Капитал. Том первый

Только понимание экономических законов раскрывает внутреннюю связь между муками голода наиболее трудолюбивых слоёв рабочих и грубой или утончённой расточительностью богатых, основанной на капиталистическом накоплении. Совершенно иначе с жилищными условиями. Здесь всякий беспристрастный наблюдатель видит, что чем обширнее централизация средств производства, тем больше соответствующее скопление рабочих на одной и той же площади, и что, следовательно, чем быстрее капиталистическое накопление, тем хуже состояние жилищ рабочих. Сопровождающие рост богатства «улучшения» (improvements) городов посредством сноса плохо застроенных кварталов, путём возведения дворцов для банков и универсальных магазинов и т. д., посредством расширения улиц для деловых сношений и для роскошных экипажей, путём постройки конок и т. д. быстро вытесняют бедноту во всё худшие и худшие и всё более переполненные трущобы. С другой стороны, всякому известно, что дороговизна жилых помещений обратно пропорциональна их качеству и что рудники нищеты эксплуатируются строителями-спекулянтами с большей прибылью и меньшими издержками, чем эксплуатировались когда-либо серебряные рудники Потоси. Антагонистический характер капиталистического накопления, а следовательно, и отношений капиталистической собственности вообще,[1154] здесь до такой степени очевиден, что даже английские официальные отчёты по этому поводу изобилуют еретическими выпадами против «собственности и её прав». Зло так распространяется с развитием промышленности, накоплением капитала, ростом и «похорошением» городов, что один страх заразных болезней, не дающих пощады и «почтенной публике», с 1847 по 1864 г. вызвал не менее 10 санитарно-полицейских парламентских актов, а перепуганная буржуазия некоторых городов, как Ливерпуль, Глазго и т. д., использовала в целях защиты свои муниципалитеты. Однако д-р Саймон в своём отчёте за 1865 г. восклицает: «Вообще говоря, за этим злом в Англии совершенно не следят». По распоряжению Тайного совета в 1864 г. произведено обследование жилищных условий сельскохозяйственных рабочих, в 1865 г. – беднейших классов в городах. Превосходная работа д-ра Джулиана Хантера отражена в седьмом и восьмом отчётах (1865 г.) о здоровье населения. К сельскохозяйственным рабочим я перейду позже. Описанию же городских жилищных условий я предпошлю следующее общее замечание д-ра Саймона:

«Хотя моя официальная точка зрения», – говорит он, – «исключительно медицинская, однако самое обыкновенное чувство гуманности не позволяет игнорировать и другую сторону этого зла. Доведённая до высокой степени скученность почти неизбежно обусловливает такое отрицание всяких приличий, такое грязное смешение тел и физических отправлений, такую наготу полов, что всё это напоминает скорее зверей, чем людей. Подвергаться таким влияниям – это унижение, которое тем глубже, чем дольше оно продолжается. Для детей, родившихся под этим проклятием, оно служит крещением к позору (baptism into infamy). И сверхбезнадёжно было бы желание, чтобы люди, поставленные в такие условия, в других отношениях стремились к той атмосфере цивилизации, сущность которой заключается в физической и моральной чистоте».[1155]

Лондон занимает первое место по переполненности жилых помещений или даже по абсолютной непригодности их для человеческого жилья.

«Несомненны два обстоятельства», – говорит д-р Хантер, – «во-первых, в Лондоне имеется около 20 больших поселений, каждое приблизительно по 10 000 человек, бедственное положение которых превосходит всё, что когда-либо было видано в Англии, и положение это почти всецело является результатом плохого устройства жилищ; во-вторых, переполненность и ветхость домов в этих поселениях теперь гораздо больше, чем 20 лет тому назад».[1156] «Не будет преувеличением сказать, что жизнь во многих частях Лондона и Ньюкасла – адская».[1157]

Но и находящаяся в относительно лучшем положении часть рабочего класса, а также мелкие лавочники и другие элементы мелкой буржуазии в Лондоне всё более подпадают под проклятие этих отвратительных жилищных условий по мере того, как прогрессируют «улучшения», а имеете с ними снос старых улиц и домов, по мере того, как растёт число фабрик и увеличивается приток людей в столицу, – наконец, по мере того, как вместе с городской земельной рентой повышается и квартирная плата.

«Квартирная плата сделалась настолько непомерной, что лишь немногие рабочие могут оплачивать более одной комнаты».[1158]

В Лондоне нет почти ни одного домовладения, которое не было бы опутано огромным количеством «middlemen» [ «посредников»]. Цена земли в Лондоне всегда чрезвычайно высока по сравнению с её годовой доходностью, в особенности потому, что каждый покупатель рассчитывает на то, чтобы раньше или позже разделаться с ней по Jury Price (по таксе, устанавливаемой при экспроприациях присяжными) или же выиграть от чрезвычайного повышения её стоимости благодаря соседству с каким-нибудь крупным предприятием. Следствием является постоянная скупка договоров об аренде, срок которых близится к окончанию.

«От джентльменов, занимающихся этим делом, можно было ожидать, что они будут действовать так, как они действуют, что они постараются выколотить всё возможное из квартирантов и передать дома своим преемникам в таком жалком состоянии, какое только возможно»[1159].

Квартирная плата еженедельная, и эти господа не подвергаются никакому риску. Вследствие постройки железной дороги в черте города «недавно в один субботний вечер в восточной части Лондона можно было видеть множество семей, изгнанных из своих старых жилищ; они бродили со своими жалкими пожитками за спиной и нигде не могли найти пристанища, кроме работного дома».[1160]

Работные дома уже переполнены, а «улучшения», уже разрешённые парламентом, находятся ещё только в начале своего осуществления. Если рабочие изгоняются вследствие сноса их старых домов, то они не покидают своего прихода или, самое большее, поселяются в самом близком соседстве с ним.

«Естественно, они стараются поселиться как можно ближе к месту своей работы. И получается так, что вместо двух комнат семья вынуждена поселиться в одной. Даже при более высокой квартирной плате жилое помещение оказывается хуже, чем то плохое, из которого семью выгнали. Уже половине рабочих в Странде требуется идти две мили до места работы».

Этот Странд, главная улица которого поражает иностранца богатством Лондона, может служить примером скученности людей в Лондоне. В одном приходе Странда медицинский инспектор насчитал 581 человека на акр, причём к этому акру отнесено и водное пространство вплоть до середины русла Темзы. Само собой разумеется, что всякая санитарно-полицейская мера, которая, как было до сих пор в Лондоне, разрушая негодные дома, изгоняет рабочих из одного квартала, на практике приводит лишь к тому, что они ещё теснее скучиваются в другом.

«Или», – говорит д-р Хантер, – «вся эта процедура, как совершенно нелепая, должна прекратиться, или же должны пробудиться общественные симпатии (!) к тому, что теперь можно без преувеличения назвать национальным долгом, именно – к предоставлению крова людям, которые по недостатку капитала не могут этот кров сами приобрести, но могли бы оплатить его периодическими платежами».[1161]

Удивительная это вещь, капиталистическая справедливость! Земельный собственник, домовладелец, предприниматель при всякой экспроприации по случаю «улучшений», например при постройке железных дорог, прокладке новых улиц и т. д., не только получает полное вознаграждение: за своё вынужденное «самоотречение» он по законам божеским и человеческим должен быть утешен кроме того ещё изрядной прибылью. А вот рабочих с жёнами, детьми и всем имуществом выбрасывают на улицу, и если они слишком большими массами отправляются в те городские кварталы, за благоприличием которых муниципалитет следит особенно, то их преследует санитарная полиция!

Кроме Лондона в начале XIX столетия в Англии не было ни одного города, в котором насчитывалось бы 100 000 жителей. Только в пяти насчитывалось более 50 000. Теперь существует 28 городов более чем с 50 000 жителей каждый.

«Результатом этой перемены был не только огромный прирост городского населения, но и то, что старые скученные мелкие города сделались теперь центрами, которые обстроены со всех сторон, без всякого доступа свежего воздуха. Так как богатым проживать в них уже неприятно, то они переселяются в более приятные предместья. Люди, приходящие на место этих богатых, размещаются в больших домах, по семье на каждую комнату, и часто ещё пускают к себе квартирантов. Таким образом население скучивается в домах, предназначенных не для него, совершенно не приспособленных для него, в обстановке поистине унизительной для взрослых и гибельной для детей».[1162]

Чем быстрее в каком-либо промышленном или торговом городе накопляется капитал, тем быстрее прилив доступного эксплуатации человеческого материала, тем хуже импровизированные жилища рабочих. Поэтому Ньюкасл-апон-Тайн, как центр непрерывно развивающегося каменноугольного и горнорудного округа, занимает после Лондона второе место по прелестям жилищного ада. В каморках живёт там не менее 34 000 человек. В Ньюкасле и Гейтсхеде по распоряжению полиции недавно снесено значительное количество домов как общественно опасных. Постройка новых домов идёт очень медленно, предпринимательская деятельность развивается очень быстро. Поэтому в 1865 г. город был более переполнен, чем когда-либо прежде. Едва ли кто сдавал хотя бы одну каморку. Д-р Эмблтон из ньюкаслской больницы говорит:

«Вне всякого сомнения, причина большой продолжительности и широкого распространения тифа лежит в чрезмерном скоплении людей и загрязнённости их жилищ. Дома, в которых обыкновенно живут рабочие, расположены в глухих переулках и во дворах. В отношении света, воздуха, простора и чистоты – это истинные образцы непригодности и антисанитарии, позор для всякой цивилизованной страны. По ночам мужчины, женщины и дети лежат вперемешку. У мужчин ночная смена без перерыва следует за дневной и дневная за ночной, так что постели едва успевают остыть. Дома плохо обеспечены водой, ещё хуже отхожими местами, грязны, не вентилируются, служат источником заразы».[1163]

Недельная плата за проживание в такой дыре составляет от 8 пенсов до 3 шиллингов.

«Ньюкасл-апон-Тайн», – говорит д-р Хантер, – «являет собой пример того, как одно из самых красивых племён среди наших соотечественников в силу условий жилья и улицы часто опускается почти до одичания».[1164]

Вследствие приливов и отливов капитала и труда сегодня сносные жилищные условия какого-нибудь промышленного города завтра могут сделаться отвратительными. Подчас городские власти приступают, наконец, к устранению наиболее вопиющих безобразий. Но завтра же появляются, как туча саранчи, ирландские оборванцы или опустившиеся английские сельскохозяйственные рабочие. Их спроваживают в подвалы и амбары или превращают приличный до того времени дом для рабочих в ночлежку, в которой жильцы сменяются так же быстро, как солдатские постои во время Тридцатилетней войны. Пример – Брадфорд. Там муниципальные филистеры как раз занялись городской реформой. К тому же там в 1861 г. имелся ещё 1751 незаселённый дом. Но вдруг дела пошли хорошо, о чем недавно так мило поведал сладко-либеральный г-н Форстер, друг негров. С улучшением дел неизбежно наводнение потоками постоянно убывающей и прибывающей «резервной армии», или «относительного перенаселения». Отвратительные подвальные помещения и каморки, зарегистрированные в списке,[1165] полученном д-ром Хантером от агента одного страхового общества, были заняты по большей части хорошо оплачиваемыми рабочими. Они заявляли, что были бы готовы заплатить за лучшие помещения, если бы могли найти таковые… Они со своими семьями опускаются и чахнут от болезней, в то время как сладко-либеральный Форстер, член парламента, проливает слёзы умиления перед благодеяниями свободы торговли и барышами, которые получают на шерстяных делах знаменитости Брадфорда. В отчёте от 5 сентября 1865 г. д-р Белл, один из брадфордских врачей для бедных, объясняет ужасающую смертность от лихорадки в его округе жилищными условиями:

«В одном подвале в 1 500 кубических футов живут 10 человек… На Винсент-стрит, Грин-Эйр-Плейс и Лис стоят 223 дома с 1 450 обитателями, 435 постелями и 36 отхожими местами… На каждую постель, а под постелью я разумею всякую груду грязного тряпья или охапку стружек, приходится в среднем 3,3 человека, иногда 5 и 6 человек. Многие спят на голом полу, не раздеваясь, – молодые мужчины и женщины, женатые и холостые, все вперемешку. Надо ли ещё добавлять, что эти помещения в большинстве случаев представляют собой тёмные, сырые, грязные и вонючие лачуги, совершенно не пригодные для человеческого жилья. Это центры, из которых распространяются болезни и смерть, выхватывающие свои жертвы и среди зажиточных (of good circumstances), которые допускают, чтобы такие чумные нарывы гноились в нашей среде».[1166]

По жилищной нужде после Лондона третье место занимает Бристоль.

«Здесь, в одном из богатейших городов Европы, величайший избыток неприкрытой нищеты („blankest poverty“) и жилищной нужды».[1167]

c) БРОДЯЧЕЕ НАСЕЛЕНИЕ

Обратимся теперь к слою населения, деревенскому по своему происхождению и большей частью промышленному по своим занятиям. Это – лёгкая инфантерия капитала, перебрасываемая с места на место, смотря по его надобностям. Когда она не в походе, она «стоит лагерем». Бродячие рабочие употребляются для различных строительных работ, для дренирования, для производства кирпича, обжига извести, для железнодорожных работ и т. д. Как странствующий источник заразы, эти рабочие приносят оспу, тиф, холеру, скарлатину и т. д. во все места, по соседству с которыми они располагаются лагерями.[1168] В предприятиях со значительными капиталовложениями, как железнодорожное строительство и т. д., предприниматель обыкновенно сам предоставляет своей армии деревянные бараки и т. п. – импровизированные деревни без всяких санитарных приспособлений, не подчинённые контролю местных властей, очень прибыльные для господина подрядчика, который вдвойне эксплуатирует рабочих: и как солдат промышленности и как квартиросъёмщиков. Смотря по тому, сколько конур имеется в деревянном бараке, одна, две или три, жильцу, т. е. землекопу и т. п., приходится платить за него 2, 3, 4 шилл. в неделю.[1169] Достаточно будет одного примера. В сентябре 1864 г., – сообщает д-р Саймон, – министром внутренних дел сэром Джорджем Греем было получено следующее донесение от председателя Комитета по устранению антисанитарных условий в приходе Севенокс:

«Ещё примерно 12 месяцев тому назад оспа была совершенно неизвестна в нашем приходе. Незадолго до этого времени начались работы по постройке железной дороги от Луишема до Тонбриджа. Не говоря уже о том, что главные работы производились в непосредственном соседстве с этим городом, в нем были расположены главные склады всего предприятия. Поэтому здесь было занято большое число рабочих. Так как невозможно было всех их поместить в коттеджах, то подрядчик, г-н Джей, распорядился построить вдоль дороги на различных пунктах бараки для расквартирования рабочих. В этих бараках не было ни вентиляции, ни стоков, и притом они были по необходимости переполнены, потому что каждый квартиросъёмщик был вынужден брать к себе других жильцов, как бы многочисленна ни была его собственная семья и несмотря на то, что в каждом бараке было всего две комнаты. Согласно медицинскому отчёту, полученному нами, следствием было то, что этим несчастным приходилось по ночам подвергаться всем мукам удушья, чтобы предохранить себя от заразных испарений из грязных луж и отхожих мест, расположенных прямо под окном. Наконец, нашему комитету была подана жалоба одним врачом, который имел случай посетить эти бараки. Он в самых горьких выражениях говорил о состоянии этих так называемых жилищ и опасался очень серьёзных последствий, если не будут приняты некоторые санитарные меры. Почти год тому назад упомянутый Джей обязался построить дом, в который немедленно следует удалять занятых у него рабочих при заболевании заразными болезнями. В конце июля текущего года он повторил это обещание, но для исполнения его совершенно ничего не сделал, хотя с того времени было несколько случаев оспы и два смертных случая от неё. 9 сентября врач Келсон сообщил мне о новых случаях оспы в этих бараках, положение в которых, по его описанию, ужасно. К вашему» (министра) «сведению я должен добавить, что в нашем приходе имеется изолированный дом, так называемый дом заразных, в котором содержатся прихожане, страдающие инфекционными болезнями. Вот уже несколько месяцев, как этот дом постоянно переполнен больными. В одной семье пять детей умерло от оспы и лихорадки. С 1 апреля по 1 сентября текущего года было не меньше 10 смертных случаев от оспы, в том числе 4 в упомянутых бараках, источниках заразы. Число заболеваний определить невозможно, потому что семьи, в которых они происходят, стараются по возможности скрывать это».[1170]

Рабочие каменноугольных и других шахт принадлежат к наиболее высоко оплачиваемым категориям британского пролетариата. Какой ценой покупают они свою заработную плату, уже было показано в другом месте.[1171] Я брошу здесь беглый взгляд на их жилищные условия. Эксплуататор шахт, будет ли то собственник или арендатор, обыкновенно устраивает известное число коттеджей для своих рабочих. Рабочие получают коттеджи и уголь для отопления «даром», т. е. это составляет часть заработной платы, выдаваемую натурой. Если некоторые не могут быть расквартированы таким образом, они получают взамен этого 4 ф. ст. в год. Горнопромышленные округа быстро привлекают многочисленное население, состоящее из самих горнорабочих и группирующихся вокруг них ремесленников, лавочников и т. д. Как и повсюду, где плотность населения велика, земельная рента стоит здесь на высоком уровне. Поэтому горнопромышленник старается на самом ограниченном строительном участке при входе в шахту поставить по возможности больше коттеджей, как раз столько, сколько необходимо для того, чтобы втиснуть туда всех своих рабочих вместе с их семьями. Если поблизости открываются новые копи или вновь начинают разрабатываться старые, то теснота возрастает. При постройке коттеджей решающее значение имеет лишь одна точка зрения: «самоотречение» капиталиста от всяких не абсолютно неизбежных затрат наличными.

«Жилища шахтёров и других рабочих, связанных с копями Нортумберленда и Дургама», – говорит д-р Джулиан Хантер, – «в общем являются, быть может, самыми плохими и самыми дорогими из всего, что по этой части представляет в крупном масштабе Англия, за исключением однако, подобных округов в Монмутшире. Крайне плохое состояние их обусловливается большим количеством жильцов в каждой комнате, малыми размерами строительного участка, на котором разбросано множество домов, недостатком воды и отсутствием отхожих мест, нередко практикуемым расположением одного дома на другом или разделением их на flats (так что различные коттеджи образуют этажи, расположенные по вертикали один над другим)… Предприниматель смотрит на всю колонию так, будто она просто стоит лагерем, а не живёт постоянно».[1172] «Во исполнение полученных мною инструкций», – говорит д-р Стивенс, – «я посетил большую часть крупных горнозаводских селений Дургам Юнион… За очень малым исключением, следует сказать, что нигде не принимается каких бы то ни было мер для охраны здоровья жителей… Все горнорабочие прикреплены» (bound, как и bondage, – выражение, относящееся к эпохе крепостного права) «на 12 месяцев к арендатору („lessee“) или собственнику копей. Если они обнаружат своё неудовольствие или иным способом досадят надсмотрщику („viewer“), то он против их имени в своей книге ставит значок или пометку и увольняет их при заключении нового годового контракта… Мне кажется, что ни один из видов truck-system [системы оплаты труда товарами] не может быть хуже того, который господствует в этих густо населённых округах. Рабочий вынужден получать в качестве части своей заработной платы дом, находящийся в окружении источников заразы. Он не в состоянии сам помочь себе. Он во всех отношениях крепостной (he is to all intents and purposes a serf). Да и вообще приходится сомневаться, чтобы кто-либо мог помочь ему кроме его собственника, а этот собственник исходит прежде всего из интересов своего баланса, и результат этого не трудно предугадать. От собственника же получает рабочий и воду. Хорошая она или плохая, обеспечивается она или нет, рабочий, во всяком случае, должен платить за неё или, точнее, из его заработной платы будет сделано удержание».[1173]

В случае конфликта с «общественным мнением» или даже с санитарной полицией капитал нисколько не стесняется «оправдывать» отчасти опасные, отчасти унизительные условия, в которые он ставит труд и домашнюю жизнь рабочего, тем соображением, что это необходимо для более прибыльной эксплуатации рабочего. Так он поступает, когда самоотрекается от приспособлений для защиты от опасных машин на фабриках, от вентиляции и предохранительных мер в шахтах и т. д. Так он поступает и здесь, в случае с жилыми помещениями горнорабочих.

«В оправдание недостойных жилищных условий», – говорит в своём официальном отчёте д-р Саймон, медицинский инспектор Тайного совета, – «ссылаются на то, что шахты обыкновенно эксплуатируются на арендных началах; что продолжительность арендного договора (в каменноугольных шахтах по большей части 21 год) слишком коротка для того, чтобы арендатору стоило устраивать хорошо приспособленные жилища для рабочих, ремесленников и т. д., которых привлекает предприятие; если бы даже он и захотел быть щедрым в этом отношении, то земельный собственник разрушил бы его планы. Он постарался бы немедленно получить чрезвычайно высокую добавочную ренту за ту привилегию, что на поверхности построено приличное и комфортабельное селение с жилыми помещениями для рабочих, извлекающих его подземную собственность. Эта запретительная цена, если только не прямое запрещение, удерживает и тех, кто иначе был бы склонен строить приличные жилища… Я не буду вдаваться в рассмотрение вопроса об основательности этого оправдания, а также вопроса о том, кто нёс бы в конечном счёте добавочные затраты по постройке приличных жилых помещений: земельный собственник, арендатор копей, рабочие или общество… Но поскольку позорные факты, которые разоблачаются в прилагаемых отчётах» (д-ра Хантера, Стивенса и др.), «действительно существуют, необходимо принять меры для их устранения… Правами земельной собственности пользуются здесь таким образом, что совершают большую общественную несправедливость. В качестве собственника недр земельный собственник приглашает промышленную колонию для работы в его владениях, а потом в качестве собственника поверхности делает невозможным для призванных им рабочих найти удовлетворительное жилое помещение. Арендатор копей» (капиталистический эксплуататор) «денежно нисколько не заинтересован в том, чтобы противодействовать такой двойственности, так как ему хорошо известно, что если притязания земельного собственника непомерны, то последствия падут не на него, что рабочие, на которых падут они, слишком невежественны для того, чтобы знать свои права на здоровье, и что ни самые отвратительные жилища, ни самая гнилая вода никогда не послужат поводом для стачки».[1174]

d) ВЛИЯНИЕ КРИЗИСОВ НА НАИБОЛЕЕ ВЫСОКО ОПЛАЧИВАЕМУЮ ЧАСТЬ РАБОЧЕГО КЛАССА

Прежде чем перейти к собственно сельскохозяйственным рабочим, я покажу ещё на одном примере, какое влияние оказывают кризисы даже на наиболее высоко оплачиваемую часть рабочего класса, на его аристократию. Напомним, что 1857 г. принёс один из тех крупных кризисов, которыми каждый раз завершается промышленный цикл. Следующий кризис пришёлся на 1866 год. Уже предвосхищенный в собственно фабричных округах хлопковым голодом, который перегнал много капитала из обычной сферы вложения в крупные центры денежного рынка, кризис принял на этот раз преимущественно финансовый характер. Сигналом его начала послужил крах в мае 1866 г. одного из огромных лондонских банков, за которым быстро последовало крушение многочисленных спекулятивных финансовых обществ. Одной из крупных лондонских отраслей производства, которые постигла катастрофа, было железное судостроение. Магнаты этой отрасли промышленности в период подъёма не только перепроизвели свыше всякой меры, но кроме того и взяли на себя по контрактам обязательства о выполнении огромных поставок, рассчитывая на то, что источник кредита и впредь будет течь с прежним изобилием. Теперь же наступила страшная реакция, которая как в этой, так и в других отраслях лондонской промышленности[1175] продолжается до настоящего момента, т. е. конца марта 1867 года. Для характеристики положения рабочих приведём следующее место из подробного сообщения одного корреспондента «Morning Star», посетившего в начале 1867 г. главные центры бедствия.