Александр Блок и его мать

Свое превосходство над средними людьми она сама сознавала и потому не раз говорила: «Мне много дано, с меня много и спросится, а с них нельзя требовать того, что с меня, они не виноваты».

В ней было известное высокомерие, которое она тоже за собой знала, но с теми, кого она очень любила или почитала, она могла быть бесконечно смиренна. Так было в особенности с Сашей и с его женой, так как не только его, но и ее она считала человеком совершенно исключительным по крупности ума и характера, по мудрому пониманию жизни и по общей талантливости.

Очень презирала сестра бездарность, бесцветность и буржуазность. Поэтому и прощала она многие грехи и пороки за широту натуры, даровитость и самобытность. Рядом с ее комнатой, за плохо заделанной дверью, жил некий беспутный матрос, известный под именем Шурки; все, что делалось за стеной, слышно было прекрасно, а сестра отличалась еще исключительно чутким слухом. В течение трех лет она изучила жизнь своего соседа до мелочей. А жизнь эта была очень буйная и крайне предосудительная. Шурка был пьяница, спекулянт, развратник, ругатель, колотил свою сожительницу, дрался во время ночных попоек со своими гостями. Сестре случалось не спать по целым ночам, мучительно задыхаясь и ворочаясь под пьяные песни и крики, битье посуды, швырянье стульев и откалывание плясовой под мотив чьей-то залихватской гармоники. Иногда она пробовала стучать в стену, просить, чтобы были потише, но это редко помогало. Очень страдала она от всей этой бесшабашной компании, часто мечтала о том, чтобы Шурка съехал, и сердилась на него, но стоило ему, бывало, днем и не в очень пьяном виде запеть своим сильным тенором какую-нибудь любовную или революционную песню, как все ее раздражение пропадало. Она готова была по целым часам слушать это пение и говорила, что если Шурка уедет, ей будет жаль, потому что другой жилец может оказаться буржуазным, а он талантливый, широкий, удалой. Она рассказывала мне, как он, пьяный, каялся в своих грехах, вздыхал и плакал. «Нет, Шурка – недурной человек, он ребенок», – говорила она. Что и говорить, поразительно было слушать, с каким неподдельным лиризмом и глубокой нежностью пел этот вечно пьяный драчун и ругатель:

Ты услышишь протяжное пенье,Как меня понесут хоронить,Вспомни, вспомни, моя дорогая…и т. д.

Откуда только брались у него эти задушевные ноты?

Последние полтора года своей жизни, уже после смерти сына, Ал. Андр. жила все в той же атмосфере милого уюта, изящества и порядка, она не опустилась, не давала себе поблажки и не поддавалась ни одолевавшей ее физической слабости, ни искушению легко и быстро покончить свою постылую и, как думала она, никому не нужную жизнь. «Кому я такая нужна? Как ты можешь меня любить?» – говорила она. Пока могла, она неутомимо работала, переписывала целые тома рукописей своего сына. Читала она мало, чаще, конечно, перечитывала стихи и прозу сына, да иногда евангелие. Молиться совсем не могла, в церковь она давно уже перестала ходить, говорила, что служба ее не трогает, и сердце ее остается в церкви пустым, но прежде дома молилась, теперь же потеряла и эту способность.

После удара стало еще труднее, работать уже было нельзя. Ее единственным развлечением, кроме редких и слишком утомительных для нее прогулок, было по целым часам смотреть в окно. Вид на Пряжку, на которой живем мы, очень красивый и оживленный, особенно летом в праздничное время: с утра уже начинает сновать целая вереница лодок, бегают дети. Смотрела сестра на закаты, на розовые зори… Ложилась спать она по большей части рано и потому почти не видела звезд. Много радости доставляли ей цветы, которые она всегда особенно любила. Ей приносили их и мы с Люб. Дм., и друзья, особенно Евг. Фед. Книпович и милый Дм. Мих. Пинес[86], который знал ее так недолго (около полутора лет) и успел выказать ей за это время столько деликатного внимания. Бывало, весь письменный стол ее заставлен был букетами купальниц, сирени, ландышей и др. прекрасных цветов. Сестра даже улыбалась, глядя на них, что вообще с ней не часто случалось. Друзья ее не забывали. Не могу не выразить своей особой благодарности за любовь к покойной сестре моей старым друзьям ее Евг. Павл. Иванову и сестре его Map. Павл., писавшей ей по невозможности к ней прийти такие трогательные, прекрасные письма, заставлявшие трепетать даже ее скорбное сердце, совсем отвыкшее от радостных чувств. Говорю спасибо и М. Л. Толмачевой, выказывавшей ей так много сочувствия, и всем молодым ее друзьям, особенно Евг. Фед. Книпович, у которой было с ней так много общего в понимании друг друга и Ал. Ал-ича, и Сам. Мирон. Алянскому, выказавшему ей беспримерное участие и любовь.

Под влиянием долгих скорбных дум о своей греховности, о необходимости смириться и забыть все личное, – сестра моя сильно смягчилась в последнее время, в ней появилось что-то новое, какая-то покорность и даже тихость. И лицо ее отражало эту перемену, становясь все более одухотворенным и смягченным. Все больше и больше страдала она от проявления своих болезней. Задыханье, бессонница, различные боли и другие тяжелые ощущения мучили ее непрестанно, но переносила она это все терпеливо. Всего тяжелее было для нее чувство постоянного холода. Она согревалась только у топящейся печки и вечно мучительно зябла. Со мной наедине она очень много говорила о смерти, радовалась, когда ей становилось особенно дурно, и огорчалась, когда делалось легче. Все боялась она, что переживет меня и даже Люб. Дм.: «Я еще не готова к смерти, недостойна ее», – говорила она. Но опасения ее были напрасны… В день ее смерти, на вопрос лечившей ее докторши, чего она хочет, она отвечала: «На кладбище». Немного погодя, она спросила меня: «Скоро ли я умру?» Зная, что ей осталось всего несколько часов жизни, я сказала: «Теперь уж скоро». И она заснула с видом глубокого успокоения, даже с легкой улыбкой.

В гробу она поражала всех своим прекрасным, спокойным выражением. Ее лицо побледнело, стало моложе, красивее. «Она от мук помолодела, вернув бывалую красу»[87]. Так пело у меня в душе словами ее сына. Друзья разукрасили гроб ее цветами. Люб. Дм. расположила их с присущим ей одной вкусом. Мы похоронили мать Блока по ее завету против могилы сына. Их кресты смотрят друг на друга, и по ее завещанию, найденному у нее в столе, на ее кресте обозначена фамилия не только второго, но и первого ее мужа, чтобы увековечить и после смерти ее причастность к сыну, к ее дорогому ребенку.

Заключение

В своем неполном очерке я старалась показать, что было своеобразного в душевном и духовном облике матери Блока. Знаю, что я не сказала много, что было бы можно сказать, но в душе моей толпится столько воспоминаний и мыслей, что мне пока еще трудно облечь их в стройную форму. И все же думаю я, что недаром мы были так близки с покойной и кое-что ей, именно ей, присущее мне удалось передать и объяснить всем тем, хотелось заглянуть в ее душу.

В заключение я скажу еще несколько слов, которыми попытаюсь дать более верное освещение той картины, которую я нарисовала. Боюсь, что, обнажая язвы души моей покойной сестры, я впала в односторонность и не сумела передать всего синтеза этой сложной души и ее истинной сущности. Во избежание того, что облик матери Блока во вторую половину ее жизни может показаться слишком болезненным, мрачным и темным, я должна сказать, что способность радоваться прекрасному во всех смыслах этого слова не покидала ее до конца жизни. Не только природа, вид зелени, неба, цветов и высокое в искусстве, но и всякое проявление благородства, бескорыстной любви и возвышенных стремлений в человеке – будь то частный или общий случай – было для нее источником подлинных, живых радостей. Но, помимо этого, она отличалась такой богатой жизнью духа, такой неувядаемой молодостью души, что эта старая, сломленная горем мать до последних дней своей жизни привлекала к себе молодых, которые искали у нее оживляющего влияния и выходов к свету. На них неотразимо действовала та атмосфера святой тревоги и вечного бунта, которая ее окружала. В ней всегда жил революционный дух. Она никогда не мирилась с тем, что ей претило.

Прибавлю к этому, что она была целомудренна и горда в высшем смысле этого слова. Она никогда не жаловалась на свои страдания, как душевные, так и физические. Только я одна знала, что она чувствует. Перед всеми остальными (за самыми редкими исключениями) она прятала свои муки, делая это инстинктивно, почти невольно, и всегда являлась бодрой и живой, готовой идти навстречу другой душе. Если бы она производила впечатление темное, мрачное, кто бы пошел к ней со своими заветными чувствами и мыслями? Кто бы стал искать у нее поддержки? А между тем к ней шли и уходили от нее ободренные, зараженные ее духовной силой и теми светлыми возможностями, которые она умела показать в будущем. Так было в последние годы ее жизни, а что же сказать о том времени, когда она была еще сравнительно молода? В годины самых мрачных раздумий и разочарований ей случалось предаваться самому непосредственному веселью. Особенно весела бывала она с детьми. Она оживляла их игры, смешила их, придумывала тысячу милых глупостей и делалась с ними сама как дитя, забывая все свои мрачные думы. Да и всякое общество, в которое являлась она в то время, она оживляла своим присутствием: или пробуждала веселость, или поднимала какие-нибудь вопросы, возбуждавшие споры, но всегда умела расшевелить стоячую воду и зажечь те искры, которые дремлют на дне почти всякой души. Этими словами закончу я свое заключение в надежде, что мне удалось смягчить те резкие тени, которые могли бы исказить облик матери Блока, столь близкой ему по духу и по натуре.

14 июня 1923 года

Примечания

1

В доме моего отца.

2

Мать Ал. Блока – урожденная Бекетова.

3

О Ф. Д. Батюшкове см. выше, прим. 6 к гл. 14 «Биографии». О каком именно Майкове идет речь, мы не знаем. Ниже М. А. Бекетова именует его племянником поэта, Валерианой Николаевичем. Однако так звали брата поэта А. Н. Майкова, известного критика, умершего еще в 1847 г. Ни один из известных нам Майковых под эти определения не подходит.

4

Ректорский дом теперь совершенно перестроен внутри, в нем помещаются аудитории и канцелярии.

5

Наша бабушка по матери, которая жила у нас в первые годы Сашиной жизни и присутствовала при его рождении.

6

Няня Соня была любимая Сашина няня, которая ходила за ним до семи лет с перерывом в 1½ года.

7

Здесь, очевидно, какая-то путаница, т. к. академик Федор Федорович Брандт, знаменитый зоолог, скончался еще в 1879 г., т. е. до рождения Блока.

8

Об Анне Николаевне Энгельгардт (урожд. Макаровой, 1836–1903) и ее муже Александре Николаевиче (1823–1893) см. подробнее ниже.

9

Об О. А. Мазуровой и К. В. Недзвецком см. подробнее ниже. Семья К. В. Недзвецкого поддерживала отношения с Блоком только в ранние годы его жизни.

10

Это был тот самый флигель, где впоследствии Саша поселился с молодой женой.

11

Тетя Софа – наша сестра Софья Андреевна.

12

На Б. Московской, против Свечного пер.

13

Стихи, посвященные Олениной д'Альгейм – «Темная, бледно-зеленая…» (I, 304).

14

Двоюродный брат Саши.

15

Ступинская библиотека – серия детских книг, выпускавшаяся издательством А. Д. Ступина (Москва).

16

Более подробно об этих журналах см.: З. Г. Минц. Рукописные журналы Блока-ребенка. – Блоковский сборник, вып. II, с. 292–308.

17

«Александр третий, наш король!» (фр.)

18

Елизавета Ивановна Левкеева (1851–1904) – актриса Александрийского театра.

19

Феликс Кублицкий-Пиоттух, т. е. Сашин кузен Фероль.

20

Из стихотворения Пушкина «Городок» (1814).

21

Племянник философа и сын Мих. Серг. Соловьева, женатого на нашей двоюродной сестре.

22

См. мою биографию и цикл стихов «Через двенадцать лет».

23

Романовский, друг Бекетовского дома.

24

Муж сестры Соф. Андр.

25

Моя подруга по гимназии.

26

Гимназистом Саша перешел в бывшую нянину комнату, рядом с комнатой матери, где он жил до тех пор.

27

Село за семь верст от Шахматова.

28

Лошадь.

29

Буриме – стихотворения, написанные на заранее подобранные рифмы, как правило, общие для нескольких участников конкурса. Тексты этой записной книжки опубликованы: Вл. Орлов. «Здравствуйте, Александр Блок». Л., 1984, с. 122–136.

30

В доме матери Саши.

31

«Приходи, лодка готова!» (ит.).

32

Смотри мою биографию, стр. 48.

33

«Это старшая супруга петуха» (нем.).

34

«Не все, что старо, то хорошо» (нем.)

35

Да здравствует Франция! Да здравствует Феликс Фор!» (фр.) Феликс Фор (1841–1899) был в эти годы президентом Франции. В 1897 г. приезжал в Россию.

36

Ефим Ефимович Волков (1844–1920) и Степан Владиславович Бакалович (1857–1919?) – малоизвестные художники.

37

Из стихотворения Пушкина «Добрый совет» (1817?).

38

Из Козьмы Пруткова.

39

Некто вроде куртки, обтягивающей торс.

40

М. А. Рыбникова. А. Блок – Гамлет. М., 1923. Записи о спектаклях в Боблове в этой книге сделаны со слов С. Д. и Л. Д. Менделеевых.

41

Шарль Андрие (1845–1910) – артист французской труппы в Петербурге с 1875 г.

42

Эпиграф – стихотворение-двустишие Симеона Полоцкого «Розга» из «Вертограда многоцветного».

43

Илларион Игнатьевич Кауфман (1847–1915) – экономист и статистик.

44

Слова, заключенные в скобки, принадлежат М. А. Бекетовой.

45

О судьбе автографов Блока, посланных в издательство «Скорпион» и попавших в руки к В. Я. Брюсову, см.: ЛН, т. 92, кн. 3, с. 176–178 и особенно в предисловии Ю. П. Благоволиной к публикации переписки Блока и Брюсова (ЛН, т. 92, кн. 1, с. 479–480).

46

Ее сын Сергей Михайлович.

47

Под заглавием «Знаю» и с посвящением О. М. Соловьевой вошло в первый сборник стихов Белого «Золото в лазури» (М., 1904).

48

Андрей Белый. Воспоминания об А. А. Блоке. – «Эпопея», 1922, N 2, с. 252–261.

49

Ошибка М. А. Бекетовой или опечатка: речь идет о письме Андрея Белого, полученном Блоком 13 октября 1905 г. (см.: Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. М., 1940, с. 155–157)

50

Слова Гамлета Лаэрту на могиле Офелии.

51

Письмо от 15 октября 1905 г. (VIII, 137–141).

52

М. А. Бекетова, верно излагая смысл письма Л. Д. Блок к Белому от 27 октября 1905 г., в кавычках приводит слова, которых в этом письме нет (см.: ЛН, т. 92, кн. 3, с. 231). Ср. там же письмо А. А. Кублицкой-Пиоттух к Белому от 9 ноября 1905 г.

53

Письмо от 30 октября 1905 г. (Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. М., 1940, с. 160).

54

Константин Александрович Сюннерберг (1871–1942), чаще всего выступавший в печати под псевдонимом Конст. Эрберг, оставил воспоминания, где есть раздел о Блоке. Эти воспоминания, а также письма Блока к Эрбергу (публ. С. С. Гречишкина и А. В. Лаврова) см.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1977 г. Л., 1979, с. 99–158.

55

Курсив обозначает дословную фразу Ал. Ал.

56

Политехникум – здесь, конечно, имеется в виду Политехнический музей, в Большой аудитории которого проходили вечера Блока.

57

Английская книга Комба, переведенная на русский язык. Э. Комб. Уход за детьми, физиологический и нравственный. Изд. 4-е. СПб., 1876.

58

Одна книга этих сказок сохранилась в библиотеке Блока: Н. Ахшарумов. Русские сказки с рисунками для детей. СПб., 1869 (Библиотека, вып. 1, с. 15).

59

Ольгой Вревской персонаж «Возмездия» именовался в первом издании поэмы («Русская мысль», 1917, N 1). В основном тексте, печатаемом в собрании сочинений, ее зовут Анна Павловна Вревская.

60

Будущая писательница, оставившая после себя томик оригинальных стихов и рассказов.

61

Мазини Анджело (1846–1926), Котоньи Антонио (1831–1918) – итальянские певцы.

62

Никакими данными об этом певце мы не располагаем.

63

Опера Г. Доницетти «Лючия ди Ламмермур» (1835).

64

См. «Фауст» Гете, ч. I, сцена «Комната Гретхен».

65

Шатлэна (от франц. chatelaine) – владелица замка.

66

Грустные и неприкаянные [мысли] (лат.).

67

См.: А. Белый. Воспоминания об А. А. Блоке. – «Эпопея», 1922, № 2, с. 216–217: «Этот Панченко мне показался фальшивым; сквозь напускной легкомысленный скепсис французского остроумия он пытался пустить пыль в глаза, озадачить особенным пониманием жизни. Я только раз встретился с ним, он меня оттолкнул».

68

См., напр.: «Мережковский <…> путал всегда, он – не слышал, не слушал: физиологически впитывал атмосферу происходящего, лишь извне полируя ее схематизмом своим» (там же, с. 169). См. главу «А. А. Блок и Д. С. Мережковский» (Там же, с. 189–206).

69

«Кавказ и Меркурий», «Малинин и Буренин» и, наконец, «Вихри встаньте», из которых путем перестановки слогов выходит «антихрист». Николай Николаевич Евреинов (1879–1953) был режиссером, и автором пьес для театра «Кривое зеркало», где работал в 1910–1917 гг. Антитезы типа «Христос и Антихрист», «тайновидец плоти и тайновидец духа» были характерны для творческого сознания Д. С. Мережковского. В пародии на их место подставляются названия пароходной фирмы («Кавказ и Меркурий»), обиходное название учебника математики (Малинин и Буренин).

70

В 1913 г., когда во время т. н. «дела Бейлиса» В. В. Розанов выступил на стороне обвинявших Бейлиса в ритуальном детоубийстве, Мережковский добился его исключения из Религиозно-философского общества.

71

Одним из характерных фактов публицистической деятельности В. В. Розанова было одновременное сотрудничество его в газетах с различной политической ориентацией – от консервативных (прежде всего «Новое время») до либеральных (и даже попытка сотрудничества в первой легальной газете большевиков «Новая жизнь»).

72

См. об этом: П. Перцов. Ранний Блок. М., 1922, с. 31–36.

73

«Эпопея», 1922, N 2, с. 159–165.

74

Владимир Митрофанович Пуришкевич (1870–1920) – черносотенец, член Государственной думы, принимал участие в убийстве Распутина.

75

По преимуществу (фр.).

76

Из стихотворения Тютчева «Эти бедные селенья…» (1855).

77

Стихотворение Белого более известно под заглавием «Родине» и с первой строкой: «Рыдай, буревая стихия…» (Андрей Белый. Стихотворения и поэмы. М.-Л., 1966, с. 381–382). М. А. Бекетова цитирует его по рукописи.

78

Ольга Дмитриевна Форш (1875–1961) – известная советская писательница, активно участвовавшая в деятельности Вольфилы. Блок рецензировал ее пьесу «Смерть Коперника» (VI, 325–326). См.: А. Лапутина. Свидетельство современницы. – «Радуга», 1971, N 4, с. 168–174; Р. Маркова. Блок в графике Ольги Форш. – «Лит. Россия», 1976, 24 сентября; Мария Львовна Толмачева (урожд. Погодина) – детская писательница. Сохранились 4 ее письма к Блоку (ответы утрачены). Евгения Егоровна Соловьева – автор статей о детской литературе.

79

Николай Петрович Вагнер (псевд. Кот Мурлыка, 1829–1907) – зоолог и детский писатель, автор книги «Сказки Кота Мурлыки».

80

Мария Людвиговна Моравская (1889–1947). Речь идет о рукописной книге ее стихов, которую Иванов-Разумник отправлял на просмотр некоторым литераторам, в том числе В. Я. Брюсову (его предисловие к стихам Моравской «Объективность и субъективность в поэзии» сохранилось в архиве поэта).

81

Начало этого стихотворения я приводила выше. Есть несколько вариантов этого начала, и даже называются стихи то «Россия», то «Родина».

82

Пушкин. «Евгений Онегин», гл. II, строфа XX: «Ах, он любил, как в наши лета / Уже не любят; как одна / Безумная душа поэта / Еще любить осуждена…»

83

О романсах композитора Владимира Владимировича Щербачева (1889–1952) на стихи Блока см.: Т. Болеславская. Поэзия Блока в романсах Н. Я. Мясковского и В. В. Щербачева. – Блок и музыка. М., 1972, с. 162–176.

84

Эдуард Берн-Джонс (1833–1898) – английский художник-прерафаэлит.

85

Стихи из поэмы «Двенадцать» (III, 351).

86

Дмитрий Михайлович Пинес (1891–1937) был историком литературы, библиографом. Секретарь Вольфилы. Основной сферой его штудий было творчество Андрея Белого.

87

Слегка измененная цитата из стихотворения «Успение» (1909).

Комментарии

1

Университетский ботанический сад устроен моим отцом в конце шестидесятых годов на большом участке, который удалось ему отвоевать для университета от плаца Павловского училища. Сад окружен с 3-х сторон каменной стеной. Пройти в него можно с университетского двора, из дальнего его конца, примыкающего к бирже. Он разделен на две равные части. Посередине построен трехэтажный ботанический дом с аудиториями для студентов, кабинетами профессоров и квартирой садовника. К нему примыкает оранжерея. В левой части сада был разбит настоящий сад с разнообразными деревьями, дорожками, прудом и горкой, тут же были и прекрасные цветники. В другой части сада было ныне запущенное учебное поле, состоявшее из многочисленных квадратов, засаженных растениями всевозможных пород, по которым учились студенты. Отец мой состоял директором сада, причем не получал за это никакого жалованья, но в виде некоторой компенсации пользовался растениями из оранжерей и цветами из сада.

2

Стихотворение ориентировано на стихи и афоризмы Козьмы Пруткова. Первая строфа использует традиционную форму его афоризмов, напр.: «Слабеющие глаза всегда уподоблю старому потускневшему зеркалу, иногда даже надтреснутому»; последняя строфа перепевает заключительную строфу стихотворения «Честолюбие»:

Для значения иногоЯ восхитил бы из тьмыИмя славное Пруткова,Имя громкое Козьмы!

3

Речь идет о вечере памяти Пушкина, на котором Блок читал речь «О назначении поэта», Владислав Фелицианович Ходасевич (1886–1939) – речь «Колеблемый треножник», а литературовед Борис Михайлович Эйхенбаум (1886–1959) – доклад «Проблемы поэтики Пушкина». Письмо датировано, очевидно, по старому стилю (ср. с письмом А. А. Кублицкой-Пиоттух к М. П. Ивановой от 16 февраля 1921 – ЛН, т. 92, кн. 3, с. 519). Описание первого вечера см.: Свидетельство очевидца. Дневниковые записи Е. П. Казанович. Публ. А. Конечного и В. Сажина. – «Литературное обозрение», 1980, N 10, с. 108–109; Владислав Ходасевич. Некрополь. Брюссель, 1939, с. 123–126. Описание второго вечера в Доме литераторов см. в дневнике К. И. Чуковского (ЛН, т. 92, кн. 2, с. 254).