Семейство Холмских. Часть шестая

Съ другой стороны, примѣръ бѣдной Катерины служитъ урокомъ для васъ, добрыя женщины…. совѣстно прибавить, да нельзя не сказать правды – неразсудительныя, пустыя женщины, число которыхъ въ нашемъ дворянскомъ быту также весьма велико! Излишняя чувствительность, безхарактерность, способность обо всемъ плакать и унывать, приходить въ отчаяніе, a не дѣйствовать, какъ должно подругѣ своего мужа, приводить въ ослабленіе умственныя и тѣлесныя силы, разстроивать здоровье, и преждевременно сокращать вашу жизнь, которая принадлежитъ уже не вамъ, a вашему семейству – скажите, не вашего-ли портрета черты высказали мы? Каковъ онъ? – Притомъ-же, и это, кажется, болѣе всего должно убѣдить васъ: спросите y всѣхъ мужчинъ, и всякій съ безпристрастіемъ долженъ сказать вамъ, что вы не только не интересны, по весьма безобразны и отвратительны во время вашихъ болѣзней и слезъ. Какія-же еще ужасныя послѣдствія бываютъ послѣ: необыкновенная худоба, желтый цвѣтъ лица, потухшіе, безъ всякаго выраженія глаза, морщины ни лицѣ, и прочія, тому подобныя злополучія. Напротивъ того, счастливая, здоровая, свѣжая, румяная женщина есть краса природы. Это мы говоримъ не отъ себя: прочитайте Бюффона. – Но, кажется, и черезъ эту моральную выходку мы не только ничего не пріобрѣтемъ, a потеряемъ. Насъ назовутъ грубіянами и пустомелями…. Такъ и быть! Не мы первые, и не мы послѣдніе. Потерпимъ за правду.

Впрочемъ, судьба сиротъ Аглаевыхъ, по милости Божіей, теперь, въ полной мѣръ и на всѣхъ отношеніяхъ обезпечена. Нравственное образованіе ихъ, и физическое воспитаніе, отлично хороши. Состояніе будетъ y нихъ порядочное. Имѣніе послѣ матери осталось неприкосновеннымъ. Елисавета, еще при жизни своей, упросила мужа исполнить обѣщаніе, данное имъ при помолвкѣ Катерины, и онъ передалъ формальнымъ актомъ сиротамъ Аглаева приданую ея деревню. Пронскій также утвердилъ за ними то, что принадлежало Софьѣ. Всѣ три сестры получили на части свои имѣніе въ одномъ мѣстѣ, и теперь все ихъ имѣніе принадлежитъ сиротамъ Аглаевымъ. Старая Холмская также, по настоянію зятя своего, отдаетъ имъ же, что послѣ нея останется. Опекунъ ихъ, Пронскій, войдя въ управленіе имѣніемъ, ѣздилъ самъ нарочно осматривать деревню, и хотя нашелъ все, чего надлежало ожидать, въ большомъ безпорядкѣ, но распорядился на мѣстѣ, устроилъ и увеличилъ доходы, изъ которыхъ не тратитъ онъ на сиротъ ни копѣйки, a все отсылаетъ, для приращенія процѣнтами, въ Опекунскій Совѣтъ. Мачиха его ежегодно отдѣляетъ для Аглаевыхъ, отъ доходовъ своихъ, по нѣскольку тысячь рублей, тайно отъ Софьи. Добрая Свіяжская, вѣроятно, также не забудетъ ихъ въ своей духовной. Даже самъ Князь Рамирскій, поощренный примѣромъ общаго желанія способствовать будущему благосостоянію бѣдныхъ сиротъ, обѣщался отдѣлить въ пользу ихъ половину барыша, который надѣется получать съ суконной своей фабрики. Одинъ только дядюшка, Алексѣй Васильевичь Холмскій, ни копѣйкою не участвуетъ въ доброхотной складкѣ для сиротъ, и даже, когда пріѣзжаетъ онъ къ Пронскимъ (что случается съ нимъ довольно рѣдко, потому, что жена его безпрестанно беременна, и никуда его отъ себя не отпускаетъ), то цѣлуетъ ихъ, если они сами подойдутъ здороваться и прощаться, a впрочемъ весьма равнодушенъ онъ къ сиротамъ сестры. Но Богъ съ нимъ! И безъ него, дѣла ихъ такъ устроились, что врядъ-ли при отцѣ и матери могли-бъ быть лучше. Со всею достовѣрностію предполагать должно, что Аглаевы проживутъ жизнь свою гораздо счастливѣе, нежели покойные ихъ родители.

Добродѣтельная, во всемъ пространствѣ и во всей силѣ этого слова, Свіяжская, потому, что она во всю жизнь готова была на услуги и пособіе людямъ, не только деньгами, но временемъ своимъ и здоровьемъ, получила уже должное возмездіе и въ здѣшнемъ мірѣ, въ ожиданіи того блаженства, которое ожидаетъ сію праведницу въ вѣчности. Она всѣми любима, уважаема, и счастлива въ полной мѣрѣ. По лѣтамъ своимъ она довольно еще свѣжа, только не можетъ уже такъ часто ѣздить, какъ бывало прежде. Она совсѣмъ переселилась на житье въ Москву, потому, что старая столица наша, по всей справедливости, называется дворянскимъ гробомъ. Кто гдѣ ни бываетъ, a умирать почти всѣ являются въ Москву. Пронскіе, ея душевныя дѣти, какъ она всегда ихъ называетъ, видаются съ нею очень часто. Когда Свіяжская не въ силахъ сама быть y нихъ въ Петровскомъ, то они, нарочно для нея, пріѣзжаютъ въ Москву, провѣдать ее, погостить y нея недѣлю, или двѣ.

Недавно были они y Свіяжской съ мачихою, и съ сыномъ своимъ, ея крестникомъ. Они нашли ее не очень здоровою, и даже въ постелѣ; но пріѣздъ ихъ оживилъ и подкрѣпилъ добрую старушку. Она встала, говоря съ улыбкою, что не смѣетъ принимать лежа такую церемонную и капризную гостью, какова Дарья Петровна. «А ежели такъ» – отвѣчала Пронская, цѣлуя ее, и смѣясь отъ всего сердца – «то я повалю тебя на постелю, закрою одѣяломъ, и сяду на ноги, чтобы ты не могла встать!» Общество и бесѣда Свіяжской, не смотря на слабость и старость ея, еще до такой степени пріятны и занимательны, что не видать, какъ идетъ время. Пронскіе, во всю послѣднюю бытность свою въ Москвѣ, никуда отъ нея не выѣзжали. "Ахъ, вы, милые, настоящіе собственные мои красавцы! – сказала Свіяжская, смотря съ умиленіемъ на Софью, сидѣвшую подлъ мужа, съ сыномъ на рукахъ. – "Да знаете-ли, что вы оба еще похорошѣли, особенно съ этимъ херувимчикомъ? Какъ ты одолжила меня, Соничка, что привезла мнѣ показать его! Признаюсь въ моей слабости: мнѣ страхъ какъ хотѣлось его видѣть, но совѣстно было написать къ вамъ. Впрочемъ, ты давнишняя колдунья, и напередъ отгадала мои мысли!" – прибавила старушка, обнимая и цѣлуя Софью. Послушай, голубушка – сказала тогда старая Пронская – ты не можешь повѣрить, какъ справедлива система твоя о красотѣ; чѣмъ болѣе смотрю я на тебя, тѣмъ болѣе нахожу, что и ты совершенная красавица. – "А ты сама, развѣ не красавица? – отвѣчала Свіяжская, съ улыбкою. "Ты счастлива и спокойна; лицо твое служитъ тому доказательствомъ; слѣдовательно ты красавица. Повѣрь мнѣ, какъ Профессору этой системы!" – Полно, голубушка! куда мнѣ съ тобою равняться! Я худая, блѣдная, желтая, изсохшая старуха, настоящая Кіевская вѣдьма, a ты, напротивъ, прелестная, хорошенькая старушечка – возразила Пронская. – «Ахъ! нѣтъ, нѣтъ, милая маменька! не говорите этого!» прервала Софья, цѣлуя свекровь – и вы настоящая красавица." – Добрая, милая маменька! – прибавилъ Пронскій, обнимая ее – да кто въ мірѣ можетъ быть прелестнѣе васъ?

Свіяжская располагаетъ, при смерти своей, завѣщать деревни свои Софьѣ, но скрываетъ еще намѣреніе свое, за тѣмъ, что боится сопротивленія со стороны ея самой и мужа ея. Она говорила нѣсколько разъ другу своему, Кирбитовой: "Не съ тѣмъ хочу я передать имъ мои деревни, чтобы обогатить ихъ. Слава Богу! У нихъ хорошее состояніе; но я тогда спокойно умру, съ увѣренностію, что крестьяне мои не станутъ роптать на меня, и будутъ спокойны и счастливы подъ ихъ управленіемъ." Деньги, и все движимое имущество свое, расположилась она раздѣлись по поламъ, между дѣтьми Княгини Фольгиной и сиротами Аглаевыми.

Теперь по хронологическому порядку, слѣдуетъ Алексѣю Холмскому явиться на сцену. Судьба соединила его съ семействомъ Фамусовыхъ. Мы не будемъ разлучать ихъ.

Фамусовъ, какъ намъ извѣстно, сидѣлъ постоянно, въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ, y одного окна и на однихъ креслахъ, пилъ въ свое время чай, водку, курилъ трубку, нюхалъ табакъ, завтракалъ, обѣдалъ, ужиналъ и ложился стать. Такимъ образомъ продолжалась пріятная и полезная его жизнь. Впрочемъ, ему не о чемъ было заботиться. Попечительная его супруга всѣмъ управляла, имѣя притомъ внимательнѣйшее наблюденіе чтобы y него не было недостатка въ табакѣ, чаѣ и водкѣ; ежегодно шила она ему по одному новому сюртуку, которые приказывала подавать ему въ большіе праздники. Однажды, выпивъ нѣсколько рюмокъ водки передъ обѣдомъ, Фамусовъ почувствовалъ, что голова его кружится, и что ему дѣлается дурно. Онъ не успѣлъ даже позвать камердинера своего, чтобы пособили ему дойдти до спальни. Принесли его въ постелю безъ памяти, послали за священникомъ, исповѣдали глухою исповѣдью, и черезъ нѣсколько часовъ окончилась жизнь почтеннаго мужа.

Фамусова очень была огорчена, и, въ самомъ дѣлѣ, справедливо говорила, что привыкнувъ, въ теченіе пятидесяти лѣтъ, не только къ человѣку, но къ какой нибудь кошкѣ, или собакѣ, тяжело разстаться, и что ей теперь трудно войдти въ гостиную, гдѣ привыкла она столько времени видѣть на одномъ мѣстѣ фигуру своего мужа. Но добрая Каролина Карловна не предчувствовала, что и ей самой предназначено было вскорѣ соединиться съ супругомъ своимъ въ вѣчности.

Первая мысль достопочтеннаго Алексѣя Васильевича, зятя ихъ, когда узналъ онъ о смерти тестя, была та, что напрасно y насъ нѣтъ обычая, какъ въ Индіи, женамъ сжигаться на кострѣ, вмѣстѣ съ умершими мужьями. Среди размышленій, столь доброжелательныхъ для Каролины Карловны, начала она говорить съ нимъ что-то вразсужденіи похоронъ покойника. Дѣло шло о деньгахъ, и Алексѣй Васильевичъ, съ свойственною ему деликатностію, отвѣчалъ, что она не имѣетъ никакого права вступаться въ это, потому, что имѣніе Любиньки все отцовское, что y нея, Каролины Карловны, нѣтъ никакой собственности, и, начиная съ нынѣшняго-же дня, онъ беретъ на себя все управленіе; и что онъ самъ сдѣлаетъ распоряженія о похоронахъ.

Можно вообразить себѣ изумленіе Каролины Карловны!.. Она была такъ твердо увѣрена въ добротѣ, кротости, благодарности милаго Алексѣя Васильевича! Онъ, во время сватовства и послѣ сватьбы, много разъ повторялъ, что любитъ ее, привязанъ къ ней какъ къ родной матери, и что пока онъ будетъ живъ, то никогда не забудетъ милости ея, потому, что она способствовала его женитьбѣ. И вдругъ такой непредвидѣнный сюрпризъ!.. Ей было слишкомъ 70-ть лѣтъ. Испугъ, отъ внезапной смерти мужа, разстроенное издавна здоровье, a болѣе всего такая неожиданная выходка зятя – все это вмѣстѣ было причиною, что самой Фамусовой сдѣлался ударъ, прямо въ голову, и она скончалась черезъ нѣсколько часовъ послѣ мужа.

Любинька была огорчена до глубины души смертію родителей, особенно-же матери. Никто такъ не угождалъ ей, и не баловалъ ее во время беременности, какъ мать. Съ нею сдѣлалась настоящая дурнота и продолжительный обморокъ, послѣ котораго она ослабѣла и легла въ постелю.

"Какой случай! Какое примѣрное несчастіе!" говорилъ Алексѣй Васильевичъ сосѣдямъ своимъ, пріѣхавшимъ провѣдать его. "Можно-ли? Обоихъ, столь почтенныхъ, столь драгоцѣнныхъ для меня людей, потерять въ одинъ день!" Но еже-ли-бы онъ предался внутреннему чувству радости, то прыгалъ-бы, можетъ быть, выше, чѣмъ во время прибытія въ здѣшній свѣтъ наслѣдника, обезпечившаго ему принадлежность всего имѣнія драгоцѣнныхъ и почтенныхъ для него людей! A теперь, уже и свершилась мечта его! Велико дѣло милліонъ. «При томъ-же,» думалъ Холмскій, «какъ кстати умерли вмѣстѣ – однѣ хлопоты и одни убытки на похороны!» Но среди глубокой грусти своей, онъ не потерялъ присутствія духа, отобралъ тотчасъ изъ ридикюля покойницы всѣ ключи, самъ все осмотрѣлъ, и все запечаталъ. Потомъ нашилъ плёрезы на черный фракъ свой, и велѣлъ немедленно заняться шитьемъ траурныхъ платьевъ, для жены и дѣтей. Гробы, и покровы на покойникахъ, были великолѣпные. Холмскій самъ подводилъ жену свою, одѣтую въ глубокой трауръ, и повязанную бѣлымъ платкомъ, въ послѣдній разъ прощаться съ родителями. Ей сдѣлалось дурно; онъ отдалъ ее на руки женщинъ, и пошелъ пѣшкомъ за покойниками. Выходя изъ дома, онъ замѣтилъ, что позабылъ бѣлыя, лайковыя перчатки, и два бѣлыхъ платка утиранья слезъ, послалъ тотчасъ каммердинера своего, и коль скоро все было принесено, то имѣлъ уже возможность предаться въ полной мѣрѣ своей горести. Идя за гробами, онъ закрылъ глаза платкомъ, и, такъ сказать, вытаскивалъ слезы, но онѣ – упрямыя! – не хотѣли являться, Холмскій желалъ казаться печальнымъ; да мысль о милльонѣ безпрестанно была въ головѣ его и невольно распространяла какую-то веселость на его лицѣ. Однакожъ, онъ теръ безпрестанно глаза, чтобы они показывали, какъ онъ горько плакалъ. Послѣ обѣдни и отпѣванія, которыя совершалъ Архимандритъ, съ множествомъ Священниковъ и пѣвчими, Холмскій пошелъ на кладьбище и бросилъ горсть земли на опущенные въ могилу гробы. Словомъ: похороны были великрлѣпныя, и все, что слѣдовало къ обнаруженію истинной, сердечной печали Холмскаго, потерявшаго столь почтенныхъ и драгоцѣнныхъ для него людей, соблюдено было въ точности. Но чего-уже другаго и можно было ожидать отъ столь милаго, добраго, внимательнаго, примѣрнаго роднаго?

Всѣ приличія были сохранены. Алексѣй Васильевичь преодолѣлъ нетерпѣніе свое. Не прежде шести недѣль, послѣ поминовенія, возвратясь изъ церкви, приступилъ онъ къ обозрѣнію того, что было предметомъ сладостныхъ мечтаній его, въ продолженіе столькихъ лѣтъ. Но, увы! – открылось капитала вдвое менѣе, нежели онъ ожидалъ, и то нѣкоторая часть въ пустыхъ векселяхъ! Весьма сильно негодовалъ онъ, и внутренно бранилъ покойную маменьку, которая, вѣроятно, подражая, почти общему обыкновенію, распространила нарочно слухъ о милліонѣ, для привлеченія жениховъ приданымъ вдвое болѣе, нежели въ самомъ дѣлѣ было. Это непріятное открытіе весьма охладило любовь Холмскаго къ женѣ. Потомъ, разсматривая счеты о доходахъ и описи имѣнія, онъ обнаружилъ новое злополучіе. Деревни были въ разныхъ, невыгодныхъ губерніяхъ, небольшими клочками, малоземельныя, черезполосныя, приносили самый ничтожный доходъ, и, какъ видно было, находились въ большомъ безпорядкѣ. Это обратило уже привязанность Холмскаго къ прелестямъ жены въ совершенное равнодушіе. Однакожъ, обозрѣвая далѣе, нашелъ онъ много брильянтовъ, золота и серебра, и вообще всего было довольно для поддержанія его благополучія и нѣкоторой привязанности къ супругѣ.

Занявшись устройствомъ доставшагося ему имѣнія и присоединивъ капиталъ жены къ собственнымъ своимъ деньгамъ, которыя онъ самъ успѣлъ накопить (хотя все еще не доставало немного до милльона, мысль о коемъ составляла все его блаженство), Холмскій постепенно успокоился. Въ это время демонъ честолюбія, призвавши на помощь внушеніе Любиньки, внезапно овладѣлъ имъ. Однажды, подписывая бумаги, по доставшемуся ей имѣнію, съ горестію сказала она мужу своему, какъ ей тяжело писать: Губернская Секретарша, когда сестры его, одна Генеральша, другая Княгиня, третья Графиня; когда – даже самыя бѣдныя сосѣдки ея, Прямикова Надворная Совѣтница, Храбренкова Маіорша, a Честонова, не имѣя куска хлѣба, Полковница! «Я была-бы счастлива,» сказала она, цѣлуя своего мужа, "ежели-бы ты, Алеша, добился и попалъ, хоть не въ заправскіе Генералы, то есть, хотя въ Камеръ-Юнкеры. Право, стыдно тебѣ, съ такимъ богатствомъ, имѣть такъ мало амбиціи!" Скупость Алексѣя должна была выдержатъ весьма сильное бореніе съ новою страстію, воспламененною въ немъ словами жены; однакожъ – демонъ честолюбія восторжествовалъ! Алексѣй хотѣлъ было подняться на штуки, чтобы, не выѣзжая изъ деревни и съ малыми усиліями, достигнуть своей цѣли. Онъ нашелъ себѣ мѣсто Почетнаго Смотрителя уѣзднаго училища, и сдѣлалъ весьма важное пожертвованіе купилъ за двѣ тысячи домъ и отдалъ подъ училище, убралъ его, обязался содержать на свой счетъ двухъ учениковъ, и употребилъ всего навсе тысячь пять, съ тѣмъ, чтобы пожертвованіе сіе было описано краснорѣчиво, и представлено Начальству въ блистательномъ видѣ. Онъ получилъ награжденіе, но не то, которое было предметомъ мечтанія Любиньки, и которое потомъ сдѣлалось собственнымъ его непреодолимымъ желаніемъ.

Тогда рѣшился Холмскій переѣхать въ Москву, и опредѣлился къ такой должности, которая удобнѣе и скорѣе могла доставить ему незаправское Генеральство. Онъ убралъ и прекрасно отдѣлалъ обширный домъ, отцовское наслѣдіе свое, и теперь живетъ въ Москвѣ, служитъ, даетъ часто большіе обѣды, вечера, балы. Всѣ знатные старички ѣздятъ къ нему играть въ вистъ; молодые собираются за тѣмъ, чтобы посмѣяться надъ тщеславіемъ Губернскаго Секретаря, и тѣмъ еще болѣе, что среди желанія блистать, всегда замѣтны разсчетливость и скупость. Сверхъ того, чтобы пріобрѣсть большую извѣстность, Холмскій завелъ прекрасныхъ рысаковъ и отличный экипажъ. Часто слышитъ онъ похвалы, что рысаки его лучшіе на бѣгу, a чудесная четверка его первая на гуляньяхъ подъ Новинскимъ, на Пречистенкѣ, въ Сокольникахъ 1-го Маія, и на горахъ, о Масляницѣ. Все это льститъ немножко его самолюбію, и утѣшаетъ его въ издержкахъ. Онъ сталъ еще играть въ вистъ, въ большую, не отказывается отъ лоттерей въ знатныхъ домахъ, постарался попасть въ Члены Земледѣльческаго Общества, также и компаніи искусственныхъ минеральныхъ водъ, имѣетъ абонированную ложу во Французскомъ Театрѣ, подписывается на отдѣльные маскерады и балы Благороднаго Собранія, участвуетъ во всѣхъ пожертвованіяхъ, предлагаемыхъ знатными. Словомъ: Холмскій употребляетъ всѣ средства, чтобы достать себѣ незаправское Генеральство, и вѣроятно, въ скоромъ времени желаніе его совершится. Державинъ восклицалъ нѣкогда: Весь свѣтъ сталь Бригадиръ! – Въ наше время можно также воскликнуть: Весь свѣтъ сталь Камеръ-Юнкеръ! А Алексѣй Васильевичъ Холмскій именно принадлежитъ къ этому свѣту, слѣдовательно, авось и онъ будетъ скоро сопричисленъ къ многочисленному сословію себѣ подобныхъ.

Между тѣмъ, супруга его, Любовь Максимовна, ни чаще, ни рѣже, какъ рѣшительно всякій годъ, раждаетъ дѣтокъ, и два раза разрѣшилась даже двойнями. Такимъ образомъ, за исключеніемъ умершихъ, поступило уже въ здѣшній міръ девять штукъ бѣлоголовыхъ, пухленькихъ, упитанныхъ Холмскихъ, мужескаго и женскаго пола. Они почти всѣ на одно лицо, и все предвѣщаетъ, по физіогноміямъ ихъ, что они будутъ дѣтьми, достойными своихъ родителей. Мы повторимъ, вмѣстѣ съ Богдановичемъ:

Пусть судитъ весь народъ,Каковъ быть долженъ плодъОтъ Душеньки и отъ Амура!

Любинька вся предалась материнской нѣжности. Она разсказываетъ весьма охотно всемъ, кто ей попадется, чудесные опыты необыкновеннаго ума, понятливости, пытливости и остроумія дѣтей своихъ, "Ахъ! знаете-ли вы? – восклицаетъ она, при первой встрѣчѣ съ своими знакомыми. – Я разскажу вамъ анекдотъ о моемъ Максѣ (Максимъ). Онъ сдѣлалъ вотъ что. Слѣдуетъ разсказъ, Меньшой его братъ, Нико (Никита), вообразите, какъ нашелся отвѣчать – вотъ что. Слѣдуетъ повѣсть. Надобно правду сказать, хотя и стыдно матери хвалить, что y него необыкновенная догадливость и остроуміе. Вотъ еще Коко (Николай), хотя не такъ остеръ какъ Нико, но и теперь, не смотря на то, что ему 6-ть лѣтъ, уже замѣтно большое глубокомысліе. Самъ гувернёръ его, Профессоръ, M. Benêt, говоритъ, что онъ такого чудеснаго ребенка отродясь не видывалъ. Это будетъ y меня ученый. A Пипушка (Петръ) славный воинъ; ему только четыре года, но какія хотите дайте ему игрушки, онъ всему предпочитаетъ свое деревянное ружье. Анета моя (Анна) стала славно разбирать ноты; y нея удивительныя способности къ музыкѣ! Зизи (Зинаида) будетъ отлично рисовать; учитель ее очень хвалитъ. Мими (Марья) непонятно скоро поняла па во Французской кадрили! Ахъ! какъ мило смотрѣть на нее, когда она танцуетъ! – Бѣдныя mes enfans, послѣднія двойни, Фашета (Ѳедосья) и Бабета (Варвара), какъ тяжело онѣ дѣлаютъ зубы! Я измучилась съ ними; цѣлыя ночи провожу y ихъ кроватокъ!" Такимъ образомъ всѣхъ осыпаетъ Любинька интересными разсказами, или о болѣзняхъ, или о необыкновенныхъ способностяхъ дѣтей своихъ. Всѣ y нея геніи; она въ глаза безпрестанно ихъ хвалитъ, ни о чемъ другомъ, кромѣ дѣтей своихъ, говорить не умѣетъ, лжетъ на нихъ безсовѣстно, въ собственномъ ихъ присутствіи, выдумываетъ разныя небылицы объ остроуміи, ихъ познаніяхъ, успѣхахъ, въ такихъ наукахъ, о которыхъ они и не слыхали! Словомъ: она употребляетъ всѣ средства къ пріобрѣтенію уваженія и довѣренности дѣтей. Въ ожиданіи будущихъ благъ, когда они подростутъ, и за всѣ попеченія достойно вознаградятъ ее, и теперь уже труды ея увѣнчаны успѣхомъ. Недавно, въ присутствіи 20-ти, или 30-ти человѣкъ гостей, когда она разсказывала о какомъ-то чудесномъ подвигѣ сына своего Коко, грубымъ голосомъ и дурнымъ Французскимъ языкомъ, сказалъ онъ ей: Maman! vous mentes toujours; jamais je ne pas fais cela. (Вы всегда лжете, маменька; я никогда этого не дѣлалъ)! «Какой забавникъ! Совсѣмъ не застѣнчивъ!» вскричала маменька. A первенецъ ея, разумѣется, великій геній, Максимъ, уже и теперь, при первомъ случаѣ, когда вздумаетъ разгнѣваться, бьетъ и кусаетъ маменьку! Какія послѣдствія будутъ отъ такого рода воспитанія, и отъ такого нравственнаго образованія дѣтей Алексѣя Васильевича и Любови Максимовны Холмскихъ, можетъ быть, потомство наше узнаетъ отъ будущаго Исторіографа этаго семейства.

Почтенный и добрый Свѣтланинъ долженъ былъ употребить большія усилія и перенесть немало горя, пока убѣдилъ жену свою, хотя и то, можетъ быть, по наружности, что хитрость, коварство и другія тому подобныя штуки, отравляютъ семейную жизнь и ведутъ все семейство, самыми быстрыми шагами, къ совершенному несчастію, и что напротивъ, прямодушіе и откровенность, сутъ самыя ближайшія средства къ пріобрѣтенію довѣренности и уваженія мужа и дѣтей. Онъ старался также доказать женѣ своей, что если женщина, къ несчастію, имѣетъ врожденное чувство властолюбія, то оно должно быть такъ скрытно, чтобы мужъ никакъ не замѣтилъ, потому что и въ мужчинахъ есть также врожденное чувство самолюбія, упрямства и желанія свергнуть съ себя, непремѣнно, иго властолюбивой жены, и заставить ее дѣлать по его разуму, a не по своему, и что наконецъ, вообще мужъ, а тѣмъ болѣе жена, должны стараться обращать узы супружества въ цвѣточныя цѣпи; a не дѣлать ихъ желѣзными оковами.

Графиня Хлевтова, въ продолженіе долговременнаго прохожденія своей жизни, такъ усердно старалась ссорить, интриговать, клеветать, выдумывать на всѣхъ самыя невѣроятныя небылицы, что наконецъ достигла своей цѣли – снискала всеобщее презрѣніе. Всѣ знакомые разстались съ нею. Ежели гдѣ покажется она въ обществѣ, то всякій старается удалиться отъ нея. Присутствіе Графини всѣмъ непріятно. Она прозвана: чугунныя вериги. Боятся говорить при ней, чтобы она не подслушала и не разсказала по своему; опасаются подходить другъ къ другу, чтобы она не выдумала чего нибудь предосудительнаго, и тогда только отдыхаютъ, когда она уѣзжаетъ. Но Графиня не видитъ общаго пренебреженія, на которое пріобрѣла все право, и продолжаетъ клеветать по прежнему: всѣ y нея мерзавцы, воры, безъ всякой нравственности люди; всѣмъ готова она приписать качества, коими преисполнена ея собственная душа. Вовсе не видитъ и не замѣчаетъ она, что никто ее не слушаетъ и никто ей не вѣритъ. Она была злымъ геніемъ для вѣтренной и легкомысленной Елисаветы, и много способствовала ея несчастію. Получивъ извѣстіе, что Елисавета родила дочь, Графиня занемогла съ досады, потому что лишилась надежды на большое наслѣдство послѣ брата. Но вскорѣ успокоилась, узнавъ о невниманіи Елисаветы къ дочери; при томъ-же ей сообщено было, что дѣвочка слаба, и, по видимому, недолговѣчна. Намъ извѣстно, что по ненависти къ Софьѣ, Графиня много хлопотала, стараясь повредить ей и отвлечь отъ нея жениховъ, и что всѣ козни ея и клеветы остались безуспѣшны, до старинной, весьма справедливой пословицѣ: Черное, къ бѣлому не пристанетъ. Узнавъ, что послѣ смерти Елисаветы, дочь Рамирскаго живетъ y Софьи, которая печется о сохраненіи здоровья малютки, Графиня еще болѣе возненавидѣла Софью, не можетъ слышать равнодушно ея имени, повсюду ругаетъ ее, и выдумываетъ самыя отвратительныя клеветы на ея счетъ. Уже нѣсколько разъ разсказывала она, что мужъ Софьи изобличилъ ее въ невѣрности и выгналъ изъ дома; увѣряла также, что Софья перессорилась съ свекровью своею, которая будто-бы уѣхала отъ сына, и какъ имѣніе все принадлежитъ старой Пронской, то Софья, съ мужемъ, оставшись безъ куска хлѣба, живутъ на счетъ Князя Рамирскаго, и прочее, то есть, все, что злобной женщинѣ можетъ придти въ голову. А это не шутка: воображеніе и сердце такой женщины, по всей справедливости, можно уподобить морю пространному, въ немъ-же гадовъ нѣсть числа.

Знакомая намъ дочь Графини, Софья, кончила тѣмъ, что вышла наконецъ замужъ, за Угарова. Слѣдствія этого супружества были тѣ, которыхъ ожидать надлежало. Супругъ ея промоталъ все приданое имѣніе жены, дѣлалъ безпрестанныя невѣрности, пьянствовалъ, игралъ въ карты, буянилъ, и наконецъ, весьма справедливо, поступилъ въ солдаты, въ Отдѣльный Кавказскій Корпусъ, a Г-жа Угарова, по необходимости, должна была явиться обратно въ родительскій домъ, гдѣ ожидали ее безпрерывные упреки, ругательства, язвительныя насмѣшки, то есть настоящая каторга.

Чадскій, старинный знакомецъ и сослуживецъ Пронскаго, встрѣтился съ нимъ въ Липецкой галлереѣ, въ то время, когда Пронскій пріѣзжалъ туда провѣдать Княгиню Фольгину и Свіяжскую, которыя, по прежнему расположенію, вскорѣ послѣ родинъ Софьи отправились въ Липецкъ. Чадскій пользовался также водами, и до такой степени перемѣнился и похудѣлъ, что Пронскій не скоро узналъ его. Послѣ первыхъ привѣтствій начали они разсказывать другъ другу о житьѣ-бытьѣ своемъ. «Поздравляю тебя, любезный Николай Дмитріевичъ,» сказалъ Чадскій. «Ты обладаешь Ангеломъ. Отъ мерзскаго моего характера, я лишился своего счастія. Раскаяваюсь, но не завидую тебѣ: ты болѣе меня достоинъ обладать ею! Но за то, жестоко смирила меня судьба. Ты, вѣрно, слышалъ, что я также – увы! – женатъ!» – Слышалъ, братецъ, и удивлялся тому, какимъ образомъ могъ ты попасть въ семейство Сундуковыхъ? – "Я за дѣло наказанъ; только, правду сказать, весьма тягостно мое наказаніе. Вотъ какъ все это случилось. Я почти совсѣмъ прожился, хотѣлъ поправиться выгодною женитьбою, и мое желаніе исполнилось очень удачно: я нашелъ жену – изверга, и тестя – мошенника, который безсовѣстно обманулъ и обокралъ даже собственную свою дочь!" – Все это мнѣ извѣстно; общій нашъ съ тобою знакомый, молодой Графъ Честоновъ, разсказывалъ мнѣ. – "Ну, такъ дослушай-же конецъ моей исторіи. У меня еще оставалось много долговъ, и я узналъ, что добрый мой тесть опять скупаетъ мои векселя, за годъ, чтобы пріобрѣсть послѣднюю мою деревню, гдѣ жилъ покойный отецъ мой, и гдѣ, на прелестномъ мѣстоположеніи, выстроилъ онъ огромный домъ, и множество каменныхъ зданій. Я былъ въ большомъ затрудненіи, и не зналъ, что мнѣ дѣлать. Мѣшкать было нѣкогда; надобно было поспѣшить продажею, пока тесть мой не успѣлъ еще скупить и представить ко взысканію всѣхъ моихъ векселей. Мнѣ присовѣтовали добрые его пріятели адресоваться къ извѣстному его антагонисту и открытому врагу, откупщику Бражкину, который вышелъ изъ одного состоянія съ нимъ, разбогатѣлъ одинакими средствами, имѣетъ множество съ нимъ процессовъ, до такой степени любитъ его и желаетъ ему добра, что готовъ на всѣ пожертвованія, лишь-бы только имѣть удовольствіе сдѣлать ему непріятность. Только меня предупредили, что Бражкинъ величайшій пьяница, и ежели я не рѣшусь пить съ нимъ, то врядъ-ли буду имѣть успѣхъ. Такое извѣстіе очень меня растревожило; я совсѣмъ почти не могу пить – такъ разстроено мое здоровье. Но я вспомнилъ, что y меня есть по сосѣдству двое дядюшекъ, которые съ честію могутъ поддержать себя и помочь мнѣ въ этомъ случаѣ. Я отправился къ Бражкину, разсказалъ ему все, что уже сдѣлалъ со мною тесть мой, сообщилъ о намѣреніи его завладѣть остальнымъ моимъ имѣніемъ, прибавивъ при томъ, что на перекоръ, для того только, чтобы не доставалась моя деревня этому мошеннику, я готовъ продать ее съ большою уступкою. Бражкинъ зналъ мое имѣніе; онъ прежде былъ цѣловальникомъ въ селѣ, по близости оттуда. Возможность купить дешево, a всего болѣе случай взбѣсить Сундукова и сдѣлать на перекоръ этому другу своему, распространили на лицѣ Бражкина какую-то, весьма замѣтную, явную радость. Однакожъ, онъ по своему обыкновенію, отнѣкивался, говорилъ, что нѣтъ денегъ, и что надобно осмотрѣть имѣніе. Я совѣтовалъ ему не мѣшкать, и мы въ тотъ-же день отправились вмѣстѣ въ мою деревню. Однакожъ передъ отъѣздомъ обязанъ я былъ завтракать съ покупщикомъ, и, чтобы не разсердить его, должно мнѣ было выпить нѣсколько рюмокъ разныхъ простыхъ и заповѣдныхъ наливокъ. Но за то имѣлъ я удовольствіе слышать множество разсказовъ о плутовствахѣ и злодѣйствахъ моего тестя, и отъ души могъ самъ ругать его.