пловцов, тянущих непосильную ношу… Впереди поблескивал огонек, Женьку ничто не тянуло ко дну, он шел выше. Протащилось что-то рукотворное, зловещее, обросшее кораллами и моллюсками. Немало затонуло кораблей в этой бухте с тех пор, как в 1873 году на острове Новая Гвинея высадился английский мореплаватель Джон Морсби… Снова возникали очертания подводных скал, лавировать между ними становилось все труднее. К черту! Он уже ненавидел этого трутня, прилипшего к буксировщику. Так и хотелось двинуть по почкам, чтобы хоть в чем-то помог. Буксировщик клевал носом, его мотало из стороны в сторону. Для сохранения равновесия приходилось прикладывать титанические усилия. В один прекрасный миг он почувствовал, что проклятая торпеда наотрез отказывается подниматься вверх. В следующий миг он понял, что буксировщик замедляется, двигатель работает с пробуксовкой, движение осуществляется лишь по инерции. Четыре метра, два, полная остановка и такая же задница… Винт застыл, настала чреватая тишина, беспокойно завозился Хасслингер, мол, почему стоим, кого ждем? Старая тарантаска! Советское – значит отличное? Глеб не мог поверить, что спецы на «Адмирале Ховрине» перед передачей буксировщиков не проверили зарядку аккумуляторов! Разве возможно такое? Что за бардак! Аккумуляторная батарея разрядилась, и буксировщик плавно, прямо даже грациозно опускался на дно, на узкий пятачок между подводными скалами. Глеб чуть не выл от злости, пропади она пропадом, такая операция и подготовка к ней! Сколько раз он зарекался в этой жизни: делай все сам, не доверяй другим!