Рабы Парижа

Он стоял на месте и нерешительно переминался с ноги на ногу.

Диана готова пожертвовать для него честью, семьей, богатством, если только он согласится принять эту жертву! Через два часа они могут вдвоем умчаться в карете куда-нибудь далеко, навстречу счастью…

Раздался громкий издевательский смех и Норберт увидел отца, выходившего из ворот замка.

– Я выторговал луидор! – крикнул старик. – Бросьте его в грязь!

– Никогда! – закричал Норберт в лицо Франсуазе. – Никогда! Никогда!

Он швырнул ей смятое письмо и быстро пошел навстречу отцу.

Герцог уже совсем выздоровел – в том смысле, что он сам ходил, ел и пил, как прежде. Но разум его угас. Руководимый живым инстинктом, он механически делал то, что привык делать ежедневно уже многие годы. Он обходил свои поля, смотрел на работающих крестьян, посещал конюшни и хлева, но совершенно не понимал, что видит и что делает.

Формально же он оставался главой рода де Шандосов.

Поэтому Норберт не мог ни жениться, ни принять серьезные хозяйственные решения без его согласия.

Маркиза выручил де Пимандур, который выхлопотал ему освобождение из-под власти отца.

И тогда наступил день свадьбы, одинаково безрадостный для обоих новобрачных.

Рано утром к Норберту приехали граф, Мари и множество приглашенных гостей. В десять часов отправились в ратушу, а оттуда – в церковь. В двенадцать церемония окончилась.

Маркиз де Шандос навеки связал себя с дочерью Палузата.

Из всего праздничного великолепия, щедро оплаченного графом де Пимандуром, Норберт не запомнил ничего.

Только одно обстоятельство запечатлелось в его памяти. Перед обедом ему представили графа де Мюсидана, который объявил о своей предстоящей свадьбе с мадемуазель де Совенбург.

Молодые поселились в Шандосе.

Норберт видел рядом с собой только скучающую нелюбимую жену и своего помешанного отца.

Маркиз начал подумывать о самоубийстве, но не успел прийти к окончательному решению. Однажды утром ему доложили, что отец не может встать с постели.

Послали за доктором, который сказал, что герцог умирает.

Снова все собрались в спальне старика.

В его состоянии происходили быстрые перемены.

Весь день больной испытывал сильную тревогу. Он не находил себе места. Язык его, до сих пор очень скованный, вдруг начал развязываться. К ночи герцог уже свободно произносил длинные фразы. Речь его становилась все более связной и осмысленной.

Жан и Норберт выпроводили всех из комнаты: они боялись, что старик откроет тайну своей болезни. И вовремя – вскоре он начал часто повторять слова «яд» и «отцеубийство».

К одиннадцати часам герцог успокоился и, казалось, уснул. Но вдруг он приподнялся на постели и твердым, властным голосом, каким всегда говорил до болезни, громко крикнул:

– Ко мне!

Сын и слуга упали перед ним на колени.

– Простите меня, отец! Простите меня! – молил Норберт.

Герцог де Шандос медленно простер над ним свою руку и торжественно произнес:

– Бог наказал меня за глупое тщеславие. Сын мой, я прощаю и благословляю вас.

Норберт зарыдал.

– Я отказываюсь от всех своих планов, – продолжал герцог, – и не желаю, чтобы вы женились на мадемуазель де Пимандур, потому что вы не любите ее.

Сын поднял голову и тихо сказал:

– Я уже выполнил вашу волю, отец. Она – моя жена.

При этих словах глаза старого де Шандоса закатились. он замахал руками, будто старался отогнать от себя призрак, и глухо простонал:

– Несчастный! Слишком поздно!

Это были последние слова Цезаря-Вильгельма де Донпера, герцога де Шандоса.

Глава 49

Вернувшись ночью из Шандоса, Диана скинула с себя перепачканное платье и бросилась в постель.

Постепенно она успокоилась и стала размышлять.

Если бы не помешал безумный герцог, то ей, без сомнения, удалось бы вновь покорить Норберта. Но еще не поздно, ведь он пока не произнес роковое «да»…

Чем бы все это ни кончилось, во всем виновата ее счастливая соперница, с чисто женской проницательностью заключила Диана. Вот кому она отомстит за свое унижение!

Надо спешить. Может быть, еще удастся предотвратить их свадьбу.

Хорошо было бы узнать что-нибудь о прежних любовных похождениях Мари де Пимандур…

С этой мыслью Диана заснула.

На следующий день ей представили графа де Мюсидана.

Он не был вызван из Парижа своим отцом специально для знакомства с богатой наследницей маркиза де Совенбурга, как предполагал почтеннейший Палузат. Ему просто нужны были деньги для уплаты долгов, и он вынужден был обратиться за помощью к родителям.

Граф Октавий был высокого роста, имел приятное лицо, железное здоровье, громкое имя и значительное состояние.

В двадцать лет он уехал из Беврона в Париж и, благодаря семейным связям и богатству, вскоре был принят в высшем кругу общества.

Он быстро утратил провинциальную наивность, приобретя взамен уверенность в себе и непринужденную вежливость истинного вельможи.

Говорят, что люди, имеющие возможность удовлетворять все свои прихоти, никогда не испытывают сильных страстей. Если это так, то Октавий де Мюсидан должен был быть хладнокровным, как британский лорд. Однако, увидев мадемуазель де Совенбург, он воспламенился такой любовью, которая могла привести его либо в бездну отчаяния, либо на вершину блаженства.

Сам же граф Диане не понравился. Он был слишком не похож на Норберта.

Впрочем, она не обратила на него особого внимания.

Погруженная в свои мысли, строя и отвергая один за другим планы борьбы с Мари де Пимандур, Диана вообще не замечала ничего вокруг.

Каково же было ее удивление, когда граф вдруг попросил ее руки! Он сделал это, улучив минуту, когда Диана была одна.

Разрешит ли ему Диана обратиться с этой просьбой к маркизу де Совенбургу?

Слова де Мюсидана смутили ее.

Она чувствовала себя как больная, которой врач советует сделать мучительную операцию, чтобы избавиться от тяжелой болезни.

После долгого молчания Диана пообещала дать ответ завтра вечером.

Ночь она опять провела в мучительных раздумьях. Надо на что-то решиться. Иначе все будет кончено! Норберт женится на другой, а она останется в дурацком положении, совершив преступление и не воспользовавшись его плодами…

Утром Диана написала уже известное нам письмо и поручила Франсуазе передать его молодому де Шандосу.

Целых четыре часа мадемуазель де Совенбург не находила себе, места, ожидая ответа с таким же напряжением всех душевных сил, с каким подсудимый ждет приговора.

Наконец появилась запыхавшаяся дочка Руле.

– Ну, что? – спросила Диана, сгорая от нетерпения.

– Ничего.

– Он ничего не написал?

– Нет.

– А сказал что-нибудь?

– Даже кричал и махал руками. Вот так.

Франсуаза повторила жесты Норберта.

– Но что же он кричал?

– «Никогда! Никогда! Никогда!» – ответила девчонка, стараясь воспроизвести своим писклявым голоском интонации маркиза.

Мадемуазель де Совенбург попыталась улыбнуться. Она вовсе не хотела, чтобы Франсуаза догадалась, что происходит в ее душе.

– Я так и думала, – сказала Диана, дала девчонке луидор и отослала ее.

Ответ Норберта уничтожил последние надежды. У Дианы исчезли все сомнения. Отныне в ее жизни будет только одна цель: месть подлой обольстительнице Мари Палузат!

Теперь предложение виконта оказывалось весьма кстати. Выйдя замуж, она станет более свободной в своих действиях. И сможет даже последовать за Норбертом в Париж, если молодые де Шандосы переберутся туда. Нельзя спускать глаз с Мари, чтобы воспользоваться первой же ее ошибкой…

Диане доложили, что ее хочет видеть граф де Мюсидан.

…Он вопросительно посмотрел на девушку.

Она мило улыбнулась и кивнула головой.

– Вы говорите… – переспросил Октавий, не веря такому счастью.

– Я говорю «да».

Она думала, что это согласие перечеркнет прошлое и поможет ей забыть обо всем, кроме мести.

Не тут-то было…

Диана упустила из виду своего сообщника Домана.

…Узнав, что герцог остался жив, адвокат чуть сам не умер от страха. Он быстро собрал свои пожитки и готов был исчезнуть из Беврона при малейшей опасности. Нервы его были натянуты до предела и, наконец, не выдержали. Вскоре после разговора с графом де Пимандуром на дороге в Шандос и объяснения с Дианой он слег в постель. Много дней Доман метался в горячке, а когда стал поправляться, услыхал от своей служанки о свадьбе Норберта и о смерти герцога.

Опасности больше не было.

Ростовщик успокоился и стал подсчитывать свою прибыль.

Он получил от Норберта по векселям двадцать тысяч франков золотом. Но, по его мнению, этого было слишком мало за его риск и хлопоты.

Доман стал искать способ получить больше. И тут же его нашел.

Он снова начал гулять по лесной тропинке, ведущей из Шандоса в Совенбург.

По этой же тропе часто ходила Диана под руку со своим де Мюсиданом.

Ростовщик следил за ними из-за кустов, терпеливо дожидаясь возможности поговорить с девушкой без свидетелей.

Однажды она появилась одна.

Адвокат подошел к Диане.

– Чего вам нужно? – холодно спросила она, скрывая беспокойство.

– Простите меня за смелость, быть может, излишнюю…

– Дальше, – сказала мадемуазель де Совенбург, подозревая, что сообщник над ней издевается.

– Я слышал, вы выходите замуж.

– А вам-то что до этого?

– Ничего. Я только хотел вас поздравить.

– Благодарю, – отозвалась Диана таким тоном, словно говорила: «Почему вы все еще здесь?»

– Со всех сторон только и слышу, что о вашей свадьбе.

– Надо же людям о чем-то судачить.

– Я так рад вашему счастью!

– Почему?

– Вы же знаете, как я вам предан.

– Преданы? – иронически переспросила девушка.

– Всей душой… По-моему, вы сделали правильный выбор. Граф де Мюсидан гораздо лучше, чем…

– Вы только это и хотели мне сказать? – гордо прервала его Диана.

Она повернулась спиной к адвокату, собираясь уйти, но он нагло схватил кончик ее шали.

– Я пришел не только за этим.

– Ну, что там еще? – недовольно воскликнула девушка.

– А вы не догадываетесь, о чем мне надо с вами поговорить?

– Нет.

– Совсем не догадываетесь?

– Совершенно.

– Это странно.

– Отдайте мою шаль! – возмутилась Диана. – И уходите сейчас же!

– Одну минуту, – сказал Доман и огляделся по сторонам.

– Скорее! Я тороплюсь. Что вам еще нужно?

– Поговорить с вами о яде.

Мадемуазель де Совенбург отшатнулась от своего собеседника, как от змеи.

Он отпустил шаль, зная, что она уже не уйдет.

– Как вы смеете об этом говорить?

– Что же мне остается делать? Я старый, бедный, больной человек, – печально продолжал он. – Вы с господином Норбертом втянули меня в очень опасное дело. Я рисковал деньгами. Я пережил столько мучений, боясь потерять свободу…

– Я вас ни во что не втягивала! Если вы помните, я вообще не хотела иметь с вами дело. Но маркиз настаивал – и я совершила эту глупость.

– Простите! Вы украли у меня флакон с ядом, чтобы использовать его для достижения своих целей!

– Что вы говорите, Доман? Побойтесь Бога!..

– А у вас нет причин бояться Его? – перебил адвокат. Диана умолкла.

– Господин Норберт и вы, мадемуазель, знатные и богатые люди. Вас никто не тронет. Козлом отпущения сделают меня. Причем, я могу поплатиться жизнью, хотя совершенно ни в чем не виноват. Когда я узнал, для чего вы использовали украденный у меня яд, я заболел от горя. Меня так мучает совесть, что по ночам не могу спать…

– А для кого вы готовили яд? – вдруг спросила девушка. – Разве не для герцога?

– Я травил им крыс и бешеных собак. А вы использовали его против старого господина де Шандоса, который мешал вам стать герцогиней! Но казнить будут меня, потому что я человек маленький и к тому же слишком много знаю.

– Чего вы хотите, наконец? – крикнула мадемуазель де Совенбург, топнув ногой.

– Я боюсь оставаться здесь и хочу уехать за границу.

– Скатертью дорога!

– Но у меня нет денег.

– Это у вас-то, господин ростовщик?

– Увы! Я совсем разорен. Никто не платит долги…

Диана презрительно посмотрела ему прямо в глаза.

– Вы клянчите у меня плату за то, что называете своей преданностью?

– Я хочу достойно жить в изгнании. Надо же бедному человеку иметь хотя бы самое необходимое.

– Сколько вам нужно?

– Немного. Совсем немного…

– Назовите сумму, грязный вымогатель!

Ростовщика трудно смутить бранью.

Доман спокойно ответил:

– Три тысяч франков.

– И я вас больше не увижу?

– Конечно. Но при одном условии.

– Каком?

– Что я буду получать их регулярно, без задержек.

– Так вы имеете в виду три тысячи франков…

– …Годового дохода, – закончил Доман.

– То есть я должна вам дать шестьдесят тысяч? – воскликнула мадемуазель Диана.

– Вот именно.

– Это уже слишком! Вы смеетесь надо мной?

– Нисколько, – ответил Доман. – Я и так прошу лишь половину моих убытков от ваших похождений. Один только яд во что обошелся!

– Вы просите? Да вы нагло требуете, как будто у вас есть на это право!

– Я пришел к вам, мадемуазель, с поникшей головой, как положено человеку, просящему милостыню. Если бы я требовал, то вел бы себя совсем иначе. Пришел бы и сказал: давайте столько-то, или завтра же донесу в полицию. А что я теряю, если все откроется? Да почти ничего! Я стар и беден. Вы же с господином Норбертом рискуете всем: честью, богатством, будущим…

Он сделал паузу, чтобы полюбоваться произведенным эффектом.

Диана стояла, задумавшись.

– А кто вам поверит, если вы и расскажете? – спросила она. – У вас нет никаких доказательств.

– Ошибаетесь. Их сколько угодно. Да вот вам одно, для примера.

Доман вынул из кармана листок бумаги.

– Неужели вы думаете, что маркиз де Совенбург пожалеет несколько тысяч за это письмо, которое бы очень не понравилось графу де Мюсидану?

Ростовщик аккуратно развернул листок – и девушка с трепетом прочитала:

«Норберт!

Вы говорите, что я Вас не люблю. Но вот Вам доказательство обратного. Давайте уедем вместе…»

В конце стояла подпись: Диана.

«Боже мой! Подлая Франсуаза! А я еще так заботилась о ее матери!» – мелькнуло в голове у девушки.

Она бросилась к Доману и хотела вырвать у него письмо.

Адвокат быстро спрятал руку за спину и насмешливо погрозил ей пальцем:

– Эту записку вы у меня не украдете, как раньше флакон! Я отдам ее только в обмен на деньги. А если все откроется и меня арестуют, то, по крайней мере, я буду сидеть на скамье подсудимых в хорошем обществе.

– У меня нет таких денег, – в отчаянии прошептала Диана.

– Зато для господина Норберта это сущие гроши.

– Так попросите у него!

Доман покачал головой.

– Я не так глуп. Он – достойный сын старого герцога и скорее изжарит меня на медленном огне, чем даст денег за это письмецо. А вам ничего не стоит уговорить его. Дело-то общее…

– Послушайте!..

– Ничего не хочу слушать. Я никого не отравлял. Сегодня у нас вторник? Если в пятницу я не получу то, что прошу, берегитесь выходить замуж!

Ростовщик отвесил издевательский поклон и торопливо зашагал по направлению к Беврону.

Он давно уже скрылся из виду, когда остолбеневшая от страха Диана прошептала с дрожью в голосе:

– Негодяй!.. Какой негодяй!..

Девушка понимала, что ростовщик выполнит свою угрозу даже в том случае, если не получит от этого никакой выгоды: во-первых, под действием темного инстинкта, заставляющего подлецов творить зло бескорыстно, ради одного только удовольствия его творить, а во-вторых, чтобы она в другой раз была сговорчивее.

Однако лишь глупцы опускают руки, попав в беду, а потом повторяют жалкие слова самоутешения.

Человек же умный и сильный духом начинает действовать.

Диане не пришлось долго раздумывать. Она вынуждена была поступить так, как хотел Доман.

Конечно, Норберт поможет: опасность угрожает не в меньшей мере и ему самому. Но гордая мадемуазель де Совенбург страдала от унижения при одной только мысли, что ей придется просить его о помощи!

Диана поспешила к дому вдовы Руле.

Увидев ее, Франсуаза сильно покраснела, чем и доказала свое предательство.

Но больше послать к Норберту было некого. Поэтому Диана сделала вид, что ничего не случилось, хотя про себя и поклялась отомстить плутовке за ее коварство.

Весь день мадемуазель де Совенбург вместе с виконтом Октавием занималась приготовлениями к свадьбе, и всем казалось, что трудно найти девушку более счастливую, чем она.

Сердце же ее сжималось от волнения.

Найдет ли Франсуаза Норберта? Придет ли он на свидание?

А может, он уже уехал с женой в Париж?

Наконец, наступил вечер.

Диана побежала на условленное место.

Норберт был там.

Когда она появилась, молодой человек невольно устремился к ней, но вовремя удержался.

– Вы хотели меня видеть?

– Да, герцог.

При слове «герцог» оба невольно вздрогнули.

Этот титул Норберт получил в результате смерти отца, а отец умер потому, что Диана хотела стать герцогиней…

Мадемуазель де Совенбург, овладев собой, приступила к делу. Она пересказала весь разговор с Доманом, старательно сгущая краски.

По ее расчетам, рассказ должен был привести Норберта в бешенство, но, к ее глубокому удивлению, он остался совершенно, спокоен. Де Шандос слишком много выстрадал за то время, что они не виделись, чтобы обращать внимание на гнусные выходки ростовщика.

– Не беспокойтесь. Я поговорю с Доманом, – сказал он и собрался уходить.

Диана остановила его.

– И больше вы мне ничего не скажете?

– Что мне вам сказать? Между нами больше нет ничего общего. Отец, умирая, простил меня… И я вас прощаю.

– Я выхожу замуж, как вы, вероятно, уже слышали. Мы уже больше не увидимся. Прощайте! И помните, что никто не желает вам счастья так горячо, как я.

– Счастья? Мне? – вскричал герцог. – Да разве это возможно? Скажите, можете ли вы быть счастливой? Неужели вы не понимаете, что в моем сердце всегда были и будете только вы, даже если я проживу еще тысячу лет?

Он вдруг умолк, испугавшись собственных слов, и быстро ушел.

Лицо Дианы засветилось злобной радостью. Она почувствовала, что совершенно охладела к Норберту.

– Я больше не люблю его, – прошептала она. – А он любит меня, как прежде… Ну, Мари Палузат, ты проклянешь тот день, когда ты стала герцогиней де Шандос вместо меня!

Диана весело вбежала в замок и расцеловала своего жениха.

Октавий де Мюсидан и его невеста были счастливы.

Глава 50

На следующий день Жан, верный слуга герцога де Шандоса, встретил Диану на прогулке и передал ей большой пакет.

Там лежали две записки, перехваченные ростовщиком и купленные у него герцогом, а также все письма, которые она посылала Норберту. Их было около сотни.

Если бы хоть одно из них попалось на глаза виконту Октавию… Но де Шандос, слава Богу, не Доман!

Сначала девушка хотела сжечь опасные бумаги. Придя домой, она заперлась у себя в комнате и даже приготовила уже горящую свечу, чтобы приступить к выполнению своего решения, но остановилась и задумалась.

– Кто знает? – прошептали прекрасные губы. – Может быть, все это пригодится для моей мести…

И Диана спрятала бумаги в шкатулку, где хранились письма Норберта.

Все ее мысли были заняты подготовкой мести сопернице. Она уже не помнила, что именно благородный поступок герцога, вернувшего ей спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, дал ей в руки эти бумаги. Она не думала о том, что, отомстив с помощью этих писем Мари Палузат, она нанесет страшный удар по Норберту в ответ на его благородство. Но если бы это и пришло ей в голову, то ничуть не повлияло бы на ее планы.

Бог судил иначе. Переписка с де Шандосом действительно со временем пригодилась, но только против самой Дианы.

Пока же все, казалось, благоприятствовало ей.

Норберт уехал с женой в Париж. В этом можно было не сомневаться: тщеславный граф де Пимандур раззвонил об их отъезде по всей округе.

Несколько дней спустя она узнала, что Доман исчез, прихватив с собой Франсуазу и полученные от герцога шестьдесят тысяч франков.

Две женщины ходили с плачем по Беврону и разносили эту новость: мать Франсуазы и служанка Домана, которая, как все знали, была его любовницей.

Служанка рассказывала, что ее сбежавший хозяин никогда не был адвокатом и почерпнул все свои юридические познания в тюрьме, где прошел полный десятилетний курс обучения всем тонкостям французского законодательства.

Побег ростовщика и юной предательницы очень обрадовал Диану.

Она знала, что тетка Руле считает ее причастной к исчезновению своей дочери. Но вопли вдовы никогда не проникнут за зубчатые стены замков…

Главное – она никогда больше не увидит сообщников и может спокойно выходить замуж.

Будущее казалось безоблачным.

До свадьбы оставалось две недели.

Мадемуазель де Совенбург хотела успеть за это время окончательно вскружить голову графу и довести его до полного самозабвения. Ей нравилось быть любимой.

Она желала, чтобы Октавий де Мюсидан, этот умный, образованный, добившийся успеха в парижском свете человек безропотно исполнял все ее капризы. Это очень льстило ее самолюбию.

Кроме того, Диана собиралась покорить высшее общество и стать самой яркой звездой на столичном небосклоне. Для этого нужно до тонкостей владеть искусством обольщения. И она упражнялась в нем целыми днями.

Октавий был от нее без ума.

В день свадьбы невеста была ослепительно прекрасна. Ей было приятно, что все смотрят только на нее.

Впрочем, выходя из церкви сквозь почтительно расступившуюся толпу прихожан, она поймала на себе множество неодобрительных взглядов. Длинный язык разгневанной вдовы Руле в считанные дни испортил доброе мнение бевронцев, которое Диана заслужила за многие месяцы бескорыстной помощи бедным.

Еще большая неприятность ожидала ее в замке Мюсидан: управляющим виконта оказался не кто иной, как Монлуи, часто присутствовавший когда-то на ее тайных свиданиях с Норбертом!

Октавий представил управляющего своей жене. Она густо покраснела.

Глядя на смиренного Монлуи, низко кланяющегося своей новой госпоже, Диана уловила в его глазах ту же лукавую искорку, которая так пугала ее у Домана.

«Этот человек не должен здесь быть, – подумала она. – И его здесь не будет!»

Молодая графиня де Мюсидан могла бы просто попросить мужа уволить неприятного ей слугу. Но управляющий может в отместку посоветовать графу де Мюсидану прогнать обманщицу-жену…

Мадам Диана решила добиться своего хитростью: обращаться с Монлуи как можно более ласково и терпеливо ожидать удобного случая.

Долго ждать не пришлось. Октавий был недоволен своим управляющим, который отличался большим рвением в Париже, но в Бевроне иногда целыми днями пропадал у любовницы.

Это была та самая девушка, к которой он водил зимой маркиза Норберта.

Мюсидан не намерен был долго терпеть подобное разгильдяйство и даже возмущенно сообщил об этом мадам Диане, которая, как и подобает любящей жене, была с ним совершенно согласна.

Разговор об увольнении нерадивого управляющего состоялся между молодыми супругами во время прогулки по самым романтическим уголкам Бевронского леса.

– Посмотри, какая чудесная поляна! – воскликнул вдруг Октавий, решив судьбу своего слуги и немного успокоившись.

Диана де Мюсидан огляделась и увидела, что они вышли на обычное место ее свиданий с Норбертом.

– Мне здесь не нравится, – капризно проговорила она.

Муж не стал возражать. Он поцеловал жену и свернул на другую тропинку.

И тут из зарослей выскочила большая собака.

Молодая женщина испуганно вскрикнула, узнав Бруно, охотничьего пса герцога де Шандоса.

Бруно радостно залаял, поднялся на задние лапы и положил передние на плечи Диане, как часто делал когда-то.

– Октавий, на помощь! – взвизгнула мадам де Мюсидан.

Виконт отогнал собаку.

– Вы не очень испугались?

– Очень! – ответила бледная, дрожащая Диана, которая боялась, конечно, не собаки, а проницательности мужа.

Между тем тот внимательно разглядывал Бруно.

Умная, красивая собака скромно сидела в стороне и недоуменно смотрела на молодую женщину, словно спрашивая о причинах ее странного поведения.

– Пес не хотел вам причинить никакого зла, – сказал Октавий.

– Все равно прогоните его!

– Успокойтесь, дорогая, он вас не тронет. По-моему, вы ему нравитесь, – ответил виконт.

Тогда мадам де Мюсидан сама шагнула к Бруно и замахнулась на него зонтиком. Пес вскочил и, думая, что приятельница его хозяина хочет с ним поиграть, забегал вокруг нее, подпрыгивая и визжа от радости.