Ричард Длинные Руки – эрцгерцог

Вошли, нагруженные мотками веревок и ремнями, двое из челяди, за ними сам управитель, демонстрируя рвение, с двумя большими мешками под мышкой.

Я указал на пол, оба осторожно и аккуратно сложили, на их лицах сдерживающее недоумение, но уже знают: у нового лорда даже причуды не причуды, а нечто важное и очень нужное.

Артур спросил почтительно:

– Ваша светлость, такие веревки?

Я оглядел, кивнул.

– Да, подойдут. Зачем?.. Ну это же понятно! Ночью превращу в змей. Пусть ползают по крепости и подсматривают, кто и что делает непотребное. И подслушивают!

Он отшатнулся в испуге.

– Ваша светлость!

– А что? – спросил я хладнокровно. – Это же так интересно… Ладно, я пошутил. Хотя было бы интересно, как думаешь?

Он вздрогнул.

– Интересно, ваша светлость… но так делать нехорошо.

– Ого, – сказал я, – так ты, выходит, человек с принципами? Так жить труднее, но достойнее. Хорошо, Артур, тем спокойнее оставляю крепость в твоем управлении. Не полном, конечно. Не забывай, у Марселя свои немалые обязанности.

– А ремни?

– Подойдут, – заверил я. – Складывайте в мешок.

Пока они заталкивали веревки и ремни в мешки, я быстро сотворил за их спинами чашку горячего крепкого кофе, выпил, обжигая глотку, чашку швырнул в окно.

Управитель косил глазом, зачуяв незнакомый дразнящий запах, но промолчал, тщательно завязал мешки, а челядины вскинули их на плечи.

– За мной! – велел я.

Во дворе Пес носится с довольной мордой, на кухне как будто ждали его прихода, посмотрел на меня и ринулся в распахнутые ворота конюшни.

Арбогастра вывели, что-то пережевывающего на ходу хрустящее. Судя по напряженным лицам конюхов, зубы размалывают явно не зерна овса.

Я жестом велел прикрепить мешки по обе стороны седла. Артур Шницлер наблюдал серьезными глазами, сдержанный и с непроницаемым лицом.

Пес прыгал вокруг и пытался стащить мешки на землю, будто догадывался, что я придумал.

Я сказал громко:

– Какое-то время меня здесь не будет. Но прослежу за всем, что здесь происходит!.. И если что пойдет не так, явлюсь немедленно и страшно покараю всех, кто осмелился. Да, кто осмелился. Помните, я добр и милостив, но… страшен в гневе!

Исократ, учитель Демосфена, в свое время советовал правителю: не делай ничего в гневе, однако делай вид, что весьма раздражен, когда тебе это удобно.

Я ни разу не показал в Альтенбаумбурге свое раздражение, но, думаю, необходимости нет: моя страшная слава, как уверяют со всех сторон, бежит впереди меня. Так что, думаю, никто не осмелится ни посягнуть на мои земли, ни на мои права сюзерена.