Русь моя, жизнь моя…

Вербочки

Мальчики да девочкиСвечечки да вербочкиПонесли домой.Огонечки теплятся,Прохожие крестятся,И пахнет весной.Ветерок удаленький,Дождик, дождик маленький,Не задуй огня!В Воскресенье ВербноеЗавтра встану перваяДля святого дня.1—10 февраля 1906

Иванова ночь

Мы выйдем в сад с тобою, скромной,И будем странствовать одни.Ты будешь за травою темнойИскать купальские огни.Я буду ждать с глубокой веройЧудес, желаемых тобой:Пусть вспыхнет папоротник серыйПод встрепенувшейся рукой.Ночь полыхнет зеленым светом, —Ведь с нею вместе вспыхнешь ты,Упоена в волшебстве этомДвойной отравой красоты!Я буду ждать, любуясь втайне,Ночных желаний не будя.Твоих девичьих очертаний —Не бойся – не спугну, дитя!Но, если ночь, встряхнув ветвями,Захочет в небе изнемочь,Я загляну в тебя глазамиТуманными, как эта ночь.И будет миг, когда ты снидешьЕще в иные небеса.И в новых небесах увидишьЛишь две звезды – мои глаза.Миг! В этом небе глаз упорныхТы вся отражена – смотри!И под навес ветвей узорныхПроникло таинство зари.12 февраля 1906

Сольвейг

Сергею Городецкому

Сольвейг прибегает на лыжах.

Ибсен. Пер ГюнтСольвейг! Ты прибежала на лыжах ко мне,Улыбнулась пришедшей весне!Жил я в бедной и темной избушке моейМного дней, меж камней, без огней.Но веселый, зеленый твой глаз мне блеснул —Я топор широко размахнул!Я смеюсь и крушу вековую сосну,Я встречаю невесту – весну!Пусть над новой избойБудет свод голубой —Полно соснам скрывать синеву!Это небо – твое!Это небо – мое!Пусть недаром я гордым слыву!Жил в лесу, как во сне,Пел молитвы сосне,Надо мной распростершей красу.Ты пришла – и светло,Зимний сон разнесло,И весна загудела в лесу!Слышишь звонкий топор? Видишь радостный взор,На тебя устремленный в упор?Слышишь песню мою? Я крушу и поюПро весеннюю Сольвейг мою!Под моим топором, распевая хвалы,Раскачнулись в лазури стволы!Голос твой – он звончей песен старой сосны!Сольвейг! Песня зеленой весны!20 февраля 1906

«Прошли года, но ты – все та же…»

Я знал ее еще тогда,

В те баснословные года.

ТютчевПрошли года, но ты – все та же:Строга, прекрасна и ясна;Лишь волосы немного глаже,И в них сверкает седина.А я – склонен над грудой книжной,Высокий, сгорбленный старик, —С одною думой непостижнойСмотрю на твой спокойный лик.Да. Нас года не изменили.Живем и дышим, как тогда,И, вспоминая, сохранилиТе баснословные года…Их светлый пепел – в длинной урне.Наш светлый дух – в лазурной мгле.И все чудесней, все лазурней —Дышать прошедшим на земле.30 мая 1906

«Шлейф, забрызганный звездами…»

Шлейф, забрызганный звездами,Синий, синий, синий взор.Меж землей и небесамиВихрем поднятый костер.Жизнь и смерть в круженьи вечном,Вся – в шелках тугих —Ты – путям открыта млечным,Скрыта в тучах грозовых.Пали душные туманы.Гасни, гасни, свет, пролейся, мгла…Ты – рукою узкой, белой, страннойФакел-кубок в руки мне дала.Кубок-факел брошу в купол синий —Расплеснется млечный путь.Ты одна взойдешь над всей пустынейШлейф кометы развернуть.Дай серебряных коснуться складок,Равнодушным сердцем знать,Как мой путь страдальный сладок,Как легко и ясно умирать.Сентябрь 1906

Русь

Ты и во сне необычайна.Твоей одежды не коснусь.Дремлю – и за дремотой тайна,И в тайне – ты почиешь, Русь.Русь, опоясана рекамиИ дебрями окружена,С болотами и журавлями,И с мутным взором колдуна,Где разноликие народыИз края в край, из дола в долВедут ночные хороводыПод заревом горящих сел.Где ведуны с ворожеямиЧаруют злаки на полях,И ведьмы тешатся с чертямиВ дорожных снеговых столбах.Где буйно заметает вьюгаДо крыши – утлое жилье,И девушка на злого другаПод снегом точит лезвие.Где все пути и все распутьяЖивой клюкой измождены,И вихрь, свистящий в голых прутьях,Поет преданья старины…Так – я узнал в моей дремотеСтраны родимой нищету,И в лоскутах ее лохмотийДуши скрываю наготу.Тропу печальную, ночнуюЯ до погоста протоптал,И там, на кладбище ночуя,Подолгу песни распевал.И сам не понял, не измерил,Кому я песни посвятил,В какого Бога страстно верил,Какую девушку любил.Живую душу укачала,Русь, на своих просторах, ты,И вот, она не запятналаПервоначальной чистоты.Дремлю – и за дремотой тайна,И в тайне почивает Русь,Она и в снах необычайна.Ее одежды не коснусь.24 сентября 1906

Тишина цветет

Здесь тишина цветет и движетТяжелым кораблем души,И ветер, пес послушный, лижетЧуть пригнутые камыши.Здесь в заводь праздную желаньеСвои приводит корабли.И сладко тихое незнаньеО дальних ропотах земли.Здесь легким образам и думамЯ отдаю стихи мои,И томным их встречают шумомРеки согласные струи.И, томно опустив ресницы,Вы, девушки, в стихах прочли,Как от страницы до страницыВдаль потянули журавли.И каждый звук был вам намекомИ несказанным – каждый стих.И вы любили на широкомПросторе легких рифм моих.И каждая навек узналаИ не забудет никогда,Как обнимала, целовала,Как пела тихая вода.Октябрь 1906

«Ты можешь по траве зеленой…»

Ты можешь по траве зеленойВсю церковь обойти,И сесть на паперти замшёной,И кружево плести.Ты можешь опустить ресницы,Когда я прохожу,Поправить кофточку из ситца,Когда я погляжу.Твои глаза еще невинны,Как цветик голубой,И эти косы слишком длинныДля шляпки городской.Но ты гуляешь с красным бантомИ семячки лущишь,Телеграфисту с желтым кантомБукетики даришь.И потому – ты будешь радаСквозь мокрую травуПрийти в туман чужого сада,Когда я позову.Октябрь 1906

«Ищу огней – огней попутных…»

Ищу огней – огней попутныхВ твой черный, ведовской предел.Меж темных заводей и мутныхОгромный месяц покраснел.Его двойник плывет над лесомИ скоро станет золотым.Тогда – простор болотным бесам,И водяным, и лесовым.Вертлявый бес верхушкой елиПроткнет небесный золотой,И долго будут петь свирели,И стадо звякать за рекой…И дальше путь, и месяц выше,И звезды меркнут в серебре.И тихо озарились крышиВ ночной деревне, на горе.Иду, и холодеют росы,И серебрятся о тебе,Все о тебе, расплетшей косыДля друга тайного, в избе.Дай мне пахучих, душных зелийИ ядом сладким заморочь,Чтоб, раз вкусив твоих веселий,Навеки помнить эту ночь.Октябрь 1906

«О жизни, догоревшей в хоре…»

О жизни, догоревшей в хореНа темном клиросе Твоем.О Деве с тайной в светлом взореНад осиянным алтарем.О томных девушках у двери,Где вечный сумрак и хвала.О дальней Мэри, светлой Мэри,В чьих взорах – свет, в чьих косах – мгла.Ты дремлешь, Боже, на иконе,В дыму кадильниц голубых.Я пред тобою, на амвоне,Я – сумрак улиц городских.Со мной весна в твой храм вступила,Она со мной обручена.Я – голубой, как дым кадила,Она – туманная весна.И мы под сводом веем, веем,Мы стелемся над алтарем,Мы над народом чары деемИ Мэри светлую поем.И девушки у темной двери,На всех ступенях алтаря —Как засветлевшая от МэриПередзакатная заря.И чей-то душный, тонкий волосСкользит и веет вкруг лица,И на амвоне женский голосПоет о Мэри без конца.О розах над ее иконой,Где вечный сумрак и хвала,О деве дальней, благосклонной,В чьих взорах – свет, в чьих косах – мгла.Ноябрь 1906

Балаган

Ну, старая кляча, пойдем ломать своего Шекспира.

КинНад черной слякотью дорогиНе поднимается туман.Везут, покряхтывая, дрогиМой полинялый балаган.Лицо дневное АрлекинаЕще бледней, чем лик Пьеро.И в угол прячет КоломбинаЛохмотья, сшитые пестро…Тащитесь, траурные клячи!Актеры, правьте ремесло,Чтобы от истины ходячейВсем стало больно и светло!В тайник души проникла плесень,Но надо плакать, петь, идти.Чтоб в рай моих заморских песенОткрылись торные пути.Ноябрь 1906

Усталость

Кому назначен темный жребий,Над тем не властен хоровод.Он, как звезда, утонет в небе,И новая звезда взойдет.И краток путь средь долгой ночи,Друзья, близка ночная твердь!И даже рифмы нет корочеГлухой, крылатой рифмы: смерть.И есть ланит живая алость,Печаль свиданий и разлук…Но есть паденье, и усталость,И торжество предсмертных мук.14 февраля 1907

«Зачатый в ночь, я в ночь рожден…»

Зачатый в ночь, я в ночь рожден,И вскрикнул я, прозрев:Так тяжек матери был стон,Так черен ночи зев.Когда же сумрак поредел,Унылый день повлекКлубок однообразных дел,Безрадостный клубок.Что быть должно – то быть должно,Так пела с детских летШарманка в низкое окно,И вот – я стал поэт.Влюбленность расцвела в кудряхИ в ранней грусти глаз.И был я в розовых цепяхУ женщин много раз.И все, как быть должно, пошло:Любовь, стихи, тоска:Все приняла в свое руслоСпокойная река.Как ночь слепа, так я был слеп,И думал жить слепой…Но раз открыли темный склеп,Сказали: Бог с тобой.В ту ночь был белый ледоход,Разлив осенних вод.Я думал: «Вот, река идет».И я пошел вперед.В ту ночь река во мгле была,И в ночь и в темнотуТа – незнакомая – пришлаИ встала на мосту.Она была – живой костерИз снега и вина.Кто раз взглянул в желанный взор,Тот знает, кто она.И тихо за руку взялаИ глянула в лицо.И маску белую далаИ светлое кольцо.«Довольно жить, оставь слова,Я, как метель, звонка,Иною жизнию жива,Иным огнем ярка».Она зовет. Она манит.В снегах земля и твердь.Что́ мне поет? Что́ мне звенит?Иная жизнь? Глухая смерть?12 апреля 1907

«С каждой весною пути мои круче…»

С каждой весною пути мои круче,Мертвенней сумрак очей.С каждой весною ясней и певучейТаинства белых ночей.Месяц ладью опрокинул в последнейБледной могиле, – и вотСтертые лица и пьяные бредни…Карты… Цыганка поет.Смехом волнуемый черным и громким,Был у нас пламенный лик.Свет набежал. Промелькнули потемки.Вот он: бесстрастен и дик.Видишь, и мне наступила на горло,Душит красавица ночь…Краски последние смыла и стерла…Что ж? Если можешь, пророчь…Ласки мои неумелы и грубы,Ты же – нежнее, чем май.Что же? Целуй в помертвелые губы.Пояс печальный снимай.7 мая 1907

Девушке

Ты перед ним, что стебель гибкий,Он пред тобой, что лютый зверь.Не соблазняй его улыбкой,Молчи, когда стучится в дверь.А если он ворвется силой,За дверью стань и стереги:Успеешь – в горнице немилойСухие стены подожги.А если близок час позорный,Ты повернись лицом к углу,Свяжи узлом платок свой черныйИ в черный узел спрячь иглу.И пусть игла твоя вонзитсяВ ладони грубые, когдаВ его руках ты будешь биться,Крича от боли и стыда…И пусть в угаре страсти грубойОн не запомнит, сгоряча,Твои оттиснутые зубыГлубоким шрамом вдоль плеча!6 июня 1907

«Она пришла с заката…»

Она пришла с заката.Был плащ ее заколотЦветком нездешних стран.Звала меня куда-тоВ бесцельный зимний холодИ в северный туман.И был костер в полночи.И пламя языкамиЛизало небеса.Сияли ярко очи,И черными змеямиРаспуталась коса.И змеи окрутилиМой ум, и дух высокийРаспяли на кресте.И в вихре снежной пылиЯ верен черноокойЗмеиной красоте.8 ноября 1907

«Я миновал закат багряный…»

Я миновал закат багряный,Ряды строений миновал,Вступил в обманы и туманы, —Огнями мне сверкнул вокзал…Я сдавлен давкой человечьей,Едва не оттеснен назад…И вот – ее глаза и плечи,И черных перьев водопад…Проходит в час определенный,За нею – карлик, шлейф влача…И я смотрю вослед, влюбленный,Как пленный раб – на палача…Она проходит – и не взглянет,Пренебрежением казня…И только карлик не устанетГлядеть с усмешкой на меня.Февраль 1908

«Твое лицо мне так знакомо…»

Твое лицо мне так знакомо,Как будто ты жила со мной.В гостях, на улице и домаЯ вижу тонкий профиль твой.Твои шаги звенят за мною,Куда я ни войду, ты там.Не ты ли легкою стопоюЗа мною ходишь по ночам?Не ты ль проскальзываешь мимо,Едва лишь в двери загляну,Полувоздушна и незрима,Подобна виденному сну?Я часто думаю, не ты лиСреди погоста, за гумном,Сидела, молча, на могилеВ платочке ситцевом своем?Я приближался – ты сидела,Я подошел – ты отошла,Спустилась к речке и запела…На голос твой колоколаОткликнулись вечерним звоном…И плакал я, и робко ждал…Но за вечерним перезвономТвой милый голос затихал…Еще мгновенье – нет ответа,Платок мелькает за рекой…Но знаю горестно, что где-тоЕще увидимся с тобой.7 августа 1908

Из цикла «Город» (1904–1908)

Последний день

Ранним утром, когда люди ленились шевелиться,Серый сон предчувствуя последних дней зимы,Пробудились в комнате мужчина и блудница,Медленно очнулись среди угарной тьмы.Утро копошилось. Безнадежно догорели свечи,Оплывший огарок маячил в оплывших глазах.За холодным окном дрожали женские плечи,Мужчина перед зеркалом расчесывал пробор в волосах.Но серое утро уже не обмануло:Сегодня была она, как смерть, бледна,Еще вечером у фонаря ее лицо блеснуло,В этой самой комнате была влюблена.Сегодня безобразно повисли складки рубашки,На всем был серый постылый налет.Углами торчала мебель, валялись окурки, бумажки,Всех ужасней в комнате был красный комод.И вдруг влетели звуки. Верба, раздувшая почки,Раскачнулась под ветром, осыпая снег.В церкви ударил колокол. Распахнулись форточки,И внизу стал слышен торопливый бег.Люди суетливо выбегали за ворота(Улицу скрывал дощатый забор).Мальчишки, женщины, дворники заметили что-то,Махали руками, чертя незнакомый узор.Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье.Там, на грязной улице, где люди собрались,Женщина-блудница – от ложа пьяного желанья —На коленях, в рубашке, поднимала руки ввысь…Высоко – над домами – в тумане снежной бури,На месте полуденных туч и полунощных звезд,Розовым зигзагом в разверстой лазуриТонкая рука распластала тонкий крест.3 февраля 1904

Петр

Евг. Иванову

Он спит, пока закат румян.И сонно розовеют латы.И с тихим свистом сквозь туманГлядится Змей, копытом сжатый.Сойдут глухие вечера,Змей расклубится над домами.В руке протянутой ПетраЗапляшет факельное пламя.Зажгутся нити фонарей,Блеснут витрины и тротуары.В мерцаньи тусклых площадейПотянутся рядами пары.Плащами всех укроет мгла,Потонет взгляд в манящем взгляде.Пускай невинность из углаПротяжно молит о пощаде!Там, на скале, веселый царьВзмахнул зловонное кадило,И ризой городская гарьФонарь манящий облачила!Бегите все на зов! на лов!На перекрестки улиц лунных!Весь город полон голосовМужских – крикливых, женских – струнных!Он будет город свой беречь,И, заалев перед денницей,В руке простертой вспыхнет мечНад затихающей столицей.22 февраля 1904

«Вечность бросила в город…»

Вечность бросила в городОловянный закат.Край небесный распорот,Переулки гудят.Все бессилье гаданьяУ меня на плечах.В окнах фабрик – преданьяО разгульных ночах.Оловянные кровли —Всем безумным приют.В этот город торговлиНебеса не сойдут.Этот воздух так гулок,Так заманчив обман.Уводи, переулок,В дымно-сизый туман…26 июня 1904

«Город в красные пределы…»

Город в красные пределыМертвый лик свой обратил,Серо-каменное телоКровью солнца окатил.Стены фабрик, стекла окон,Грязно-рыжее пальто,Развевающийся локон —Все закатом залито.Блещут искристые гривыЗолотых, как жар, коней,Мчатся бешеные диваЖадных облачных грудей,Красный дворник плещет ведраС пьяно-алою водой,Пляшут огненные бедраПроститутки площадной,И на башне колокольнойВ гулкий пляс и медный зыкКажет колокол раздольныйОкровавленный язык.28 июня 1904

«В кабаках, в переулках, в извивах…»

В кабаках, в переулках, в извивах,В электрическом сне наявуЯ искал бесконечно красивыхИ бессмертно влюбленных в молву.Были улицы пьяны от криков.Были солнца в сверканьи витрин.Красота этих женственных ликов!Эти гордые взоры мужчин!Это были цари – не скитальцы!Я спросил старика у стены:«Ты украсил их тонкие пальцыЖемчугами несметной цены?Ты им дал разноцветные шубки?Ты зажег их снопами лучей?Ты раскрасил пунцовые губки,Синеватые дуги бровей?»Но старик ничего не ответил,Отходя за толпою мечтать.Я остался, таинственно светел,Эту музыку блеска впивать…А они проходили все мимо,Смутно каждая в сердце тая,Чтоб навеки, ни с кем не сравнимой,Отлететь в голубые края.И мелькала за парою пара…Ждал я Светлого Ангела к нам,Чтобы здесь, в ликованьи тротуара,Он одну приобщил небесам…А вверху – на уступе опасном —Тихо съежившись, карлик приник,И казался нам знаменем краснымРаспластавшийся в небе язык.Декабрь 1904

Песенка

Она поет в печной трубе.Ее веселый голос тонок.Мгла опочила на тебе.За дверью плачет твой ребенок.Весна! весна! Как воздух пуст!Как вечер непомерно скуден!Вон – тощей вербы голый куст —Унылый призрак долгих буден.Вот вечер кутает окноСплошными белыми тенями.Мое лицо освещеноТвоими страшными глазами.Но не боюсь смотреть в упор,В душе – бездумность и беспечность!Там – вихрем разметен костер,Но искры улетели в вечность…Глаза горят, как две свечи.О чем она тоскует звонко?Поймем. Не то пронзят ребенкаБезумных глаз твоих мечи.9 апреля 1905

«Я вам поведал неземное…»

Я вам поведал неземное.Я все сковал в воздушной мгле.В ладье – топор. В мечте – герои.Так я причаливал к земле.Скамья ладьи красна от кровиМоей растерзанной мечты,Но в каждом доме, в каждом кровеИщу отважной красоты.Я вижу: ваши девы слепы,У юношей безогнен взор.Назад! Во мглу! В глухие склепы!Вам нужен бич, а не топор!И скоро я расстанусь с вами,И вы увидите меняВон там, за дымными горами,Летящим в облаке огня!16 апреля 1905

Невидимка

Веселье в ночном кабаке.Над городом синяя дымка.Под красной зарей вдалекеГуляет в полях Невидимка.Танцует над топью болот,Кольцом окружающих домы,Протяжно зовет и поетНа голос, на голос знакомый.Вам сладко вздыхать о любви,Слепые, продажные твари?Кто небо запачкал в крови?Кто вывесил красный фонарик?И воет, как брошенный пес,Мяучит, как сладкая кошка,Пучки вечереющих розШвыряет блудницам в окошко…И ломится в черный притонВатага веселых и пьяных,И каждый во мглу увлеченТолпой проституток румяных…В тени гробовой фонари,Смолкает над городом грохот…На красной полоске зариБеззвучный качается хохот…Вечерняя надпись пьянаНад дверью отворенной в лавку.Вмешалась в безумную давкуС расплеснутой чашей винаНа Звере Багряном – Жена.16 апреля 1905

Митинг

Он говорил умно и резко,И тусклые зрачкиМетали прямо и без блескаСлепые огоньки.А снизу устремлялись взорыОт многих тысяч глаз,И он не чувствовал, что скороПробьет последний час.Его движенья были верны,И голос был суров,И борода качалась мерноВ такт запыленных слов.И серый, как ночные своды,Он знал всему предел.Цепями тягостной свободыУверенно гремел.Но те, внизу, не понималиНи чисел, ни имен,И знаком долга и печалиНикто не заклеймен.И тихий ропот поднял руку,И дрогнули огни.Пронесся шум, подобный звукуУпавшей головни.Как будто свет из мрака брызнул,Как будто был намек…Толпа проснулась. Дико взвизгнулПронзительный свисток.И в звоны стекол перебитыхВорвался стон глухой,И человек упал на плитыС разбитой головой.Не знаю, кто ударом камняУбил его в толпе,И струйка крови, помню ясно,Осталась на столбе.Еще свистки ломали воздух,И крик еще стоял,А он уж лег на вечный отдыхУ входа в шумный зал…Но огонек блеснул у входа…Другие огоньки…И звонко брякнули у сводаВзведенные курки.И промелькнуло в беглом свете,Как человек лежал,И как солдат ружье над мертвымНаперевес держал.Черты лица бледней казалисьОт черной бороды,Солдаты, молча, собиралисьИ строились в ряды.И в тишине, внезапно вставшей,Был светел круг лица,Был тихий Ангел пролетавший,И радость – без конца.И были строги и спокойныОткрытые зрачки,Над ними вытянулись стройноБлестящие штыки.Как будто, спрятанный у входаЗа черной пастью дул,Ночным дыханием свободыУверенно вздохнул.10 октября 1905

«Вися над городом всемирным…»

Вися над городом всемирным,В пыли прошедшей заточен,Еще монарха в утре лирномСамодержавный клонит сон.И предок царственно-чугунныйВсе так же бредит на змее,И голос черни многострунныйЕще не властен на Неве.Уже на домах веют флаги,Готовы новые птенцы,Но тихи струи невской влаги,И слепы темные дворцы.И, если лик свободы явлен,То прежде явлен лик змеи,И ни один сустав не сдавленСверкнувших колец чешуи.18 октября 1905

«Твое лицо бледней, чем было…»

Твое лицо бледней, чем былоВ тот день, когда я подал знак,Когда, замедлив, торопилаТы легкий, предвечерний шаг.Вот я стою, всему покорный,У немерцающей стены.Что сердце? Свиток чудотворный,Где страсть и горе сочтены!Поверь, мы оба небо знали:Звездой кровавой ты текла,Я измерял твой путь в печали,Когда ты падать начала.Мы знали знаньем несказаннымОдну и ту же высотуИ вместе пали за туманом,Чертя уклонную черту.Но я нашел тебя и встретилВ неосвещенных воротах,И этот взор – не меньше светел,Чем был в туманных высотах!Комета! Я прочел в светилахВсю повесть раннюю твою,И лживый блеск созвездий милыхПод черным шелком узнаю!Ты путь свершаешь предо мною,Уходишь в тени, как тогда,И то же небо за тобою,И шлейф влачишь, как та звезда!Не медли, в темных те́нях кроясь,Не бойся вспомнить и взглянуть.Серебряный твой узкий пояс —Сужденный магу млечный путь.Март 1906

Незнакомка

По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух.Вдали, над пылью переулочной,Над скукой загородных дач,Чуть золотится крендель булочной,И раздается детский плач.И каждый вечер, за шлагбаумами,Заламывая котелки,Среди канав гуляют с дамамиИспытанные остряки.Над озером скрипят уключины,И раздается женский визг,А в небе, ко всему приученный,Бессмысленно кривится диск.И каждый вечер друг единственныйВ моем стакане отраженИ влагой терпкой и таинственной,Как я, смирен и оглушен.А рядом у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vino veritas!» кричат.И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна.И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука.И странной близостью закованныйСмотрю за темную вуаль,И вижу берег очарованныйИ очарованную даль.Глухие тайны мне поручены,Мне чье-то солнце вручено,И все души моей излучиныПронзило терпкое вино.И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу,И очи синие бездонныеЦветут на дальнем берегу.В моей душе лежит сокровище,И ключ поручен только мне!Ты, право, пьяное чудовище!Я знаю: истина в вине.24 апреля 1906. Озерки

«Там дамы щеголяют модами…»

Там дамы щеголяют модами,Там всякий лицеист остер —Над скукой дач, над огородами,Над пылью солнечных озер.Туда манит перстами алымиИ дачников волнует зряНад запыленными вокзаламиНедостижимая заря.Там, где скучаю так мучительно,Ко мне приходит иногдаОна – бесстыдно упоительнаИ унизительно горда.За толстыми пивными кружками,За сном привычной суетыСквозит вуаль, покрытый мушками,Глаза и мелкие черты.Чего же жду я, очарованныйМоей счастливою звездой,И оглушенный и взволнованныйВином, зарею и тобой?Вздыхая древними поверьями,Шелками черными шумна,Под шлемом с траурными перьямиИ ты вином оглушена?Средь этой пошлости таинственной,Скажи, что́ делать мне с тобой —Недостижимой и единственной,Как вечер дымно-голубой?28 апреля 1911

«Передвечернею порою…»

Передвечернею пороюСходил я в сумерки с горы,И вот передо мной – за мглою —Черты печальные сестры.Она идет неслышным шагом,За нею шевелится мгла,И по долинам, по оврагамВздыхают груди без числа.«Сестра, откуда в дождь и холодИдешь с печальною толпой,Кого бичами выгнал голодВ могилы жизни кочевой?»Вот подошла, остановиласьИ факел подняла во мгле,И тихим светом озарилосьВсе, что незримо на земле.И там, в канавах придорожных,Я, содрогаясь, разгляделЧерты мучений невозможныхИ корчи ослабевших тел.И вновь опущен факел душный,И, улыбаясь мне, прошла —Такой же дымной и воздушной,Как окружающая мгла.Но я запомнил эти лицаИ тишину пустых орбит,И обреченных вереницаПередо мной всегда стоит.Сентябрь 1906

Холодный день

Мы встретились с тобою в храмеИ жили в радостном саду,Но вот зловонными дворамиПошли к проклятью и труду.Мы миновали все воротаИ в каждом видели окне,Как тяжело лежит работаНа каждой согнутой спине.И вот пошли туда, где будемМы жить под низким потолком,Где прокляли друг друга люди,Убитые своим трудом.Стараясь не запачкать платья,Ты шла меж спящих на полу;Но самый сон их был проклятье,Вон там – в заплеванном углу…Ты обернулась, заглянулаДоверчиво в мои глаза…И на щеке моей блеснула,Скатилась пьяная слеза.Нет! Счастье – праздная забота,Ведь молодость давно прошла.Нам скоротает век работа,Мне – молоток, тебе – игла.Сиди, да шей, смотри в окошко,Людей повсюду гонит труд,А те, кому трудней немножко,Те песни длинные поют.Я близ тебя работать стану,Авось, ты не припомнишь мне,Что я увидел дно стакана,Топя отчаянье в вине.Сентябрь 1906

Окна во двор

Одна мне осталась надежда:Смотреться в колодезь двора.Светает. Белеет одеждаВ рассеянном свете утра.Я слышу – старинные речиПроснулись глубоко на дне.Вон теплятся желтые свечи,Забытые в чьем-то окне.Голодная кошка прижаласьУ желоба утренних крыш.Заплакать – одно мне осталось,И слушать, как мирно ты спишь.Ты спишь, а на улице тихо,И я умираю с тоски,И злое, голодное ЛихоУпорно стучится в виски…Эй, малый, взгляни мне в оконце!..Да нет, не заглянешь – пройдешь.Совсем я на зимнее солнце,На глупое солнце похож.Октябрь 1906