Полное собрание стихотворений

Тифлис

Путевые заметки

1

Море, прибоем взмятеженным,К рельсам стальным, оприбреженным,Мечет лазурную гладь;Дали оттенком изнеженнымМанят к путям неисслеженным…Но – время ль с морем мечтать!Мчимся к вершинам оснеженнымВоздухом свеже-разреженнымВ жизни опять подышать!

Январь 1916

Петровск-порт

2

Искры потоками сея,В сумрак летит паровоз.Сказочный край ПрометеяКажется призраком грез.Дремлют вершины, белея…Там поникал на утесДемон, над Тереком рея…Ах!.. Не дыхания розЖду! – Различаю во тьме яМоре безбрежное слез.

Январь 1916

Долина Куры

3

Разноодежная, разноплеменная,Движется мерно толпа у вокзала:Словно воскресла былая вселенная,Древняя Азия встала!Грязные куртки и взоры воителей,Поступь царя и башлык полурваный.Реют воочию души властителей:Смбаты, Аршаки, Тиграны…

1916

Елисаветполь

К Арарату

Благодарю, священный Хронос!Ты двинул дней бесцветных ряд —И предо мной свой белый конусТы высишь, старый Арарат!В огромной шапке Мономаха,Как властелин окрестных гор,Ты взнесся от земного прахаВ свободный, голубой простор.Овеян ласковым закатомИ сизым облаком повит,Твой снег сияньем розоватымНа кручах каменных горит.Внизу, на поле в белых росах,Пастух с тесьмой у дряхлых чресл,И, в тихом свете, длинный посохПохож на Авраамов жезл.Вдали – убогие деревни,Уступы, скалы, камни, снег…Весь мир кругом – суровый, древний,Как тот, где опочил ковчег.А против Арарата, слева,В снегах, алея, Алагяз,Короной венчанная деваСо старика не сводит глаз.

1916

Эчмиадзин

Арарат из Эривани

Весь ослепительный, весь белый,В рубцах задумчивых морщин,Ты взнес над плоскостью равнинСвой облик древле-онемелый,Накинув на плечи покровТаких же белых облаков.Внизу кипят и рукоплещутПотоки шумные Зангу;Дивясь тебе, на берегуРаины стройные трепещут,Как белых девственниц ряды,Прикрыв застывшие сады.С утеса, стены Саардара,Забыв о славе прошлой, ждут,Когда пройдет внизу верблюд,Когда домчится гул с базара,Когда с мурлыканьем купецПротянет блеющих овец.Но ты, седой Масис, не слышишьНи шумных хвал, ни нужд земных,Ты их отверг, ты выше их,Ты небом и веками дышишь,Тебе шептать – лишь младший братДерзает —Малый Арарат.И пусть, взглянув угрюмо к Югу,Как древле, ты увидишь вновь —Дым, сталь, огни, тела и кровь,Миры, грозящие друг другу:Ты хмурый вновь отводишь лоб,Как в дни, когда шумел потоп.Творенья современник, ведалТы человечества конец,И тайну новых дней – ТворецТвоим сединам заповедал:Встав над кровавостью равнин,Что будет, – знаешь ты один.

Январь 1916

Эривань

В Баку

Стыдливо стучатся о пристань валыКаспийского моря,Подкрашенной пеной – и выступ скалы,И плиты узоря,На рейде ряды разноцветных судовКачаются кротко,И мирно дрожит на волненьи валовПодводная лодка.Сплетается ветер с январским теплом,Живительно-свежий,И ищет мечта, в далеке голубом,Персидских прибрежий.Там розы Шираза, там сад Шах-наме,Газели Гафиза…И грезы о прошлом блистают в уме,Как пестрая риза.Привет тебе, дальний и дивный Иран,Ты, праотец мира,Где некогда шли спарапеты армянЗа знаменем Кира…Но мирно на рейде трепещут судаС шелками, с изюмом;Стыдливо о пристань стучится водаС приветливым шумом;На улице быстрая смена толпы,Покорной минуте,И гордо стоят нефтяные столпыНа Биби-Эйбуте.

24 января 1916

Баку

Тигран Великий

95—56 гг. До р. X.

В торжественном, лучистом свете,Что блещет сквозь густой туманОтшедших вдаль тысячелетий, —Подобен огненной комете,Над миром ты горишь, Тигран!Ты понял помыслом крылатымСвой век, ты взвесил мощь племен,И знамя брани над ЕвфратомВознес, в союзе с Митридатом,Но не в безумии, как он.Ты ставил боевого станаШатры на всех концах земных:В горах Кавказа и Ливана,У струй Куры, у Иордана,В виду столиц, в степях нагих.И грозен был твой зов военный,Как гром спадавший на врагов:Дрожал, заслыша, парф надменный,И гневно, властелин вселенной,Рим отвечал с семи холмов.Но, воин, ты умел ЭлладыГармонию и чару чтить;В стихах Гомера знал услады,И образ Мудрости-ПалладыС Нанэ хотел отожествить!Ты видел в нем не мертвый идол;Свою заветную мечту,Вводя Олимп в свой храм, ты выдал:Навек – к армянской мощи придалТы эллинскую красоту!И, взором вдаль смотря орлиным,Ты видел свой народ, в веках,Стоящим гордо исполином:Ты к светлым вел его годинамЧрез войны, чрез тоску и страх…Когда ж военная невзгодаСмела намеченный узор, —Ты помнил благо лишь народа,Не честь свою, не гордость рода, —Как кубок яда, пил позор.Тигран! мы чтим твой вознесенныйИ лаврами венчанный лик!Но ты, изменой угнетенный,Ты, пред Помпеем преклоненныйВо имя родины, – велик!

11 декабря 1916

Победа при Каррах

53 г. До р. X.

Забыть ли час, когда у сцены,Минуя весь амфитеатр,Явился посланный Сурены,С другой, не праздничной арены, —И дрогнул радостью театр!Актер, играя роль Агавы,Из рук усталого гонцаПоспешно принял символ славы,Трофей жестокий и кровавыйС чертами римского лица.Не куклу с обликом Пенфея,Но вражий череп взнес Ясон!Не лживой страстью лицедея,Но правым гневом пламенея,Предстал пред зрителями он.Подобен воинскому кличуБыл Еврипида стих живой:«Мы, дедовский храня обычай,Несем из гор домой добычу,Оленя, сбитого стрелой!»Катясь, упала на подмостки,Надменный Красе, твоя глава.В ответ на стук, глухой и жесткий,По всем рядам, как отголоски,Прошла мгновенная молва.Все понял каждый. Как в тумане,Вдали предстало поле Карр,И стяг армянский в римском стане…И грянул гул рукоплесканий,Как с неба громовой удар.В пыланьи алого заката,Под небом ясно-голубым,Тем плеском, гордостью объята,Благодарила АрташатаЦаря, унизившего Рим!

1916

Меж прошлым и будущим

Меж прошлым и будущим нить

Я тку неустанной проворной рукою.

К. Бальмонт

Золотой олень

Золотой олень на эбеновой подставке,

китайская статуэтка XIV в, до р. Х

из собрания И. С. Остроухова

Кем этот призрак заколдован?Кто задержал навеки тень?Стоит и смотрит, очарован,В зубах сжав веточку, олень.С какой изысканностью согнутЕго уверенный хребет!И ноги тонкие не дрогнут,Незримый оставляя след.Летят века в безумной смене…Но, вдохновительной мечтой,На черно-блещущем эбенеЗверь неподвижен золотой.Золотошерстный, златорогий,Во рту с побегом золотым,Он гордо говорит: «Не трогайТого, что сделалось святым!Здесь – истина тысячелетий,Народов избранных восторг.Лишь вы могли, земные дети,Святыню выставить на торг.Я жду: вращеньем не случайнымМой, давний, возвратится день, —И вам дорогу к вечным тайнамУкажет золотой олень!»

Февраль 1917

Мы – скифы

Мы – те, об ком шептали в старину,С невольной дрожью, эллинские мифы:Народ, взлюбивший буйство и войну,Сыны Геракла и Ехидны, – скифы.Вкруг моря Черного, в пустых степях,Как демоны, мы облетали быстро,Являясь вдруг, чтоб сеять всюду страх:К верховьям Тигра иль к низовьям Истра.Мы ужасали дикой волей мир,Горя зловеще, там и здесь, зарницей:Пред нами Дарий отступил, и КирБыл скифской на. пути смирен царицей.Что были мы? – Щит, нож, колчан, копье,Лук, стрелы, панцирь да коня удила!Блеск, звон, крик, смех, налет, – всё бытиеВ разгуле бранном, в пире пьяном было!Лелеяли нас вьюги да мороз;Нас холод влек в метельный вихрь событий;Ножом вино рубили мы, волосЗамерзших звякали льдяные нити!Наш верный друг, учитель мудрый наш,Вино ячменное живило силы:Мы мчались в бой под звоны медных чаш,На поясе, и с ними шли в могилы.Дни битв, охот и буйственных пиров,Сменяясь, облик создавали жизни…Как было весело колоть рабов,Пред тем, как зажигать костер, на тризне!В курганах грузных, сидя на коне,Среди богатств, как завещали деды,Спят наши грозные цари; во снеИм грезятся пиры, бои, победы.Но, в стороне от очага присев,Порой, когда хмелели сладко гости,Наш юноша выделывал для девКоней и львов из серебра и кости.Иль, окружив сурового жреца,Держа в руке высоко факел дымный,Мы, в пляске ярой, пели без концаНеистово-восторженные гимны!

1916

Изречения

1. Афинский поденщик говорит:

Что моя жизнь? лишь тоска да забота!С утра до вечера – та же работа!Голод и холод меня стерегут.Даже во сне – тот же тягостный труд,Горстка оливок да хлебная корка!Что ж мне страшиться грозящего Орка?Верно, на бреге Кокита опятьБуду работать и буду страдатьИ, засыпая в обители Ада,Думать, что встать до рассвета мне надо!

15 октября 1916

2. Эпитафия римским воинам

Нас – миллионы. Всюду в мире,Разбросан, сев костей лежит:В степях Нумидий и Ассирии,В лесах Германий и Колхид.На дне морей, в ущельях диких,В родной Кампании мы спим,Чтоб ты, великим из великих,Как Древо Смерти, взнесся, Рим!

1915

Тайна деда

– Юноша! грустную правду тебе расскажу я:Высится вечно в тумане Олимп многохолмный.Мне старики говорили, что там, на вершине,Есть золотые чертоги, обитель бессмертных.Верили мы и молились гремящему Зевсу,Гере, хранящей обеты, Афине премудрой,В поясе дивном таящей соблазн – Афродите…Но, год назад, пастухи, что к утесам привыкли,Посохи взяв и с водой засушенные тыквы,Смело на высь поднялись, на вершину Олимпа,И не нашли там чертогов – лишь камни нагие:Не было места, чтоб жить олимпийцам блаженным!Юноша! горькую тайну тебе открываю:Ведай, что нет на Олимпе богов – и не будет!– Если меня испугать этой правдой ты думал,Дед, то напрасно! Богов не нашли на ОлимпеЛюди? Так что же! Чтоб видеть бессмертных, потребныЗоркие очи и слух, не по-здешнему, чуткий!Зевса, Афину и Феба узреть пастухам ли!Я ж, на Олимпе не быв, в молодом перелескеСлышал напевы вчера неумолчного Пана,Видел недавно в ручье беспечальную Нимфу,Под вечер с тихой Дриадой беседовал мирно,И, вот сейчас, как с тобой говорю я, – я знаю,Сзади с улыбкой стоит благосклонная Муза!

1916

Драма в горах

Надпись к гравюре

Гравюра изображает снежную метель в пустынной горной местности; полузасыпанный снегом, лежит труп человека в медвежьей шубе, а поблизости умирающий орел со стрелой в груди.

Пропел протяжный стон стрелы;Метнулись в яркий день орлы,Владыки круч, жильцы скалы,Далеко слышен гул полета;Как эхо гор, в ответ из мглыЖестоким смехом вторит кто-то.Стрелок, одет в медвежий мех,Выходит, стал у черных вех.Смолк шум орлов; смолк злобный смех;Белеет снег; в тиши ни звука…Стрелок, продлить спеша успех,Вновь быстро гнет упругость лука.Но чу! вновь стоп стрелы второй.Враг, стоя за крутой горой,Нацелил в грудь стрелка, – и стройОрлов опять метнулся дико.Стрелок упал; он, как герой,Встречает смерть без слов, без крика.Багряный ток смочил снега,Простерты рядом два врага…Тишь гор угрюма и строга…Вдали, чуть слышно, взвыла вьюга…Вей, ветер, заметай луга,Пусть рядом спят, навек, два друга!

1916

Евангельские звери

Итальянский аполог XII века (неизвестного автора)

У светлой райской двери,Стремясь в Эдем войти,Евангельские звериСтолпились по пути.Помногу и по пареСошлись, от всех границ,Земли и моря твари,Сонм гадов, мошек, птиц,.И Петр, ключей хранитель,Спросил их у ворот:«Чем в райскую обительВы заслужили вход?»Ослять неустрашимо:«Закрыты мне ль врата?В врата ИерусалимаНе я ль ввезла Христа?»«В врата не впустят нас ли?»Вол мыкнул за волом:«Не наши ль были яслиМладенцу – первый дом?»Да стукнув лбом в ворота:«И речь про нас была:«Не поит кто в субботуОсла или вола?»«И нас – с ушком игольнымПусть также помянут!» —Так, гласом богомольным,Ввернул словцо верблюд.А слон, стоявший сбокуС конем, сказал меж тем:«На нас волхвы с ВостокаЯвились в Вифлеем».Рот открывая, рыбы:«А чем, коль нас отнять,Апостолы могли быСемь тысяч напитать?»И, гласом человека,Добавила одна:«Тобой же в рыбе некойМонета найдена!»А, из морского лонаТуда приплывший, кит:«Я в знаменьи Ионы, —Промолвил, – не забыт!»Взнеслись: «Мы званы тоже!» —Все птичьи племена, —«Не мы ль у придорожийСклевали семена?»Но горлинки младыеПоправили: «Во храмНас принесла Мария,Как жертву небесам!»И голубь, не дерзаяНапомнить Иордан,Проворковал, порхая:«И я был в жертву дан!»«От нас он (вспомнить надо ль?)Для притчи знак обрел:«Орлы везде, где падаль!» —Заклекотал орел.И птицы пели снова,Предвосхищая суд:«Еще об нас есть слово:«Не сеют и не жнут!»Пролаял пес: «Не глуп я:Напомню те часы,Как Лазаревы струпьяЛизать бежали псы!»Но, не вступая в споры,Лиса, без дальних слов:«Имеют лисы норы», —Об нас был глас Христов!»Шакалы и гиеныКричали, что есть сил:«Мы те лизали стены,Где бесноватый жил!»А свиньи возопили:«К нам обращался он!Не мы ли потопилиБесовский легион?»Все гады (им не стыдно)Твердили грозный глас:«Вы – змии, вы – ехидны!» —Шипя; «Он назвал нас!»А скорпион, что носитСвой яд в хвосте, зубаст,Ввернул: «Яйцо коль просят,Кто скорпиона даст?»«Вы нас не затирайте!» —Рой мошек пел, жужжа, —«Сказал он: «Не сбирайтеБогатств, где моль и ржа!»Звучало пчел в гуденьи:«Мы званы в наш черед:Ведь он, по воскресеньи,Вкушал пчелиный мед!»И козы: «Нам дорогу!Внимать был наш удел,Как «Слава в вышних богу!»Хор ангелов воспел!»И нагло крикнул петел:«Мне ль двери заперты?Не я ль, о Петр, отметил,Как отрекался ты?»Лишь агнец непорочныйМолчал, потупя взор…Все созерцали – прочныйЭдемских врат запор.Но Петр, скользнувши взглядомПо странной полосе,Где змий был с агнцем рядом,Решил: «Входите все!Вы все, в земной юдоли, —Лишь знак доброт и зол.Но горе, кто по волеБыл змий иль злой орел!»

11 апреля, 1916

В стране мечты

Последние поэты

Высокая барка, – мечта-изваяньеВ сверканьи закатных оранжевых светов, —Плыла, увозя из отчизны в изгнаньеПоследних поэтов.Сограждане их увенчали венками,Но жить им в стране навсегда запретили…Родные холмы с золотыми огнямиИз глаз уходили.Дома рисовались, как белые пятна,Как призрак туманный – громада собора…И веяло в душу тоской необъятнойМорского простора.Смотрели, толпясь, исподлобья матросы,Суров и бесстрастен был взор капитана.И барка качнулась, минуя утесы,В зыбях океана.Гудели валы, как; в торжественном марше,А ветер свистел, словно гимн погребальный,И встал во весь рост меж изгнанников старший,Спокойно-печальный.Он кудри седые откинул, он рукуНевольно простер в повелительном жесте.«Должны освятить, – он промолвил, – разлукуМы песней все вместе!Я первый начну! пусть другие подхватят.Так сложены будут священные строфы…За наше служенье сограждане платятНам ночью Голгофы!В нас били ключи, – нам же подали оцет,Заклать нас ведя, нас украсили в ирис…Был прав тот, кто «esse deum», молвил, «nocet»[37],Наш образ – Озирис!»Была эта песня подхвачена младшим:«Я вас прославляю, неправые братья!Vae victis![38] проклятие слабым и падшим!Нам, сирым, проклятье!А вам, победители, честь! СокрушайтеСтоцветные цепи мечты, и – свободны,Над гробом осмеянных сказок, справляйтеСвой праздник народный!»Напевно продолжил, не двигаясь, третий:«Хвалы и проклятий, о братья, не надо!Те – заняты делом, мы – малые дети:Нам песня отрада!Мы пели! но петь и в изгнаньи мы будем!Божественной волей наш подвиг нам задан!Из сердца напевы струятся не к людям,А к богу, как ладан!»Четвертый воскликнул: «Мы эти мгновеньяНавек околдуем: да светятся, святы,Они над вселенной в лучах вдохновенья…»Прервал его пятый:«Мы живы – любовью! Нет! только для милойПоследние розы напева святого…»«Молчанье – сестра одиночества!» – былоПризнанье шестого.Но выступил тихо седьмой и последний.«Не лучше ли, – молвил, – без горьких признанийИ злобных укоров, покорней, бесследнойИсчезнуть в тумане?Оставшихся жаль мне: без нежных созвучий,Без вымыслов ярких и символов тайных,Потянется жизнь их, под мрачною тучей,Пустыней бескрайной.Изгнанников жаль мне: вдали от любимых,С мечтой, как компас, устремленной к далеким,Потянется жизнь их, в пустынях палимых,Под coлнцeм жестоким.Но кто же виновен? Зачем мы не пели,Чтоб мертвых встревожить, чтоб камни растрогать!Зачем не гудели, как буря, свирели,Не рвали, как коготь?Мы грусть воспевали иль пальчики Долли,А нам возвышаться б, в пальбе и пожарах,И гимном покрыть голоса в мюзик-холле,На митингах ярых!Что в бой мы не шли вдохновенным Тиртеем!Что не были Пиндаром в буре гражданской!..»Тут зовы прорезал, извилистым змеем,Свисток капитанский.«К порядку! – воззвал он, – молчите, поэты!Потом напоетесь, отдельно и хором!»Уже погасали последние светыНад темным простором.Изгнанники смолкли, послушно, угрюмо,Следя, как смеются матросы ответно, —И та же над каждым прореяла дума:«Все было бы тщетно!»Согбенные тени, недвижны, безмолвны,Смещались в одну под навесом тумана…Стучали о барку огромные волныЗыбей океана.

1917

Счастие уединения

На побережьи речки быстройСвой дом в уединеньи выстрой,В долу, что защищен отвесомЗеленых гор и. красных скал,Поросших, по вершинам, лесомТяжелых многошумных буков,Где в глубине не слышно звуков,Где день, проникнув, задремал.Как некий чин богослужебный,Свершать, в рассветный час, молебныТы будешь – мерностью напеваХвалебных гимнов, строгих строф;Потом, без ропота и гнева,До зноя, выполнять работу,Чтоб дневную избыть заботу, —Носить воды, искать плодов.Чем утро будет многотрудней,Тем слаще будет о полуднеВкушать, по трапезе недлинной,Покой святой, за мигом миг,Иль, мыслью вольно-самочинной,Под сенью царственного кедра,Вскрывать обманчивые недраПрипомнившихся мудрых книг.Но, только жар недолгий свалит,И предзакатный луч ужалитЗубцы знакомого утеса,А по траве прореет тень,Пойдешь ты на уклон откоса,Куда, на голос человечий,Привычной ожидая встречи,Из рощи выбежит олень.Вечерняя прокличет птица;Мелькнет поблизости орлица,С зайчонком в вытянутых лапах,Летя в гнездо, на скальный скат;И разольется пряный запахОбрызганных росой растений,Да явственней вдали, сквозь тени,Заропщет горный водопад.В тот час наград и час возмездий,Встречая чистый блеск созвездий,Вдвоем с широкорогим другомТри чаши благ ты будешь пить:В безлюдьи властвовать досугом,Петь вдохновенней и чудеснейНикем не слышимые песниИ с женщиной снов не делить!

1916

Город сестер любви

Видение

Сестры! нежные сестры! я в детстве

вам клялся навеки.

«Все напевы»Неспешным ровным шагом,По кочкам, по оврагам,Зигзаги за зигзагом,Иду, в мечтах пою.Внимая скрытым сагам,Березы, пышным стягом,Спешат пред вещим магомСклонить главу свою.Играет ветер свежийВдоль зыбких побережий,Где брошенные мрежиИ верши – часа ждут;Но в грезах – страны те же,Где бродит дух все реже;Чертоги, вышки, вежи, —Сестер Любви приют.Кто видел этот пестрыйКремль, – арки, своды, ростры, —Где вязь «Amicae nostrae»[39]В дверь тайника влечет?Нострдамы, Калиостры,Да те, чей разум острый,Ласкать любили Сестры,Кому являли вход!Жду вожделенной встречи…Чу! с башни слышны речи,Во храмах блещут свечи…Но миг – фантом исчез.И вновь тропой овечьей,Зигзагами поречий,Иду вдоль синей гречиПод пустотой небес!

1916

В действительности

Футуристический вечер

Монетой, плохо отчеканенной,Луна над трубами повешена,Где в высоте, чуть нарумяненной,С помадой алой сажа смешана.Стоят рядами вертикальнымиДомов неровные зазубрины,По стенам – бляхами сусальными,По окнам – золотом разубраны.Вдоль улиц червяки трамвайныеПолзут, как узкими ущельями,И фонари, на нити тайныеНадеты, виснут ожерельями.Кругом, как в комнатах безвыходных,Опризрачены, люди мечутся,В сознаньи царственном, что их однихНочные сны увековечатся.И крик, и звон, и многократныеРаскаты, в грохоте и топоте,И тонут, празднично-закатные,Лучи в нерастворимой копоти…

22 апреля 1917

Уголки улицы

1

Темная улица; пятнами свет фонарей;Угол и вывеска с изображеньем зверей.Стройная девушка; вырез причудливый глаз;Перья помятые; платья потертый атлас.Шла и замедлила; чуть обернулась назад;Взгляд вызывающий; плечи заметно дрожат.Мальчик застенчивый; бледность внезапная щек;Губы изогнуты: зов иль несмелый намек?Стал, и с поспешностью, тайно рукой шевеля,Ищет в бумажнике, есть ли при нем три рубля.

1916

2. Она ждет

Фонарь дуговой принахмурился,И стадо на миг темно;Небоскреб угрюмо зажмурился,Под которым жду я давно.Белея, веют снежинки, —Чем мошки весной, веселей.На кресте застывают слезинкиЛедяных хрусталей.Он сказал мне: «Приду…»Как давноЯ жду…Руки совсем иззябли…Кивают в окноАпельсины и яблоки.

1916

Дама треф

Я знаю, что вы – старомодны,Давно и не девочка вы.Вы разбросили кудри свободноВдоль лица и вкруг головы.Нашел бы придирчивый критик,Что напрасно вы—в епанче,Что смешон округленный щитикУ вас на правом плече,Что, быть может, слишком румяныКраски у вас на губах и щекеИ что сорван просто с поляныЦветок в вашей правой руке.Со скиптром и странной державой,Ваш муж слишком стар и сед,А смотрит слишком лукавоНа вас с алебардой валет.Но зато вы – царица ночи,Ваша масть – чернее, чем тьма,И ваши подведенные очиЛюбовь рисовала сама.Вы вздыхать умеете сладко,Приникая к подушке вдвоем,И готовы являться украдкой,Едва попрошу я о том.Чего нам еще ждать от дамы?Не довольно ль быть милой на миг?Ах, часто суровы, упорны, упрямыДамы черв, бубен и пик!Не вздыхать же долгие годыУ ног неприступных дев!И я из целой колодыЛюблю только даму треф.

1915

Провинциальная картинка

По бульвару ходят девки,Сто шагов вперед, назад.Парни сзади, в знак издевки,На гармониках пищат.Вышел лавочник дородный,Пузо поясом стянул;Оглядел разгул народный,Рот себе крестя, зевнул.Ковыляя, две старушки,В страхе сторонясь, прошли…Липы, с корня до верхушки,Перекрашены в пыли.За бульваром – два забора,Дом, как охромевший конь.Слева—речка, дали бора,Феба радостный огонь.Свечерело… Дымен, валок,Сумрак на ветвях осел.Скрылись стаи черных галок,Крест собора побелел.На скамейке, под ракитой,Парень девку больно жмет, —То она ворчит сердито,То хохочет, то замрет.Но уже давно на пыльнойУлице – молчанье царь,И один, сетко-калильный,Гордо светится фонарь.

1911

Праздник в деревне

Ударил звон последнийОконченной обедни;На паперти – народ,Кумач и ситец пестрый;Луч солнца ярко-острыйСлепит глаза и жжет.Как волки на овчарне,Снуют меж девок парни;Степенней мужикиИх подбивают к пляске.Уже сидят в коляскеПомещицы сынки.Вот с удочкою длинной,Семинарист, в холстиннойРубахе, в картузе,А с ним учитель хмурый…И бабы, словно дуры,Вослед хохочут все.Расходятся; походкиНеспешны; все о водкеБолтают меж собой,В сторонке, где охапкиСоломы, ставя бабки,Ведут мальчишки бой.Луг изумрудный ярок…Вдали – зеленых арокРяды и круг лесов…Присел прохожий нищий…А рядом, на кладбище,Семья простых крестов.

1916

В цыганском таборе

У речной изложины —Пестрые шатры.Лошади стреножены,Зажжены костры.Странно под деревьямиВстретить вольный стан —С древними кочевьямиСжившихся цыган!Образы священныеПушкинских стихов!Тени незабвенныеВяземского строф!Всё, что с детства впитано,Как мечта мечты, —Предо мной стоит оноВ ризе темноты!Песнями и гуламиНе во сне ль живу?Правда ль, – с МариуламиВстречусь наяву?Словно сам – в хламиде я,Словно – прошлый век.Сказку про ОвидияЖду в толпе Алек.Пусть кусками рванымиВиснут шали с плеч;Пусть и ресторанамиДышит чья-то речь;Пусть и электрическийНад вокзалом свет!В этот миг лирическийСкудной правды – нет!

1915

Виденья города

Предутреннего города виденья,Встающие, как призраки, с угла.В пустынном сквере мерные движеньяСолдат; огромные рога вола,Влекущего на рынок иждивеньяДля завтрашнего барского стола;Двух пьяниц распростертых отупенье;Свет фонарей; свет неба; полумгла;Во храме огоньки богослуженья,Которым вторят вдруг колокола…И вот, у низкой двери, с возвышеньяСтупеньки, подозрительно ала,Ребенок-девушка, как приглашеньеВойти, кивает головой, – мила,Как ангел в луже… Чувство сожаленьяТолкает прочь. И вслед летит хула,Брань гнусная; а окна заведеньяГорят за шторами, как два жерла.Там—смех, там—музыка, там—взвизги пенья…И вторят в высоте колокола.

29 июля 1916

На Ладоге

1. Буря и затишье

Плывем пустынной Ладогой,Под яркой аркой – радугой;Дождь минул; полосаПрозрачных тучек стелется;Закат огнистый целитсяЛучами нам в глаза.Давно ль волной трехъяруснойКидало челн беспарусныйИ с шаткой кручи насВлекло во глубь отверстую?– Вновь Эос розоперстуюЯ вижу в тихий час.Но меркнет семицветие…Умрет закат… РаздетееОчам предстанет синь…Потом налягут сумраки…– Заслышав дальний шум реки,К Неве свой парус двинь!

1917