Лед и алмаз

Роман Глушков

Лёд и алмаз

Алмазный Мангуст выражает признательность сталкерам – исследователям Пятизонья

Дмитрию «SOVA» Дзиндзяловскому,

Александру «BOSS» Тихонову,

Константину «RaVen» Федорову,

Виталию «Anatom» Верхову,

чьи научные работы по изучению техноса помогли рассказчику избежать ошибок при описании упомянутых в этой истории механоидов.

Ну, зима!.. Сугробит, стужит,Заметает, крутит, вьюжит,Жжет морозом, душит льдом…В. Александров.

Кто ищет, тому назначено блуждать.

Гете.

Долгие проводы – лишние слезы. Ну, а долгое вступление – лишь ненужная пытка вашего отнюдь не безграничного терпения, мои многоуважаемые слушатели. Так что давайте обойдемся без многословного пролога, начинать с которого этот рассказ будет, на мой взгляд, не слишком уместно.

Вот, к примеру, пустились бы вы философствовать, выйдя на стартовую черту перед тем как пробежать кросс? Вряд ли. И я не буду. Тем более что побегать нам с вами сегодня предстоит еще немало. И побегать, и померзнуть. А зимняя стужа, как известно, тоже не слишком располагает к ведению пространных философских бесед. Если, конечно, они проходят не в тепле, у камина, в домашних тапочках и под распитие чего-нибудь согревающего. Иными словами, в окружении всех тех милых человеческих радостей, о каких в компании со мной вам придется напрочь забыть.

Поэтому мы будем философствовать лишь на ходу, кратко и исключительно по существу. Для того, чтобы иногда отвлекаться от мыслей о холоде и не позволить мозгам окончательно заледенеть.

Итак, вы готовы?.. Уверены?.. Ладно, тогда я даю отмашку…

Ах да, погодите, чуть не забыл! Не так давно я поклялся одному рыцарю Ордена Священного Узла в том, что о его подвиге узнает весь мир. Так вот, сам я пусть и не рыцарь, но клятву свою намерен сдержать. А потому знайте и передайте другим: исполинский биомех Жнец, что в октябре 2057 года едва не стер в порошок Цитадель и чьи монументальные останки лежат теперь на подступах к ней, был повержен узловиком Ипатом. Который, героически спасая своих братьев по Ордену, заплатил за эту победу собственной жизнью. Истинная правда, вплоть до единого слова. Равно как и та история, какую вы сегодня от меня услышите.

Что ж, на этом вроде бы все. И раз у вас нет ко мне вопросов, стало быть – в путь! Вот только будет ли он добрым, этого я вам, увы, обещать не могу…

Глава 1

Останавливаться нельзя…

Надо двигаться, и чем энергичнее, тем лучше.

И дело не только в том, что на дворе – февраль, а на мне из одежды – лишь спортивные трусы да кеды, хотя холод тоже подстегивает меня не хуже нагайки. Но его непрекращающиеся укусы – мелочь по сравнению с теми ранами, какие могут оставить на моем теле безмозглые смертники полковника Хрякова. Того самого монстра в погонах, которого – я слышал это собственными ушами, – даже его собственные офицеры с содроганием называют за глаза Грободелом. И этот Грободел вот уже третий месяц кряду усердно гоняет меня по всем кругам Ада. Моего персонального, прижизненного Ада – порождения буйной фантазии военных ученых, на растерзание коим я был брошен после моего досадного пленения в октябре прошлого года.

Зима на Керченском острове, под куполом Барьера, конечно, не чета сибирской. Однако свирепствующие в Крыму ураганы раздувают даже легкий морозец в такое мерзопакостное атмосферное явление, дать которому название лично я затрудняюсь. А помимо ветров здесь еще имеются все мыслимые и немыслимые виды осадков, резкие колебания температур и давления, зимние грозы, торосы, обледенелые сугробы и слякоть. И сквозь этот погодный хаос бегу я – заиндевелый, продрогший, в одних трусах и кедах…

Вы видели когда-нибудь измученные лица марафонцев, когда они преодолевают финишную стометровку? Так вот, моя физиономия становилась такой еще до старта устраиваемых мне полковником Хряковым регулярных кроссов. А к финишу она и вовсе превращалась в застывшую, перекошенную маску, грозившую, казалось, вот-вот лопнуть и рассыпаться словно пережженный фарфор.

Не знаю, есть ли у Данте в его интерпретации Ада подобная кара для грешников. Но если нет, я готов взять на себя труд дополнить «Божественную комедию» парой-тройкой не менее душераздирающих глав. Уверен, будь жив ее автор, он бы по достоинству оценил мои старания. Впрочем, не исключено, что вскорости я лично встречусь со стариком Алигьери на одном из кругов Преисподней и расскажу ему о Пятизонье все то, о чем уже не раз рассказывал вам. И пусть только он попробует усомниться в моей искренности!..

А, ладно, поболтаем о поэзии как-нибудь потом. Не до нее мне сегодня, да и обстановка неподходящая. О чем пристало думать загнанной в лабиринт лабораторной мыши, так это о поиске выхода и лежащем там кусочке сыра. Или, как в моем случае – вожделенном тепле и отдыхе. Сомнительные привилегии. Но они – единственные сколько-нибудь ценные подарки, на какие расщедриваются мои мучители.

Кто эти, мягко говоря, нехорошие люди, большинство из вас, полагаю, знает. Для остальных вкратце напомню. Наши октябрьские поиски сгинувшего в Пятизонье знаменитого журналиста Семена Пожарского, «Мерлина», завершились успехом. Он и его пропавшая команда были обнаружены живыми, а исполинский биомеханический монстр Жнец, в утробе которого их удерживал доселе неведомый нам враг, остановлен и разрушен. Однако наслаждаться победой мне, а также моему напарнику Жорику и сопровождавшей нас следопытке Динаре довелось недолго. Едва мы, унося ноги, выбрались на броню Жнеца, как тут же угодили в лапы десанту армейских чистильщиков. Они опоздали на нашу войну, но тем не менее награду получили воистину царскую. И наградой этой был я – Алмазный Мангуст. Человек, в чьем теле обитает энергетический паразит стоимостью более трехсот миллионов долларов…

Вернее, это раньше семь вросших в меня аномальных сгустков в виде алмазов по пятьсот карат каждый стоили таких денег. Как вскоре выяснилось, тогдашняя цена моего симбионта – и одновременно красная цена моей жизни – была далеко не окончательной. Сегодня он оценивался бы многократно выше. Во сколько же именно, и предположить трудно.

Мне – невольному обладателю этих проклятых сокровищ – подобные сведения не разглашают. Но сам факт того, что я – военный преступник и дезертир, не пошел втихаря под нож, а был оставлен в живых и при своих алмазах, говорит о многом. И тесты, каким меня подвергают с тех пор в научно-исследовательском центре «Светоч» на Керченской военной базе, также свидетельствуют: прерванное шесть лет назад изучение моего феномена возобновлено и вышло на новый, более углубленный уровень.

Вот только мне от этого, увы, ни тепло, ни… Нет, вру: все-таки холодно. Чертовски холодно! Просто удивительно, как еще кровь не заледенела в моих жилах от систематических пробежек голышом по заснеженным окрестностям нашей базы.

Зачем я бегаю здесь в трусах на морозе и ураганном ветру? Разумеется, во имя грядущего торжества науки, а не на потеху своего надзирателя Грободела и роты его головорезов. Никаких шуток – всё серьезнее некуда. Судите сами: ради одного полевого эксперимента надо мной ученые иногда жертвуют до полудюжины человеческих жизней. Бывает и меньше – всё зависит от наличия в Центре подопытного материала. Его поставкой занимается все тот же полковник Хряков. И с этой задачей он справляется не хуже, чем с прочими своими служебными обязанностями. Подобное тестирование проводится дважды в неделю, и еще ни разу я не пробежал свой кросс, не столкнувшись с одним или несколькими полковничьими камикадзе.

Где Грободел берет своих смертников и с какой целью на меня натравливает – вопросы, на которые он никогда не даст мне правдивые ответы. Да они мне и не нужны. И без них все здесь предельно ясно. На полевых опытах я сталкиваюсь не с испытателями-добровольцами и не с наемниками – внештатными сотрудниками «Светоча». Все мои противники – пойманные в ходе армейских зачисток сталкеры. Разные: от обычных бродяг и мелких промысловиков до напичканных современными имплантами членов крупнейших сталкерских группировок. Иногда попадаются даже рыцари Священного Узла. Что любопытно, ведь раньше между Орденом и военными сохранялось пусть зыбкое, но перемирие. И все же, как показывала практика, чистильщики порой не гнушались браконьерством и не отпускали обратно в реку рыбу, чей отлов был им настрого запрещен. Хряков норовил навлечь на себя гнев Командора Ордена Хантера, но продолжал втайне доставлять на базу самых матерых бойцов Пятизонья – отборный материал для проводимых учеными тестов. И это также косвенно свидетельствовало о важности их сегодняшних изысканий.

Второй вопрос – «С какой целью все это делается?» – более сложный, нежели первый. Но и на него я со временем нашел ответ, почему, вопреки моим ожиданиям, меня оставили в живых. Чтобы прояснить для вас эту загадку, давайте вновь вернемся к финалу нашей предыдущей истории. А точнее – к моей короткой, но яростной стычке с королем скоргов – Трояном. Стычке, которая закончилась для меня и для него боевой ничьей.

Столкнувшись тогда с самой одиозной тварью Пятизонья, я должен был по всем предпосылкам проиграть. И проиграл бы, не перехвати мой симбионт управление моим телом целиком на себя. Вспыхнув аномальным огнем и заставив меня светиться, будто лампочка, он набросился на Трояна с невероятной скоростью и отвагой. И не только не позволил ему распылить меня на атомы, но и заставил того шарахаться от нас, словно отгоняемого палкой пса.

Если бы не атаковавшие уже поверженного на тот момент Жнеца бомбардировщики, неизвестно, чем в конце концов завершилась бы наша драка. Спасаясь от авианалета, мы с Трояном бросились кто куда и больше с той поры не встречались. Но я все еще боялся, как бы он, желая свести со мной счеты, не явился на Керченскую базу и не учинил здесь массовый геноцид. Вряд ли результат того боя удовлетворил не привыкшего получать по загривку Трояна. А значит, я имел все основания полагать, что мы с ним еще встретимся. И что третьего нашего поединка не на жизнь, а на смерть уже точно не будет…

Пленившие меня затем десантники понятия не имели, что за добыча угодит им в руки, поскольку планировали высадиться на уже проутюженный бомбами плацдарм. Готовясь к бомбардировке гигантской цели, армейские координаторы не обратили поначалу внимания на мечущуюся у нее по броне маленькую человеческую фигурку. Полупрозрачный, бесформенный призрак-Троян был им со спутника и подавно не виден. Но, подведя итоги операции и проанализировав все собранные данные, включая те, что были получены на моих допросах, чистильщики пришли к выводу: я им не солгал. Уникальная драка между мной и Трояном действительно имела место и протекала именно так, как я ее описывал.

Да, каюсь: я выдал военным все как на духу. К чему вообще мне было лгать, упорствовать или выгораживать кого-либо на допросах? Наоборот, пообещав дознавателям говорить правду, я заключил с ними сделку, чтобы после следствия все обвинения с Жорика и Динары были официально сняты. А сами мои товарищи – отправлены за Барьер без наручников, как полностью искупившие свою вину свободные граждане.

Проконтролировать, исполнили чистильщики нашу договоренность или нет, я, естественно, не мог. Но с какой стати им было мне лгать? Тяжких преступлений за Дюймовым и Арабеской не числилось; по крайней мере, я ни о чем подобном не знал. И заработать себе амнистию было для них на порядок проще, чем тем сталкерам, коих угораздило провиниться перед военными.

Сам я о такой амнистии не мог даже мечтать, ибо за последние пять лет не однажды проливал кровь бывших собратьев по оружию. Что они мне при поимке сразу же инкриминировали. И были правы, поскольку иного, более удачного – и вдобавок законного – повода завладеть моими сокровищами у них не имелось. Однако после истории со Жнецом и Трояном мои нынешние хозяева больше не смотрели на меня, как на ходячую шкатулку с драгоценностями. Которую они, на мое счастье, не стали опустошать и вышвыривать на помойку, едва лишь им выпал такой шанс.

Испокон веков военные почему-то считаются в народе туповатыми солдафонами. В действительности это, конечно же, неправда. И потому закономерно, что командование Барьерной армии (без сомнения, моя судьба решалась где-то на том уровне) предпочло сиюминутной выгоде в триста миллионов баксов дальнейшее изучение моего феномена. Благо, новые данные о нем и о Жнеце дали исследователям уйму свежей пищи для ума. Разрушенный нами уникальный двигатель исполинского биомеха был некогда фактически в него вживлен и по своей структуре подозрительно напоминал моего энергетического симбионта. Но если восстановить первый не представлялось возможности, то второй находился сегодня в полном распоряжении ученых. И мог послужить им рабочей моделью компактного силового агрегата, который шутя перемещал по суше колесную махину весом в миллионы тонн.

Технология, чей гигантский потенциал был очевиден даже профану и оценивался несоизмеримо выше каких-то жалких трехсот миллионов долларов.

Впрочем, проверить «двигательную» теорию на практике было проблематично. Убежден, многие «толстолобики» Центра хотели бы попытаться извлечь из меня источник аномальной энергии и пересадить его в какую-нибудь энергоемкую военную технику. Также убежден, что идея эта не была отвергнута, а осталась в качестве резервной. До той поры, пока наука не получит твердую гарантию, что, очутившись вне моего тела, бесценный паразит не умрет, а будет пригоден для дальнейших исследований.

Сегодня ученые были еще не готовы пойти на такой рискованный шаг. Поэтому проводили более предсказуемые, с их точки зрения, опыты, подвергая меня беспрерывным физическим и психическим перегрузкам.

«Толстолобики» лелеяли надежду увидеть наяву то, что было запечатлено на спутниковой съемке. А именно: переход моего симбионта в автономный режим функционирования по достижении мной некоего экстремального предела. И поскольку найти этот предел можно было, лишь подвергнув меня крайней опасности, я был вынужден изо дня в день испытывать на своей шкуре спартанские лишения.

Убедить ученых, что за годы моей «алмазной» жизни подобная вспышка гнева охватывала моего паразита лишь однажды, не получалось. На слово мне не верили, а доказать, что единственный враг, кого он реально боится – это Троян, – я не мог. За что и страдал неимоверно.

Благо, симбионт продолжал оказывать мне свою обычную поддержку: наделял меня обезьяньим проворством, невидимостью на ярком свету, заживлял раны и ограждал от болезней. В результатах моего исследования от 2051 года ни о чем подобном, естественно, не упоминалось. За Барьером, вдали от входа в гиперпространство, живущая во мне инородная тварь всего лишь медленно меня убивала. А я в свою очередь «убивал» любую попадающую мне в руки электронную технику.

Открывшиеся уже в Пятизонье мои феноменальные навыки выживания заинтересовали падких до всего неизведанного ученых «Светоча». Но ненадолго. Они радели не о пользе для моего бренного тела, а о сулящем им богатство и славу прорыве в области энергетических технологий. И потому взялись провоцировать моего паразита на то, чтобы он выказал свою истинную, а не ограниченную мощь. Ну и, естественно, попутно искали способ, как отделить источник этой мощи от его биологического носителя, чьей жизнью при этом можно было легко пренебречь…

Устраиваемые нам с симбионтом «научные» провокации, как вы уже поняли, не отличались человеколюбием и проходили отнюдь не в стерильных лабораторных условиях. Вблизи от Керченской базы раскинулась обширная пустошь, да не простая, а образовавшаяся на месте обвалившихся катакомб. В день Катастрофы их огромная разветвленная сеть покрылась множеством разломов и обрушилась подобно тому, как оседает пена в пивной кружке. Вдобавок сейсмические сдвиги земной коры выдавили этот каменный пласт на поверхность. Это не позволило образоваться провалу и заодно придало данному району острова воистину инопланетный пейзаж.

Описать его словами сложно, но я попробую. Сегодня легендарные Керченские катакомбы являли собой разухабистый лабиринт, где открытые коридоры хаотически чередовались с короткими – не обвалившимися, – тоннелями. Неисчислимые тупики и гроты, узкие щели и провалы, коварные петли и развилки, разновеликие арки – уцелевшие фрагменты катакомбных потолков, – и повсюду – обломки, обломки, обломки… И все это располагалось на пересеченной местности, изрядно коверкая и без того вздыбленный рельеф пустоши.

Зимой она приобретала еще более жуткий вид. Обледенелый лабиринт заметали сугробы, а ветры с чередующимися по пять раз на дню морозами и оттепелями вылепляли повсюду из снега причудливые абстрактные скульптуры. Град и резкие перепады давления безжалостно разрушали их. Они рассыпались, обращаясь в крошево и слякоть, но вновь возрождались после очередного снегопада и бурана. Изменялась лишь форма этих скульптур, но не стиль, коему была привержена их неизменная ваятельница – Метель.

Но у нее – лютой, кусачей стервы, – хотя бы имелся художественный вкус! А вот у очкариков «Светоча» и Грободела он напрочь отсутствовал. Это ж надо додуматься: вписать в ирреальную, но гармоничную скульптурную композицию Метели полуобнаженного, продрогшего до костей бегуна! И еще заставить его воевать голыми руками с натравливаемыми на него, вооруженными до зубов камикадзе.

Все верно: я был не только раздет до трусов, но и лишен всяческого оружия. Ни ножа, ни даже примитивной палки! В то время как мои противники экипировались Хряковым так, будто им предстояло драться против подобных им головорезов. Все согласно научному плану! Сколько я ни талдычил ученым, что им не пробудить мощь моего симбионта таким идиотским способом, они продолжали наслаждаться моими гладиаторскими боями, сидя у себя в лабораториях и попивая горячий кофе.

Мерзавцы! И восстание нам – рабам-гладиаторам от науки, – не поднять. У всех смертников были основательно промыты мозги, и воодушевить зомбированных сталкеров повернуть оружие против наших угнетателей являлось безнадежным делом. Да и недосуг мне общаться на арене со своими собратьями по несчастью. Едва завидев меня, они без лишних церемоний тут же открывают огонь, игнорируя все призывы, какими я пытаюсь до них докричаться.

Угнаться за мной по глыбам льда и камням надзиратели не могут. Поэтому хронологию моих пробежек ведут два авиабота – небольшие летающие хреновины, подобные тем гарпиям, с которыми мы сталкивались при поисках Мерлина. Только эти машинки – вполне обычные армейские роботы-разведчики и подчиняются людям, а не Узлу. На каждой из них помимо видеокамер также стоит по пулемету. Теоретически, авиаботы служат не только моими конвоирами, но и ангелами-хранителями. На случай, если кому-то из противников вдруг посчастливится вцепиться мне в глотку, как это удалось осенью узловику Ипату.

Хотя насчет защиты бабушка еще надвое сказала. Хряковские камикадзе не однажды загоняли меня в угол и едва не разлучали с жизнью – в наших турнирах все было вполне натурально, не понарошку. Но пока мне не выпадала возможность узнать, буду ли я спасен за миг до неминуемой смерти, или же ученые дерзнут проверить, как отразится гибель носителя на его симбионте. А что тут ужасного? Армейским «толстолобикам» гуманизм чужд и подавно; эти циники и не на такое способны. Особенно если их подопытный официально объявлен мертвым или пропавшим без вести, что в Пятизонье было фактически одним и тем же.

Холодно!.. Просто дьявольски холодно!

Но пока на полигоне будут оставаться живые камикадзе, никто меня отсюда не выпустит. А отсутствие одежды и мечта о вожделенном тепле – те стимулы, какие обязаны побуждать меня к активным действиям. Все элементарно: чем раньше справлюсь с задачей, тем быстрее вернусь на базу. И даже если не справлюсь, все равно вернусь, поскольку никто меня здесь не бросит. Правда, тогда мне – мертвецу, – будет уже не до тепла и прочих мирских благ, но в моем положении можно порадоваться и такому финалу.

Сегодняшняя пробежка также не сулила никаких сюрпризов. Вернее, ничего такого, к чему я не был бы заранее готов. Петляя по обледенелым зигзагообразным коридорам, ныряя под арки, пробираясь сквозь короткие, узкие тоннели и перепрыгивая через сугробы, я бежал по очередному испытательному маршруту. Который, надо заметить, никогда не повторялся, чему способствовали немалые размеры оцепленной военными пустоши; в целях безопасности Керченской базы подразделения Грободела неусыпно контролировали эту территорию. Роль моих проводников исполняли авиаботы, летящие впереди меня и указывающие, где должен появиться мой противник. И когда я, отмахав по пересеченной местности немало километров, наконец-то с ним столкнусь, во мне будет бушевать столько злобы и адреналина, что молить меня в этот момент о пощаде станет уже бесполезно.

«Толстолобики» и Хряков знают, что делают. Я не мог в знак протеста сесть в каком-нибудь гроте и замерзнуть насмерть – тогда один из авиаботов приведет камикадзе прямиком ко мне. После чего все равно придется вставать и драться, повинуясь выработанному за годы скитаний по Пятизонью, гипертрофированному инстинкту самосохранения. Парадоксально, не правда ли? Я был отнюдь не прочь умереть, но выказывал редкостную привередливость в способе, какой позволил бы мне отойти в мир иной.

Вот оно – лучшее доказательство того, насколько я одичал за годы беготни по Пятизонью. Пасть от руки противника, не оказав ему ни малейшего сопротивления!.. При одной мысли об этом все мое нынешнее, наполовину звериное естество начинало протестовать и огрызаться. Лечь и замерзнуть подобно старому, обессиленному животному – еще куда ни шло. В конце концов, многие дожившие до преклонных лет северные хищники заканчивают так бесславно свою жизнь. Но покажите мне хотя бы одного умирающего зверя, который, заметив приближение врага, не оскалил бы зубы и не попытался вскочить на ноги…

То-то же! Супротив матери-природы не попрешь. Хищник остается хищником даже на смертном одре, и ничего тут не попишешь.

В дни, когда улов Грободела был богат, он натравливал на меня по нескольку камикадзе сразу. Однако угрожающая мне при этом опасность отнюдь не всегда возрастала прямо пропорционально количеству врагов. Это в обычной Зоне они быстро скоординировали бы усилия и учинили мне травлю по всем правилам. А с промытыми мозгами идущие на смерть хряковские гладиаторы становились неспособными на осмысленные действия. И, даже будучи в большинстве, гонялись за мной без малейшего намека на командную тактику, зачастую на радость мне попадая под огонь друг друга.

Полковник, естественно, сознавал, что безмозглость противника смягчает условия заведомо жесткого эксперимента, но ничего поделать с этим не мог. Вооружить пойманных сталкеров и загнать их в эту смертельную игру, пока они находились в здравом уме, было нельзя. Даже пообещав им в случае победы отпущение всех грехов и свободу. Слишком строптива и мнительна была сталкерская братия, чтобы верить обещаниям чистильщиков и соблюдать договор с ними. А особенно после того, как те вернут пленникам их оружие.

Последняя охота Хрякова, похоже, выдалась не слишком удачной. Как и сегодняшняя погодка, но последняя стала уже для Крыма практически нормой. Буран швырял мне в лицо хлопья снега и сильно ухудшал видимость. Но я все равно сумел рассмотреть две маячащие впереди фигуры в сталкерских доспехах.

Один гладиатор взобрался на каменную арку, возвышающуюся над очередной коридорной развилкой, и, судя по всему, изучал окрестности посредством сканирующих глазных имплантов. Кого он пытался высмотреть в мельтешащей белой пелене, было совершенно очевидно.

Второй его собрат вел себя иначе. Словно тоскующий по воле медведь из зоопарка, он сосредоточенно расхаживал туда-сюда по небольшой, величиной с цирковую арену, площадке. Между нами возвышалась груда заметенных снегом обломков, и скрыться от этого врага мне было гораздо проще. Конечно, при условии, что его поведение не изменится. Странным оно могло показаться лишь тому, кто не подозревал, что этот человек был подвергнут психотропной обработке. Мне же довелось видеть смертников и с более сильным помутнением рассудка, поэтому ничего экстраординарного в гладиаторе-шатуне я не нашел. Пускай себе мечется. Чем сильнее ему переклинит мозги, тем проще будет с ним расправиться.

Неподалеку могли ошиваться и другие невидимые за бураном громилы, но интуиция подсказывала мне, что это не так. Я неплохо изучил логику своих хозяев и знал, что раз они выгнали камикадзе парой, значит, это – единственные мои противники на сегодня. Отправлять их в бой поодиночке было бы бессмысленной тратой подопытного материала. Непрерывной чередой или группами по пять-шесть человек смертники выпускались лишь тогда, когда их было слишком много. Таким конвейерным методом «толстолобики» доводили меня до белого каления, превращая испытание в затяжной кровавый марафон. Если же Грободел сразу бросал в бой мелкую группку, как эта, значит, больше сталкеров на этой неделе он не поймал. Но, дабы я не расслаблялся, «Светоч» не отменял тест и пускал в расход весь гладиаторский ресурс, каким на данный час располагал.