Стихотворения 1859–1860 гг.

Владимир Григорьевич Бенедиктов

Стихотворения 1859–1860 гг.

К моей музе

Благодарю тебя: меня ты отрывалаОт пошлости земной, и, отряхая прах,С тобой моя душа все в мире забывалаИ сладко мучилась в таинственны трудах.Сначала озарять пир юности кипучейВлетала ты ко мне в златые дни забав.Гремя литаврами и бубнами созвучий,Покровы распахнув и дико разметавГустые волосы по обнаженной груди.Тебя так видели и осуждали людиНескромность буйную. Порою твой уборБыл слишком прихотлив и оскорблял их взор.Сказали: он блестящ не в меру, он изыскан,И амброй чересчур и мускусом напрыскан,И ты казалась им кокеткою пустой,Продажной прелестью, бездушной красотой.Мир строг: он осудил твою младую шалость,Твой бешенный порыв; твоих проступков малостьОн в преступление тяжелое вменил;Ты скрылась от него, и он тебя забыл.Но в тишине, в глуши меня ты не забыла,И в зрелом возрасте мой угол посетила:Благодарю тебя! – Уже не молодаТы мне являешься, не так, как в те года,Одета запросто, застегнута на шею,Без колец, без серег, но с прежнею своеюУлыбкой, лаской ты сидишь со мной в тиши,И сладко видеть мне, что ты не без души,Что мир тебя считал прелестницей минутнойНесправедливо… нет! В разгульности беспутнойНе промотала ты святых даров творца;Ты не румянила и в юности лица,Ты от природы так красна была, – и цельныйКудрявый локон был твой локон неподдельный,И не носила ты пришпиленной косы,Скрученной напрокат и взятой на часы.О нет, ты не была кокеткою презренной,И, может быть, ко мне в приязни неизменной,Переживя меня, старушкой доброй тыПоложишь мне на гроб последние цветы.

Переход

Видали ль вы преображенный ликЖильца земли в священный миг кончины —В сей пополам распределенный миг,Где жизнь глядит на обе половины?Уж край небес душе полуоткрыт;Ее глаза туда уж устремились,А отражать ее бессмертный видЧерты лица еще не разучились, —И неземной в них отразился б деньВо всех лучах великого сиянья,Но те лучи еще сжимает теньПоследнего бессмертного страданья.Но вот – конец! – Спокоен стал больной.Спокоен врач. Сама прошла опасность —Опасность жить. Редеет мрак земной,И мертвый лик воспринимает ясностьТак над землей, глядишь, ни ночь, ни день;Но холодом вдруг утро засвежело,Прорезалась рассветая ступень, —И решено сомнительное дело.Всмотритесь в лик отшедшего туда,В известный час он ясностью своеюТоржественно вам, кажется, тогдаГотов сказать: «Я понял! разумею!Узнал!» – Устам как будто нарушатьНе хочется святыню безглагольства.А на челе оттиснута печатьВсезнания и вечного довольства.Здесь, кажется, душа, разоблачась,Извне глядит на это облаченье,Чтоб в зеркале своем в последний разПоследних дум проверить выраженье.Но тленье ждет добычи – и летитБессмертная, и, бросив тело наше,Она земным стихиям говорит:Голодные, возьмите:, это ваше!

После праздника

Недавно был праздник, итак было весело, шумно,И было так много прекрасных там дев светлокудрых,Что радостью общей и я увлекался безумно.Оставив беседу мужей и наставников мудрых.Так часами порой вдаешься в чужое веселье,И будто бы счастлив, и будто бы сызнова молод;Но после минувшего пира мне тяжко похмелье,И в душу вливается все больше язвительный холод.И после стыжусь я, зачем, изменяя порядку,Как школьник, не во-время я так шалил и резвился,И совестно, как бы с жизни я взял грешную взятку,Как будто неправо чужим я добром поживился.И голос упрека в душе так пронзительно звонокИ так повторяется тайным, насмешливым эхом,Что если бы слезы… заплакал бы я, как ребенок!Нет! Снова смеюсь я, но горьким мучительным смехом.

Бахус

Ух! Как мощен он! ТакогоНе споишь, не свалишь с ног:Толст, а виду неземногоНе утратил; пьян, а строг.Посмотрите, как он вержетВзором пламя из очей!Как он гордо чашу держит, —Сам не смотрит… Ко там? – Лей!Льют ему, – и наклониласьЧаша набок, и струяЧерез край перекатиласьИ бежит. Внизу дитя —Мальчик. Стой, не гибни влагаДрагоценная! ПлутягаМигом голову своюЧерез плечи опрокинул,Алый ротик свой разинулИ подставил под струю,И хватает, как в просонках,Что – то лучше молока,Искры бегают в глазенках,И багровеет щека.Тут другой мальчишка: елеНа ногах; посоловелиУ него глаза; нет сил;Сам себя не понимая,Смотрит мутно. НегодяяДрать бы, драть бы за ушко!Ишь – без меры натянулся!Вот – к сторонке отвернулся,Грудь назад, вперед брюшко —И… бесстыдник! Перед вамиТут же с пьяными глазамиТигр на шатких уж ногах;Там вакханка взор свой жаднойНежит кистью виноградной,С дикой радостью в очах.Вот – взгляните на Силена:С губ отвислых брызжет пена;Словно чан раскрыл он рот,И цедя в сей зев просторнойИз амфоры трехведернойГроздий сок, – без смыслу пьет,Глупо пьет, – заране бредит,На осле едва ль доедетОн домой… Лишь исполинПьет, как следует, один —Бахус Рубенса! – ИзбытокЧерез край разумно льетИ божественный напитокОн божественно и пьет.

Остров

Плывут мореходцы – и вдруг озадаченИх взор выступающим краем земли;Подъехали: остров! – Но он не означенНа карте; они этот остров нашли,Открыли; – и в их он владенье по правуПоступит, усилит страны их державу.Пристали: там бездна природы красот,Еще не страдавших от силы воинской, —Жемчужные горы! Лесами встаетИз гротов коралловых мох исполинской.Какие растенья! Какие цветы!Таких еще, смертный, не видывал ты.Там почва долин и цветных междугорийВся сшита из жизни, отжившей едва, —Из раковин чудных, из масс инфузорий;Вглядишься в пылинку: пылинка жива;К цветку ль – великану прохожий нагнулся:Крылатый цветок мотыльком встрепенулся,Иль резвою птичкой, и птичка летитИ звонко несется к небесным преддверьям,И луч всепалящего солнца скользитПо радужным крыльям, по огненным перьям;Пришлец вдруг испуган извитой змеей:То стебель ползучий блеснул чешуей.И видно, как всходит, – и слышно, как дышитТам каждая травка и каждый лесок;Там дерево жизни ветвями колышет,И каплет из трещин живительный сок,И брызжет, – и тут же другое с ним рядом:То дерево жизни с убийственным ядом.И рад мореходец. «Хвала мне и честь! —Он мыслит. – Вот новость для нашего века —Земля неизвестная! Все на ней естьИ – слава всевышнему! – нет человека!Еще здесь дороги себе на просекМой ближний» – так мыслит и рад человек.«А если там дальше и водятся людиНа острове этом прижмем дикарей!Заспорят: железо направим им в грудиИ сдвинем их глубже – в берлоги зверей,И выстрелы будут на вопль их ответом;Причем озарим их евангельским светом.Встречая здесь новые тени и свет,Потом пусть картины здесь пишет художникТрудится ученный, и тощий поэт,Беснуясь, восходит на шаткий треножник!Нам надобно дело: все прочее блажь.нам надо, во-первых, чтоб остров был наш.Мы срежем мохнатые леса опушки;здесь будет дорога; тут станет наш флот,Там выстроим крепость и выставим пушки, —И если отсюда сосед подойдет,Как силы его ни явились бы крепки,От вражьей армады останутся щепкиКакую торговлю мы здесь заведем!Давай потом ездить и в даль и к соседям!Каких им диковин с собой навезем!С каким небывалом товарцем подъедем!Вот новая пряность Европе на пир!Вот новые яды! Пусть кушает мир!»Земля под ногами гостей шевелится,Кряхтит или охает: тягостен ейПод новым животным пришедшим селитьсяСредь выросших дико на персях у нейЖивотно-кристалов, Животно-растений,Полуминералов, полупрозябений.А гости мечтают: «Хозяева мы.Без нас – тут дремала пустая природа,И солнце без нас не умолило б тьмы,Без пошлин сияя, блестя без дохода,В бесплодном венце неразумных лучей.Что солнце, где нет человека очей?»Но прежде чем здесь пришлецы утвердились,Другого народа плывут корабли.Прибывшие в право владений вступились.У первых с последними споры пошли«Сей берег впервые не нам ли встречен?» —«Конечно, – да нами он прежде замечен».И вот – забелели еще паруса,И нации новой явились пришельцы:«Постойте! – приезжих гудят голоса, —По праву природы не мы ль здесь владельцы?В соседстве тут наша земля – материк.Оторванный лоскут ее здесь возник».В три царства пошли донесенья, как надо,Об острове чудном; проснулись дворы;Толкуют о найденном вновь Эльдорадо,Где золото прыщет из каждой горы;Волной красноречья хлестнули палаты,И тонкие скачут на съезд дипломаты.Съезжаются: сколько ума в головах!Какая премудрость у них в договорах!А там между тем в их родимых земляхГотовятся флоты и пушки, и порох —На случай. Все было средь тех уже дней,Где эта премудрость казалась верней.Лишь древность седая, пленяясь витийствомРечей плутоватых, им верить могла;А впрочем, и древле все тем же убийством,Войной нареченным, решались дела,И место давали губительным сценамАфины со Спартой и Рим с Карфагеном.И вот за пленительный остров борьбаКак раз бы кровавым котлом закипела,Но страшное зло отвратила судьба,И лютая вспыхнуть война не успела:Тот остров плавучий под бурный разгул,Однажды средь яростных волн потонул,Иль, сорван могучим крылом ураганаС подводной, его подпиравшей, скалы,Умчался в безвестную даль океанаИ скрылся навеки за тучами мглы;А там еще длились и толки и споры,Готовились пушки, и шли договоры.

Письма

Послания милой, блаженства уроки,Прелестные буквы, волшебные строки,Заветные письма – я вами богат;Всегда вас читаю, и слезы глотаю,И знаю насквозь, наизусть, наугад.Любуюсь я слогом сих нежных посланий;Не вижу тут жалких крючков препинаний;В узлах запятых здесь не путаюсь я:Грамматику сердца лишь вижу святую,Ловлю недомолвки, ошибки целуюИ подпись бесценную: «вечно твоя».Бывало посланник, являясь украдкой,Вручит мне пакетец, скрепленный облаткой.Глядь: вензель знакомый. На адрес смотрю:Так почерк неровен, так сизо чернило,И ять не на месте… как все это мило! —«Так это от… знаю»; а сам уж горю.От друга, я от брата – бегу, как от пугал,Куда-нибудь в сумрак, куда-нибудь в угол,Читаю… те смотрят; я дух затая,Боюсь, что и мысль мою кто-нибудь слышит;А тут мне вопросы: кто это к вам пишет? —«Так – старый знакомый. Пустое, друзья»В глазах моих каждая строчка струится,И каждая буква, вгляжусь, шевелится,Прислушаюсь: дышит и шепчет: живи!Тут брызга с пера – род нечаянной точки —Родимое пятнышко милой мне щечкиТак живо рисует пред оком любви.Хранитесь, хранитесь, блаженства уроки,Без знаков, без точек – заветные строки!Кто знает? Быть может, под рока грозой,Когда-нибудь после на каждую строчкуСих тайных посланий я грустную точкуПоставлю тяжелой, сердечной слезой.

Неотвязная мысль

Как привяжется, как прилепитсяК уму – разуму думка праздная,Мысль докучная в мозг твой вцепитсяИ клюет его, неотвязная,И подобная птице – воронуТак и каркает в самом темени:Норовлю от ней как бы в сторону,Говорю: «Пусти! Нету времени.День рабочий мне начинаетсяИ кончается он заботою»; —А несносная упирается:Я с тобой, дескать, поработаю!И становится мне помехою,И с помехою той досадною,Что ни сделаю – все с прорехоюИль с заплаткою неприглядною.Вспомнишь прошлое: были случаи —Сердце юное поразнежится,Забурлят в уме мысли жгучие,И одна из них в душу врежетсяИ займет она всю головушку —Мысль про тайную ласку дружнюю,Аль про девушку, аль про вдовушку,Аль – на грех – беду – про замужнюю,Да как жаркое сердце свяжетсяС этой думкою полюбовною —Вся вселенная тебе кажетсяСофьей Павловной; Ольгой Львовною;Всюду прелести совершенные,Всюду милые да прекрасные,Ненаглядные, незабвенные!В небе Лидии очи ясныеВо звездах тебе зажигаются,Ветерок звенит Маши голосом,Ветки дерева завиваютсяНасти локонов мягким волосом;Стих горит в уме с рифмой бешеной —Стих, откованный сердца молотом;На людей глядит, как помешанной;Мишуру дают – платишь золотом.Дело прошлое! Дело древности!Сколько дел моих ты расстроило!Сколько было там глупой ревности!..Да с любовью – то хоть уж стоилоПобезумствовать, покуражиться;А теперь – то что? – Словно стараяБаба хилая, мысль привяжетсяХудощавая, сухопарая;С теми ль встретишься, с кем ты водишься, —Речь их сладкая – мед малиновый,Ты уж словце сказать не находишься!Как чурбан какой, пень осиновый,С головою своей бесталанноюДураком стоишь, заминаешься,И на мысль свою окаяннуюВсеми силами ополчаешься;Гонишь прочь ее речью грубою:«Вон из Питера! В подмосковную!Не сравню ж тебя я, беззубую,С Софьей Павловной, с Ольгой Львовною.Отцепись же ты, сухопарая,Неотвязная, безотходная!Убирайся прочь, баба старая!Фекла Савишна ты негодная!»Я гоню ее с криком, топотом,Не стихом кричу – прозой рубленной,А она в ответ полушепотом:«Не узнал меня, мой возлюбленной!А все та же я, только смолодуЯ жила с тобой в женской прелести,Но прибавилось в жизни холоду —И осунулись бабьи челюсти;Целовать меня не потянешься,Счастья дать тебе не могущую,Да зато во мне не обманешься,Говорю тебе правду сущую,И служу тебе верной парою,И угрюмая, и суровая,За тобой хожу бабой старою,А за мной идет баба новая:В белизне она появляется,И суха, суха – одни косточки,А идет она – ухмыляется,А коса у ней вместо тросточки.То не та коса благовонная,Что, обвитая лентой тонкоюИ тройным жгутом заплетенная,Гордо держится под гребенкою,Что сушит, крушит сердце юноши,Что – корона днем самопышная,А рассыплется до полуночи —Покрывало сбрось: вещь излишняя!Для двоих тут есть чем закутаться,Да останется – сердцу ярому,Чем на век еще перепутатьсяИ веревку вить мужу старому.То не та коса! – как свистящаяСабля острая, круто – гнутая,То коса всех кос, всекосящая;С той косой идет баба лютая.Нет кудрей у ней – нечем встряхивать,Голова у ней безволосая,Лишь косой вертеть да помахиватьЛюбит бабушка та курносая».

Грустная песня

Плохо! Чем живется доле,Тем живется хуже.Приютился б в горькой долеСердцем, – да к кому же?Бродишь старым сиротою;Все мне как – то чужды;Как живу и что со мною —Никому нет нужды.Есть у божьей церкви, с краю,Тихая могила.Там лежит одна, я знаю:Та меня любила.Не за то чтоб точно былоВсе во мне так мило,А за то любила,Что меня родила.Изнуренная, больная,Дряхлая, бывало,Тужишь, ищешь, ты родная:«Где дитя пропало?»А сынок твой одурелыйРыскал все по свету,Смотришь: нет его день целыйДа и к ночи нету.Бедной матери не спится;Слез полна подушка:«Мало ль может что случиться? —Думает старушка. —Страшен ворог неключимыйВ эдакую пору.Не попался ли родимыйЛиходею – вору?Не ограбили ли сына?Жив ли он, желанный?»Чу! Идет домой детина,Словно окаянный, —Встрепан, бледен, смотрит дико,Волос в беспорядке, —Сам трясется весь… поди-ка:Верно в лихорадке!Да, он болен, он расслаблен,Он ужален змеем,А пожалуй и ограблен —Только не злодеем,А разбойницей – злодейкой,Резвою девчонкой,С черной бровью, с белой шейкой.С трелью речи звонкой.Лишь закинула словечко —И поддела разомИз груди его сердечко,Из под шапки разум;Всю в нем душу возмутилаДьявольским соблазномИ домой его пустилаВ виде безобразном.А сама… и горя мало!Жалости не крошки!Так и пляшет с кем попало,Только брызжут ножки.Я ж лежу, горю и таю,Думаю: кончина!И за грудь себя хватаю —То – то дурачина!Мать горюет; слезы сжаты;Смотрит на больного,Говорит: «Напейся мятыИль чайку грудного!» —«Эх, родная! – отвечаю: —Что тут чай и мята,Где отрады я не чаю,Где душа измята?»Чу! звонят. Гляжу: могила!И мой жребий понят.Лишь одна меня любила,Да и ту хоронят.И замкнулася тоскоюЖизнь моя блажная.Ты зовешь меня к покою.Подожди, родная!

Несколько строк о Крылове

(При воздвигнутом ему памятнике)

Довольно и беглого взгляда:Воссел – вы узнали без слов —Средь зелени Летнего СадаОтлитый из бронзы Крылов,И, видимо, в думе глубок он,И чтоб то дума была —Подслушать навесился локонНа умную складку чела.Разогнута книга; страницуОткрыл себе дедушка наш,И ловко на льва и лисицуНамечен его карандаш.У ног баснописца во славеРассыпан зверей его мир:Квартет в его полном составе,Ворона, добывшая сыр,И львы и болотные твари,Петух над жемчужным зерном,Мартышек лукавые хари,Барашки с пушистым руном.Не вся ль тут живность предсталаМеталлом себя облилаИ группами вкруг пьедесталаК ногам чародея легла?Вы помните, люди: меж вамиЖил этот мастистый старик,Правдивых уроков словамиИ жизненным смыслом велик.Как меткий был взгляд его ясен!Какие он вам истины онРазвертывал в образах басен,На притчи творцом умудрен!Умел же он истины этиВ такие одежды облечь,Что разом смекали и дети,О чем ведет дедушка речь.Представил он матушке-РусиРассказ про гусиных детей,И слушали глупые гуси —Потомки великих гусей.При басне его о соседеСосед на соседа кивал,А притчу о Мишке-медведеС улыбкой сам Мишка читал.Приятно и всем безобидноЖил дедушка, правду рубя.Иной… да ведь это же стыдноУзнать в побасенке себя!И кто предъявил бы, что колкиНамеки его на волков,Тот сам напросился бы в волки,Признался, что сам он таков.Он создал особое царство,Где умного деда пероКарало и злость и коварство,Венчая святое добро.То царство звериного рода:Все лев иль орел его царь,Какой-нибудь слон воевода,Плутовка-лиса – секретарь;Там жадная щука – исправник,А с парой поддельных ушейВсеобщий знакомец – наставник,И набран совет из мышей.Ведь, кажется, всё небылицы:С котлом так дружится горшок,И сшитый из старой тряпицыВ великом почёте мешок;Там есть говорящие рекиИ в споре с ручьём водопад,И словно как мы – человеки —Там камни, пруды говорят.Кажись баснописец усвоил,Чего в нашем мире и нет;Подумаешь – старец построилКакой фантастический свет,А после, когда оглядишься,Захваченной деда стихом,И в бездну житейского толкаНайдёшь в его складных речах:Увидишь двуногого волкас ягнёнком на двух же ногах:Там в перьях павлиньих по модеВоронья распущена спесь,А вот и осёл в огороде:«Здорово, приятель, ты здесь?»Увидишь тех в горьких утехах,А эту в почётной тоске:Беззубою белку в орехахИ пляшущих рыб на песке,И взор наблюдателей встретитТам – рыльце в пушку, там – судью,Что дел не касаяся, метитНа первое место в раю.Мы все в этих баснях; нам больноПризнаться, но в хоть взаймыКрыловскую правду, невольно,Как вол здесь мычу я: «и мы!»Сам грешен я всем возвещаю:Нередко читая стихи,Друзей я котлом угощаю,Демьяновой страшной ухи.Довольно и беглого взгляда:Воссел – вы узнали без слов —Средь зелени Летнего СадаОтлитый из бронзы Крылов, —И станут мелькать мимоходомПред ликом певца своегоС текущим в аллее народомХодячие басни его:Пойдут в человеческих лицахКозлы, обезьяны в очках;Подъедут и львы в колесницахНа скачущих бурно конях;Примчатся в каретах кукушки,Рогатые звери придут,На памятник деда лягушки,Вздуваясь, лорнет наведут, —И в Клодта живых изваяньяхУвидят подобья свои,И в сладостных дам замечаньяхРадастся: «mais oui, c'est joli»Порой подойдёт к великануИ серый кафтан с бородойИ скажет другому кафтану:«Митюха, сынишко ты мойЧитает про Мишку, мартышкуДавно уж, – понятлив, хоть мал:На память всю вызубрил книжку,Что этот старик написал».О, если б был в силах нагнутьсяБессмертный народу в привет!О, если б мог хоть улыбнутьсяЗадумчивый бронзовый дед!Нет, – тою ж всё думою полныйНад группой звериных головЗрим будет недвижный, безмолвныйИз бронзы отлитый Крылов.

Вечер в саду

Солнце будто б с неохотойСвой прощальный мечет взглядИ червонной позолотойОбливает темный сад.На скамейке я у стенкиВ созерцании сижуИ игривые оттенкиПышной зелени слежу:Там – висит густым развивом,Там – так женственно – нежна,Там – оранжевым отливомОтзывается она.Аромат разлит сиренью,И меж дремлющих ветвейСвет заигрывает с тенью,Уступая место ей.Что – то там – вдали – сквозь веткиМне мелькнуло и потомПритаилось у беседки,В липах, в сумраке густом.Что б такое это было —Я не знаю, но оноТак легко, воздушно, милоИ, как снег, убелено.Пронизав летучей струйкойТемный зелени покров,Стало там оно статуйкой,Изваянной из паров.Напрягаю взор нескромный(Любопытство – спутник наш):Вот какой – то образ темныйБыстро движется туда ж.Сумрак гуще. Твердь одетаСерых тучек в бахромы.То был, мнится, ангел света,А за ним шел ангел тьмы, —И, где плотно листьев сеткаПрижимается к стене,Скрыла встречу их беседкаВ ароматной глубине.И стемнело все. Все видыВ смуглых очерках дрожат,И внесла звезда КипридыЯркий луч свой в тихий сад.Все какой – то веет тайной,И, как дева из окна,В прорезь тучки белокрайнойСмотрит робкая луна,И, как будто что ей видно,Что в соблазн облечено,Вдруг прижмурилась… ей стыдно —И задернула окно.Чу! Там шорох, шопот, лепет…То колышутся листки.Чу! Какой – то слышен трепет…То ночные мотыльки.Чу! Вздыхают… Вновь ошибка:Ветерок сквозит в саду.Чу! Лобзанье… Это рыбкаЗвонко плещется в пруду.Все как будто что играетВ этом мраке и потомЗамирает, замираетВ обаянии ночном, —И потом – ни лист, ни ветка,Не качнется; ночь тиха;Сад спокоен – и беседкаТам – вдали – темна, глуха.

Поэзия

Поэзия! Нет, – ты не чадо мира;Наш дольный мир родить тебя не мог:Среди пучин предвечного эфираВ день творчества в тебя облекся бог:Возникла ты до нашего начала,Ты в семенах хаоса началась,В великом ты «да будет» прозвучалаИ в дивном «бысть» всемирно разлилась, —И взятому под божию опеку,Средь райских грез первых дней весны,Ты первому явилась человекуВ лице небес, природы и жены.От звездного нисшедшая чертогаК жильцу земли, в младенческой тиши,Прямым была ты отраженьем богаВ его очах и в зеркале души.Готовую нашли тебя народы.Ты – лучший дар, алмаз в венце даров,Сладчайший звук в симфонии природы,Разыгранный оркестром всех миров.Пал человек, но и в его паденьиВсе с небом ты стоишь лицом к лицу:Созданья ты к создателю стремленье,Живой порыв творения к творцу.Тобою полн, смотря на мир плачевный,На этот мир, подавленный грехом,Поэт и царь державно-псалмопевный,Гремел Давид пророческим стихом,И таинством любви и искупленьяСказалась ты всем земнородным вновь,Когда омыть вину грехопаденьяДолжна была святого агнца кровь.Внушала ты евангелистам строфы,Достойные учеников Христа,Когда на мир от высоты ГолгофыПовеяло дыхание креста.И в наши дни, Адама бедных внуковБудя сердца, чаруя взор и слух,Ты, водворясь в мир красок, форм и звуков,Из дольней тьмы их исторгаешь духИ служишь им заветной с небом связью:В твоем огне художнику даноЛик божества писать цветною грязьюИ молнии кидать на полотно.Скульптор, к твоей допущенный святыне,Вдруг восстает, могуществом дыша, —И в земляной бездушной глыбе, в глинеИ мраморе горит его душа.Ты в зодчестве возносишь камень сводаПод звездный свод – к властителю стихийИ в светлый храм грядут толпы народа,Фронтон гласит: «Благословен грядый!»Из уст певца течет, благовествуя,Как колокол гудящий, твой глагол,И царственно ты блещешь, торжествуя,Твой скипетр – мысль, а сердце – твой престол.Порою ты безмолвствуешь в раздумьи,Когда кругом всемирный поднят шум;Порой в своем пифическом безумьиТы видишь то, чего не видит ум.На истину ты взором неподкупнымУстремлена, но блеск ее лучей,Чтоб умягчить и нам явить доступнымДля заспанных, болезненных очей,Его дробишь в своей ты чудной призмеИ, радуги кидая с высоты,В своих мечтах, в бреду, в сомнамбулизмеВозносишься до провоззренья ты.Магнитный сон пройдет – и пробужденьеТвое, поэт, печально и темно,И видишь ты свое произведенье,Не помня, как оно совершено.

И. А. Гончарову

И оснащен, и замыслами полный,Уже готов фрегат твой растолкнутьСедых морей дымящиеся волныИ шар земной теченьем обогнуть.Под бурями возмужествуй упрямо!Пусть вал визжит у мощного руля!Вот Азия – мир праотца Адама!Вот юная Колумбова земля!И ты свершишь плавучие заездыВ те древние и новые места,Где в небесах другие блещут звезды,Где свет лиет созвездие КрестаПоклон ему! Взгляни, как триумфатор,На сей трофей в хоругвях облаков,Пересеки и тропик и экватор —И отпируй сей праздник моряков!И если бы тебе под небесамиНеведомых антиподов пришлосьПереверстаться с здешними друзьямиНогами в ноги, головами врозь,То не роняй отрады помышленья,Что и вдали сердечный слышен глас,Что не одни лишь узы тяготеньяВсемирного соединяют нас.Лети! – И что внушит тебе природаТех чудных стран, – на пользу и доброПусть передаст, в честь русского народа,Нам твой рассказ и славное перо!Прости! Вернись и живо и здоровоВ суровые приневские края,И радостно обнимут ГончароваИ Майковы, и все его друзья.

Любительнице спокойствия

Ты говоришь – спокойствие дорожеТебе всего, всей прелести мирской, —И рад бы я быть вечно настороже,Чтоб охранять твой женственный покой,Чтобы неслись тревоги жизни мимо,А ты на них смотрела бы шутя,Меж сладких грез, легко, невозмутимо,Как милое, беспечное дитя.Когда толпа рушителей покояСо всех сторон несносная шумит,Я, над твоим успокоеньем стоя,Мигал бы им: тс! Не шумите: спит.Но иногда чтоб цену лишь умножитьСпокойствия в глазах твоих, – тебяПорой я сам желал бы потревожить,Хотя б навлек гнев твой на себя.Скажу: «Проснись! Мне хочется лазури:Дай мне на миг взглянуть тебе в глаза!Как ты спала? Не виделось ли буриТебе в мечтах? Не снилась ли гроза?И не было неловко, душно, знойноТебе во сне?» – И молвлю, миг спустя:«Ну, бог с тобой, мой ангел, спи спокойно!Усни опять, прелестное дитя!»

Dahin

Была пора: я был безумно – молод,И пыл страстей мне сердце разжигал;Когда подчас суровый зимний холодОт севера мне в душу проникал, —Я думал: есть блаженный юг на свете,Край светлых гор и золотых долин,И радостно твердил я вместе с Гете:Dahin, dahin!Бывало, я близ девы – чародейкиГорел, немел, не находя речей,И между тем как ниже белой шейкиНе смел склонить застенчивых очей, —Фантазии невольным увлеченьемСмирения нарушив строгий чин,Я залетал живым воображеньемDahin, dahin!Моя мечта всех благ житейских вышеКазалась мне в бреду минувших дней;Я громко пел, а там – все тиши, тише,Я жил тепло, а там – все холодней,И, наконец, все в вечность укатилось,Упало в прах с заоблачных вершин,И, наконец, все это провалилосьDahin, dahin!Исчезло все; не стало прежней прыти.