Стихотворения 1859–1860 гг.

Авдотье Павловне Баумгартен

Примите! Груз стихов моихВам представляю в этих томах;Немало вы найдете в нихИ чувств, и мыслей, вам знакомыхЧего не понял бы никто,Я знаю – все поймется вами;Душой доскажется вам то,Что не досказано словами.Еще при юности огнеВы светлой музой были мне,Светилом дней тех незабвенных,Моею лучшею мечтой,Предметом песен вдохновенныхИ стонов лиры золотой.С какою сладкой нервной дрожьюСтихи, что я для вас слагал,Бывало, к вашему подножьюЯ с сердцем вместе повергал!И каждый взгляд ваш благодарныйМне был – источник новых сил;Меня он в мир высокопарный,В соседство к богу возносил;И снисхожденья неземногоИсполнясь к страннику земли,Меня, уже немолодогоСлугу, поклонника простого, —Своим вы другом нарекли,И в этом сане, в этом чине,Я свысока на мир смотрю:«Друзья! Я – друг моей богини!» —Друзьям я гордо говорю.И вам, с душой перегорелой,Старик, под старость одурелой,Вверяю, тайно от другихЯ бремя мук моих бессильных,Моих дурачеств предмогильных,Предсмертных глупостей моих,Любви, не стоящей вниманьяИ слез, достойных посмеянья…Но все ж – вам гласно объявлю,Что я до гроба – не изменник:Я ратник ваш, а там лишь пленник,Я там влюблен, а вас люблю!

Я. П. Полонскому

Между тем как на чужбинеЛучшим солнцем ты согрет,в холодах проводим нынеМы одно из наших лет.У Невы широководнойВ атмосфере непогодной,И отсюда наш приветШлем тебе, наш превосходной,Драгоценнейший поэт!Говорят, что ты оставилБаден – Баден и к местамПриальпийским путь направил,И теперь витаешь там.Воздух сладостный Женевы,Как дыханье юной девы,Да влечет тебя к мечтамИ внушит тебе напевыНовых песен, милых нам.Коль наладит с русской кровьюВоздух тот – ему и честь.Пусть он даст прилив здоровьюТвоему. – Ты ж нам дай весть:Как живешь вдали и вчуже?Мы ж поем все песню ту же:где ж нам новую завесть?Прозябаем в летней стуже;А ведь все ж отрада есть.В шубах ездим мы на дачуПод приветный кров спешаК тем, которых я означуЗдесь начальной буквой Ш…Догадайся, – к тем знакомым,Что живут уютным домом,Где сидишь, легко дыша,И радушным их приемомСогревается душа,К согреванью ж плоти грешнойЕсть камин и чай гостям;И вчера у них успешноПобеседовалось нам;Был Щербина, Сонцов; сноваО тебе метали слово —Знаешь – с бранью пополам;Вспоминали СоколоваИ фон – Яковлева там.И стихи твои читали,И казалось мне: в тишиВ них оттенки трепеталиПодвижной твоей души,И – не надобно портрета, —Личность светлая поэтаОчерталась: поспешиДать еще два, три куплета —И подарок доверши.

«Воплощенное веселье…»

Воплощенное веселье,Радость в образе живом,Упоительное зелье,Жизнь в отливе огневом,Кипяток души игривой,Искры мыслей в море грез,Резвый блеск слезы шутливойИ не в шутку смех до слез,Легкой песни вольный голос,Ум с мечтами заодно,Дума с хмелем, цвет и колос,И коронка, и зерно.

Признание в любви чиновника заемного банка

Кредитом страсти изнывая,Красавица! У ног твоихГорю тобой, о кладоваяВсех мук и радостей моих!По справке видно самой вернойЧто я – едва узрел твой лик —Вмиг красоты твоей безмернойЯ стал присяжный ценовщик.Но цифры все мои ничтожны,Все счеты рушиться должны,По всем статьям итоги ложны,Я вижу: нет тебе цены!Сам контролер – моих страданий,Конечно б, всех не сосчитал!Моих и мыслей и желаний,В тебя я внес весь капитал.Я внес – и не брал документовНа сей внесенный мною вклад.И ждал, чтоб мне в замен процентовТобой был кинут нежный взгляд.Бог дал мне домик. Чуждый мируСей домик – сердце; я им жил:Я этот дом, любви квартиру,В тебе, как в банке, заложил.Чертог не каменный, конечно!(Таких и нету у меня) —Он пред тобой стоял беспечно.Незастрахован от огня.И обгорел, но я представилТебе и пепел – все, что мог;Молю: помимо строгих правилПрими убогий сей залог!Прими – и действуй без прижимки:Арест, коль хочешь, налагай,Лишь бедный дом за недоимкиВ публичный торг не назначай!Да и к чему? Никто не купит,Ты за собой его упрочь,Все льготы дай! Чуть срок наступит —Отсрочь, рассрочь и пересрочь!Одно своим я звал именье,И было в нем немного душ:Одна душа в моем владеньиБыла и в ней все дичь и глушь.Теперь и душу я, и телоСдаю, кладу к твоим стопам.Ты видишь: чистое тут дело;А вот и опись всем статьям.Моя вся пашня – лист бумаги,Мой плуг – перо; пишу – пашу;Кропя дождем чернильной влаги,Я пашню ту песком сушу…На роковом Смоленском полеМоя землица, но и тутИмею я сажень – не боле,И ту мне после отведутЯ весь, как ведомость простая,Перед тобой развит теперь.С натурой описи сличая,Обревизуй и все проверь.Тебе служить хочу и будуЯ всем балансом сил моих,Лишь выдай мне с рукою в ссудуВсю сумму прелестей твоих!Мы кассу общую устроим,Кассиром главным будешь ты,И мы вдвоем с тобой удвоимСвои надежды и мечты.Хоть будет не до хваток гибельКой в чем; за то в любви у насЧрез год иль менее – уж прибыль,Клянусь, окажется как раз.И так из года в год умножимМы эти прибыли с тобой,И вместе мы себя заложимоВ наш банк последний – гробовой!

К точкам

Знакомки старые? О вы, в немые строчки,Средь огненных стихов, разбрызганные точки!Скажите: бросив здесь неконченый куплет,Сам, мимо всех чинов, насыпал в вас поэт,Иль вы явились тут и в должности и в чине —По независящей от автора причине?Поставленны ль в замен игривых, острых слов,Могущих уколоть каких-нибудь глупцов,Которые живут на нашем попеченьи,Имея иногда особое значенье?Иль заменили вы нескромный оборотРечей, способных жечь и соблазнять народ,Вводить в лукавый грех жену или вдовицуИ заставлять краснеть стыдливую девицу?Иль правда смелая идеи роковой,Чтоб не тревожить мир больной, полуживой,За вами спряталась? Так, в отвращенье громуИ шуму от езды по тряской мостовой,Кидают пред жильем недужного солому.

Желания

Кругом существенность бедна;Везде – концы, пределы, грани;Но в скудной жизни мне данаНеограниченность одна —Неограниченность желаний.Желаньем в вечность я лечу;И – червь земли – в быту убогомЯ всемогущим быть хочу,Я быть хочу – безумец – богом.Я чуть ступил – и изнемог,Но с жалкой слабостью своеюВ своих желаньях я, как бог,Я беспредельностью владею,И повелительно своюТебе я возвещаю волю,И блага все тебе на долюВ прямых желаньях отдаю;И – близок час: перегораяВ последнем пламени любви,Тебе скажу я, умирая:«Прости! Будь счастлива! Живи!»

«Поселившись в новой кельи…»

Поселившись в новой кельиСтран измайловских в глуши,За привет на новосельеБлагодарность от душиЛавроносному поэтуВсеусердно приношуЯ любезность, и прошуОзарять мой темный уголПоэтическим лучом,Хоть иные – то как пугалРифм боятся, да и в чемНе дано им как-то вкусу:Пусть боятся. Храбрость трусуИ несродна; – их потребМузы чужды; что им Феб?Мы ж – присяжники искусства —Стариною как тряхнем,Новичков – то силой чувстваВсех мы за пояс заткнем.современные вопросы,Канканируя, ониПусть решают! Мы ж в тениГаркнем: прочь, молокососы!Тяжба с нами вам невмочь.Знайте: можем всех вас в купеМы в парнасской нашей ступеВ прах мельчайший истолочь.

Игра в шахматы

Войско стоит против войска. Готовятся к бою.Высится гордо над всеми король головою.Пешки стоят впереди. – Им сначала идти и валиться.В задних рядах королева и важные лица.Падают пешки. – То сволочь! Никто и не плачет.Пусть очищается прочим; а конь через головы скачет.Строются планы, к врагов пораженью приемлются меры.Накось, облическим шагом идут офицеры.Башни стоят по углам. Их натуре не свойственно прыгать.Сам же король иногда в своей сфере домашнейБашню швырнет через себя, да и станет за башней;А поелику царю неучтиво сказать: ретируйся! —Коротко и нежно ему говорят: рокируйся!Он безопасного места заранее ищет в сражениях,Важности ради великой не быстр он в словах и движеньях.С клетки на ближнюю клетку ступает направо, налево,Взад и вперед, да и только. – А вот – королева,Та семимильно шагает и наскось и прямо;Многое ей позволяется. – Это ведь дама!То через все поле сраженья, через смутную пашнюПо-офицерски летит она вкось, то как башнюПрямо ее переносят: ее и противник уважит:Ей приготовя удар, – «Берегись!» – он ей скажет.Если опасность грозит королю, тот удар не творитсяСразу ему: предварительно «шах» говорится.Случай коль есть заслонить, то и с места его не сдвигают,Пусть не тревожится! Все короля охраняют.На смерть все пешки пойдут и фигуры: ни слова,Пасть за него и сама королева готова.Если шах от коня, то нельзя оградить – это значит:Сам уходи! Ибо конь чрез ограды все скачет.Если же мат королю, то хоть сил еще много,Войско сдается бессорно. – Прямая дорогаВсем остальным тут фигурам и пешкам – путь в ящик.Здесь представляется участи общей образчик.Тут, не боясь уж подвергнуться царскому гневу,С пешками вместе кладут короля, королеву,Знать тут и сволочь – все вместе. Таков уж обычай!Кто победил, кто сражен – все туда, без различий!Кончена партия. – Ходы все те ж на земле повторяя,Смертный волнуется партию жизни играя.Разница та, что игрок сам в игру ту невольноВводится высшею силой, подчас хоть и больно.Мнит он: «Я двигал игру всю», – а рок самого его двигал,Сам он и пешкой служил, да и конником прыгал.Был офицером и башней. «Мат» – скажет верховный указчик,Сходит с доски он игральной и прячется в ящик.

Песнь радости

[из Шиллера]

Радость! Ты искра небес; ты божественнаДочь Елисейских полей!Мы, упоенные, входим торжественноВ область святыни твоей.Все, что разрозненно светским дыханьем,Вяжешь ты братства узлом;Люди там – братья, где ты над сознаниемЛегким повеешь крылом.(Хор)Всем – простые объятья!Люди! Всех лобзаем вас.Там – над звездным сводом, братья,Должен быть отец у нас.С нами пируй, кто подругу желанную,Дружбы нашел благодать,Кто хоть единую душу избраннуюМожет своею назвать,Знает, как бьется любовию сладкоюЖаркая грудь на груди!..Если ж кто благ сих не ведал, – украдкою,С плачем от нас отойди!(Хор)Все, над чем лик солнца ходит,Пусть обет любви творит!Нас туда любовь возводит,Где неведомый царит.К персям природы припав, упиваетсяРадостью каждая тварь:Добрый и злой неудержно кидаетсяК этой богине в алтарь.Радость – путь к дружбе, к сердечному счастию,К чаше с вином золотым;Червь упоенный ползет к сладострастию,К богу летит херувим.ХорЛюди, ниц! Во прах главами!Сердце чует: есть творец.Там он, люди, над звездами —Царь ваш, бог ваш и отец.Радость – пружина в часах мироздания.Маятник этих часов.Радость! Ты – пульс в организме создания,В жилах вселенной ты – кровь.Долу – ты цвет вызываешь из семени;В небе – средь вечной игры,Водишь по безднам пространства и времениСолнцы, планеты, миры.ХорКак летят небес светила,Так по дольнему путиКаждый, братья, в ком есть сила,Как герой на бой – лети!Радость! ты путь указуешь искателюК благу – к венцу бытия;В огненном зеркале правды – пытателюЗрима улыбка твоя;Смертному веешь ты солнечным знаменемВеры с крутой высоты;В щели гробов проникающим пламенемБлещешь меж ангелов ты.ХорЛюди! Наш удел – терпенье.Всяк неси свой в жизни крест!Братья! Там возногражденье —У отца, что выше звезд.Будем богам подражать! На творениеМилость их сходит равно.Бедный, убогий! Приди – наслаждениеС нами вкусить заодно!Злоба! останься навеки забытою!Враг наш да будет прощен!Пусть обретет он слезу ядовитую!Пусть не терзается он!ХорВ пламя – книгу долговую!Всепрощение врагам!Бог за нашу мировуюПримирится с нами – там.Пенится радость и в чаши вливается,Золотом гроздий горя;В робкого с нею дух бодрый вселяется,Кротости дух – в дикаря.Встанем, о братья, и к своду небесномуБрызнем вином золотым!Встанем – и доброму духу безвестномуЭтот бокал посвятим!ХорВ хорах звездных кто прославлен,Серафимами воспет,Выше звезд чей трон поставлен —Здесь да внемлет наш привет!Братья! Терпенье и твердость – в страданиях!Помощь невинным в беде!Строгая верность – в святых обещаниях!Честность и правда – везде!Пред утеснителем – гордость спокойная!Губит: умри – не дрожи!Правому делу – награда достойная!Гибель – исчадиям лжи!ХорЛейся, нектар! Пеньтесь, чаши!Круг! Теснее становись!Каждый вторь обеты наши!Божьим именем клянись!Братья! Пощада – злодея раскаянью!Цепи долой навсегда!Смерти есть место: нет места отчаянью!Милость – и в громе суда!И да услышим из уст бесконечногоГлас его: мертвый! живи!Ада нет боле! Нет скрежета вечного!Вечность есть царство любви.ХорБуди светел час прощанья!По могилам – сладкий сон!В день же судный, в день восстаньяБлагость – суд, любовь – закон!

Дева за клавесином

(Из Шиллера)

Клавесин, перстам твоим послушный,Зазвучал: я слышу гимн небесный —И стою, как истукан бездушный,И парю, как гений бестелесный.Воздух, только б не нарушитьТех мелодий, что он слышит,Только б слышать, только б слушать,Притаился и не дышит.Мнится: полный круг созданьяТает в неге обаянья;Охватила ты егоСтрун волшебных перебором,Как сковала беглым взоромОбласть сердца моегоЗвуки льются в огненных размерах:Кажется, все вновь и вновь творимы.На струях, как на небесных сферах,В звуках тех родятся херувимы;Кажется, из недр хаоса блещетНовый мир, и в вихре мирозданьяВосходя, за солнцем солнце хлещетБурными потоками сиянья.Слышится мне в сладкихПереливных тонах —Ручеек на гладкихКамешках надонных;Слышится мне – то по тучам гремящий,Божий орган тот, где, сыпля перуны,Рвутся сверкающей молнии струны;То по уступам с обрывов скользящийС шумом глухим, из раската в раскат,Прыщущий пеной широкий каскад;То ласкательно – игривыйВперескок через лесокШаловливо листья ивыПокачнувший ветерок;То мне в стенающих звуках открытаАдская бездна, где волны Коцита —Слезные волны текут через край;То предо мной разверзается рай,И готов спросить у девыЯ сквозь трепет в этот миг:То не райские ль напевы,Не предвечный ли язык?

Смерть

(Из Гюго)

Над нивой жизненной я видел эту жницу.Схватив блестящий серп в костлявую десницу,Она, повсюду страх и ужас разнося,Шагала, тем серпом махая и кося,И триумфаторы под знаком этой жницыМгновенно падали с победоносной колесницы;Тут рушился алтарь, там низвергался трон,И обращались в прах и Тир, и Вавилон,Младенец – в горсть земли, и в пыль – зачаток розы,А очи матери – в источник вечный – в слезы,И скорбный женский стон мне слышался: «Отдай!»Затем ли, чтоб терять, мне сказано: «Рождай!»Я слышал общий вопль неисходимой муки.Там из – под войлока высовывались рукиОкостенелые, и все росло, рослоЛюдских могил, гробов и саванов число.То было торжество печали, тьмы и хлада,И в вечный мрак неслась, как трепетное стадоПод взмахом грозного, нещадного серпа,Народов и племен смятенная толпа;А сзади роковой и всеразящей жницы,С челом, увенчанным сиянием зарницы,Блестящий ангел нес чрез бледных лиц толпыСей жатвой снятых душ обильные снопы.

Собачий пир

(Из Барбье)

Когда взошла заря и страшный день багровый,Народный день настал,Когда гудел набат и крупный дождь свинцовыйПо улицам хлестал,Когда Париж взревел, когда народ воспрянул,И малый стал велик,Когда в ответ на гул старинных пушек грянулСвободы звучный клик, —Конечно, не было там видно ловко сшитыхМундиров наших дней, —Там действовал напор лохмотьями прикрытых,Запачканных людей,Чернь грязною рукой там ружья заряжала,И закопченным ртом,В пороховом дыму, там сволочь восклицала. . Умрем!А эти баловни в натянутых перчатках,С батистовым бельем,Женоподобные, в корсетах на подкладках,Там были ль под ружьем?Нет! их там не было, когда, все низвергаяИ сквозь картечь стремлясь,Та чернь великая и сволочь та святаяК бессмертию неслась.А те господчики, боясь громов и блескуИ слыша грозный рев,Дрожали где-нибудь вдали, за занавескойНа корточки присев.Их не было в виду, их не было в поминеСредь общей свалки там,Затем, что, видите ль, свобода не графиняИ не из модных дам,Которые, нося на истощенном ликеРумян карминных слой,Готовы в обморок упасть при первом крике,Под первою пальбой;Свобода – женщина с упругой, мощной грудью,С загаром на щеке,С зажженным фитилем, приложенным к орудью,В дымящейся руке;Свобода – женщина с широким, твердым шагом,Со взором огневым,Под гордо веющим по ветру красным флагом,Под дымом боевым;И голос у нее – не женственный сопрано:Ни жерл чугунных ряд,Ни медь колоколов, ни шкура барабанаЕго не заглушат.Свобода – женщина; но в сладострастии щедромИзбранникам верна,Могучих лишь одних к своим приемлет недрамМогучая жена.Ей нравится плебей, окрепнувший в проклятьях,А не гнилая знать,И в свежей кровию дымящихся объятьяхЕй любо трепетать.Когда – то ярая, как бешеная дева,Явилась вдруг она,Готовая дать плод от девственного чрева,Грядущая жена!И гордо вдаль она, при криках исступленья,Свой простирала ходИ целые пять лет горячкой вожделеньяСжигала весь народ;А после кинулась вдруг к палкам, к барабануИ маркитанткой в станК двадцатилетнему явилась капитану:«Здорово, капитан!»Да, это все она! она с отрадной речью,Являлась к нам в стенах,Избитых ядрами, испятнанных картечью,С улыбкой на устах;Она – огон в зрачках, в ланитах жизни краска,Дыханье горячо,Ломотья, нагота, трехцветная повязкаЧрез голое плечо,Она – в трехдневный срок французов жребий вынут!Она – венец долой!Измята армия, трон скомкан, опрокинутКремнем из мостовой!И что же? о позор! Париж столь благородныйВ кипеньи гневных сил,Париж, где некогда великий вихрь народныйВласть львиную сломил,Париж, который весь гробницами уставленВеличий всех времен,Париж, где камень стен пальбою продырявлен,Как рубище знамен,Париж, отъявленный сын хартий, прокламаций,От головы до ногОбвитый лаврами, апостол в деле наций,Народов полубог,Париж, что некогда как светлый купол храмаВсемирного блистал,Стал ныне скопищем нечистоты и срама,Помойной ямой стал,Вертепом подлых душ, мест ищущих в лакей,Паркетных шаркунов,Просящих нищенски для рабской их ливреиМишурных галунов,Бродяг, которые рвут Францию на частиИ сквозь щелки, толчки,Визжа, зубами рвут издохшей тронной властиКровавые клочки.Так вепрь израненный, сраженный смертным боем,Чуть дышит в злой тоске,Покрытый язвами, палимый солнца зноем,Простертый на песке;Кровавые глаза померкли; обессилен —Свирепый зверь поник,Раскрытый зев его шипучей пеной взмылен,И высунут язык.Вдруг рог охотничий пустынного простораВсю площадь огласил,И спущенных собак неистовая свораСо всех рванулась сил,Завыли жадные, последний пес дворовыйОскалил острый зубИ с лаем кинулся на пир ему готовый,На неподвижный труп.Борзые, гончие, легавые, бульдоги —Пойдем! – и все пошли;Нет вепря – короля! Возвеселитесь, боги!Собаки – короли!Пойдем! Свободны мы – нас не удержат сетью,Веревкой не скрутят,Суровый сторож нас не приударит плетью,Не крикнет: «Пес! Назад!»За те щелчки, толчки хоть мертвому отплатим:Коль не в кровавый сокЗапустим морду мы, так падали ухватимХоть нищенский кусок!Пойдем! И начали из всей собачьей злостиТрудиться, что есть сил:Тот пес щетины клок, другой обглодок костиКлыками захватилИ рад бежать домой, вертя хвостом мохнатым,Чадолюбивый пес,Ревнивой суке в дар и в корм своим щенятамХоть что-нибудь принес,И бросив из своей окровавленной пастиДобычу, говорит:«Вот, ешьте: эта кость – урывок царской власти,Пируйте – вепрь убит!»

Крымские сонеты

(Из Мицкевича)

Алушта днем

Гора с своих плеч уже сбросила пышный халат,В полях зашептали колосья: читают намазы;И молится лес – и в кудрях его майских блестят,Как в четках калифа, рубины, гранаты, топазы.Цветами осыпан весь луг; из летучих цветковВисит балдахин: это рой золотых мотыльков!Сдается, что радуга купол небес обогнула!А там – саранча свой крылатый кортеж потянула.Там злится вода, отбиваясь от лысой скалы;Отбитые, снова штурмуют утес тот валы;Как в тигра глазах, ходят искры в бушующем море:Скалистым прибрежьям они предвещают грозу,Но влага морская колышется где – то внизу:Там лебеди плавают, зыблется флот на просторе.

Чатырдаг

В страхе лобзают пяту твою чада пророка.Крым кораблем будь: ты мачта ему; целый светТы осенил, Чатырдаг: ты – земли минарет!Гор падишах! Как над миром взлетел ты высоко!Мнится, Эдема врата принял ты под надзор,Как Гавриил. Темен плащ твой: то лес горделивый!И янычары свирепые – молний извивы —Шьют по чалме твоей, свитый из туч, свой узор.Солнце ль печет нас, во мраке ль не зрим ничего мы,Нивы ль нам ест саранча, иль гяур выжег домы, —Ты, Чатырдаг, неподвижен и глух ко всему.Ты, между небом и миром служа драгоманом,Под ноги гром подостлав и весь дол с океаном,Внемлешь, к созданию бог что гласит своему.

Развалины замка в балаклаве

Руины!.. А твоя то бывшая ограда,Неблагодарный Крым! Вот – замок! Жалкий вид!Гигантским черепом он на горе стоит;Гнездится в нем иль гад, иль смертный хуже гада.Вот – башня! Где гербы? И самый след их скрыт.Вот – надпись… имя… чье? Быть может, исполина!То имя, может быть, – героя: он забыт;Как мушку, имя то обводит паутина.Здесь грек вел по стенам афинский свой резец;Там – влах монголу цепь готовил; тут пришлецИз Мекки нараспев тянул слова намаза.Теперь лишь черные здесь крылья хищных птиц,Простертых, как в местах, где губит край зараза,Хоругвий траура над сению гробниц.