– Погадайте мне, тётенька! – закричал от ворот последнего на деревенской улице дома голый по пояс, босой, со сбитыми коленками, белокурый паренёк лет пяти. На нём были допотопные семейные трусы из синего сатина в жёлтый горошек и сдвинутая на бок, с татарским орнаментом тюбетейка, что охочий до сезонных халтур отец привёз из-под Бугульмы.

– Это ты мне? – обернулась завёрнутая в цветастую шаль высокая, стройная цыганка.

– Ага, – мальчонка расторопно подскочил и разжал крохотную ладошку. В ней лежал запотевший гривенник. – На, гадай!

– Иди домой. Родители заругают, – улыбнулась женщина.

Тонкой, изящной рукой с золотыми перстнями на всех пальцах, кроме большого, она поправила заколку в виде розы, что алела в чёрной, как смоль, непослушной шевелюре и, утопая во ржи, размашисто зашагала через поле к пригорку, где начинался ласково шелестевший на тёплом ветру сочной зеленью раскидистых крон величественный русский лес, в котором провидица намеревалась укрыться от назойливого клиента.

– Тётенька, ну пожалуйста! – не унимался пострелёнок и перешёл на бег, чтобы поспеть за странницей. Лишь макушка сверкала промеж колосков.

– Нет! – отрезала гадалка.

– Почему? – пацанёнок недоуменно зашмыгал носом.

– Потому что сбудется, – вещунья, наконец, остановилась, и её лицо сделалось суровым. – И от судьбы потом не уйдёшь.

– Тётка! – тут уже шкет насупился и погрозил остреньким кулачком. – Гадай, говорю!! Не то побью!!!

– Ух ты, грозный какой! – хитро прищурилась предсказательница. – Ладно. Гони свои деньги. Только потом не жалуйся…

Никита Тимофеевич Ермолаев давно заделался урбанистом и сельской местности избегал. Не то, чтобы ввёл он табу на вылазки за город, но совершал их неохотно и придумывал всяческие отговорки, лишь бы не ехать. И это несмотря на факт, что был мужчина насквозь русским, без примесей каких местечковых и на свет появился в просторном роддоме колхоза «Мартышкин труд» имени Чарльза Дарвина.

Каких-то особых причин не любить природу у пятого сына рачительной доярки и втихаря закладывавшего за воротник хохмача-бульдозериста не имелось. Не относиться же, право, всерьёз к тому, что всё своё детство, пока не окончил восьмилетку, Никитка без продыху ходил за свиньями, пас коров, заготавливал сено и, зажмурившись, рубил курам их хохлатые головы. В остальном младые годы его были вполне счастливыми, с бутылочкой «Буратино» на Новый год и надставленными рукавами к очередному Первому сентября. Не хуже, чем у других, одним словом.

Хотя нет. Был-таки травмировавший детскую психику эпизод, после которого мальчишка крепко разочаровался в творческой интеллигенции.

Идя раз мимо сельского клуба, подспудно тянувшийся к прекрасному малолетка увидал красочную афишу, обещавшую за символическую плату красочное часовое представление с участием труппы цирковых лилипутов. Те спешили из соседней Бакланихи и прибыли чуть навеселе. Лишь их насильно зашитый после второго инфаркта художественный руководитель вынужденно олицетворял собою непоколебимую трезвость, а по сему был малость на взводе и несколько неприветлив. Хотя выглядел дяденька забавно, в чёрном фраке и белой манишке походя на тучного, пожилого пингвина.

Морщась от стойкого запаха перегара, вожак последним покинул скрипучий, запылившийся на окрестных просёлках автобус и нос к носу столкнулся со словоохотливым Никиткиным батей, не преминувшим уточнить у деятеля культуры, не является ли тот родственником Кыштымского карлика и почём нынче в Детском мире сандалеты на первоклашку.

Глубоко уязвлённый остротами, заслуженный артист Тарабарской АССР негодующе потёр лысый, мигом покрывшийся капельками пота массивный череп, брезгливо сплюнул сквозь широченную, меж передних зубов щель в разросшуюся вдоль дороги крапиву и фальцетом прокричал вслед удалявшимся в уютные гримёрки коллегам:

– Товарищи, немедленно назад!

– Почему, почему? – наперебой обеспокоились в толпе раскупивших билеты деревенских.

– Да? А в чём, собственно, дело? – в недоумении, комично перебивая друг друга, запищали ряженые ковёрные, мускулистые акробаты в трико и квартет безгрудых эквилибристок в чешках с миниатюрными, изготовленными на заказ моноциклами подмышкой.

– Мы уезжаем! – приказным тоном, чеканя каждый слог, постановил шпрехшталмейстер и запрыгнул обратно в арендованный транспорт. – Зрители могут получить свои деньги обратно в билетной кассе.

– Ах ты гном сутулый! – напряглось было крестьянство, но миролюбие и гуманизм взяли верх: мутузить кичливых заезжих люди раздумали. – Валите отсюда, букашки!

Под улюлюканье и свист неудовлетворённой публики незадачливые гастролёры безропотно укатили прочь. А Никиткин папаша на прощанье исполнил свою версию хита певца и композитора Малежика:

– А у лилипутика отросток меньше лютика! – сопровождая пение красноречивой демонстрацией, исполнил он мимо нот и, схватившись за выпрыгнувшее из-под короткой майчонки пузцо, театрально закатился от хохота.

Лишь глуховатый мим в замызганном костюме Пьеро, как всегда, ни черта не расслышал, всё самое интересное пропустил и добирался потом пешком самостоятельно, хоть и было пути сорок две извилистых версты по пригоркам и буеракам.

Сдав на неполное среднее, Никитка вопреки родительской воле навострил лыжи в районный центр. Там посреди пугавшего ветхостью частного сектора возвышалось четырьмя исполинскими этажами капитальное строение профессионально-технического училища. В нём седовласые, по-отечески мудрые и справедливые наставники обучали слесарному, токарному и фрезерному ремёслам не хватавших звёзд с небес оболтусов.

Подросток из многодетной семьи смекалистостью явно выбивался из общего числа, был пытлив и тянулся к знаниям, благодаря чему освоил сразу три специальности и имел одни пятёрки по общеобразовательным предметам. Это приравнивалось к школьной золотой медали и давало право на сдачу только одного вступительного экзамена в институт.

За высшим образованием надобно было переезжать в столицу области. Дорога на лошади туда была утомительной, а на поезде – сущие пустяки. И вот уже через каких-то десять часов у входа в приёмную комиссию топтался в стоптанных кедах абитуриент Ермолаев. При нём имелись все нужные для поступления документы. Бумаги лежали в изъеденной временем кожаной офицерской сумке, в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году принадлежавшей ротмистру Лемке из штаба Добровольческой армии Юга России. Запачканного сургучом белогвардейца с секретным пакетом от самого барона Врангеля, проявив находчивость, взял под Царицыным в плен и собственноручно шлёпнул за нужником для членов Реввоенсовета прадед Никиты – красный командир Тимофей Никитич Ермолаев.

Впоследствии за беспощадность к врагам революции смекалистого большевика премировали именным станковым пулемётом «Максим». Впрок, однако, награда не пошла. В тридцать восьмом её при обыске конфисковали сотрудники НКВД, явившиеся на зорьке арестовывать бывшего героя Гражданской войны за участие в бухаринско-троцкистском заговоре. А сумка и по сей день верой и правдой служит Никите, всеми фибрами души ненавидящему барсетки и их владельцев.

Итак, написал на пятёрку ладно складывавший слова в предложения юноша оригинальное сочинение о косвенной причастности похотливой Наташи Ростовой к гибели аристократа Андрея Болконского и был зачислен первокурсником в машиностроительный на факультет роторных молотилок. К студенческому билету прилагались талоны на гречку и бесплатная койка в общежитии по улице Бормана.

Да-да, не удивляйтесь: первым в истории председателем тутошнего исполкома был большевик Мойша Лазаревич Борман, репрессированный, в сущности, из-за пустяка: подумаешь, помочился прилюдно по пьяни на клумбу подле памятника фаворитке Ильича Инессе Арманд. И не на потеху окружающим, а лишь в силу рвения доказать сомневающимся плодотворное воздействие минеральных солей на морозоустойчивые луковицы тюльпанов из лаборатории академика Трофима Лысенко.

За годы учёбы Никита возмужал, заматерел, лишился девственности и народными средствами дважды вылечил испанку. Набрался, так сказать, знаний и подготовился к самостоятельной жизни. И хоть обязательного распределения в нашей стране на тот момент более не существовало, с денежной работой пришлось повременить.

Произошло это по воле военкома, благодаря своей неподкупности ставшего однажды героем телепередачи «В гостях у сказки». Он с презрением отказался от худого конверта со взяткой и направил новоиспечённого лейтенанта служить за жалкие гроши в ремонтную зону орденоносной танковой дивизии, расквартированной у конечной остановки двадцать седьмого трамвая за прятавшимся в раскидистых кустах душистой сирени невзрачным бетонным забором, на котором исполинскими буквами с признаками каллиграфии какой-то правдоруб вывел разоблачительную надпись: «Прапор – вор!».

Ношение формы, к счастью, длилось не долго, однако, едва не закончилось трагически.

Заместитель командира дивизии по работе с личным составом полковник Карапетян, который на тот момент, в принципе, не подозревал о существовании Ермолаева, прибыл из санатория глубоких нервных расстройств к месту постоянного несения службы на сутки раньше положенного срока. Он так соскучился по работе, что первым делом отправился не домой, а принялся за рутинный обход территории, даже не удосужившись снять натиравший лямками плечи тяжеленный вещевой мешок с запасным исподним и гостинцами.

Бывалый служака исполнил миссию ровно наполовину, когда его, маршировавшего мимо постамента с горделиво возвышавшимся над плацом музейным Т-34, заинтересовали приглушённые звуки, вырывавшиеся из танкового дула. Лязгнув люком и заглянув в башню некогда боевой машины, горячий, но выдержанный офицер обнаружил свою законную супругу, изюмистую и во всём избегавшую обыденности Ашхен. Пышнотелая наяда сосредоточенно, дабы ничего из ранее освоенного не упустить, дарила вчерашнему штатскому первобытные горские ласки, приправленные французской изысканностью. Этакий суджук с дижонской горчицей.

– Что?! – кипящая кровь прилила к полковничьим глазам сквозь расширившиеся капилляры.

– Ща, чувак, погоди, не обламывай кайф, – не имевший ни малейшего понятия, кого просит об одолжении, простонал на пике чувств Никита Тимофеевич.

Не желая сквернословить даже на родном языке, приобретший за время вынужденного простоя набожность Карапетян молча отдал небесам честь, поджёг коротенький бикфордов шнур тротиловой шашки, что носил с собой для каждодневных рыболовецких утех, зашвырнул пиротехническое средство на дно кабины и без малейшего промедления захлопнул крышку. За сим воин вытер вспотевшие ладошки о запасную портянку, и каких-то полчаса спустя военный транспортник под управлением его троюродного брата Вазгена уносил мстителя от уголовной ответственности в край достопочтенных предков, чей прах покоился в ухоженных могилах под сенью виноградных кущ.

В полёте давно не видевшиеся родственники пили из козлиных рогов молодое домашнее вино и так увлеклись беседой, что существенно отклонились от курса и вторглись в суверенное воздушное пространство независимого Кирдыкстана. Система противовоздушной обороны миролюбивого государства сработала чётко, и не отвечавший на запросы неопознанный летательный аппарат был ликвидирован на подлёте к живописной столице страны – городу Шайтан-Сити. Вазген, как только понял, что в них попали, с испугу заперся в туалетной кабинке и умер с позором, обделавшись с головы до пят задолго до удара о каменистый грунт. Полковник же Карапетян отчаянно цеплялся за жизнь, ловко планируя на обломке крыла с высоты десять тысяч метров, и ни один мускул не дрогнул на его мужественном лице. Он даже чуть не обманул судьбу, ибо дотянул до спасительных вод тёплого моря, но фонтаном брызг привлёк внимание натовской субмарины, в панике выпустившей по нему сразу три смертоносных торпеды.

В танке тоже бабахнуло знатно. Лейтенант получил тяжелейшую контузию и был помещён в стационар за счёт Министерства обороны, а у изменщицы, принявшей на себя всю силу взрыва, в клочья разорвало окорочка, и повсеместно поседела растительность.

Ермолаев по выздоровлении комиссовался. Прощаться со знойной Ашхен лично любовник посчитал перебором, но проявил-таки посильное участие. Для поднятия настроения и рухнувшей самооценки страдалицы, он отправил ей с нарочным кулёк утопавшего в сахарной пудре первоклассного рахат-лукума и коллекционный набор открыток «Приматы долины реки Лимпопо». Сверх оного для реабилитации ягодиц был принесён в дар китайский чудо-массажёр: нывшие в постоперационный период шрамы требовали ухода, ибо военные хирурги из мужской солидарности в назидание разоблачённой прелюбодейке штопали последнюю тупыми, крупными иглами и нарочито наспех.

Преисполненный радости от ощущения полной свободы, Никита Тимофеевич озадачился поиском выгодной гражданской работы. И тут, как нельзя кстати, в газете «Таёжный Рабочий» опубликовали подходящую вакансию. Заводу по производству шлифовального оборудования для филигранной огранки натуральных окатышей требовался на полный день инициативный инженер-механик славянской наружности. Должность привлекла редкой специализацией, конкурентным окладом и медицинской страховкой, включавшей стоматологические услуги без протезирования и беглый осмотр проктологом.

Дважды из жалости переспав с квёлой, страдавшей болезненной бледностью заведующей отделом кадров, соискатель с успехом прошёл собеседование и отпахал на предприятии целых три года. Потом, однако, пришлось спешно уволиться: уж больно обрыдла ему составившаяся протекцию при трудоустройстве начальница. Несмотря на отнюдь не выдающиеся природные данные, она сделалась чересчур назойливой и часто, невпопад, пудрилась, так как очень хотела замуж. Но копивший на иномарку и малогабаритную студию в новостройке на стадии котлована сотрудник был абсолютно не расположен к пустым тратам на фату и букет невесты.

Тем не менее, уже следующей весной Никита Тимофеевич наивно посватался к Катеньке, заносчивой дочери неувядаемой примы театра юного зрителя Василисы Каземировны Дормидонтовой. Породнившись, зять намеревался через избалованное дитя подобраться к миллионам тёщи. Последняя в девяностые не без оснований считалась дамой сердца самого Автандила Техасского. Бандит держал общак Транснациональной преступной группировки и погиб при загадочных обстоятельствах, будучи признанным единственной жертвой Баб-эль-Мандебского метеорита.

Незамеченное никем, кроме Василисы Каземировны, малое небесное тело взорвалось в плотных слоях атмосферы над одноимённым проливом, когда по его акватории взад-вперёд на надувном матрасе курсировал криминальный авторитет, слывший среди братвы неисправимым эксцентриком. Не нашли ни трупа, ни воровских денег, которые законник никогда не выпускал из татуированных, по локоть в крови рук. В зоне катастрофы всплыли только дырявые плавки с приставшей, что не отодрать, обуглившейся мошонкой. И течением на берег выбросило именной свисток для отпугивания акул. Всё.

Дормидонтова приличественно поносила траур и вскорости переехала в элитный кондоминиум с потайным чёрным ходом и вышколенным консьержем на дверях, купила бронированный «Бентли» и завела сразу двух посещавших её по графику, не алчных, провинциальных альфонсов. Посему внешность у них не шибко была комильфо, и ударения в словах они ставили абы как, зато пунктуальные были до невероятности.

Да, появилась ещё у верной служительницы Мельпомены свирепая военизированная охрана, на пушечный выстрел не подпускавшая к хозяйке и членам её семьи подельщиков сгинувшего любовника с их дурацкими расспросами, подозрениями и предъявами.

Пообщалась же с Никиткой Катенька в интимном смысле близко из врождённой вредности и непреодолимого желания всегда и во всём идти наперекор матери. Родительница обстоятельно выбирала для дочери только состоявшихся кавалеров, чтобы, так сказать, не перед кем попало оголять свой бесценный бутон. А курва эта зажравшаяся, чёрт бы её побрал, вечно раскрывала свои объятия голодранцам без роду без племени, лишь бы насолить Василисе Каземировне, бившейся как рыба об лёд за счастье единственной кровиночки. Адюльтер с Никиткой – из этого ряда случай.

Как-то на закате, будучи слегка подшофе, прогуливался Никита Тимофеевич по парку высокой культуры отдыха, приводя в чувства вестибулярный аппарат после ураганной карусели, но по-прежнему вознамериваясь прокатиться на чёртовом колесе. Майская получка с новой перспективной работы заготовителем вторсырья приятно жгла ляжку и вкупе с алкоголем рисовала в возбуждённом мозгу совокупления одно разнузданнее другой.

Тут молодой человек увидал на скамейке девицу, явно искавшую приключений на свою дорогостоящую попу. Об этом свидетельствовали едва прикрывавшая срам коротенькая юбчонка от французского кутюрье и толпа вооруженных до зубов телохранителей, оцепивших периметр и не дававших подойти близко. Пришлось орать на потеху согражданам:

– Сударыня, можно с вами познакомиться? – Никитка робко, без надежды на успех помахал рукой. – Тут я, тут…

– Пошёл прочь, щенок! – рыкнул, будто цепной пёс, самый солидный на вид бодигард и передёрнул автоматный затвор.

– С удовольствием, сударь! – приветливо ответила девица. – Немедленно дайте ему пройти!

Ермолаева со знанием дела придирчиво обыскали. Кроме единого проездного билета, мошны с купюрами и упаковки контрацептивов ничего не нашли, и плотные фигуры расступились на миг, чтобы впустить ухажёра в круг.

– Никита, – учтиво наклонил голову джентльмен.

– Катюха, – шмыгнула носом бестия.

– Очень приятно.

– А мне по фиг! – огорошила фурия. – Что, пошалим?

– А можно?

– В принципе, да, – потянулась, вздыбливая и без того стоячий бюст авантюристка. – Поехали?

– Можно ко мне в общагу. Там, правда, не ахти, – замялся молодой человек. – Зато душ горячий. Можно ещё в отель… Этот… Как его? «Ненасытный купидон».

– Я тебе что, ханыга, по клоповникам грязь собирать? – нахмурилась Катька.

– Нет-нет, что ты! – оправдался Никитка. – Просто мне больше некуда.

– Во ты лошара! – игриво подмигнула вызывающе накрашенным левым глазом кокетка. – Что ж, значит, – ко мне.

– Почту за честь! – вытянулся по стойке «смирно» несостоявшийся танкист. – Постараюсь оправдать!

– А куда ты денешься с подводной лодки? – с чувством собственного превосходства констатировала принцесса и, будто Гитлер арийского подростка, похлопала по щеке своё новое увлечение. – Будешь моим Ванькой-встанькой, пока не надоешь! Едем, холопская морда!

Наутро, отработав, как Стаханов в забое, и оценив стоимость нажитого непосильным трудом домового имущества, Никитка поинтересовался, откуда дровишки.

– Мать богатая, – небрежно бросила наследница. – Очень!

– А-а-а, ясно! – присвистнул Никитка. – Кать, выходи за меня замуж!

– Ага, разбежалась…

Не прошло и тридцати секунд, как охрана выставила корыстного прохиндея на прохладную улицу, не позволив тому толком объясниться и замаскировать причинное место.

Шли годы. Оседлая ветвь семейства Ермолаевых постепенно редела. Сначала употребивший в обед отец устроил себе тихий час в луговых травах. Прилёг он в той самой низине, куда съехал его же многотонный бульдозер: шебутной водитель, отхлебнув лишку, напрочь позабыл про стояночный тормоз.

Трое из четвёрки Никиткиных старших братьев, окромя первенца Ермолаевых – Николки, вообще отправились в мир иной одномоментно. Они решили разбогатеть. Как разом решили, так разом и сгинули. А всё из-за тупости и алчности. Эти две людских слабости всегда по жизни бок о бок ходят. В общем, лет пятнадцать тому воспылали они лютой завистью к одному богатому пришлому, купившему в деревне с десяток заброшенных домов с приусадебными участками. Делец даже прибрал к рукам бывшие школу с почтой. И возвёл он, по мнению местных, фигню какую-то. Эко-деревней зовётся. Ну, фигня – не фигня, да только народец денежный со всех окрестных городов валом повалил за природной первозданностью и продуктами без пестицидов. За одну луковку, страшно сказать, сто целковых платили. Вот братья как-то ночью к этому мироеду и нагрянули пощипать малость. Да фермер-то не тюфяк оказался. Сожрал он, значит, волшебный орех Кракатук, схватил со стены острый меч-кладенец и отсёк всем троим башки ихние на фиг. В одну вон, самую несимпатичную, Васяткину, до сих пор соседская детвора на Хэллоуин свечку ставит.

С Николкой тоже история трагическая приключилась. Его баба какая-то на мотоцикле с коляской без регистрационных номеров насмерть сбила и скрылась с места происшествия. Из особых примет – шлемофон танковый на голове. И шевелюра… Седая и разухабистая такая, что пол-лица собою закрывала. Вероятно, потому и наезд совершила, что патлы неопрятные на глаза налезали. А по другой половине физиономии, которую память свидетельская запечатлела, можно было предположить, будто байкерша эта – шишига нерусская.

Следствие, конечно, учинили. Искали шельму везде. Фотороботы на углах вешали. Служебную таксу даже по следу пускали. Всё без толку. Преступница как в воду канула. Тогда, помнится, разозлился Никитка сильно. Почти также, как и на лилипутов в детстве: размечтался отловить и покарать жестоко. Только вот не довелось пока поквитаться ни с одними, ни с другой. Ну-да жизнь-то ещё продолжается!

В результате описанных выше нездоровых пертурбаций осталась на деревенском хозяйстве одна-одинёшенька мать – Прасковья Пантелеймоновна. Её, периодически хворую и беспомощною, Никита Тимофеевич, конечно, во время отпусков непродолжительно навещал, но не по зову сердца, а из-за того, во многом, чтобы брехливый люд по чём зря не судачил. Ну, не было у него к старушке тёплых чувств! Только жалость. А кому понравится всё время чужие шмотки донашивать да ишачить по дому сызмальства? Отсюда и отношение.

Так что к родительнице он никогда не спешил, да и в город к себе не звал, хоть и барствовал там бобылём на собственной жилой площади. Да-да, воплотил-таки он заветную мечту и приобрёл желанную квартиру площадью даже просторнее, нежели рассчитывал: о двух комнатах, с гарнитуром кухонным, капитально встроенным, и телевизором, вещавшим аж в трёхмерном изображении.

Источником средств для столь роскошного приобретения стала хвалёная Никиткина бережливость. Да и без особой экономии скупать металлический лом при разумном подходе всегда сулило барыши.

Кстати, машину Ермолаев-младший тоже купил. Большую, как СССР. Иностранную, как нижнее бельё любовницы. И красную, как бесстыжие зенки алкаша. С двигателем внутреннего сгорания рабочим объёмом две целых пять десятых литра потребляло авто дорогущий высокооктановый бензин, зато ускорялось стремительно и смотрелось особенно привлекательно на литых дисках. За колёса и пакет для ухабов и грязи пришлось уплатить дополнительно. Цена кусалась, конечно, но ведь круто ж стало, мать его! Э-эх!! Посторонись, канальи!!!

Как-то мчался Никитка на своей «ласточке» и подвёз голосовавшую у обочины женщину редчайшей красоты и обаяния. Потом ещё донёс до входной двери дамочки увесистую корзину грибов, помог скинуть плащ-палатку, из стратегических соображений отказался от вежливо предложенного пятиминутного чаепития, но с прицелом на будущее выклянчил номер мобильного, по которому принялся регулярно названивать.

Кассиопея Игоревна Бирюлёва-Ясенева, а именно так представительно величали Никиткину избранницу по паспорту, имела царские манеры, лебяжью стать и основательную респектабельность сотрудницы центральной детской библиотеки, норовящую отхлестать по наглым розовым щёчкам злостного должника-пятиклассника его же читательским формуляром. Этим набором качеств она выгодно отличалась от всех предыдущих пассий нашего героя. Было даме на момент их с Никитой Тимофеевичем знакомства лет эдак сорок с хвостиком. Холостяк плевал на это с высокой колокольни, памятуя, как в тоске и полном одиночестве отметил намедни тридцать восьмую годовщину пребывания в нынешнем телесном воплощении.

Короче, втюрился Никитка по уши, потонул в грёзах, поплыл, словно боксёр перед глубоким нокаутом. Да так сильно, что принялся спускать на новую знакомую оставшиеся от крупных покупок незначительные накопления. Он регулярно дарил женщине полевые цветы. Не терпя возражений, приглашал по выходным на утренние сеансы в кино. Угощал самодельными сухариками с пивом из пластиковых бутылей и без удержу водил в парк на общедоступные муниципальные качели, благоразумно обходя стороной не самые безопасные коммерческие аттракционы. В общем, кутил и был щедр до безумия.

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3

Другие книги автора

Сырники в бермудском треугольнике. Рассказы и повести

Дмитрий Гаврилов