Трактир жизни

«Над синим мраком ночи длинной…»

Над синим мраком ночи длиннойНе властны горние огни,Но белы скаты и долина.– Не плачь, не плачь, моя Кристина,Дитя мое, усни.– Завален глыбой ледяною,Во сне меня ласкает он.Родная, сжалься надо мною.Отраден лунною пороюБольному сердцу стон.И мать легла – одна девица,Очаг, дымя, давно погас.Уж полночь бьет. Кристине мнится,Что у порога гость стучится.– Откуда в поздний час?– О, отвори мне поскорееИ до зари побудь со мной.Из-под креста и мавзолеяНесу к тебе, моя лилея,Я саван ледяной.Уста сливались, и лобзанья,Как вечность, долгие, росли,Рождая жаркие желанья.Но близко время расставанья.Петуший крик вдали.Умолк в тумане золотистомКудрявый сад, и птичьим свистомОн до зари не зазвучит;Певуний утомили хоры,И солнца луч, лаская взоры,Струею тонкой им журчит.Уж на лимонные лесаТеплом дохнули небеса.Невнятный шепот пробегаетМеж белых роз, и на газонСквозная тень и мирный сонС ветвей поникших упадает.За кисеею сень чертогаЦаревну охраняла строго,Но от завистливых ночейЭмир таить не видел нуждыТе звезды ясные очей,Которым слезы мира чужды.Аишу-дочь эмир ласкал,Но в сад душистый выпускалЛишь в час, когда закат кровавыйХолмов вершины золотит,А над Кордовой среброглавойУж тень вечерняя лежит.И вот от мирты до жасминаОднажды ходит дочь Эддина,Она то розовую ножкуВ густых запутает цветах,То туфлю скинет на дорожку,И смех сверкает на устах.Но в чащу розовых кустовСпустилась ночь… как шум листов,Зовет Аишу голос нежный.Дрожа, назад она глядит:Пред ней, в одежде белоснежнойИ бледный, юноша стоит.Он статен был, как Гавриил,Когда пророка возводилК седьмому небу. Как сиянье,Клубились светлые власы,И чисто было обаяньеЕго божественной красы.В восторге дева замирает:«О гость, чело твое играет,И глаз лучиста глубина;Скажи свои мне имена.Халиф ли ты? И где царишь?Иль в сонме ангелов паришь?»И ей с улыбкой – гость высокий:«Я – царский сын, иду с востока,Где на соломе свет узрел…Но миром я теперь владею,И, если хочешь быть моею,Я царство дам тебе в удел».«О, быть с тобою – сон любимый,Но как без крыльев улетим мы?Отец сады свои хранит:Он их стеной обгородил,Железом стену усадил,И стража верная не спит».«Дитя, любовь сильнее стали:Куда орлы не возлетали,Трудом любовь проложит след,И для нее преграды нет.Что не любовь – то суета,То сном рожденная мечта».И вот во мраке пропадаютДворцы, и тени сада тают.Вокруг поля. Они вдвоем.Но долог путь, тяжел подъем…И камни в кожу ей впились,И кровью ноги облились,«О, видит Бог: тебя люблю я,И боль, и жажду, все стерплю я…Но далеко ль идти нам, милый?Боюсь – меня покинут силы».И вырос дом – черней земли,Жених ей говорит: «Пришли.Дитя, перед тобой – ЛовецОткрытых истине сердец.И ты – моя! Зачем тревога?Смотри – для брачного чертогаРубины крови я сберегИ слёз алмазы для серег;Твои глаза и сердце сноваМеня увидят, и всегдаСреди сиянья неземногоМы будем вместе… Там…» – «О да», –Ему сказала дочь эмира –И в келье умерла для мира.

«Пускай избитый зверь, влачася на цепочке…»

Пускай избитый зверь, влачася на цепочке,Покорно топчет ваш презренный макадам,Сердечных ран своих на суд ваш не отдам,Принарядивши их в рифмованные строчки.Чтоб оживить на миг огонь заплывших глаз,Чтоб смех ваш вымолить, добиться сожаленья,Я ризы светлые стыда и вдохновеньяПред вами раздирать не стану напоказ.В цепях молчания, в заброшенной могилеМне легче будет стать забвенной горстью пыли,Чем вдохновением и мукой торговать.Мне даже дальний гул восторгов ваших жуток –Ужель заставите меня вы танцеватьСредь размалеванных шутов и проституток?

Последнее воспоминание

Глаза открыты и не видят… Я – мертвец…Я жил… Теперь я только падаю… Паденье,Как мука, медленно и тяжко, как свинец,Воронка черная без жалоб, без бореньяВбирает мертвого. Проходят дни… года,И ночь, и только ночь, без звука, без движенья.Я понимаю всё… Но сердце? И сюдаСхожу ли стариком иль пору молодуюПокинул… и любви сияла мне звезда?..Я – груз, и медленно сползаю в ночь немую;Растет, сгущается забвенье надо мной…Но если это сон?.. О нет, и гробовуюЯ помню тень, и крик, и язву раны злой…Всё это было… и давно… Иль нет? Не знаю…О ночь Небытия! Возьми меня… я твой…Там… сердце на куски… Припоминаю.

Из стихотворения «Призраки»

1

С душой печальною три тени неразлучны,Они всегда со мной, и вечно их полетПронзает жизни сон, унылый и докучный.С тоской гляжу на них, и страх меня берет,Когда чредой скользят они безгласны,И сердце точит кровь, когда их узнает;Когда ж зеницы их в меня вопьются властно,Терзает плоть мою их погребальный пыл,Мне кости леденит их пламень неугасный.Беззвучно горький смех на их устах застыл,Они влекут меня меж сорных трав и терний:Туда, под тяжкий свод, где тесен ряд могил…Три тени вижу я в часы тоски вечерней.

2

Уста землистые и длани ледяные, –Но не считайте их за мертвецов.Увы! Они живут, укоры сердца злые!О, если бы я мог развеять тучи снов,О, если б унесла скорее месть забвеньяЦветы последние торжественных венцов!Я расточил давно мне данные куренья,Мой факел догорел, и сам алтарь, увы!В пыли и копоти лежит добычей тленья.В саду Божественном душистой головыЛилее не поднять, – без страсти, без желанийТам влагу выпили, там корни выжгли вы,Уста землистые и ледяные длани.

3

Но что со мной? О нет… Теней светлеют вежды!Я солнце, я мечту за ними увидал:В какой блаженный хор слились вокруг Надежды!О вы, которых я безумно так желал!Кого я так любил, коль это ваши тени,Отдайте счастья мне нетронутый фиал!За робкую любовь, за детский жар молений,О, засияйте мне, лучи любимых глаз,Вы, косы нежные, обвейте мне колени!Нет! Ночь… Всё та же ночь. Мираж любви погас,И так же, с сумраком таинственно сливаясь,Три тени белые в немой и долгий часМне сердце леденят, тоской в него впиваясь…1902

Огненная жертва

С тех пор, как истины прияли люди свет,Свершилось 1618 лет.На небе знойный день. У пышного примасаГостей по городу толпится с ночи масса;Слились и яркий звон, и гул колоколов,И море зыблется на площади голов,По скатам красных крыш и в волны злато льется,И солнце городу нарядному смеется,На стены черные обители глядит,Мосты горбатые улыбкой золотит,И блещет меж зубцов кривых и старых башен,Где только что мятеж вставал и зол, и страшен.Протяжным рокотом, как гулом вешних вод,Тупик, и улицу, и площадь, и проход,Сливаясь, голоса и шумы заливают,И руки движутся, и плечи напирают.Всё в белом иноки: то черный, то седой,То гладко выбритый, то с длинной бородой,Тонсуры, лысины, шлыки и капюшоны,На кровных скакунах надменные бароны,Попоны, шитые девизами гербов,И ведьмы старые с огрызками зубов…И дамы пышные на креслах и в рыдванах,И белые брыжи на розовых мещанах,И винный блеск в глазах, и винный ароматМеж пестрой челяди гайдучьей и солдат.Шуты и нищие, ханжи и проститутки,И кантов пение, и площадные шутки,И с ночи, кажется, все эти люди тут,Чтоб видеть, как живым еретика сожгут,А с высоты костра, по горло цепью скручен,К столбу дубовому привязан и измучен,На море зыбкое взирает еретик,И мрачной горечью подернут строгий лик.Он видит у костра безумных изуверов,Он слышит вопли их и гимны лицемеров.В горячке диких снов воздев себе венцы,Вот злые двинулись попарно чернецы;Дрожат уста у них от бешеных хулений,Их руки грязные бичуют светлый гений,Из глаз завистливых струится темный яд:Они пожрать его, а не казнить хотят.И стыдно за людей прикованному стало…Вдруг занялся огонь, береста затрещала,Вот пурпурный язык ступни ему лизнулИ быстро по пояс змеею обогнул.Надулись волдыри и лопнули, и точноНазревшей мякотью плода кто брызнул сочной.Когда ж огонь ему под сердце подступил,«О Боже, Боже мой!» – он в муках возопил.А с площади монах кричит с усмешкой зверской:«Что, дьявольская снедь, отступник богомерзкий?О Боге вспомнил ты, да поздно, на беду.Ну, здесь не догоришь – дожаришься в аду».И муки еретик гордыней подавляя,И страшное лицо из пламени являя,Где кожу черную кипящий пот багрил,На жалком выродке глаза остановилИ словом из огня стегнул его, как плетью:«Холоп, не радуйся напрасно… междометью!»Тут бешеный огонь слова его прервал,Но гнев и меж костей там долго бушевал…

Явление божества

Над светлым озером Норвегии своейОна идет, мечту задумчиво лелея,И шею тонкую кровь розовая ейЛуча зари златит среди снегов алее.Берез лепечущих еще прозрачна сень,И дня отрадного еще мерцает пламя,И бледных вод лазурь ее качает тень,Беззвучно бабочек колеблема крылами.Эфир обвеет ли волос душистых лен,Он зыбью пепельной плечо ей одевает,И занавес ресниц дрожит, осеребренПолярной ночью глаз, когда их закрывает.Ни тени, ни страстей им не оставят дни,Из мира дольнего умчались их надежды:Не улыбалися, не плакали они,И в голубую даль глядят спокойно вежды.И страж задумчивый мистических садовС балкона алого следит с улыбкой нежнойЗа легким призраком норвежских береговСреди бессмертных волн одежды белоснежной.17—19 января 1901Царское Село

Негибнущий аромат

Если на розу полейСолнце Лагора сияло,Душу ее перелейВ узкое горло фиала.Глину ль насытит бальзамИли обвеет хрусталь,С влагой Божественной намБольше расстаться не жаль:Пусть, орошая утес,Жаркий песок она поит,Розой оставленных слезМоре потом не отмоет.Если ж фиалу в кускахВыпадет жребий лежать,Будет, блаженствуя, прахРозой Лагора дышать.Сердце мое, как фиал,Не пощаженный судьбою,Пусть он недолго дышал,Дивная влага, тобою;Той, перед кем пламенелЧистый светильник любви,Благословляя удел,Муки простил я свои.Сердцу любви не дано, –Но, и меж атомов атом,Будет бессмертно оноНежным твоим ароматом.

Над умершим поэтом

О ты, чей светлый взор на крыльях горней ратиЦветов неведомых за радугой искалИ тонких профилей в изгибах туч и скал,Лежишь недвижим ты, – и на глазах печати.Дышать – глядеть – внимать – лишь ветер,пыль и гарь…Любить? Фиал златой, увы! но желчи полный.Как Бог скучающий, покинул ты алтарь,Чтобы волной войти туда, где только волны.На безответный гроб и тронутый скелетСлеза обрядная прольется или нет,И будет ли тобой банальный век гордиться,Но я твоей, поэт, завидую судьбе:Твой тих далекий дом, и не грозит тебеПозора – понимать, и ужаса – родиться.О Майя, о поток химер неуловимых,Из сердца мечешь ты фонтан живых чудес!Там наслажденья миг, там горечь слез незримых,И темный мир души, и яркий блеск небес.И самые сердца рожденных на мгновеньеВ цепи теней твоих, о Майя, только звенья.Миг – и гигантская твоя хоронит теньВ веках прошедшего едва рожденный деньС слезами, воплями и кровью в нежных венах…Ты молния? Ты сон? Иль ты бессмертья ложь?О что ж ты, ветхий мир? Иль то, на что похож,Ты вихорь призраков, в мелькании забвенных?

«О ты, которая на миг мне воротила…»

О ты, которая на миг мне воротилаЦветы весенние, благословенна будь.Люблю я, лучший сон вздымает сладко грудь,И не страшит меня холодная могила.Вы, милые глаза, что сердцу утро днейВернули, – чарами объятого понынеЗабыть вы можете – вам не отнять святыни:В могиле вечности я неразлучен с ней.

Поль Верлен

Сон, с которым я сроднился

Сонет

Мне душу странное измучило виденье,Мне снится женщина, безвестна и мила,Всегда одна и та ж и в вечном измененьи,О, как она меня глубоко поняла…Всё, всё открыто ей… Обманы, подозренья,И тайна сердца ей, лишь ей, увы! светла.Чтоб освежить слезой мне влажный жар чела,Она горячие рождает испаренья.Брюнетка? русая? Не знаю, а волосЯ ль не ласкал ее? А имя? В нем слилосьСо звучным нежное, цветущее с отцветшим;Взор, как у статуи, и нем, и углублен,И без вибрации спокоен, утомлен.Такой бы голос шел к теням, от нас ушедшим…

Lе Rve Fамilier[29]

Мы полюбили друг друга в минуты глубокого сна:Призрак томительно-сладкий и странный – она,Маски, и вечно иной, никогда предо мной не снимая,Любит она и меня понимает, немая…Так, к изголовью приникнув, печальная нежная матьСердцем загадки умеет одна понимать.Если же греза в морщинах горячую влагу рождает,Плача, лицо мне слезами она прохлаждает…Цвета назвать не умею ланиты ласкавших волос,Имя?.. В нем звучное, помню я, с нежным слилось.Имя – из мира теней, что тоскуют в лазури сияний,Взоры – глубокие взоры немых изваяний.Голос – своею далекой, и нежной, и вечной мольбой,Напоминая умолкших, зовет за собой…1901

Соlloque Sеntiмеnтаl [30]

Забвенный мрак аллей обледенелыхСейчас прорезали две тени белых.Из мертвых губ, подъяв недвижный взор,Они вели беззвучный разговор;И в тишине аллей обледенелыхВзывали к прошлому две тени белых:«Ты помнишь, тень, наш молодой экстаз?»«Вам кажется, что он согрел бы нас?»«Не правда ли, что ты и там всё та же,Что снится, тень моя, тебе?» – «Миражи».«Нет, первого нам не дано забытьЛобзанья жар… Не правда ль?» – «Может быть».«Тот синий блеск небес, ту веру в силы?»«Их черные оплаканы могилы».Вся в инее косматилась трава,И только ночь их слышала слова.

«Начертания ветхой триоди…»

Начертания ветхой триодиНежным шепотом будит аллея,И, над сердцем усталым алея,Загораются тени мелодий.Их волшебный полет ощутив,Сердце мечется в узах обмана,Но навстречу ему из туманаВыплывает банальный мотив.О, развеяться в шепоте елей…Или ждать, чтоб мечты и печалиЭто сердце совсем закачалиИ, заснувши… скатиться с качелей?

«Сердце исходит слезами…»

Сердце исходит слезами,Словно холодная туча…Сковано тяжкими снами,Сердце исходит слезами.Льются мелодией нотыШелеста, шума, журчанья,В сердце под игом дремотыЛьются дождливые ноты…Только не горем томимоПлачет, а жизнью наскуча,Ядом измен не язвимо,Мерным биеньем томимо.Разве не хуже мученийЭта тоска без названья?Жить без борьбы и влеченийРазве не хуже мучений?

«Я долго был безумен и печален…»

Я долго был безумен и печаленОт темных глаз ее, двух золотых миндалин.И всё тоскую я, и все люблю,Хоть сердцу уж давно сказал: «Уйди, молю»,Хотя от уз, от нежных уз печалиИ ум и сердце вдаль, покорные, бежали.Под игом дум, под игом новых дум,Волнуясь, изнемог нетерпеливый ум,И сердцу он сказал: «К чему ж разлука,Когда она всё с нами, эта мука?»А сердце, плача, молвило ему:«Ты думаешь, я что-нибудь пойму?Не разберусь я даже в этой муке.Да и бывают ли и вместе, и в разлуке?»

Первое стихотворение сборника «Sagesse» [31]

Мне под маскою рыцарь с коня не грозил,Молча старое сердце мне Черный пронзил,И пробрызнула кровь моя алым фонтаном,И в лучах по цветам разошлася туманом.Веки сжала мне тень, губы ужас разжал,И по сердцу последний испуг пробежал.Черный всадник на след свой немедля вернулся,Слез с коня и до трупа рукою коснулся.Он, железный свой перст в мою рану вложив,Жестким голосом так мне сказал: «Будешь жив».И под пальцем перчатки целителя твердымПробуждается сердце и чистым, и гордым.Дивным жаром объяло меня бытие,И забилось, как в юности, сердце мое.Я дрожал от восторга и чада сомнений,Как бывает с людьми перед чудом видений.А уж рыцарь поодаль стоял верховой;Уезжая, он сделал мне знак головой,И досель его голос в ушах остается:«Ну, смотри. Исцелить только раз удается».

Томление

Сонет

Я – бледный римлянин эпохи Апостата.Покуда портик мой от гула бойни тих,Я стилем золотым слагаю акростих,Где умирает блеск пурпурного заката.Не медью тяжкою, а скукой грудь объята,И пусть кровавый стяг там веет на других,Я не люблю трубы, мне дики стоны их,И нестерпим венок, лишенный аромата.Но яд или ланцет мне дней не прекратят,Хоть кубки допиты, и паразит печальныйНе прочь бы был почтить нас речьюпогребальной!Пускай в огонь стихи банальные летят;Я все же не один: со мною раб нахальныйИ скука желтая с усмешкой инфернальной.

Преступление любви

Средь золотых шелков палаты Экбатанской,Сияя юностью, на пир они сошлисьИ всем семи грехам забвенно предались,Безумной музыке покорны мусульманской.То были демоны, и ласковых огнейВсю ночь желания в их лицах не гасили,Соблазны гибкие с улыбками алмейИм пены розовой бокалы разносили.В их танцы нежные под ритм эпиталамыСмычок рыдание тягучее вливал,И хором пели там и юноши, и дамы,И, как волна, напев то падал, то вставал.И столько благости на лицах их светилось,С такою силою из глаз она лилась,Что поле розами далеко расцветилосьИ ночь алмазами вокруг разубралась.И был там юноша. Он шумному веселью,Увит левкоями, отдаться не хотел:Он руки белые скрестил по ожерелью,И взор задумчивый слезою пламенел.И всё безумнее, всё радостней сверкалиГлаза, и золото, и розовый бокал,Но брат печального напрасно окликал,И сестры нежные напрасно увлекали.Он безучастен был к кошачьим ласкам их,Там черной бабочкой меж камней дорогихТоска бессмертная чело ему одела,И сердцем демона с тех пор она владела.«Оставьте!» – демонам и сестрам он сказалИ, нежные вокруг напечатлев лобзанья,Освобождается и оставляет зал,Им благовонные покинув одеянья.И вот уж он один над замком, на столпе,И с неба факелом, пылающим в деснице,Грозит оставленной пирующей толпе,А людям кажется мерцанием денницы.Близ очарованной и трепетной луныТак нежен и глубок был голос сатаныИ с треском пламени так дивно оттенялся:«Отныне с Богом я, – он говорил, – сравнялся.Между Добром и Злом исконная борьбаЛюдей и нас давно измучила – довольно!И если властвовать вся эта чернь слаба,Пусть жертвой падает она сегодня вольной.И пусть отныне же, по слову сатаны,Не станет более Ахавов и пророков,И не для ужасов уродливой войныТри добродетели воспримут семь пороков.Нет, змею Иисус главы еще не стер:Не лавры праведным, он тернии дарует,А я – смотрите – ад, здесь целый ад пирует,И я кладу его, Любовь, на твой костер».Сказал – и факел свой пылающий роняет…Миг – и пожар завыл среди полнощной мглы…Задрались бешено багровые орлы…И стаи черных мух, играя, бес гоняет.Там реки золота, там камня гулкий треск,Костра бездонного там вой, и жар, и блеск;Там хлопьев шелковых, искряся и летая,Гурьба пчелиная кружится золотая.И, в пламени костра бесстрашно умирая,Веселым пением там величают смертьТе, чуждые Христа, не жаждущие рая,И, воя, пепел их с земли уходит в твердь.А он на вышине, скрестивши гордо руки,На дело гения взирает своего,И будто молится, но тихих слов егоРасслышать не дают бесовских хоров звуки.И долго тихую он повторял мольбу,И языки огней он провожал глазами,Вдруг – громовой удар, и вмиг погасло пламя,И стало холодно и тихо, как в гробу.Но жертвы демонов принять не захотели:В ней зоркость Божьего всесильного судаКоварство адское открыло без труда,И думы гордые с творцом их улетели.И тут страшнейшее свершилось из чудес:Чтоб только тяжким сном вся эта ночь казалась,Чертог стобашенный из Мидии исчез,И камня черного на поле не осталось.Там ночь лазурная и звездная лежитНад обнаженною евангельской долиной,Там в нежном сумраке, колеблема маслиной,Лишь зелень бледная таинственно дрожит.Ручьи холодные струятся по каменьям,Неслышно филины туманами плывут,Так самый воздух полн и тайной, и забвеньем,И только искры волн – мгновенные – живут.Неуловимая, как первый сон любви,С холма немая тень вздымается вдали,А у седых корней туман осел уныло,Как будто тяжело ему пробиться было.Но, мнится, синяя уж тает тихо мгла,И, словно лилия, долина оживает:Раскрыла лепестки, и вся в экстаз ушлаИ к Милосердию Небесному взывает.1901

Вечером

Пусть бледная трава изгнанника покоит,Иль ель вся в инее серебряная кроет,Иль, как немая тень, исчадье тяжких снов,Тоскуя, бродит он вдоль скифских берегов, –Пока средь стад своих, с лазурными очамиСарматы грубые орудуют бичами, –Свивая медленно с любовию печаль,Очами жадными поэт уходит в даль…В ту даль безбрежную, где волны заклубились;Редея, волосы седеющие сбились,И ветер, леденя открытое чело,Уносит из прорех последнее тепло.Тоскою бровь свело над оком ослабелым,И волосом щека подернулася белым,И повесть мрачную страстей и нищетыРассказывают нам увядшие черты:О лжи и зависти они взывают к свету,И цезаря зовут, бесстрашные, к ответу.А он все Римом полн – и, болен и гоним,Он славой призрачной венчает тот же Рим.На темный жребий мой я больше не в обиде:И наг, и немощен был некогда Овидий.1901

«Я устал и бороться, и жить, и страдать…»

Я устал и бороться, и жить, и страдать,Как затравленный волк, от тоски пропадать.Не изменят ли старые ноги,Донесут ли живым до берлоги?Мне бы в яму теперь завалиться и спать.А тут эти своры… Рога на лугу.Истерзан и зол, я по кочкам бегу.Далеко от людей схоронил я жилье,Но у этих собак золотое чутье,У Завистливой, Злой да Богатой.И в темных стенах казематаДлится месяцы, годы томленье мое.На ужин-то ужас, беда на обед,Постель-то на камне, а отдыха нет.

Я – маниак любви

Во мне живет любви безвольный маниак:Откуда б молния ни пронизала мрак,Навстречу ль красоте, иль доблести, иль силам,Взовьется и летит безумец, с жадным пылом.Еще мечты полет в ушах не отшумит,Уж он любимую в объятьях истомит.Когда ж покорная подруга крылья сложит,Он удаляется печальный – он не можетИз сердца вырвать сна – часть самого себяОн оставляет в нем…Но вот опять, любя,Ладья его летит на острова ИллюзийЗа горьким грузом слез… Усладу в этом грузеВ переживанье мук находит он: своюОн мигом оснастил крылатую ладьюИ, дерзкий мореход, в безвестном океане,Плывет, как будто путь он изучил заране:Там берег должен быть– обетованье грез!Пусть разобьет ладью в пути ему утес…С трамплина нового он землю различает,Он в волны прыгает, плывет и доплываетДо мыса голого… Измучен, ночь и деньТам жадно кружит он: растет и тает тень –Безумец всё кружит средь дикости безвестной:Ни травки, ни куста, ни капли влаги пресной;Палящий жар в груди, часы голодных мук, –И жизни ни следа, и ни души вокруг,Ни сердца, как его… Ну, пусть бы не такого,Но чтобы билось здесь, реального, живого,Пусть даже низкого… но сердца… Никого…Он ждет, он долго ждет… Энергию егоДвоят и жар, и страсть… И долго в отдаленьиБезумцу грезится забытому спасенье.Всё парус грезится… Но безответна твердь,И парус, может быть, увидит только Смерть.Что ж? Он умрет, земли, пожалуй, не жалея…Лишь эта цепь потерь с годами тяжелее!О эти мертвецы! И, сам едва живой,Души мятущейся природой огневойВ могилах он живет. Усладу грусти нежнойЛишь мертвые несут его душе мятежной.Как к изголовью, он к их призракам прильнет.Он с ними говорит, их пилит и заснетОн с мыслию о них, чтоб, бредя, пробудиться…Я – маниак любви… Что ж делать?Покориться.

Impression Fausse[32]

Из сборника «Parallement» [33]

Мышь… покатилася мышьВ пыльном поле точкою чернильной…Мышь… покатилася мышь…По полям чернильным точкой пыльной.Звон… или чудится звон…Узникам моли покойной ночи.Звон… или чудится звон…А бессонным ночи покороче.Сны – невозможные сны,Если вас сердцам тревожным надо,Сны – невозможные сны,Хоть отравленной поите нас усладой.Луч… загорается луч…Кто-то ровно дышит на постели.Луч… загорается луч…Декорация… иль месяц в самом деле?Тень… надвигается тень…Чернота ночная нарастает.Тень… надвигается тень…Но зарею небо зацветает.Мышь… покатилася мышь,Но в лучах лазурных розовея.Мышь… покатилася мышь,Эй – вы, сони… к тачкам поживее!..

Каприз

Неуловимый маг в иллюзии тумана,Среди тобою созданных фигурЯ не могу узнать тебя, авгур,Но я люблю тебя, правдивый друг обмана!Богач комедии и нищий из романа,То денди чопорный, то юркий балагур,Ты даже прозу бедную одеждыОт фрака строгого до «колеров надежды»Небрежным гением умеешь оживить:Здесь пуговицы нет, зато свободна нить,А там на рукаве в гармонии счастливойСмеется след чернил и плачет след подливы.За ярким натянул ты матовый сапог,А твой изящный бант развязан так красиво,Что, глядя на тебя, сказать бы я не мог,Неуловимый маг, и ложный, но не лживый,Гулять ли вышел ты на розовой зареИль вешаться идешь на черном фонаре.Загадкою ты сердце мне тревожишь,Как вынутый блестящий нож,Но если вещий бред поэтов только ложь,Ты, не умея лгать, не лгать не можешь.Увив безумием свободное чело,Тверди ж им, что луна детей озябших греет,Что от нее сердцам покинутым тепло,Передавай им ложь про черное крыло,Что хлороформом смерти нежно веет,Покуда в сердце зуб больной не онемеет…Пой муки их, поэт. Но гордо о своейМолчи, – в ответ, увы! Эльвира засмеется.Пусть сердце ранено, пусть кровью обольетсяНезримая мишень завистливых друзей, –Ты сердца, что любовью к людям бьется,Им не показывай и терпеливо жди:Пусть смерть одна прочтет его в груди, –И белым ангелом в лазурь оно взовьется.

Сюлли Прюдом

Посвящение

Когда стихи тебе я отдаю,Их больше бы уж сердце не узнало,И лучшего, что в сердце я таю,Ни разу ты еще не прочитала.Как около приманчивых цветовРой бабочек, белея нежно, вьется,Так у меня о розы дивных сновЧто звучных строф крылом жемчужным бьется.Увы! рука моя так тяжела:Коснусь до них – и облако слетает,И с нежного дрожащего крылаМне только пыль на пальцы попадает.Мне не дано, упрямых изловив,Сберечь красы сиянье лучезарной,Иль, им сердец булавкой не пронзив,Рядами их накалывать попарно.И пусть порой любимые мечтыНарядятся в кокетливые звуки,Не мотыльков в стихах увидишь ты,Лишь пылью их окрашенные руки.