Письма о восточных делах

Но непредвиденная случайность вынудила меня от общих и самых широких картин и отвлечений перейти почти насильственно и внезапно к одной из самых скучных и антипатических подробностей Восточного вопроса.

Один ученый священник напечатал в «Православном обозрении» пренаивный или прековарный (сразу не могу понять еще какой) разбор книги Т.И. Филиппова «Современные церковные вопросы».

Опять все то же! Опять защита болгар, опять несправедливые, близорукие придирки к Цареградской Вселенской патриархии. Все это довольно пусто, сантиментально, нецерковно, негосударственно, самому всеславянству очень невыгодно и вдобавок очень неново...

Все это мы слышали от разных болгарских Дриновых, Даскаловых, Жинзифовых, от редакции «Голоса» и т. д. Ново здесь одно то, что г. Филиппов представляется писателем, вредным для Церкви. «Книга его – неутешительное явление»; для Церкви настали (благодаря писателям) самые «тяжкие времена».

Для какой Церкви – вопрос? Для древней Восточной Греко-Российской, известной нам Церкви не может быть вреден писатель, защищающий единение русской иерархии с греческими патриархатами. А если г. Филиппов вреден для какой-нибудь новославянской, либеральной религии, так за это надо его благословлять!

Вот что говорит г. Дурново в своей почтенной, хотя и до грубости иногда прямодушной газете «Восток»: «Каждый раз, как только ревнители Церкви выскажут свое осуждение действиям болгарских демагогов и атеистов», – либеральные московские священники, «вместе с известным редактором „Церковно-общественного вестника“ г. Поповицким, смехотворным арабским богословом г. Муркосом и с калязинским протестантским богословом Беллюстиным выступают якобы против Вселенской патриархии, а на деле против православной Церкви, которую, по их мысли, давно бы пора преобразовать в протестантскую, с женатыми архиереями во главе».

Не зная, прав ли вполне г. Дурново в своих резких обвинениях, но от себя по этому поводу прибавляю здесь вот еще что: славяно-англиканское новоправославие (о котором иные, несомненно, мечтали, а может быть, мечтают и теперь) есть нечто более опасное (да и более бесплодное, пожалуй), чем всякое скопчество и всякая хлыстовщина... В этих последних уклонениях есть хоть еретическое творчество, есть своего рода сатанинская поэзия, есть строй, есть пластичность, которая их тотчас же обособляет в особую, резко огражденную от православных группу; а что было бы в том англо-славянском поповском мещанстве, кроме греха и духовного бунта, с одной стороны, глупости и прозы – с другой? Для кого же и для чего нужно, чтобы какая-нибудь мадам Благовещенская или Успенская сидела около супруга своего на ступенях епископского трона? Для чего? Для спасения души? Спасались без всяких дам, с одними монахами. Для государства? При слабости белого духовенства и при силе черного оно было и будет крепче, кафоличнее, так сказать. Для культуры? Не оригинально, слишком похоже на англичан и не особенно красиво.

Итак, в чем же самый вопрос?

Греко-болгарское дело, очень смутное и даже как бы скучное издали, очень просто и ясно для того, кто с ним раз ознакомился.

Оно до того ясно, что я просто тягощусь даже препираться и доказывать шаг за шагом то, что давно доказано. На что подробности, на что второстепенные доводы, когда достаточно ответить на два главных вопроса, чтобы видеть, до чего болгары не правы.

1-й вопрос. Если бы малороссы (положим), находясь в пределах одного государства с великороссами, пожелали бы иметь особый экзархат, а Св. Синод (или Московский патриарх, например) не находил бы нужным им его дать, хотя бы по самым несправедливым и корыстно-политическим соображениям, то малороссы имели бы или нет духовное, так сказать, право объявить сами себя независимыми от Московской или Всероссийской Церкви, даже и с разрешения светского правительства?

Конечно, нет!..

Если малороссы (или, положим, грузины, или эсты, или поляки, принявшие православие) канонически не имели бы права это сделать вопреки власти духовной, даже и с разрешения единоверной светской власти, то как же можно сделать то же самое на основании указа власти иноверной, как сделали болгары? Султанский фирмáн необходим только в том смысле, что светское правительство не препятствует известной форме отделения. Бóльшего значения он не может иметь.

К тому же, если подчиненный главенству какой-нибудь иерархии народ признаёт за собою в принципе права самоволия в делах Церкви, т. е. возводит в идеал духовно-административный бунт, то и за эту одну идею существенно основную, без всяких иных уклонений догматических, второстепенно-канонических и обрядовых и т. д., он заслуживает строжайшего церковного осуждения, и самое учение подобной духовной инсуррекции можно назвать расколом, если не ересью...

Истинно русские, православные люди так и думают. Приведу два примера: один – из высшей духовной сферы, другой – из простой «мужицкой».

Митрополит Филарет вот что сказал про болгар: «Просить у Порты самим учредить свою народную независимую иерархию, это показывает, что болгары, хотя уже довольно имели времени обдумать свое дело, но все еще имеют упрямое желание, а понятия не приобрели. Учредить новую независимую иерархию можно только с благословения законно существующей иерархии».

Это пример высшего духовного понимания. А вот пример другой, из жизни простых и безграмотных людей.

На нижнем Дунае, в Добрудже, в 70-х годах было довольно много русских – не староверов только или молокан, но православных малороссов и великороссов. Все они, вместе с болгарами, были, разумеется, подчинены Вселенскому патриарху и его епископам. Когда в 72-м году произошел между греками и болгарами разрыв, и к болгарам в Тульчу приехал свой, раскольничий епископ, то болгары стали приглашать русских тоже отделиться от греков и перейти к ним. Они указывали им на сродство крови и языка, на одинаковое богослужение и т. д. Русские мужики ответили на это так:

«Оно бы и хорошо, да словно грех без благословения патриарха».

Замечу еще, что тогдашний греческий епископ в Тульче был человек грубый, ума весьма ограниченного, лукавый, и его многие обвиняли и во взятках, и в других неблаговидных делах.

Болгары же в то время прислали в Добруджу епископа образованного, воспитанного, кажется, в России и которого вообще любили за его личные качества. И, несмотря на все это, русские предпочли остаться с греками, по верному мистическому чувству истинно православных людей!

Если есть в церковных делах закон из законов, канон из канонов, так это канон повиновения иерархии. Неужели почтенный иерей от. Склобовский не согласен с этим?

Но лучше я умолкну на мгновенье, и пусть говорит вместо меня Влад. С. Соловьев, человек, у которого «я не достоин ремень обуви развязать», когда дело идет о религиозной метафизике и о внутреннем духе общих церковных правил.

Вот его недавние слова: «Если только признано, что Церковь, несмотря ни на какие неправды и грехи своих представителей, не теряет Божественной благодати (в таинствах и проч.) и что «господствующая» Церковь действительно обладает этою благодатью, то какие же тогда человеческие соображения могут быть достаточно сильны, чтобы отделить верующего от этого вместилища Божьих даров?» («Русь», № 40: О Церкви и расколе.)

Или еще лучше (там же, № 38): «Всякий человек имеет, в силу воплощения Христова, возможность соединиться с Божеством, но для того, чтобы эта возможность быть сынами Божьими стала действительностью, необходимо прежде отречься от существующей уже противобожеской (греховной) действительности человека, корень которой состоит в эгоизме или самости, т. е. именно в усилии поставить и утвердить себя вне Бога и против Бога; следовательно, человек, желающий действительного воссоединения с Божеством, прежде всего должен отказаться от своего самоутверждения; он должен признать, что не в нем источник добра, истины и жизни, и ни в каком случае не должен говорить и действовать из-за себя и во имя свое, чтобы не заслонять Божественной благодати своим себялюбивым посредством. Но именно иерархический строй Церкви – только он устраняет и делает невозможным всякое себялюбивое и самовольное посредство между Богом и творением, ибо в этом иерархическом строе (и только в нем одном) никто сам собою или в своей отдельности не получает благодати Божьей, но каждый имеет ее лишь от божественного целого чрез других, не собою ее приявших. Так, все миряне не сами собою, а через священника принимают благодать, но и священник не собою священнодействует, а в силу посвящения от епископа; епископ же не собою дает и не от человеческого произвола берет свое святительское полномочие, но посредством Собора старших епископов получает его через Апостолов от самого Христа, Которого Бог Отец освятил и послал в мир для нашего спасения и Который Сам творит волю не Свою, но Пославшего Его. Итак, в этой чудной цепи благодатного действия нет ни одного звена, запятнанного человеческим самоутверждением, в этом великом обществе нет ни одного деятеля – от Божественного Главы его и до последнего церковнослужителя, нет ни одного деятеля, который сам бы о себе свидетельствовал или сам бы поставил себя в проводники благодати и свидетели истины. Потому, каковы бы ни были человеческие дела какого-нибудь иерарха (или целого ряда иерархов), и хотя бы он в своем личном характере обнаруживал высочайшую степень гордости и высокомерия, – святительское его служение все-таки основано на смирении и самоотвержении, ибо он не сам себя поставил в иерархи, не во имя себя действует и не свое проповедует. Напротив, все основатели и учителя отделившихся от Церкви сект, как в западном протестантстве, так и в нашем расколе, хотя бы иные из них, по личному своему характеру, и были люди смиренные, но служение их основано на самоутверждении и гордости, ибо они сами о себе свидетельствуют, во имя свое выступают, все свое делают и проповедуют. Иерархия же церковная не по делам своих членов, а по совершенству своего начала, по чистоте и целости своей кафолической формы свята, непорочна и божественна». (Не правда ли, как нехороши и как вредны подобные слова и этого тоже светского писателя?..)

Итак, если весь церковный строй основан на смирении и покорности, то как же не раскольники те, которые самовольно отделяются от своей местной «Господствующей» Церкви? Если бы у них не было сверх этого и тени еще иных неправильных идей, если бы они, оставаясь во всем ином чистыми и не коварными, отделились самовольно только потому, что это им показалось лично удобным или национально выгодным, – то за одно это действие они заслужили бы название раскольников; и это учение принципиальной непокорности можно было бы назвать даже особым именем – напр., «инсуррекционизмом» или «анархизмом», или еще иначе удачнее.

Но у болгар была еще сверх идеи простой непокорности и другая идея – идея филетизма, как выразился Цареградский собор 72-го года.

Они хотели, чтобы каждый болгарин, где бы он ни был, где бы он ни жил, зависел не от греческой иерархии, а от особой своей; подобно тому как армянин зависит от своей иерархии, русский старовер – от своей, католик – от своей.

Другими словами, они сами желали раскола, они добивались его, нарочно затягивали дело, нарочно даже раздражали греков и очень лукаво старались настолько разрушить каноны, чтобы можно было «вылущить», так сказать, все свое население во Фракии и Македонии «из греков».

Но вместе с тем они нарушали эти каноны не слишком уж эффектно и грубо, дабы не привести в ужас русскую дипломатию и русское духовенство, которого многие представители склонялись тогда на их сторону, по недоразумению или по тайному желанию тоже «политиковать» в славяно-либеральном духе... Не знаю, почему...

Вот мы и дошли до второго вопроса.

2-й вопрос. Правильно ли было желание болгар – иметь везде, где только есть болгары, свое особое духовное начальство? – Конечно нет. Такое желание есть прямо искание раскола, и на такие требования у Вселенского патриарха мог быть только один ответ: «Non possumus!»

IV

«Всё то же»

(Т.И. Филиппов и о. Склобовский)

Все то же, все одно и то же и во второй статье о. Склобовского против Т.И. Филиппова. «Греки Фанара», «с греками», «от греков Фанара», точно бывало про турок в наших газетах во время войны – «азиатская орда», «с азиатской ордой», «от азиатской орды»!

А между тем знает ли о. Склобовский, что такое «фанариоты» и какой их дух? Фанариоты (т. е. цареградские греки и духовные, и светские) от греков афинских отличаются тем, что они охранительнее этих последних; тем, что у них православные предания были долго сильнее, чем племенные чувства, а у афинских греков наоборот.

Знает ли острогожский священник, что для истинных фанариотов постепенность политических сочувствий и расчетов располагается так: 1) Лучше всего, полезнее была бы, конечно, эллино-византийская империя, если бы можно было создать греко-православную аристократию; но это невозможно – афинский якобинизм и умеренный либерализм греческого большинства (т. е. общеевропейская пошлость) все подобное затопят, даже и само православие. Афинские греки во многом гораздо вреднее турок; вере турки были издавна полезны, и если они теперь стали с этой стороны гораздо хуже, то этому мы обязаны нашим греческим и югославянским либералам: они выучили турок искусству вредить Церкви; помогли немало этой науке и русские своею нам (т. е. фанариотам) эмансипационною оппозицией. 2) И потому, так как либеральное греческое царство нам, фанариотам, не особенно соблазнительно, то необходимо по возможности охранять Порту; надо Порте служить; надо ее защищать. И я с этим взглядом фанариотов согласен: паша лучше эллинского демократического номарха (префекта); паша монархичнее, государственнее, умнее, шире. 3) А если Порту сохранить нет уже никакой возможности, то лучше ладить с Россией, чем с афинской демагогией... Россия сравнительно с Элладой представляется державой и нацией в высшей степени православною, консервативною, даже «аристократическою».

И это правда, ибо если в России аристократическое начало было слабее выражено, чем на Западе, а теперь дворянские привилегии почти вовсе уничтожены, то все-таки у нас, русских, существуют барские предания, дворянские привычки, аристократические положения, рыцарские вкусы, а у свободных эллинов, точно так же, как и югославян, ничего этого нет; фанариоты же, сжившиеся с властителями турками, воспитавшиеся под властью все-таки сильной монархии (сравнительно с кукольною конституционною Элладой даже очень сильною), выросшие под непосредственным и давним влиянием Великой и Вселенской Матери-Церкви, фанариоты эти – все более или менее монархического, церковного и аристократического духа люди.

Греческий монах, греческий епископ, не испорченный еще дотла революционно-племенным направлением (как был испорчен, например, известный Ликург Сирский), – вот самые лучшие и верные союзники России на Востоке. Греческие твердые монахи и черногорские воины – вот столпы нашего влияния, вот наши опоры! А после них надо для ближайшего будущего поставить фанариотов, всех этих аристархов, муссурос-пашей, фотиадес-беев, вогоридесов... Нам необходимо беречь их, даже ласкать; не оскорбляться их временным туркофильством, ибо они вместе с высшим греческим духовенством будут самыми полезными для нас людьми, когда мы возьмем Царьград и присоединим его... А мы его взять должны, и возьмем, ибо другого исхода нам и нет ни из лабиринта Восточного вопроса, ни из трясины наших домашних неустройств.

Старая жизнь на началах 60-х годов оказалась непригодною; нужна жизнь новая, а совершенно новая жизнь всегда требует нового центра, новой столицы; если не прямо административной, то, по крайней мере, культурной (т. е. не чисто русской, не греческой и не исключительно славянской, а православно-восточной или, пожалуй, западно-азиатской столицы).

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Чтобы мысль моя была понятна, я напомню кратко о греко-болгарском вопросе. Конечно, утверждать наше влияние на Востоке через потворство болгарскому либеральному движению против Вселенского патриарха было очень легкое и дешевое, нехитрое средство обыкновенного демократического европеизма. И мы сделали много вреда и себе, и Церкви, потворствуя болгарам больше, чем было нужно. Однако так как и при этом неблагоприятном условии высший общецерковный идеал все-таки не вполне забывался руководившими нас людьми, то мы и остановились еще вовремя – и единство Церкви спасено, т. е. мы с греками не в расколе.

2

Я говорю развития, а не прогресса... Я нахожу, что идея настоящего развития и цели демократического прогресса представляют непримиримые антитезы. Развитие есть усиление организованной, т. е. дисциплинированной разнородности; демократический прогресс есть стремление к смешению в однообразии, т. е. разрушение всего разнородного (см. «Византизм и славянство»).

3

Нельзя же и Берлинский трактат серьезно считать большой неудачей; это, как верно было сказано в «Правительственном вестнике», только временный роздых. Нас Берлинский трактат только приостановил; Турцию он приговорил к смерти.

4

Да здравствует Франция! (фр.).

5

Да здравствует король! (фр.).