Два голоса, или поминовение

Soldat inconnu[2]

Был я простым солдатом.Стало ненужным имя.Труп, у могилы взятый,придавлен я мостовыми.На грудь мне швырнули знамёна,чтоб не видеть следа от пули.Лежу я, гранитом стесненный,твердым булыжником улиц.Грудь сапогами топталисолдаты полков несметных:«Победа!» – в угаре кричали,проходили и удивлялись смерти...Стойте, замрите на марше!Нет победителей, братцы!Снимите с груди моей тяжесть:Триумфальную арку и Францию!Не хочу я быть ее сыном —она, крови напившись, ликует.Я пойду на нее с карабином,в сердце ей штык воткну я!Разбейте ей душу пустую,кости развейте по ветру —я приведу вас во Францию иную,в отчизну любви победной!

Последняя война

I

Точка!Кончайте с этим без споров!Довольно кричать: «Ура!..»Глядите:плетется армия через город —та, что сражалась за вас вчера.Дивитесь?Мечетесь бестолково?И никто не знает, что говорят:то ли что война начинается снова,то ли что просто готовят парад.– Мы очень солдатиков любим,мы им бросаем букеты,да и государство им платит!Но эти... в лохмотьях грубых...Кто же поверит, что этонаши отцы и братья?Зарыли ихсотнямив братских могилах,поплакали —и дело с концом...Зачем же явились?Кто пригласил их?И кто их опять закопает потом?Шлипо улицамбатальон за батальоном,сгнившие,не лица —оскал черепов.Черное пятнона виске размозженном,флагамиотрепьяпочерневших бинтов.Заполнили площади,бульвары наши,стали бивуаком вдоль улиц......И сразупо лестницам радиобашендепеши в просторы шагнули:– Всем! Всем!Встаем из гробов!Помогите нам вылезть из ям!Мы,убитые со всех материков,заявляем:конец смертям!Думаете:«Павшие мирно спят...А это —сражений мерещится ад...»Нет!На площадях и на улицах митинг.Слово имеет неизвестный солдат.

II

Страхлапой косматойбил по окнам.На засовы ворота и ставни.Ни вздоха.Но слышно было:шлишагом широким.С улицыслышалось:барабаны,пение,грохот.В касках стальныхшли немцыскопомс Марны,Соммы,из-под Вердена.Шлизамерзшие в бельгийских окопах —из колоний пригнаннаячерная смена.Шлиголубые французские зуавы,русские – в тине мазурских озёр,австрийцы одиннадцати атак у Пьяве.Шлизаколотые,задушенные,застреленные в упор.С полей, из лесов,со дна океанов —вот все уже здесь они – вместе.Толпыпод городом, морем нагрянув.Шумят,шумятзнамена и песни.Ша-гом... арш!Огромным потокомхлынулиполк за полком...– Эй!Мост наш —от запада до востока!Идем!Идем!Идем!

III

Идут солдаты на запад. Идут бойцы на восток.В брюхо Европы, как в барабан, бьют карабини сапог.Идут добывать Варшаву, Париж, и Берлин, и Рим.В небо швыряют песни. В небо – штыки и дым.Шагают, проходят с песней: родина – целый свет —земля, и моря, и небо – годы, мильоны лет.Века наперерез им. А они – как через порог!Жалости нет для неба – умер, пристрелен бог.Он умер, сраженный песней. Труп притащат на суд.Фронт через землю – в небо. Фронт и там и тут.

IV

Четыре армии – четыре лезвия —в Рим – в Пиренеи – в Урал.Торпеды! Пушки и митральезы!Знамена по ветру! Ур-р-ра!..

V

Это не молнияударила прямов триумфальную арку победы.Не грозаразрушила стены храма.Это крылья примчалидругие беды.Крест золотойнад Пантеономкачается,рухнет —еще один миг.Вздымаются,подобно рукам обагренным,разгромленные арки базилик.Треснула сталь.Сверглась лавинойи ринулась неудержимо.Слышно:бьют приклады карабиновпо двенадцати таблицамзаконов Рима!Валится готикалесом высоким.Со стен алтарейвопятсвятые,летятиз библиотечных горящих оконБиблия,Евангелиена мостовые...Бога в небене нашли самолеты.Подлодкизрягонялись за ним.– Вранье!Там пусто! —кричат по ротам, —Самизановомир создадим!Идут.Небеса голубеют рядом.Идут.И каждый – бог с этих пор.В огонь несутфлаги,кресты – громадой,разжигаютневиданно огромный костер.Пылает.Зарево взвивается, клокоча.Багрянцемрасцвеченаокрестная ширь.. . . . . . . . . . .Земля наша!Земля ничья!Мир!Мир!Мир!

VI

Когданикому уже не придетсяделить огромную родину мира,сонм белых ангеловвернется,и все разодеты,словно для пира.Неважно,что губы изъела могила,что червьживет в глазах, жирея.Они вернутсяк своим любимым,а теповиснут у них на шеях.Не из могил:из дальних странствийпридут к родному порогу гости.Земля расцвететцветком пахучим,пылающей розой —любовью.

Исповедь

Дерзил я свету.Ночам перечил.Душил я ветрыудавкой-речью.Гремел я громом.Дождем рыдал я.И зримым словомвесть оглашал я.Слова-стремленьяшвырял я в небо.Слова-каменья меняля в хлебы.Глухая ночь надгорой святою.– Мария, видишьсвет надо мною?– Звезда сияет,заря пылает,но то не ангелзнак посылает...– Мария, слышишь?Моё ведь имя!– Да нет, всё тихов Иерусалиме...– Он лжет, Мария,Отец небесный:как гвозди – звёзды,как пика – месяц!Утёр бы кровь —перебиты руки...Ты понял, Петр,Сколько в слове муки!Мрак наготове.Время в зените.Нет правды в слове.Грех отпустите...Грех отпустите...

Рабочие

День начался рабочий.Молот несем, кирку и лом.Молот в руках грохочет —строим за домом дом.Забиваем снова и сновасваи в глубину рек,разжигаем уголь Домбровыв машинах, движущих век.Воздвигаем железные своды,строим храм без богов, без слёз,запрягаем гений народовв сверкающий звездный Воз.Расправляем крылья в походе,вихрем улиц вперед идем,прорезаем тучи над Лодзьюкрасных зарев ножом.Мосты на Запад и на Восток!И дальше, не зная препон!В горизонтмолотом бьем!Последний подходит срок!Мы куем,кузнецы, —нас миллион.Молния. Гром. Мощная песняв груди пылает пожаром.Железная цепь треснетпод нашим тяжелым ударом.В буфера кровь вместо масла влив,путь расчищаем своими руками.Вперед, истории локомотив!Котлы разожжем своими сердцами.

Демонстрация

Кипящий жар пожирали тротуаров иссохшие глотки,раскалённого солнца кусками падал на крышу гром.Толпа вырастала в небо. Напирала, выставив локти.Убегали, звонили трамваи. Шаг печатал за домом дом.Как глаза, небеса расцветали. Глаза василькамисинели.Гудели сердца дрожащие, спазмом клубился крик.Ветром улиц – птицы-знамёна и дымы от фабриклетели.Синих жил в кулаках напряженье. Лбы таранят тупик.Триумфальные арки вьядуков напрягли тетиву разгона.В черепах купола базилик, многократно огромней,чем Рим.Груди голые – рык батарей, взрывами распалённых.Песни кровью обвиты, как знаменем,вбитым в пламя и дым.Прожектора жгучий луч, клубки кентавров свирепые,небо корчилось на мостовой, в чёрной лаве городпродрог.Глаза синевы повыцвели, от красноты ослепли.Вздувался вулкан горящих голов, кулаков и ног.

Иокогама

Там, где над Дальним Востоком парус полярный бел,где небо и море едины, как на японском флаге, —сонную Иокогаму кошмарами одолелпризрачный древний Фудзи, скрытый в солёнойвлаге.Чудится Иокогаме сдавленный гул глухой —словно подземный топот, битва, гремящая близко,словно под великанской беспощадной ногойрушатся небоскрёбы где-то в Сан-Франциско.Слушает Иокогама монотонный ритми, маяком взирая – глазом блёклым, стеклянным, —видит Японии льдину, льдину Европы зрит —сушу, что в мрачном море застыла, как Геркуланум.Мы же, во тьме внимая звездным шумам в Ковше,чуя дрожанье суши, слыша ее дыханье,кратеры метрополий топчем с огнем в душеи разжигаем пламя в мировом вулкане.

Последний день

«Скорей!» – дрожащие улицы стонут и ржут,зарёванные,на площади бьют в набат, бурлящие толпы прут.Небо – сырой тротуар, окровавленныйи заплёванный.Дико под ребрами вздулся сердца распухший труп.Тумбы афиш прорастают женщинами живыми,а поэты их режут острым красным ножом,головы, как конфетти, в корзину летят с гильотины,мозгов растоптанных месиво синеет грязнымпятном.Город распят на решетках вздыбленных улиц,лица домов, как сеть, занавесила морось мглистая,тянутся кверху фасады домов, дрожа и сутулясь,хотят у каминных труб на шеях повиснуть.Остро мигая, гасли глаза на пустом перекрестке,«Что же... всё кончено?..» – губы жевали беззвучныйвопрос.Кто-то поспешно тискал в опустевшем цветочномкиоскетрупики тощих, помятых, как проститутки, роз.

Бегство

Деревья – худые – махали руками отчаянно,в сверкающих лужах плясали тени – шальные...Глаза! – а в глазах мягко, страшно и маятно...Злые глаза – огромные, бархатистые и чужие.Волосы ветра дождливые опутали нас тайком,гонит на чёрных крыльях ночей прожорливыхстадо.Молчи! Убегаем. Успеем. Да, знаю, ещё далеко.Дальше некуда – ладно, доеду, я должен, так надо!Куда? – не знаю. Куда? – не спрашивай. Далеко!Улицы мчат вслепую – крест-накрест – чёрнымииксами.Пёс-ветер на повороте за горло хватает молчком.Смотри! – на коне пролётки архангел Апокалипсиса...Слышишь! – город шипит, глазницы его пылают.Мы падаем в пустоту – уже ничего не случится,только сердца́ во мраке – гудящими колоколами,только уколы дождя – дробные капли на лицах...* * *Опять мостовые, стены… Их скуке навек я отдан,всё гонит меня отсюда, но тело – будто связали.И ничего не изменят ни Рим, ни Париж, ни Лондон:ведь и они в мою душу твоими глянут глазами.Не ослеплюсь их блеском, не оглушусь их шумом,и почернеет вода в каналах венецианских.Оттуда к тебе вернусь я последним криком угрюмым,вернусь к тебе мрачной тучей, повисшей в пустыхпространствах.Но всё же вырвусь, уеду, отправлюсь в дальние дали,так много волюшки вольной на морях и на суше,и городов так много… О, чтоб они все пропали:везде без тебя мне плохо… Да и с тобой – не лучше…

Путник

Лишь на север мне дует ветер,и от волн – седина моя,мне звезда путеводно светит,мне как суша – моя ладья.Не страшат меня бури ярость,медь луны, чернота, синева.Сердце – горящий парус!Сердце – разбитый штурвал!Нет, не будешь ты ждать, как Сольвейг...(Ветер к северу мчит, озверев.)Не сумеешь ты спеть, как Сольвейг,изодранный ветром напев.В глазах от простора – резь.Поднять паруса! Вперёд!Мне родина – мир этот весь.Кровь зорь в моих жилах течёт.

Ветряные мельницы

Ветер опутал их черные руки,рвут они тучи и день изо днякружатся, крутятся в бешеном кругеи заглушают крик воронья.Шибче, быстрей исполинские взмахи,грудь деревянная дышит с трудом,вербы косматые мечутся в страхе,жмутся лачуги, поросшие мхом.Кружатся, крутятся, вертятся крылья,говор их кажется мне ворожбой,тьме и ветрам они путь проторили,тащат за космы туман полевой.Тучи-мешки высыпают на жерноврыжих закатов серу и медь,сумрак мукою густою и чернойпадает в звездное небо, как в сеть.Солнце потоки кровавые лижет,в пене закатной скрывается день,крылья чернеют крестами, и вижу —кем-то распята на них моя тень.Душат ее до утра и тиранятчерные руки, остры, словно крик...В красное небо, подобное ране,прыгнула тень и растаяла вмиг.

Перун

В небе – хриплые трубы,ветры – равнину косят,рвутся под ветром грубымчерные стяги сосен,пляшут отблески лунные,топот в заоблачных кручах, —не колесница ль Перунаносится ночью по тучам?..Заоблачная погонянапролом всё мчится и мчится,четыре ветра – как кони,и стучит-гремит колесница...С колесницы быстрой твоей,словно змеи, рвутся огни!Эту ярость живых огнейгробовым плащом осени,гробовым дождем оберни!

Маржана

Птицы в небе кружа́т очумело;что же стало испуга причиной? —лик Маржаны мертвенно-белыйнад белёсой висляной пучиной?Над водой – седина тумана,и шумят два вихря, буяня:Свист и Посвист уводят Маржану,и – как саван ее одеянье.А куда уводят – не знаю;вьются волосы, с дымкой схожи…Вихри, с вами я быть желаю —поведу я Маржану тоже!Свист и Посвист, я с вами – третий!Птицы, утренней песней унылойвстретьте час белизны и смерти,час прощанья с Маржаной милой.

Смерть

День уставился в окна, трупно набрякший, хворый.Медленно ходит время в больнице по коридорам.Тихо. Серо. И пусто. Можно дойти до точки.Тучки толкутся в небе, как пациенты в садочке.Скрючившись по-паучьи, пальцы дрожат без толку.В склянке цветы увяли, пахнущие карболкой.Мысли – сонные мухи – на подоконник вползают,крылышками о стёкла бьются и опадают.Кто-то стоит за дверью. Кто-то уже в палате.Смерть, монашка и доктор – все у моей кровати.

Тени

Пешеходы ночные: и мрак, и молчанье,и дрожащие тени в фонарном качанье...Тени тянутся – как им покинуть хозяев? —пролезая в штакетник, на дом наползая.То ничтожны – их топчут ногами по лицам,то верзилы, которых любой устрашится.От испуга их шляпы дрожат и береты —так пугаются тени огня сигареты.У реки – завершенье ночного похода:тени вниз головою срываются в воду.Исчезают! Уплыли... Повсюду забвенье...Пешеходы бледнеют – как тени, как тени.

Я и месяц-оборотень

Месяц рехнулся! Выгнулся «тройкой»,Тучку взнуздал и в небе чудит.Улица, вздрогнув, движется бойко,Город – стоглазо в небо глядит.Влево иду и прямо куда-то,Ветреник поздний и весельчак.Месяц, пасущий звездное стадоЖелтой подковой – по мосту – звяк!Пляшет на крыше мим этот лунный,Талером в ноги спрыгнул, звеня.– Ах ты, забавник, шумный и юный!– Я, ты и ветер – все мы родня!

Концерт

Дирижер, разъяренный, вспотевший,махал еще палочкой грозно и гордо,но уже с рыканием бешенымпо улицам летели аккорды.Выскочил из зала взволнованный маэстро,сбежал по лестнице с застывающим взороми крикнул городу: «Требую оркестра!Я здесь сегодня буду дирижером».И вдруг – флейты улиц, черные, грубые,грянули в небо гимном мощным,заиграли кларнеты – фабричные трубы,им вторили фаготы водосточные,медные трубы крыш и башенвскочили в губы туч беззубых,и в цилиндры домов, крытых жестью и сажей,звезды кулаками били, как в бубен.А когда свет зажегся в финале,все увидели: быстры и легки,по струнам рельсов – скрипок из стали —трамваев пошли смычки.Дирижер концерт затянувшийся свойхотел прервать, измученный и усталый,и вдруг протяжной нотой по мостовойзабренчали солнца золотые цимбалы!Тогда, напрягши последние усилия,он выхватил карандаш и, волненьем объятый,на пяти телеграфных линияхнаписал новую кантату.

Дымы над городом 

Роза

Когда же мы поднимем головы

над залитым кровью изголовьем ?

Жеромский

Хор

Идем к стене цитадели,осевшие вскроем могилы,отвяжем с отцовской шеите петли, что ныне гнилы.

Стон в вихре

Невредима стена цитадели,белена на могиле взрастает,в ночь никто не разрушил ограды,и обида все та же витает,мчится с криком на сёла и грады.

Хор

Землю кладбища вскроем упорно,где отцовские кости живы, —породили вы, смертные зёрна,свободы богатые нивы.

Стон в вихре

Тщетно сеем мы головы-зёрна:зерна гибнут, в пару истлевая,слово-плуг целины не вспахало,призрак бунта обида воззвала, —этот призрак в плуг запрягаем.

Хор

Висла! Ветрами Мазовшапусть радость заплещет над нами!Мать-земля! Привет тебе – ковшикзаздравный с простыми слезами.

Стон в вихре

Сердцу радость – земля Мазовша;но над ней крышкой гроба навислалихая судьба – разоренье;стон в нагих тополях и смятенье,стон от ветра над шумною Вислой...

Хор

Кровь, стократным засохшую слоем,пусть весною земля позабудет,светлый дом пусть бездомный построит,мощью пепел развалин да будет!

Стон в вихре

Средь мира до смерти бездомны,стократно с плечами нагими,стократно мы станем под зорькой,как созревшие к жатве колосья,пышным златом земли родимой.Жил открытых живой смолоюснова в землю стечем, как от века,снова хлебом взойдем чередоюна веселье и мощь человека.Пусть вихрь нас рвет, ломая,костями, как зернами, сея, —стократно встанем для маяв крови – бездомная стая —розой из сердца Окшеи.

На смерть революционера

Из этой пустой и холодной камерымне придется уйти вскорости —в последний раз посмотреть на́ небо,в последний раз улыбнуться молодости.Сейчас жандармы придут за мной,не говоря ни слова, выведут.Надо стоять у стены крепостной,не теряя солдатской выправки.Умирать, когда ты молодой,в двадцать лет еще не жалко.Не сломленное ежедневной бедойсердце вместит хоть десять залпов.Потому что жизнь прекрасна и нова,и жить стоило и стоит погибнуть,если, как знамя, горда голова,а выстрелы свет из груди твоей выбьют.Надо уметь умереть красиво,в наведенные дула смотреть надо смело!Чтоб это и подлость поразило,когда умолкнет грохот расстрела.

Пионерам

Сердце в груди не может вместиться —грудь рассеки, коль она тесна!Если мы крови будем страшиться,придет ли победная наша весна?Если песня не брызнет с кровью,будет песней нам залпов свист.Зубы стиснув и сдвинув брови,в боевые ряды становись!Топчут ногами, бьют прикладом?Хлынула кровь, заливает рот?Стену лбом прошибешь, если надо,на Бастилию вспомнив поход.Молотом в грудь? И грудь не треснет!Для победы сил не жалей...Будет радость и будет песня,будет жизнь веселей и светлей.

К товарищам по оружию

Вы на фронтах умели умирать.Вы Бельведер умели штурмом брать.Но в вашу песнь победы не вплеталсятот крик, что сквозь решетки раздавался.Шесть тысяч в тюрьмах говорят: «Откройте!»И призывают вспомнить заключенныхв Щипёрно, в Хуще. Так и вы не бойтесь!Я верю в торжество и дух сплоченных.Вам Польша не досталась просто даром,вы заплатили за свободу, славу.Из-под копыт полиции, жандармоввы вырывали гордую Варшаву.От вас орлы двуглавые летели.Вы заглушили стук и звон кандальный.Но почему сегодня вновь при делев своем участке комиссар Кандальный?И вот опять – да здравствует свобода!Варшава встала в пулеметном дыме.Но почему опять в крови народаканальи те же самые? Кто с ними?Кровавая река течет по маю,по улицам, в полиции участках.Я заклинаю вас, я заклинаю:послушайте растоптанных, несчастных.Штыки вонзите в эти стены смело!Откройте тюрем сумрачные своды!Варшава, слишком долго ты болела.Вдохните запах огненный свободы!

Нике

I

На морях, на морях далеких,над строем военных флотилий,на широко развернутых крыльях,на легких,венчая корабль величавый,всем ветрам подставляя тело, —ты греческим кормчим шумелабурею славы.Твоих уст горячий выдохпоил тысячи грудей.А потом лежали грудыюных, убитых.О, значит, было надо,чтобы меч разил распростертых, —свободой сынов своих мертвыхповила Эллада.

II

Нике! В будничной давкеты стала от нас далека.Каменная, на подставке,ты в Париже стоишь века.Но, гневно стопою топая,ты крылами рвешься в полет,и мчится твой вихрь по Европе,и кровь в моря течет.Но наш образ не врежут в мрамор,не умчал нас взмах твоих крыл:век за веком берут задаромнашу песню и кровь и пыл.Мы солдаты без славы. Труднонам счеты свести с судьбой;цепями прикованы к судну,мы должны влачить нашу боль.Мы гребем по течению Леты.Но берег твердый где ж?В нашем взоре скрыты стилеты,в нашем сердце таится мятеж.И за тысячным бедствием – знаю —мы окончим кровавый путь:за иною победой инаяраскуёт нам Греция грудь.

III

Из-за морей нам слышны стоны,колонн военных тяжкий грохот,а в небе рокот исступленный:то самолеты над Марокко.И снова лязг винтовок, щёлк их,и снова строй штыков разверзся:кровь алая Китаев желтыхтечет до Индий и до Персий.За углем, нефтью и рудоюсквозь кровь влекутся чьи-то руки,живой поток растет грядою, —все больше крови, больше муки.Европа! Ночь висит глухая.Но сон нейдет в глаза пустые,дрожишь, как Макбет, кровь смывая, —гляди: лес виселиц в Софии.Чтобы спугнуть повсюду сон твой,труп с Марны тянется упорно.Гляди: корабль на горизонте, —то «Князь Потемкин» с флагом черным.Дрожи! Версаль – не помощь: поздно!Напрасны флаги, рык оркестров;вон руки труб подъяты грозно:Баку, Домброва, Рур, Манчестер.Уж над Парижем, над Варшавой,как буря, мчится в грозном клике,расправив крылья новой славой,стремясь к победе новой, – Нике!

Поэзия

Ты вся в белом приходишь снова,как жасминная полночь в мае,и жасминный запах у слова, —сон, как месяц, плывёт, сверкая,ты плывёшь сквозь просторы ночные,как листва, что во мраке сокрыта,шепчешь сны и слова потайные,словно ливнем, словами омыта…Мало! Мало! Как этого мало!Ложь в словах! И туман! И бессилье!Надо, чтобы душа запылала,чтоб у каждого выросли крылья!Нету проку нам в слове туманном.Слове тихом. Холодном. Рутинном.Ты нас к маршу зови барабаном!Жги нас словом! Бей песней! Взвей гимном!Где-то люди живут без унынья,где-то дни их текут без мученья.Дай нам слово насущное ныне,рядом встань и труби наступленье!А весталок нам белых – не надо,не погаснет священное пламя —будь как знамя среди канонады,будь как факел, горящий над нами!Нашу речь измени, чтобы пелосьнам и жарче, и проще, и строжечтоб любовью душа загорелась.Больше боли – и радости тоже!Чтобы всех твоя арфа будила,чтоб покорны ей были перуны,вырви наши последние жилы,натяни их на арфу как струны.Змей стегать надо песней до смерти,их шипенье глушить, не жалея.Жизнь, что краше стихов, – есть, поверьте!Есть любовь. И она одолеет.И тогда ты нам слово отыщешьи простое, и тихое очень,и в бессмертие взвеешь погибших,словно флагов разорванных клочья.

Песнь о гражданской войне

Вступление к поэме

Взгляни! Еще на небе мрак,но день, огнем своих атакпрогнав войска разбитых туч,встает, прекрасен и могуч!И солнце – в медной каске воин —дню салютует перед боем.Внизу, над краем горизонтаиз мрака выплывает контурогромной тенью дерзновенной:корабль-гигант, весь в брызгах пены,окутанный седым туманом,средь сонной бездны океанаплывет и вырастает скоров зловещий образ – грозный город.И я не раз шел напроломс венцом из дыма над челомпо улицам и по заставамнедвижно-каменной Варшавы,и в те часы слова росли,как исполины-корабли,как город каменный, простой,как ночь с бессонной темнотой,слова росли: чем путь длинней,слова все тверже, все ясней.Я слышал улиц грозный вой,живое сердце мостовой,гул, наболевший и фатальный,и скорбный крик на Театральной,дыханье гневное разбитых,чья кровь пятном легла на плиты.Я сердце города услышал —и слово возносил все выше!Мне ведом города порыв,дрожанье улиц, их призыв,когда гудки протяжным свистомударят в окна утром мглистыми люди в сумраке гурьбойвыходят в город мрачный, злойс судьбой жестокой, жесткой долейв ленивый дым над черной Волей.Вдруг молоты в движенье быстромнад наковальнями повиснут,и в миг один все рухнут разом,разбрасывая искр алмазы,и заторопятся все вдругпод натиском железных рук:должны работать ночи, днитрансмиссии и шестерни;упругость надо рельсам дать,их сталь должна огнем сверкать,они во все углы развозятсердца стальные паровозам,стальные ребра для мостови руки мощных рычагов;их стали нужно дать упругость,они развозят черный угольдля пасти доменных печейи мощь, и гордость для людей!В цехах фабричных жар и копоть,в цехах фабричных шум и топот.Машины в беге дерзновенномдыханьем гневным бьются в стены,готовя грозное отмщеньерукам, приведшим их в движенье,но как ни напрягают бег,их заставляет человекеще ускорить свой размах,чтобы гремел на всех станкахпод грохот молотов живойзакон железный, вековой.Всю жизнь в борьбе глухой, жестокойнемеют руки, блекнут щеки;в дышащем пламенем адуглаза в крови и взор в бреду.Всю жизнь в борьбе неравной падать,забыв про песни и про радость,а трубы раскрывают пасти,чтоб проглотить людское счастье,и лентой дым плывет унылойнад городом – живой могилой...В машинном лязге – слышишь? слышишь? —несется песня. Громче. Тише.Издалека опять прорветсяи в сердце близко отзовется...Шипит расплавленный металл,в его шипенье – песни шквал,ее сердитые раскаты.Как пламя, подползет и схватит,как волны, набежит прибоем,как вихрь, закружит и завоет,и вдруг все окна распахнутся,и с петель двери все сорвутся,и вдруг над улицей взметети красной молнией сверкнет!О песня гневная, плыви,и грудь дыханьем разорви,и взвейся, взвейся над толпой,как сокол смелый, молодой!Над гулом города, машинкрылами вольными маши,буди сердца людей уснувшихдля новой жизни, жизни лучшей!Твой свет в ночи кровавой брезжит.О, песня гнева, ты – надежда!Лети, несись над сонным краеми расцвети зеленым маем!Плыви, как облако, над полем,где сердцу – радость, взору – воля,зеленым лугом, лесом, Вислойсверкни над пашней яркой искрой,спустись на фабрики и в штольни,громами крикни: «Эй, довольно!»Ударь набатом: «Смерть магнатам!»Звени сердцами: «День расплаты!». . . . . . . . . . . . . . . . . . .Как тяжко говорить мне с вами,ведь сердце сожжено словами,но не иссякнет слёз родник,и песня радости возникнет,и то, что я любил мятежно,сердец людских коснется нежно...Сегодня в песне гнев и стоны,но я пою, чтоб миллионысуровым гневом напоить,в одно большое сердце слитьи бросить в мир —как тяжкий молот.

Ноябри

Жизнь идет. Я срываюсь и падаю.А в груди – словно рвется ветер.Ноябри, ноябри-листопадытянут черными пальцами ветви.Прель и шелест, этот запах пьяныйотравили сердце волненьем.Я дышу осенним туманом,существую ветром осенними слоняюсь по городу старому,по осенним черным проулкам,и затягивают тротуарыв полумглу, сырую и гулкую.С губ слова cрываются пламенем,весь дрожу, как будто в горячке, —то свисают руки, как каменные,то знобит... От себя не спрячешься.Нет исхода, нет исхода, нет исхода...Переулки глубже, глубже и длинней...Я, как ветер, шевелю ночную воду,обрываю листы ветвей...Эта мгла глаза проела болью,рвется сердце от тоски осенней,голубым огнем алкоголяполыхает во мне мученье...Видно, нужно мучиться вечнои кружить по проулкам без меры,чтоб ночами, толпой бесконечной,гнались за тобой твои химеры,видно, нужно срываться и падать,чтобы грудь раздирало ветром, —в черных пальцах вечную радостьдавят черные голые ветви.Круженье, круженье, круженье...Или всё это бред, всё зря?Это просто – листья осенние.Это – пахнет земля.