Полное собрание стихотворений

* * *

А Эдмонда не покинет

Дженни даже в небесах

ПушкинУже овеянная тенями,Встречая предзакатный свет,Там, за пройденными ступенями, —Мечта моих начальных лет!Все тот же лик, слегка мечтательный,Все тот же детски-нежный взор,В нем не вопрос, —привет ласкательный,В нем всепрощенье, – не укор.Все клятвы молодости преданы,Что я вручал когда-то ей,До дна все омуты изведаныБезумств, желаний и страстей.Но в ней нетленно живо прежнее,Пред ней я тот же, как тогда, —И вновь смелее, безмятежнееСмотрю на долгие года.Она хранит цветы весенние,Нетленные в иных мирах,И так же верю прежней Дженни я,И те же клятвы на устах.

<1911 >

* * *

К. Бальмонту

Давно, средь всех соблазнов мира,Одно избрал я божество,На грозном пьедестале – лира,Лук беспощадный в длани бога,В чертах надменных – торжество.Я с детства верен стреловержцу,Тому, кем поражен Пифон,И любо пламенному сердцу,Когда в душе кипит тревогаВ предчувствии, что близок он.Иду меж торжищ и святилищ,Слежу земные суеты;Но в тайнике моих хранилищЯ берегу одно лишь: гимнамМной посвященные листы.Меня венчают иль поносят,Мне дела нет. Как клевету,Приемлю лавр, что мне подносят,И в блеске дня, и в мраке дымномХраня свободную мечту.

1911

* * *

Нет тебе на свете равных,Стародавняя Москва!Блеском дней, вовеки славных,Будешь ты всегда жива!Град, что строил ДолгорукийПосреди глухих лесов,Вознесли любовно внукиВыше прочих городов!Здесь Иван Васильич ТретийИго рабства раздробил,Здесь, за длинный ряд столетий,Был источник наших сил.Здесь нашла свою препонуПоляков надменных рать;Здесь пришлось НаполеонуЗыбкость счастья разгадать.Здесь, как было, так и ныне —Сердце всей Руси святой,Здесь стоят ее святыни,За кремлевскою стеной!Здесь пути перекрестилисьОто всех шести морей,Здесь великие учились —Верить родине своей!Расширяясь, возрастая,Вся в дворцах и вся в садах,Ты стоишь, Москва святая,На своих семи холмах.Ты стоишь, сияя златомНеобъятных куполов,Над Востоком и ЗакатомЗыбля зов колоколов!

<1911>

* * *

Прости мой стих, безумьем гневный,Прости мой смех, на стон похожий!Измучен пыткой ежедневной,Я слез твоих не разгадал!Мы снова брошены на ложе,И ты рукой, почти бессильной,Но все торжественней, все строжеМне подаешь святой фиал.Кругом чернеет мрак могильный,Жизнь далеко, ее не слышно,Не это ль склеп, глухой и пыльный, —Но ты со мной – и счастлив я.

<1911>

* * *

– Солнце! Солнце! Снова! Снова ты со мной!– Что же будет, что же будет с прежней тьмой?– Тьма исчезнет, тьма растает в блеске дня!– Ах, уже лучи, как пламя, жгут меня!– Будь же счастлив, будь же светел в светлый час!– Таю в блеске, исчезаю, я – погас.– Что же ты не славишь в песне вечный свет?– У того, кто гаснет в свете, песен нет.– Солнце! Солнце! Снова! Снова ты со мной!– Вижу свет, но я окутан прежней тьмой.

21 января 1912

* * *

Чуть видные слова седого манускрипта,Божественный покой таинственных могил,И веянье вокруг незримых дивных крыл, —Вот, что мечталось мне при имени Египта.Но всё кругом не то! Под тенью эвкалиптаТолпятся нищие. Дым парохода скрылОт взглядов даль песков, и мутен желтый Нил.Гнусавый вой молитв доносится из крипта.Я вечером вернусь в сверкающий отельИ, с томиком Ренье прилегши на постель,Перенесусь мечтой на буйный берег Сены.О, гордый фараон, безжалостный Рамсес!Твой страшный мир погиб, развеялся, исчез, —И Хронос празднует бесчисленные смены.

9 марта 1912

* * *

Я мальчиком мечтал, читая Жюля Верна,Что тени вымысла плоть обретут для нас,Что поплывет судно, громадной «Грет-Истерна»,Что полюс покорит упрямый Гаттерас,Что новых ламп лучи осветят тьму ночную,Что по полям пойдет, влекомый паром, Слон,Что «Наутилус» нырнет свободно в глубь морскую,Что капитан Робюр прорежет небосклон.Свершились все мечты, что были так далеки.Победный ум прошел за годы сотни миль;При электричестве пишу я эти строки,И у ворот, гудя, стоит автомобиль;На полюсах взвились звездистые знамена;Семья «Титаников» колеблет океан;Подводные суда его взрезают лоно,И в синеву, треща, взлетел аэроплан.Но есть еще мечта, чудесней и заветней;Я снова предан ей, как в юные года:Там, далеко от нас, в лазури ночи летней,Сверкает и зовет багряная звезда.Томят кою мечту заветные каналы,О существах иных твердят безвольно сны…Марс, давний, старый друг! наш брат! двойник наш алый!Ужели мы с тобой вовек разлучены!Не верю! Не хочу здесь, на зеленом лоне,Как узник, взор смежить! Я жду, что сквозь эфир,В свободной пустоте, помчит прибор МаркониПриветствия земли в родной и чуждый мир;Я жду, что, наконец, увижу шар блестящий,Как точка малая, затерянный в огнях,Путем намеченным к иной земле летящий,Чтоб братство воссоздать в разрозненных мирах.

28 мая 1912

* * *

Зыблются полосы светаВ черной, холодной воде.Страстным вопросам ответаНет в этом мире нигде!Небо закрыто туманом,Звезды незримы во мгле.Тайным и горьким обманомОблито все на земле.Вы, фонари! – повтореньяСветлых, небесных очей,Как ваше зыбко дробленьеВ сумраке черных ночей.Ты, неживого каналаЧерная, злая вода, —Как ты дробишься устало,Сжата в гранит навсегда!Зыблются отблески света, —Блеск фонарей на воде…Страстным вопросам ответаНет в этом мире нигде!

1 ноября 1912

Петербург

* * *

Три женщины – белая, черная, алая —Стоят в моей жизни. Зачем и когдаВы вторглись в мечту мою? Разве немало яЛюбовь восславлял в молодые года?Сгибается алая хищной пантероюИ смотрит обманчивой чарой зрачков,Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:За мной побежит на свирельный мой зов.Проходит в надменном величии чернаяИ требует знаком – идти за собой.А, строгая тень! уклоняйся, упорная,Но мне суждено для тебя быть судьбой.Но клонится с тихой покорностью белая,Глаза ее – грусть, безнадежность – уста.И странно застыла душа онемелая,С душой онемелой безвольно слита.Три женщины – белая, черная, алая —Стоят в моей жизни. И кто-то поет,Что нет, не довольно я плакал, что мало яЛюбовь воспевал! Дни и миги – вперед!

1912

* * *

Сердце утомленное хочет одного,Глупенькая девочка, – счастья твоего.Ты встречаешь радостно нежную весну.Ожиданья тайные я ли обману?В чью-то душу робкую я сошел, как бог,И взращаю цветики вдоль ее дорог;И, как солнце майское в небе голубом,Я горю надеждами, я дышу теплом;Властным мановением жизнь пробуждена…Пусть же радость празднует новая весна!Пусть поля оденутся в зелень и цветы, —Я хочу, чтоб юностью опьянилась ты!Что бы в сердце ни было, знаю я одно:Быть с тобою ласковым, нежным мне дано.И слова безумные, те же, что всегда,Повторяю кротко я: «Любишь? любишь?» – «Да».

1912

* * *

Как струны оборвавшейся жалобный звук,В сердце – эхо недавних желаний и мук.Детский взор, милый лик, прелесть ласковых рук, —Почему это все стало чуждым мне вдруг?За окном уже день, и сквозь просветы шторНаглый луч на кровать смотрит прямо в упор.Плечи молча целую, бесправно, как вор,Знаю, понял: окончен мучительный спор…Ночи гаснет недолгий, обманчивый бред.В безразличьи твоем есть безмолвный ответ,И «не знаю» звучит беспощадней, чем «нет»…Заливает двоих все решающий свет.Нынче – осень, вчера ликовала весна;Кто жестоко исчерпал всю душу до дна?Из подушек ты смотришь, как прежде, ясна,Но уныло звенит, умирая, струна…

«Любовь, как властный недруг, вяжет…»

Но есть сильней очарованье.

Ф. ТютчевЛюбовь, как властный недруг, вяжет,Любовь, смеясь, ведет на казньИ слов пощады нам не скажет.Но сладостны ее насилья,Мы за плечами чуем крыльяИ в сердце – радость, не боязнь!Страсть – властно налагает цепи,Страсть угнетает, как тиран,И нас влечет в нагие степи,Там мы, без сил, клянем миг каждый,Там, истомясь от смертной жажды,Мы гибнем от позорных ран.Но, если, совершая чудо,Тюрьму вскрывает нам Любовь, —Мы радостно бежим оттуда.Когда ж спадают цепи страсти,Мы – все в ее волшебной властиИ сами к ней приходим вновь!

1912

* * *

Безумец! думал плыть ты поСпокойной влаге, в сладкой дреме,Но, как герой Эдгара По,Закручен в бешеном Мальстрёме?Летят, свистят извивы волн,Их громовые стоны звонки;Летит твой наклоненный челнВ жерло чудовищной воронки.Но, как герой жестоких Tales[60],Припомни книгу Архимеда:Лишь разум не сошел бы с рельс,И мысли суждена победа!Мой разум, бодрствуй! мысль, гори!Мы с вами созданы для рыб ли?В душе мерцает свет зари…Мой разум! нет, мы не погибли!

1912

* * *

Огни! лучи! сверканья! светы!Тот ал, тот синь, тот бледно-бел…Слепит авто, с хвостом кометы,Трам, озаряя, прогремел.В вечерний сумрак, в шаткость линийВожглись, крутясь, огни реклам,Зеленый, алый, странно-синий…Опять гремит, сверкая, трам.На лицах блеск – зеленый, алый…На лицах смерть, где властен газ…Но буен город, пьяный, шалый,Справляющий вечерний час.Что день! Ночь блещет алым, синим,Оранжевым, – любым лучом!На облака мы светы кинем,Мы небо буквами зажжем!О солнце мы в огнях забыли:Опал, берилл и хризолит…И россыпью алмазной пылиПред небом город заблестит!

1912

Ребенок

Сонет

Тебе тринадцать лет, но по щекам, у глаз,Пороки, нищета, ряд долгих униженийВписали тщательно свой сумрачный рассказ,Уча – все выносить, пред всем склонять колени.Под шляпку бедную лица скрывая тениИ грудь незрелую под выцветший атлас,Ты хочешь обмануть развязностью движении,Казаться не собой, хотя б на краткий час!Нарочно голос свой ты делаешь жесточе,Встречаешь хохотом бесстыдные слова,Чтоб стать подобной им, – тем жрицам нашей ночи!И подымаешь ты, в порыве удальства,Высоко свой подол у полных людом конок,Чтоб кто не угадал, что ты еще ребенок.

1912

* * *

Всем душам нежным и сердцам влюбленным,Кого земной Любви ласкали сны,Кто пел Любовь во дни своей весны,Я шлю привет напевом умиленным.Вокруг меня святыня тишины,Диана светит луком преклоненным,И надо мной, печальным и бессонным,Лик Данте, вдаль глядящий со стены.Поэт, кого вел по кругам Вергилий!Своим сверканьем мой зажги сонет,Будь твердым посохом моих бессилии!Пою восторг и скорбь минувших лет,Яд поцелуев, сладость смертной страсти…Камены строгие! – я в вашей грозной власти.

<1912>

* * *

Речи медной, когда-то звучавшей на форуме Римском,Я бы ответить желал звуками тех же времен,Но дерзну ль состязаться с Титаном, себе подчинившимВсе наречья земли, словно все ветры Эол,С тем, кто в строки письма влагает Симмаха сладость,Кто в авсонийский размер Пушкина стихзаключил.Нет, обращаться не смею к другим благосклоннымКаменам.Я Полигимнии лишь скромный вручаю ответ,Муза, любовно скажи «quam mellea res set epistui»[61],Если, как подпись, стоит Федор ЕвгеньевичКорт.

1912

«День красочный, день ярко-пестрый…»

Есть некий час всемирного молчанья.

Ф. ТютчевДень красочный, день ярко-пестрый,Многоголосный шумный день;Ты сердце ранишь болью острой,Ступени взносишь на ступень.Всходя по лестнице небесной,Мы, страх и радость затая,Взираем, из юдоли тесной,На всю стоцветность бытия!И, как Адамы, всем виденьям,Всем звукам, всем лучам мировМы ищем, с нежным умиленьем,Непобедимо-верных слов.Но сходит ночь, и яркость тонетВ единой, безразличной мгле,И Тень бестрепетно хоронитВсе разделенья на земле.Нет ничего, дела и вещиСмешались, чтобы в бездну пасть,И Хаос древний, Хаос вещийРукой оледеняет страсть.Подходит страшный час незнанья,Единства и слиянья час…О, час всемирного молчанья,Ты с Тайной жизни близишь нас!

7 мая 1913

* * *

Разбегаются снова поля за окном,Темный лес по окружности медленно вертится,Сеть из проволок то на кругу голубом,То на поле зеленом отчетливо чертится.Дальний путь, дальний путь, дальний путь, дальний путь.Это я прошептал, иль колесами сказано?Убежать! позабыть! умереть! отдохнуть!Что-то длинное, долгое снова развязано.Милый Макс! да, ты прав! под качанье рессорЯ, как ты, задремал, убаюкан их «титатью»,И уже Океан смотрит прямо в упорМне в глаза, здесь в полях, за болотистой Припятью.

29 июня 1913

* * *

Строго и молча, без слов, без угроз,Падает медленно снег;Выслал лазутчиков дряхлый Мороз,Непобедимый стратег.Падают хлопья, угрюмо кружась,Строго и молча, без слов,Кроют сурово осеннюю грязь,Зелень осенних лугов.Молча, —послы рокового вождя, —Падают вниз с высоты,Кроют овраги в полях, возводяС горки на горку мосты.Выслал лазутчиков дряхлый стратег,Скоро появится рать.Падая молча, безжизненный снегХочет всю землю ровнять.Чу! не трубит ли воинственный рог,Не авангард ли идет?Изморозь бело блестит вдоль дорог,Речки затянуты в лед.Падают хлопья, спокойно кружась,Делают дело без слов:Скрыли покровы осеннюю грязь,Скрыли просторы лугов.Лед над водой, над полянами снег,Слиты мостами холмы.Вьюга трубит… Выступает стратегСтарой царицы Зимы.

25 августа 1913

* * *

Мне кажется, что в саване я,Лежу в глухой земле.Где все восторги плаванияПод солнцем и во мгле?И призраки томительныеПроходят предо мной.Стучат часы медлительные,Поют «Ты был живой».И лишь одна, единственнаяТень меж других теней, —Как вестница таинственнаяГрядущих новых дней.Душа, душа, обманутаяТак много, много раз,Ужели даль оглянутаяОпять обнимет нас?И, снова мукам преданная,Душа, ты будешь петь,А тайна неизведаннаяВ мои глаза глядеть?Нет, нет! Еще не в гавани я,Мой путь не завершен!Вновь будут буйства плавания,Вновь вспыхнет небосклон!

<Декабрь> 1913

Эдинбург II

* * *

После долгих скитаний тебя я обрел, моя девочка!Тайно двоих на лугу пояс обвил золотой!Кто же пред нами мелькает: бабочка-страсть,однодневочка,Иль Афродиты посол, тот мотылек роковой?Мы, закрывая глаза, бежим за блестящим видением,Призрак, мелькнувший на миг, думаем в сеткупоймать.Не обернется ли он сурово-торжественный гением,Иль на высокий Олимп не возвратится ль опять?Так, беспечные, мы преследуем гения вечности.Веет над лугом цветов нежный, как мед, ветерок.Ах, что готовит Любовь, как месть, роковой беспечности?Ах, не метнет ли стрелой гибельной – в нас —мотылек?

1913

* * *

Три змеи, три кольца, окружили меня,И в глаза мне глядят шесть сверканий огня.Давят кольца всё крепче, всё ласковей грудь,Я, под яростью ласки, не в силах вздохнуть.Три змеи, три кольца, сплелись вкруг меня;Кольца: алое, черное, все из огня;В их объятьях, простерт, я недвижен, как труп,Ищут жадные губы безжалостных губ.Три змеи, три кольца, обвились вкруг меня,Я – в кольце из желез, я– в кольце из огня;Оплетают мне тело шесть ласковых рук,Чуть дышу, чуть вздыхаю под нежностью мук.Три змеи, три кольца, окружили меня,В теле – смерть, в сердце – ужас, в глазах —блеск огня.Всё тесней, всё нежней, за изгибом изгиб,В муках ласк обмираю, я гибну, погиб…

1913

Москва

* * *

Как из коры точит желтеющую камедь,В Аравии, согбенный ствол,Так медленно точит измученная памятьВоспоминанья благ и зол.Но меж всех обликов, что, плача и ревнуя,Моя мечта навеки избрала, —Воспоминание святого поцелуя,Что девушка, вся в черном, мне дала.Был пуст туманный порт, весь мир как будто вымер;Колеблемый в береговой воде,Стоял у пристани заокеанский стимер,Готовясь ввериться своей звезде.Я, одинокий, ждал, склоняясь к черным водам.Была душа уныла и пуста…И девушка, спеша по сходням, мимоходом,Мне поцелуем обожгла уста…

1913

* * *

Когда я, юношей, в твоих стихах мятежныхВпервые расслыхал шум жизни мировой:От гула поездов до стона волн прибрежных,От утренних гудков до воплей безнадежныхПокинутых полей, от песни роковойСтолиц ликующих до властного напеваРаздумий, что в тиши поют нам мудрецы,Бросающие хлеб невидимого севаНа ниве жизненной во все ее концы, —Я вдруг почувствовал, как страшно необъятенВесь мир передо мной, и ужаснулся яГромадности Земли, и вдруг мне стал понятенСмысл нашего пути среди туманных пятен,Смысл наших малых распрь в пучине бытия!Верхарн! ты различил «властительные ритмы»В нестройном хаосе гудящих голосов.

1913

* * *

Проходит день, как смена отражений —Разноголосица движений, красок, слов,И строго ночь восходит на ступени,Цвета лучей преображая в тени,За шумом дня вскрывая тихость снов.«Есть некий час всемирного молчанья».Спит суета и онемела страсть…Впивая тишь в волнах благоуханья,Тогда лови иных миров качанья,Чтоб, как река, в простор вселенной впасть.

1913

* * *

Я в море не искал таинственных Утопий,И в страны звезд иных не плавал, как Бальмонт,Но я любил блуждать по маленькой Европе,И всех ее морей я видел горизонт.Меж гор, где веет дух красавицы Тамары,Я, юноша, топтал бессмертные снега;И сладостно впивал таврические чары,Целуя – Пушкиным святые берега!Как Вяземский, и я принес поклон Олаю,И взморья Рижского я исходил пески;И милой Эдды край я знаю, – грустно знаю;Его гранитам я доверил песнь тоски.Глазами жадными я всматривался долгоВ живую красоту моей родной земли;Зеркальным озером меня ласкала Волга,Взнося – приют былых – Жигули.Страна Вергилия была желанна взорам:В Помпеи я вступал, как странник в отчий дом,Был снова римлянин, сходя на римский форум,Венецианский сон шептал мне о былом.И Альпы, что давно от лести лицемернойУстали, – мне свой блеск открыли в час зари:Я видел их в венцах, я видел – с высей Берна —Их, грустно меркнущих, как «падшие цари».Как вестник от друзей, пришел я в Пиренеи,И был понятен им мой северный язык;А я рукоплескал, когда, с огнем у шеи,На блещущий клинок бросался тупо бык.Качаясь на волнах, я Эльбы призрак серыйВысматривал, тобой весь полн, Наполеон, —И, белой полночью скользя в тиши сквозь шхеры,Я зовам викингов внимал сквозь легкий сон;Громады пенные Атлантика надменноБросала предо мной на груди смуглых скал;Но был так сладостен поющий неизменноНад тихим Мэларом чужих наяд хорал…На плоском берегу Голландии суровойЯ наблюдал прилив, борьбу воды и дюн…И в тихих городах меня встречали сноваГальс – вечный весельчак, Рембрандт – седой вещун.Я слушал шум живой, крутящийся в Париже,Я полюбил его и гул, и блеск огней,Я забывал моря, и мне казались ближеТвои, о Лувр,Но в мирном Дрездене и в Мюнхене спесивомЯ снова жил отрадной тишиной,И в Кельне был мой дух в предчувствии счастливом,Когда Рейн катился предо мной.Я помню простоту сурового Стефана,Стокгольм – озерных вод и «тихий» Амстердам,И «Сеn» 'у в глубине Милана,И вставший в темноте Кемпера гордый храм.О, мною помнятся – мной не забыты виды:Затихший Нюнесгейм! торжественный Кемпер!Далекий Каркасон! пленительное Лидо!..Я – жрец всех алтарей, служитель многих вер!Европа старая, вместившая так многоРазнообразия, величий, красоты!Храм множества богов, храм нынешнего бога,Пока земля жива, нет, не исчезнешь ты!И пусть твои дворцы низвергнутся в пучиныСедой Атлантики, как Город Шумных Вод, —Из глуби долетит твой зов, твой зов единый,В тысячелетия твой голос перейдет.Народам Азии, и вам, сынам Востока,И новым племенам Австралии и двухАмерик, – светишь ты, немеркнущее око,Горишь ты, в старости не усыпленный дух!И я, твой меньший сын, и я, твой гость незваный.Я счастлив, что тебя в святыне видел я,Пусть крепнут, пусть цветут твои святые страныВо имя общего блаженства бытия!

1913

* * *

Опять мой посох приготовлен,Все тот же, старый и простой,И день отбытия условлен —Отмечен роковой чертой.Там, за окном, в пустом пространстве,Все тот же – милый лик луны.Кругом —трофеи прежних странствий,Как память мира и войны.Там– камни с гор, там – лук и стрелы,Там – идолы, там – странный щит,Мой облик, грустно-поседелый,На них из зеркала глядит.Вот – карты; резко исчертилаИх чья-то сильная рука.Вот – книги; что когда-то жило,Звучит в них – зов издалека!А там – собранье всех приветствий,Дипломов пышных и венков…(О, слава! Как приманчив в детствеТвой льстивый, твой лукавый зов!)Так почему ж, под мирной сенью,Мне не дремать покойным сном,Не доверяться наслажденьюМечты о буйном, о былом?Я окружен давно почетом,Хвалой ненужной утомлен.Зачем же бурям и заботамЯ брошу мой счастливый сон?

<1913>

* * *

– Плохо приходится старому лешему,Мне, горемычному, брат домовой!Всюду дороги– телегам и пешему,Летось от пса я ушел чуть живой,Сын было думал помочь мне, – да где ж ему,Бок ему месяц лечил я травой.– Плохо, брат леший, и мне, домовому,Фабрики всюду, везде корпуса,Жить стало негде, дом каменный к дому,В комнатах лампы горят, как глаза;Веришь, и думать забыл про солому,Видно, придется и мне к вам в леса;

<1913>

* * *

Ступени разрушенной лестницыУводят в глубокий овраг,Где липы, столетью ровесницы,Вечерний нахмурили мрак.Река обегает излучинойПриниженный берег. Во мглеТолпой, беспорядочно скученной,Рисуются избы в селе.Лесами просторы обставлены,Поет недалекий родник…О город, о город отравленный,Я здесь, твой всегдашний двойник!

28 июня 1914

Эллису

Нет! к озаренной сиянием безднеСердце мое не зови!Годы идут, а мечте все любезнейГрешные песни любви.Белые рыцари… сень Палестины…Вечная Роза и крест…Ах, поцелуй заменяет единыйМне всех небесных невест!Ах! за мгновенье под свежей сиреньюС милой – навек я отдамСлишком привычных к нездешнему пеньюОных мистических Дам.Их не умею прославить я в песне…Сердце! опять славословь,С годами все умиленней, чудесней,Вечно земную любовь!

1914

Листок, спрятанный в коре

Над Озером Грез, где большие березыЛюбовно дрожат на вечерней заре,Они, в летний день, свои детские грезыДоверили белой коре.В заветном листке было сказано много;О чем они робко мечтали вдвоем,О чем они тайно молили у богаВ недавнем прекрасном былом.В тот день, как свершились бы эти мечтанья,Как правдой надежды их сделал бы Рок, —Они бы вернулись на место свиданья,Чтоб вынуть поблекший листок.И дерево свято в груди сохранялоЛисток пожелтелый с чуть видной каймой,В июле ветвями его обвевало,Хранило от стужи зимой.Мечты же писавших не сбылись. ТаилаСудьба приговор: им не встретиться вновь!И юношу зло сторожила могила,Ее же – другая любовь.Но все же остались их юные душиНа старом листке у свидетеля грез:О маленькой Мане и бедном ИлюшеТвердят колыханья берез.

26 октября 1914

* * *

Не как молния, смерти стрела,Не как буря, нещадна и зла,Не как бой, с грудой жертв без числа,Не как челн, на волнах без весла, —Тихим утром Любовь снизошла.Как пророк, я в грозе, я в огнеБога ждал, – он предстал в тишине.Я молюсь просиявшей весне;Сын полей, в голубой вышине,Небу песню поет обо мне.Пой певучую песню, певец:«Эти дни – над всей жизнью венец!Слышишь стук двух согласных сердец?Видишь блеск двух заветных колец?Будь любим – и люби, наконец!»

1 ноября 1914

Варшава

Последний путь…

Быть может, я в последний разСвою дорогу выбираю,На дальней башне поздний часЗвенел. Что в путь пора, я знаю.Мой новый путь, последний путь,Ты вновь ведешь во глубь ущелий!Не суждено мне отдохнутьВ полях весны, под шум веселий!Опять голодные орлыНад головой витают с криком,И грозно выступы скалыВисят в безлюдии великом;Опять, шипя, скользит змея,И барс рычит, пустынножитель;Но шаг мой тверд, и снова я —Охотник, странник и воитель.Пусть годы серебрят висок,Пусть в сердце тупо ноют раны; —Мой посох поднят, путь далек,Иду чрез горы и туманы.На миг мне виден с высотыТот край, что с детства взоры манит.Дойду ль до сладостной черты,Иль Смерть мне на пути предстанет?Но знаю, прежде чем упасть,Чем вызов Смерти встретить дружно, —Мне снова улыбнется страстьУлыбкой ласково-жемчужной.Последнем, роковой любвиСлова я прошепчу на круче,И, – словно солнце, всё в крови, —Пусть жизнь тогда зайдет за тучи!

18 ноября 1914

Всхождение

А лестница все круче…

He оступлюсь ли я?

Urbi еt ОrbiКак винт чудовищный, свиваясь вкруг стены,Восходит лестница на высь гигантской башни.Давно исчезло дно безмерной глубины,Чтоб дальше сделать шаг, все должно быть бесстрашней.За ярусом – другой; сквозь прорези бойницЯ вижу только ночь да слабый отблеск звездный;И нет огней земли, и нет полночных птиц,И в страшной пустоте висит мой путь железный.Направо к камням жмусь; налево нет перил;Зловеще под ногой колеблются ступени.Гляжу наверх – темно; взглянуть назад – нет сил;Бессильный факел мой бросает тень на тени.Кто, Дьявол или Бог, какой народ, когдаВзвел башню к небесам, как древле в Вавилоне?И кто, пророк иль враг, меня привел сюдаНа склоне злого дня и дней моих на склоне?И что там, в высоте? божественный покой,Где снимет предо мной Изида покрывало?Иль черное кольцо и только свод глухой,И эхо прокричит во тьме: «Начни сначала!»Не знаю. Но иду; мечу свой факел ввысь;Ступени бью ногой; мой дух всхожденьем хмелен.Огонь мой, дослужи! нога, не оступись!..Иль этот адский винт, и правда, беспределен?

8 декабря 1914