Осталось жить, чтоб вспоминать

Я поняла, если я ожидаю услышать тот или иной звук или шум, если он для меня не будет неожиданным, а, наоборот, станет ожидаемым, тогда я смогу за секунду или две подготовить нервную систему к восприятию "видимого" мною звука. В отличие от всех остальных людей, окружающих меня, я не только могла слышать, но я могла "видеть" любой звук.

Когда я догадалась о своём собственном и своеобразном пути излечения ( назначенный врачами курс лечения мне не помогал), я попросила своих девочек, чтобы они старались не производить громких звуков или предупреждали меня заранее, по мере возможности, например, говоря: "Оля, я ставлю чайник на стол…Я закрываю дверцу шкафа…".

Конечно, до абсурда дело не доходило, потому что я не хотела "напрягать" своих девочек, и сама старалась следить, как шпион, за каждым их шагом и движением, и быть заранее готовой услышать и принять, как сенсорное устройство, любой звук или стук.

Приспосабливаясь таким образом к новым условиям жизни после болезни, я ещё как-то справлялась со своими сердечными недугами в нашей комнате, а вот на улице и в университете было намного сложнее.

Я себе самой напоминала слепого человека, довольно хорошо и свободно перемещающегося только в своей квартире, где всё до мелочей было знакомо. Будучи ранее зрячим, он знал, что и где у него в квартире стояло и находилось, и теперь, потеряв зрение, человек более менее свободно передвигается по своей квартире. Всё, что находится за пределами его квартиры, становится для такого человека terra incognita.

Вот и для меня весь мир за пределами нашей комнаты с его звуками и шумами стал опасен.

После занятий в университете я, как улитка в своей ракушке, старалась больше находиться в нашей комнате и готовиться к предстоящим государственным экзаменам.

Только в те дни, когда началось моё физическое выздоровление, постепенно наступало душевное равновесие и полное осознание того, что я собиралась совершить.

Голова моя медленно, но всё же, трезвела, и я стала понимать, какое горе я принесла бы своим близким, особенно папе.

Он бы не вынес смерти дочери и вскоре ушёл бы следом за мной.

Самое большое горе для человека – пережить смерть близких людей и родственников, а пережить смерть своих детей – горе вдвойне, это непоправимая утрата.

Так и случилось в будущем с моим отцом.

Когда мой брат Валентин умер 21 января 1994 года, в день рождения собственного сына Жени, отец не смог перенести смерть любимого и единственного сына, его сердце надломилось и сдало. Он ненамного пережил своего сына.

Я уже писала о том, как мы радовались 21 января, когда у нас родился маленький Женька, и мы тогда не знали, даже не могли себе представить, что ровно через 20 лет в этот день и почти в тот же час, утром, в 7 часов, умрёт Валентин.

Сегодня 30 сентября 2010 года – день, когда наш папа ушёл из жизни.

Странно и удивительно, что как раз в этот день, при хронологическом описании событий моей жизни, мне пришлось упоминать о смерти отца не в какой-либо другой день, а именно в день его смерти.

Кто-то скажет: "Чистая случайность."Возможно. Но таких случайностей, совпадений и странностей в моей жизни было слишком много.

Только со временем я поняла, что мне надо заново научиться жить, и эта жизнь будет другой, не такой, как была раньше. В ней не должно было быть Алена… В ней не должно было быть даже мыслей о нём. Но судьба моя распорядилась по-другому – я не смогла жизнь свою прожить без воспоминаний об Алене.

Моя последующая жизнь представляла собой процесс воспоминаний о любви и о любимом человеке. Иногда в жизни происходили какие-то перемены, но всё равно реальные люди и события переплетались с воспоминаниями о прошлом.

Можно сказать, что я не жила реальной настоящей жизнью, я жила прошлым, потому что только в прошлом, которое в рамках времени охватывает всего лишь 4 месяца моей жизни, я была по-настоящему счастлива, и этого "маленького" по времени счастья мне хватило на всю жизнь.

Оно всё время подпитывало меня, как солнечная батарея …

Это чувство счастья было, есть и ещё долго, надеюсь, будет источником моих жизненных сил и энергии.

Но жизнь продолжалась.

И так продолжались недели, месяцы. Недели казались мне месяцами, а месяцы – веками, но горе не отступало.

Подготовка к государственным экзаменам немного отвлекла меня от тяжёлых и грустных мыслей. Я знала, что физическая боль прошла бы быстрее, но душевная боль никогда не пройдёт – в этом я была уверена. Но боль моя уже не была такой кровоточащей.

Я перестала быть весёлой и беззаботной девочкой, верившей в честность, порядочность близких мне людей. Я превратилась в человека, познавшего коварство, вероломство и предательство любимого человека.

Боже! Как же я тогда ошибалась в своём любимом!

После своей болезни я стала другим человеком.

Мне казалось, что я уже прожила долгую жизнь и со своими ребятами в группе общалась так, будто я старше их намного лет, болезнь внутренне и внешне состарила меня.

Мне казалось, моя похудевшая фигура, осунувшееся лицо и скулы, обтянутые тонкой кожей – первое, что бросалось в глаза моим друзьям при взгляде на меня.

Только Ирина знала истинное положение вещей, остальные ребята из моей группы такие разительные перемены в моём внешнем виде, возможно, объясняли последствиями перенесённого мною гриппа

Чтобы спастись от мрачных мыслей, продолжавших по-прежнему преследовать меня, я с головой ушла в учёбу. Я занималась по 20 часов в сутки, на сон уходило 3-4 часа. Я уставала так, что теперь бессонница не мучила меня, как прежде – я почти сразу засыпала после того, как откладывала в сторону свои тетради с лекциями и учебники до утра следующего дня.

Ален часто приходил в мои сны, но эти сны были тяжелее, чем действительность, от чего я по ночам просыпалась и тихо плакала, чтобы не разбудить своих девочек.

С тех пор даже в своих снах я больше никогда не была весёлой и счастливой с Аленом.

Наконец наступили государственные экзамены, которые я сдала на "отлично".

В большой лекционной аудитории нашего университета прошла торжественная церемония вручения нам дипломов о высшем образовании, о которых мы мечтали, поступив в ВУЗ.

Я, как ещё несколько студентов, учившихся на "отлично", получила помимо диплома памятные подарки из рук самого декана, Аркадия Соломоновича.

Вечером того же дня в ресторане "Кавказ", который находился на 1-м этаже одноимённой гостиницы, все 3 отделения нашего факультета РГФ отметили важное событие в нашей жизни.

Эта гостиница "Кавказ" находилась рядом с 5-этажным домом Ирины. Через год ещё раз в моей жизни и в моём повествовании всплывёт эта краснодарская гостиница.

Без особой радости я "веселилась" со своими однокурсниками. Все мои мысли были об Алене. Его общежитие совсем недалеко находилось от ресторана, в котором мы отмечали свой праздник.

Я раньше по-другому представляла этот день.

Я мечтала о том, как приглашу Алена на это торжество, и мы вместе будем радоваться этому событию, будем весь вечер с ним танцевать, а потом я не сразу уеду из Краснодара в Сочи, а останусь ещё на неделю или даже больше в нашем общежитии.

Я мечтала о том, что каждый день буду видеть Алена перед своим отъездом… А что будет потом, об этом я никогда не думала, потому что сама не знала, что могло быть "потом". Наше с ним будущее ещё тогда, до расставания с ним, было для меня "под семью печатями".

Ирина в тот вечер не раз советовала мне одуматься, плюнуть на все установленные в нашем обществе "рамки приличия» – поехать всё же к Алену и узнать, что между нами произошло, или просто проститься навсегда.

Если бы я только последовала совету Ирины! Жизнь моя сложилась бы по-другому.

По распределению университета я должна была ехать работать преподавателем английского и французского языков в какую-то Калмыцкую школу, располагающуюся в местности, находящейся в 70 км от Волгограда.

Коррупция, о которой сейчас так много говорят по радио и с экранов телевизора после отставки Юрия Лужкого, в дни моей молодости расцветала не меньшим букетом, чем в наши дни.

Только тогда это слово редко произносилось в нашем обществе, для нас понятнее были другие слова – "блат" и "кумовство", но суть этих слов одна и та же, и как результат – несправедливость.

С такой несправедливостью мне пришлось уже столкнуться в деканате на комиссии по распределению. Выпускников на кафедре в тот год было около 130 человек, а по успеваемости я шла в первой "десятке".

Я могла рассчитывать на работу в сочинском "Интуристе", к тому же у меня были рекомендательные письма и отличные отзывы о моей бесплатной (волонтёрской ) работе в "Интуристе" летом после 1-го и 2-го курсов.

Я также могла надеяться на работу на кафедре, на худой конец, на работу в любой школе в Краснодаре, но не на "Тьмутаракань" где-то в бескрайних степях Калмыкии.

Я нисколько не удивилась, когда, приехав через год в Краснодар, я от своих друзей узнала, что некий Серёжа К., наш бывших однокурсник и, по совместительству, сын студенческого друга нашего декана, получил "тёпленькое" местечко преподавателя английского языка на кафедре в нашем университете.

За 5 лет обучения в ВУЗе я только 3 или 4 раза слышала его голос на наших общих занятиях и семинарах. Чаще всего он молчал, не зная предмета, и, чтобы не тратить драгоценное учебное время на долгое "выслушивание" молчания Сергея, тот или иной преподаватель просто просил его сесть и затем спрашивал другого студента. Ему ставили "3" вместо "2" лишь потому, что он был "блатным" студентом.

После одного случая на 4 курсе, когда нам нужно было в зимнюю сессию сдавать такую дисциплину, как теоретическая грамматика, один из очень сложных предметов, я очень зауважала Крылову, преподавательницу этой дисциплины, которая наотрез отказалась ставить ему "3". Она сказала в деканате, что Сергей К. получит "удовлетворительно" по её дисциплине только «через её труп».

Не знаю, как уж вывернулся в этой ситуации деканат, но не было ни трупа Крыловой, ни "двойки" у Сергея. Он каким-то образом всё же умудрился получить свою незаконную «тройку».

Так вот такой студент, знание английского языка которого – на уровне знания русского языка у моей кошки Люси, остался преподавателем в университете, а я поехала в глушь учить английскому и французскому языкам калмыцких ребят, некоторые из которых плохо говорили даже по-русски.

Тогда казалось, я навсегда уезжаю из Краснодара, и никогда мой жизненный путь не приведёт меня в места, где я познала счастье любить и быть любимой, а также познала горе и несчастье от такой любви.

Но пути господни неисповедимы.

С болью в сердце я покидала Краснодар и прощалась с тем, что мне стало дорого в этом городе.

ГЛАВА 9. ЖИЗНЬ И РАБОТА ПО РАСПРЕДЕЛЕНИЮ В КАЛМЫКИИ

Я прилетела домой в Сочи на полтора месяца, а потом мне надо было добираться до места моей первой работы после окончания ВУЗа в качестве молодого специалиста.

Как никогда будущее представлялось большим белым пятном, чем-то неизвестным и непредсказуемым.

В 20-х числах августа я решила отправиться к месту своего распределения. Сначала мне пришлось до Волгограда лететь самолётом, а потом самой искать пути до Чапаевского района в Калмыцкой автономной Республике.

Раз уж мне довелось побывать на легендарной земле Сталинграда, я целый день провела в городе, который дорог каждому советскому человеку.

Первое, что я посетила, это Мамаев курган. Не думала я, что, когда окажусь волею судьбы в этом месте, так близко к сердцу буду принимать смерть воинов, защищавших эту часть русской земли и отдавших свои жизни. Я ходила по Мемориальному комплексу, читала надписи на мраморных табличках и плакала, потому что нельзя было сдержать слёз при воспоминании о трагических событиях тех далёких военных лет.

Я думала, что здесь, куда ни ступи, каждый клочок Сталинградской земли полит кровью героических солдат, своими телами защитивших нашу страну.

Мне хотелось больше и лучше узнать этот город. Я собиралась 2 дня провести в Волгограде. Я хотела воспользоваться услугами экскурсионных агентств и ознакомиться со всеми, по возможности, достопримечательностями города. Но, увы, я не смогла найти гостиницу, в которой можно было устроиться на ночь. В центре города все гостиницы были заняты, а искать другие гостиницы на окраине города мне не хотелось, да и времени не было.

Мне надо было искать автовокзал, от которого расходились автобусные маршруты до других, близлежащих, городов и городков, в том числе и до населённых пунктов Калмыкии.

Уже ближе к вечеру я всё-таки добралась до того, богом забытого уголка земли, где мне предстояло провести 2 года своей молодости. От трассы, где меня высадил шофёр рейсового автобуса, до моего населённого пункта надо было добираться ещё км 20 или более. Об этом я узнала от пассажиров в автобусе.

Место, где я осталась стоять со своим чемоданом, представляло собой бескрайнюю калмыцкую степь без какого-либо намёка на человеческое жилище или пристанище в ближайшие, как мне тогда казалось, 100 км. Я стояла у трассы, от которой уходила куда-то вправо в степь к горизонту одинокая просёлочная дорога. Вот по ней, родимой, мне и надо было идти пешком со своим тяжёлым чемоданом.

По словам всё тех же пассажиров автобуса, если мне крупно повезёт, то кто-нибудь подбросит меня на телеге или своём мотоцикле до нужного мне места, а если не повезёт, то так и топать мне своими ножками в туфельках на каблучках до следующего дня.

Мне повезло! И повезло крупно! Где-то через 1,5 часа моего отважного одиночного марш-броска по пустынной и бескрайней местности на моё счастье появилась в клубах грязно-жёлтой пыли, как в приближающемся облаке, "линейка". Это такое транспортное средство – разновидность такси, запряженное одной или двумя лошадками. Догнавшая меня «линейка» была запряжена лихим белым рысаком, которым заправски управлял молодой кучерявый рыжеволосый парнишка, лет 20-25, словом, моего возраста.

Это оказался личный "водило" председателя совхоза, к которому относилась моя школа. По сегодняшним меркам я, если можно так выразиться, въехала во двор школы на белом "Мерседесе" – председательской "линейке", самом престижном виде транспорта для того места и того времени.

К моему большому счастью (и в этом повезло – прямо какой-то день везений) я ещё застала в школе директрису. Она тоже меня обрадовала замечательной новостью о том, что бывшая преподавательница английского языка недавно вышла замуж за местного тракториста, а это значит, моё место по распределению занято, и я теперь – вольная птичка и свободный человек, надо лишь получить «открепление».

Я попросила директрису школы дать мне все нужные документы с надлежащими печатями и подписями для получения законного «открепления» в Москве, в Министерстве Высшего Образования. К сожалению, таких документов мне на руки не дали, толи не ведая о реальной процедуре получения «открепления», толи специально, зная, что без соответствующих документов мне не видать «открепления», и я вернусь обратно в Калмыкию.

Видно, по соображениям директрисы я должна была своим телом, как Александр Матросов, закрывать не амбразуру вражеского пулемёта, а многочисленные бреши, образовавшиеся в калмыцких школах из-за игнорирования выпускниками ВУЗов своих мест распределения.

Местная директриса школы оказалась человеком довольно "гостеприимным" и предложила мне переночевать в домике уборщицы школы, а уж поутру опять добираться до Волгограда, а потом в Москву или к себе домой, в Сочи.

Деревянный домик уборщицы стоял самым последним на улице посёлка, как бы на отшибе, в некотором отдалении и одиночестве от других, таких же стареньких деревянных и покосившихся домиков.

Он мне чем-то напомнил домик няни Александра Сергеевича Пушкина– Арины Родионовны, который я видела, когда летом 1972 года первый раз приезжала в Ленинград и вместе с обретёнными здесь друзьями ездила осматривать достопримечательности города.

Утром на том же белом "Мерседесе" меня домчал до развилки двух дорог всё тот же весёлый и разговорчивый водитель председателя совхоза. В течение 3-х часов я, как тонкий тополёк, качаясь на ветру, стояла и ждала среди той же бескрайней степи, что и накануне вечером, проходящего рейсового автобуса, но теперь уже в обратную сторону – до Волгограда.

Мне опять повезло с тем, что были билеты на рейс «Волгоград-Москва». Ещё раз несказанно повезло, что в Москве жили родственники – двоюродный, по материнской линии, дядя Серёжа и тётя Римма Новичковы, а также мои троюродные брат Виктор и маленькая сестричка Наташка. Они – коренные жители Москвы, поэтому объяснили мне все нюансы и моменты понятно и доходчиво, что делать, куда мне ехать и к кому обращаться.

Только на 3-й день моих многочисленных попыток мне всё ж удалось записаться и попасть на приём к одному из референтов Министерства Высшего Образования.

Великолепие здания и богатство внутреннего убранства помещений и коридоров с красными ковровыми дорожками поразили моё неискушенное и неизбалованное воображение.

Я была уверена, что здесь, в московских "коридорах власти" на законных правах, а не в обход законов и не благодаря связям и блату, я получу открепление и вернусь к себе домой.

Каким же наивным человеком я была!

Я первый раз в своей жизни столкнулась лицом к лицу с "махровым" столичным бюрократизмом. Когда настала моя очередь зайти в "высокий" кабинет к референту со своей проблемой, я с дрожью в теле и в голосе поведала свою простую историю. Я думала, мой вопрос будет быстро и положительно решён в мою пользу… но не тут-то было.

– Да, «мы» верим, – так референт, будучи человеком в одном лице, разговаривал со мной и дальше отвечал, как царь Николай II:"Мы, Николай Второй…", – что ваше место занято в этой школе, но нам нужно подтверждение…

– Какое ещё Вам нужно подтверждение? – в ответ спросила я его.

– Нам, – продолжал от лица всех бюрократов монотонно говорить голос, – нужна соответствующая бумага о том, что ваше место в такой-то школе занято.

– Директор школы сказала мне, что из их РОНО (районное отделение народного образования – для тех, кто не знает эту аббревиатуру) своевременно была направлена ещё 2 месяца тому назад в Ваш соответствующий отдел информация о том, что им не нужен преподаватель иностранных языков. Вы позвоните в отдел, куда к Вам приходит такая информация, или позвоните в РОНО или в школу. У Вас ведь тоже есть такая возможность.

– Вы нам должны представить такой документ с подписью директора школы или с подписью зав. РОНО, подтверждающий то, о чём вы мне тут сейчас говорите, – продолжать гнуть свою линию министерский бюрократ.

– Но Вам же ничего не стоит сделать 1 звонок, и всё выяснится прямо сейчас и здесь, что это именно так, как я говорю. Вы понимаете, что такое – из Сочи долететь до Волгограда, потом из Волгограда лететь в Москву, потом из Москвы – в Волгоград и опять оттуда – сюда. У меня уже закончились подъёмные деньги, осталось только на то, чтобы вернуться домой или на билет в одну сторону до Волгограда, – пыталась я достучаться до сердца или до совести обладателя этого мерзкого монотонного голоса.

– Это в-а-а-а-ши проблемы, – ответил всё тот же безразличный и издевающийся надо мной голос.

Видимо, это был не мой день! А, возможно, и не "мой" референт. Может быть, мне надо было ещё раз записаться на приём к другому бюрократу, который, возможно, оказался бы не столь бездушным человеком?

В расстроенных чувствах я приехала домой, к своим московским родственникам, и дала волю своим слезам. Бабушка и тетя Римма пытались меня, как могли, успокоить, давая советы и предлагая другие варианты.

Мне было очень-очень больно и обидно за себя. Тогда я почувствовала себя очень маленьким и беззащитным человечком перед безразличием, чёрствостью и бездушием кабинетных людишек – так я набирала свой первый жизненный опыт при столкновении с действительностью и реалиями тогдашней жизни.

Родственники предлагали мне дать на дорогу деньги, но я отказалась и решила обратно лететь, но уже не в Волгоград, а в Элисту, столицу Калмыкии, и уже там искать правду и добиваться решения своей проблемы.

Когда я прилетела в Элисту, это было, кажется, 30 августа и выходной день. Я с ужасом подумала, что мне придётся на вокзале провести 2 дня, а потом в понедельник вместо выхода на работу в школу ехать в Министерство образования.

Я всё же решила сразу из аэропорта ехать в Министерство, и уже там, на месте, как-то решать свои проблемы.

Как ни странно, но двери Министерства были открыты – как – никак через день начинался новый учебный год. Кроме меня в здании учреждения на тот утренний час находилось ещё человек 5-7, среди них и секретарь, симпатичная женщина-калмычка среднего возраста.

От неё я с радостью узнала, что министр должен быть на рабочем месте через полчаса или час. Она радушно приняла меня, разрешила оставить мой чемодан у своего рабочего места в приёмной на случай, если я захочу куда-нибудь на время отлучиться, и даже предложила мне выпить их калмыцкий чай, но я отказалась. Я судорожно смотрела на часы, как будто стараясь своими мыслями и своей силой воли подталкивать стрелки часов к заветному времени "через час".

Я рассказала женщине-секретарю уже в который раз за последние двое суток свою историю, и она внимательно выслушала меня и, что больше всего меня удивило и обрадовало, была в курсе этого вопроса.

–Так это Вы – Ольга Григорьевна? Будем знакомиться! – как давнюю и хорошую знакомую спросила меня с улыбкой секретарь.

– А Вы, что, меня знаете? – ещё больше удивившись, спросила я её.

– Да, как же не знать… Вы у нас здесь все на учёте и контроле. Из 24-х выпускников, на которых были сделаны заявки в ВУЗы, приехали в этом учебном году только 2 человека – Вы и Елена Стельмаченко…

– Лена Стельмаченко? С французского отделения? Не может быть!– радостным возгласом перебила я секретаршу.– Ой, извините меня, пожалуйста, что Вас перебила. Не может быть! Значит, я здесь не одна. Слава богу! Уже на сердце легче. Лена! Стельмаченко! Здесь!

– Да, она уже приехала неделю тому назад. Теперь мы Вас ждём…В тот же день нам позвонила директор школы, куда Вы были распределены, и сообщила, что Вы приезжали, но на следующий день улетели в Москву за откреплением. Вот мы Вас и ждём…

– Как "ждём"? – снова удивилась я.

– А вот так и ждём. Директор ведь не выдала Вам на руки документ за её подписью и печатью о том, что им не нужна ставка преподавателя английского языка, – продолжала мне раскрывать глаза на игру, затеянную со мной директрисой совхозной школы.

– Вот оно что!? – стала я постепенно понимать ситуацию. – Значит, когда она говорила, что мне просто надо будет сказать в Министерстве о занятом месте по моему распределению, она уже тогда знала, что без нужной бумажки меня обратно сюда направят…Безжалостный она человек.

– Конечно же, вряд ли Вас сейчас отпустят, когда на носу 1-е сентября, а у нас в школах нет учителей по многим предметам. Я Вам советую у министра просить Вас отправить в село Приютное, где сейчас Ваша Лена. Это рядом со столицей, всего в 60-70 км от Элисты, да и коллективы в 10-летке и в 8-летке очень хорошие. Проситесь в Приютное, это ещё "цивилизованный" район – находится у асфальтированной трассы. Из других глухих районов, где нет рядом дороги, осенью, зимой и весной совсем невозможно куда-нибудь выехать, – дала мне ценнейшую и нужную информацию приветливая и доброжелательная секретарша.

Министр ещё не приехал, и я решила немного побродить у здания Министерства и подышать свежим воздухом. Через минут 10-20 мимо меня прошёл, а потом вошёл в учреждение мужчина лет 50, худощавый, небольшого роста, как-то уж просто и скромно одетый для министра высшего образования, поэтому я не обратила на него никакого внимания и продолжала ждать "настоящего" министра.

Прошёл час моего ожидания, но никто больше не входил в здание Министерства, и никакая машина не подъезжала ко входу у здания. Обеспокоенная таким положением дел, я снова пошла "на разведку" в приёмную. Не успела я войти, как уже знакомая мне улыбчивая секретарша спросила меня:

– Где же Вы так долго ходите? Министр, – она назвала его по имени и отчеству, которое я сейчас не могу припомнить, – уже как час тому назад пришёл и ждёт Вас.

Доброжелательная обстановка, которую мне с самого утра создала секретарша, скромно одетый и идущий пешком на работу, а не привезённый на служебной машине, министр (возможно, он где-то рядом у здания Министерства припарковал свою машину, но об этом мне не было известно) – это меня как-то расслабило и расковало. Я без дрожи в голосе и в теле, как это было со мной в московских министерских кабинетах, смело шагнула в скромно обставленный мебелью кабинет министра.

При первых словах нашего с ним разговора можно было бы русскую пословицу – «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты сам» переделать в другую пословицу – «Скажи, какой твой секретарь, и я скажу, какой ты сам».