Осталось жить, чтоб вспоминать

И тут на пороге появилась Алёна. Боже! Как я была ей рада!

Встревоженная и испуганная моей худобой и мертвенной бледностью моего осунувшегося лица, Алёна, оставив свои вещи прямо у порога, бросилась навстречу мне. И я снова зарыдала, как в первый раз, когда распечатала конверт и прочитала письмо. Снова боль, обида и отчаяние разрывали мне сердце, от рыданий я не могла ни слова произнести.

Алёна только повторяла: "Что случилось, Оля? Что случилось?"

В ответ я протянула ей письмо Алена, которое с трудом напоминало прежний листок бумаги – так он был измят, размыт и пропитан моими слезами и больше походил на старинный документ, долго пролежавший в тайнике.

Алёна прочитала письмо и, вместо того чтобы успокоить меня, тоже заплакала – без слёз невозможно было читать то письмо печали и разлуки.

Обняв меня за плечи, Алёна, хоть и плакала сама, всё же пыталась успокоить меня, но ей не очень удавалось это сделать.

От Алёниных глаз, думаю, не ускользнул стеклянный флакончик с таблетками на стуле у кровати, а также стакан с водой для того, чтобы запить те лекарства. Она сразу поняла, что я задумала недоброе, но вида не подала. Даже не помню, как, куда и когда исчезли со стула все мои "приготовления" к смерти.

Я очень благодарна своей подруге. Если бы не Алёна, меня сейчас не было бы в живых. Я думаю, что она догадалась, что её неожиданный приезд на один день раньше спас мою жизнь. Тот день можно считать вторым днём моего рождения.

Алёна только догадывалась, но не знала, насколько серьёзным было моё решение. Я видела, как в последующие дни до возвращения наших девочек, когда мы с ней были вдвоём, она старалась не оставлять меня одну в комнате, ведь выпить 10 таблеток и запить стаканом воды можно за 1-2 минуты.

Она выходила на кухню поставить чайник или приготовить нам яичницу, только когда кто-нибудь из соседних комнат к нам заскакивал за чем-нибудь – за спичками, за солью или за сахаром.

Когда мы оставались с ней вдвоём, мы пытались понять, ‘что всё же произошло.

– Олюня, надо дождаться Тамару. Вот она прилетит, и тогда всё прояснится. Мы же с тобой вместе уезжали, а что потом произошло, мы не знаем. Может быть, здесь какая-нибудь ошибка, – как могла, успокаивала меня подруга.

– Какая ошибка! Всё кончено! Только почему так жестоко, внезапно, неожиданно? Что я ему такое сделала? Разве я заслужила такой участи? Ведь всё было прекрасно… Я видела, какой он радостный и счастливый, когда мы вместе. Представь! Мы за 4 месяца ни разу не ссорились, даже никаких размолвок не было. Письмо это, как гром среди ясного неба.

– Мне не даёт покоя Светка… Ещё т-а-а-а девица… Не зря же о ней идёт худая молва, – сделала, как всегда, свои верные предположения Алёна.

– Да… да… Ведь в день нашего отъезда она приходила к нашей Томе, – вспомнила я.

– У них с Томой тогда тоже сессия закончилась… Зачем ей надо было приходить к нам? – удивлялась Алёна.

– Д-а-а-а… Я давно стала замечать её интерес, проявляемый к Алену. Она часто, разговаривая с Томой, прислушивалась к нашему с Аленом разговору, иногда даже встревала в нашу беседу…

– Да, я помню… Я ей сама несколько раз делала замечания по этому поводу…и Тома тоже…

– Алёна, я думаю, что без Светки дело здесь не обошлось, – наконец я стала догадываться о том, как могли разворачиваться события после нашего отъезда.

– Оля, ты помнишь, она как раз была у нас в тот последний вечер, когда вы договаривались с Аленом о том, когда и во сколько он приедет тебя провожать?

– А вдруг Ален всё же приезжал?… Просто опоздал, как ты тогда мне в самолете сказала… и застал Свету у нас в комнате… Теперь всё становится понятно…

–Постой, Оль, не спеши с выводами! Не опережай события! Это только наши с тобой предположения, что они могли встретиться, – опять старалась успокоить меня и смягчить удар от вырисовывающихся правдивых предположений.

– Если это так, то ничего хорошего меня не ждёт, – я знала, о чём говорила.

К тому времени натура этой местной красавицы мне стала постепенно раскрываться. Она была бы не она, если бы в тот вечер, столкнувшись с Аленом в нашем общежитии без меня, не воспользовалась бы случаем для очередной интрижки.

Она обожала (мёдом не корми) сложные переплетения и перипетии любовных интриг и любовных "треугольников" с их неожиданными и непредсказуемыми поворотами, крайностями и ударами, при условии, что эти удары предназначались не для неё, любимой, а для других смертных....

– Оля, прекрати… не переживай! Я догадываюсь, о чём ты сейчас подумала, – не унималась подруга. – Но Ален не тот человек, чтобы попасться на её удочку. Насколько я успела его узнать, он порядочный человек, из хорошей семьи, у него есть свои моральные принципы и нравственные устои… Он бы не "повёлся" на эту красивую пустышку.

– Алёна, он же – мужчина, а красота, как и любовь, побеждает всё и всех… Мне тоже не хочется в это верить… Но ведь уже случилось, что случилось… Я одного не могу понять, как письмо в конверте без почтового штампа оказалось здесь, у нас в комнате.

– Возможно, Ален приезжал сюда сам ещё раз и оставил этот конверт с письмом на 1-м этаже в ячейке на букву "Ш", где у нас почта раскладывается.

– Алёна! – тут же я прервала подругу, – ты слышишь, о чём я тебе говорю? Как оно попало к нам, в нашу комнату, закрытую на ключ, сданный потом на вахту? Какая почта? Какой 1-й этаж?

– Я не поняла… Этот конверт, что, находился в нашей комнате??? – наконец Алёна тоже начинала недоумевать, каким ветром занесло то роковое письмо в нашу комнату. – Как же оно могло попасть в нашу закрытую комнату?

– Не просто «попасть» в комнату – его можно было подсунуть в щель на полу под дверью, а оно лежало на покрывале на моей кровати. Где дверь – а где моя кровать? Каким образом оно попала сюда? Не через стену же? Не через закрытую же форточку?

– Чер-тов-щи-на какая-то, – медленно и по слогам произнесла Алёна.– Ничего не остаётся, как дождаться приезда Тамары. Может, она всё нам прояснит, и тогда не останется тайн и загадок.

– Может, Ален решился написать такое письмо, привезти его сюда и передать мне через Тому, зная, что мы с тобой улетели, чтобы не встречаться лицом к лицу со мной и не выяснять причин закончившейся любви?

Нам ничего не оставалось с Алёной делать, как ждать.

И физические и душевные силы мои были на пределе. Ожидание Тамариного приезда было невыносимым, надо было ещё сутки подождать… и тогда… А что тогда? Что могло ещё проясниться?

Мы с Алёной, как детективы, разобрали поминутно в хронологическом порядке предположительные события последнего дня, только детали и нюансы оставались неизвестны. С приездом Томы ещё оставалась слабая, но всё же, надежда на то, что произошла какая-то зловещая ошибка или недоразумение. Может, шутка такая или всё же розыгрыш? Если бы не первая строчка в письме "Милая Оленька!", я бы подумала, что письмо по ошибке попало не тому адресату, но слово "Оленька" не оставляло мне ни единого шанса на надежду.

Наконец наше мучительное ожидание закончилось громким и нетерпеливым стуком в дверь и знакомым Томиным голосом: "Девчонки! Открывайте! Это Я!"

Как только Тамара со своими вещами вошла в комнату, две пары наших с Алёной глаз впились в её лицо с вопросом и мольбой поведать, что случилось. Тамара при первом взгляде на меня и на мою похудевшую фигуру всё поняла, как будто она ожидала увидеть меня именно в таком или в подобном состоянии и положении. Она не была удивлена, как Алёна, в первый раз увидев меня после каникул. Её вопрос не прозвучал вопросом, а как утверждение и подтверждение предполагаемого случившегося события.

Она не спросила, как Алёна: "Что случилось?". Она сказала: "Что-то случилось…?" В ответ на её слова я только заплакала, а Алёна протянула ей письмо от Алена.

– Я предполагала, что подобное может произойти, – нехотя произнесла Тома, раздеваясь и убирая свой чемодан и сумки, оставленные ею у двери.

Новая волна пережитого горя накатилась на меня, и я продолжала плакать, боясь спрашивать Тому о том, что произошло в наше отсутствие, при этом стараясь как можно дольше оттянуть минуту, когда я узнаю всю правду. Я боялась услышать ту правду, о которой уже догадывалась.

Алёна вместо меня, как мой адвокат, задавала Тамаре вопросы, потому что я этого сделать была уже не в силах.

–Тома, что произошло после нашего отъезда? Ален приезжал в тот день или нет? – начала свой допрос Алёна.

– Девочки, я расскажу всё, как было, но только это не весёлый для Оли будет рассказ. Да, Ален приехал в тот вечер, он немного опоздал. Он приехал минут через 20, как вы ушли. Вы помните, тогда ещё Светка ко мне приезжала. Я хотела уходить к Генке, и мне надо было закрывать комнату на ключ, но тут в дверь постучал кто-то, и этот "кто-то" оказался Ален.

–Так он всё же приезжал… – подтвердила я свои прежние догадки.

– Да, приезжал… Вижу, у Светки глазки загорелись недобрым огнём, она вся оживилась… Я хотела сказать прямо на пороге комнаты Алену о том, что он опоздал, и вы уехали. Я не хотела впускать его в комнату, где в это время находилась Светка.

– Но всё же его впустила, и он встретился со Светой, – за Тамару закончила фразу Алёна.

– Девчонки, а что мне оставалось делать? Неудобно было держать Алена в коридоре, когда Света уже пригласила его войти и тянула его за руки.

– А ты не понимала ситуацию? Запустила козла в огород…

– Но "козёл" здесь Светка, а не… Ален, – попыталась я сквозь свои всхлипывания заступиться за любимого.

– Да с самого начала было понятно, что не надо было разрешать этой "козе" пастись в нашем огороде, – продолжала Алёна. – Разве ты не видела, как она флиртовала и "строила глазки" Гене?

–Но я думала, Ален войдёт в комнату, я ему скажу, что вы уехали, и он уйдёт. Я не предполагала, что Светка к нам приехала уже с коробкой конфет и с бутылкой "Шампанского", чтобы, как она объяснила, отметить окончание зимней сессии.

–Что-то я не припомню, чтоб она раньше, до появления Алена в жизни Оли и в нашей комнате, приходила с конфетами и с вином отметить сессию. Может, кто-то другой помнит? – удивилась Алёна.

– Я тоже не помню… Так вот, мне надо было идти к Гене, я хотела закрыть комнату, но Света попросила меня оставить их ещё немного посидеть, поговорить, попить "Шампанское" и чай, а потом, когда я приду через полчаса закрыть комнату, они уйдут…

–Так они ушли вдвоём ? – превозмогая душевную боль, уточнила я у Тамары. – И что? Ничего нельзя было предпринять, чтобы они ушли в разное время? Задержала бы Свету на несколько минут под каким-нибудь предлогом после ухода Алена.

– Оля, прости, но моей вины здесь нет. Понимаешь, здесь всё было давно продумано до мелочей – не зря же Света уже приехала к нам с вином и с коробкой конфет. Даже если бы Ален не опоздал и приехал вовремя, вечер всё равно закончился бы так по сценарию Светки – ей ничего бы не стоило оставить его также в нашей комнате или увязаться с ним после вашего расставания, предложив ему проводить её до дома.

– Я думаю, что именно так всё бы и произошло. Светка – ещё т-а-а-а бестия, – подвела итог сказанному Алёна.

– И что Светка? – поинтересовалась я у Тамары.

– Больше Света ко мне не приходила, а потом и я улетела к себе домой. А как это письмо оказалось у нас, понятия не имею. Вы мне верите?

– В-е-е-е-рим, – ответили мы в унисон с Алёной.

– Ну, да… должно быть, так оно и было, – сделала своё очередное предположение Алёна, – осталось теперь только дождаться Светкиного прихода.

– Она больше сюда не придёт, она уже сделала своё грязное дело. Зачем ей теперь приходить? – я действительно думала так.

– Плохо, Оля, ты таких вертихвосток знаешь… Она придёт сюда обязательно лишь только для того, чтобы насладиться результатами своего "труда"…

– Своих козней, – уточнила я Светкины "труды".

Так, ничего нового от Томы мы не могли больше услышать – оставалось ждать прихода Светы.

Опять ждать!

В университете наступил первый день занятий после зимних каникул. Все мои девчонки пошли на учёбу, кроме меня.

Это был первый случай за все годы учёбы в университете, когда я без "уважительных" причин пропустила один день занятий.

Болезнь и физическая боль дают человеку основание взять у врача справку о временной нетрудоспособности, а душевная боль и страдания не были бы основанием для дачи медицинской справки о моей "неспособности" дальше жить.

После занятий, ближе к вечеру, к нам явилась та, кого мы так ждали.

Хотя Света и была "актриса", но не такой талантливой, чтобы сыграть роль человека, знающего о происшедших событиях, но не показывающего вида о том, что он знает.

Она на всех поочерёдно удивлённо посмотрела, как будто ожидая вопросы к своей персоне, но пока никаких вопросов к ней не последовало. Раньше, когда она входила к нам, а мы занимались каждый своим делом, она говорила: "Всем привет!" – но при этом никогда затем не спрашивала: "А что у вас тут случилось? – как спросила она на этот раз.

– Это тебя надо спросить, что у нас, а вернее, у Оли, случилось,– тут же парировала её вопрос наша Алёна.

– А в чём дело? Я ничего не знаю. А что у Оли случилось? – невинной овечкой прикинулась Света.

– Зачем тебе надо было влезать в отношения Оли и Алена? Тебе мало свободных мужчин и молодых людей? – продолжала свою атаку Алёна.

– А я тут причём?

– Света, после того, как вы с Аленом ушли от нас, что дальше произошло? – на этот раз её спросила Тамара.

–А ничего не произошло. Я попросила его проводить меня домой… Здесь же совсем близко… И он, как истинный джентльмен, проводил меня…

– А затем? – на этот раз спросила Свету я. – Что затем?

– А я его больше не видела… А в чём, собственно, дело? Что у вас тут происходит или произошло?

Тома в нескольких словах рассказала ей о полученном мной письме от Алена, и Света тут же напустила на себя вид сострадающего человека и стала мне сопереживать, но чувствовалось, что её переживания неискренние, наигранные, как будто она на сцене играла роль из драмы Чехова или Островского.

Мои девчонки свои чувства сопереживания выражали по-другому – естественно, будто беда случилась у них самих или у близкого им человека.

Света сделала быстрое движение по направлению ко мне, обняла меня и прижала с себе, но меня её объятия словно душили и не давали дышать. Я тут же постаралась отстраниться от неё.

Как будто узнав о случившемся только от нас сейчас, она стала проявлять мне сочувствие совсем другими словами и советами, не так, как это делали мои девчонки.

– Забудь его! Стоит ли из-за такого человека нервы себе мотать и душу рвать! Он не достоин тебя. Как он мог так жестоко поступить с тобой, толком ничего не объяснив. Подлец он и мерзавец после этого…

– Света, тебя это не должно касаться, – прервала я поток её брани в адрес Алена.

Если бы я тогда знала, ещё как касались её наши отношения с Аленом.

– И ещё хочу тебе сказать, если ты скажешь хоть раз подобные слова об Алене, то пусть Тамара на меня не обижается, но ты больше сюда, в нашу комнату, приходить не будешь. Вы будете с Тамарой встречаться где угодно, на нейтральной территории, только не у нас.

"Шкурка" у Светы была непробиваемой, её ничем нельзя было пронять, и носителя этой "шкурки" ничем нельзя было обидеть. Но Света, однако, приняла мои слова к сведению и продолжала обвинять Алена во всех смертных грехах, но уже не применяя "тяжёлую артиллерию" к эпитетам и сравнениям, направленным в сторону Алена.

Это был, к счастью, последний раз, когда нас «осчастливило» своим визитом красивое, но коварное создание.

Что ж, "Яго" сделал своё злодеяние, и "Яго" удалился со сцены, только это была не театральная сцена – сценой была моя жизнь и судьба.

Впоследствии мне довелось ещё раза 2-3 встретить её в коридорах нашего университета, но мы проходили мимо, не здороваясь и делая вид, что друг друга не знаем.

Жаль, что всю правду о тех событиях января 1975 года я узнала лишь 35 лет спустя, когда уже ничего нельзя было изменить в наших с Аленом судьбах.

Первая волна горя ушла, я как будто была в оцепенении – не хотела ни о чём думать, не желала ничего делать, ни есть, ни пить, ни дышать. Я как будто заползла в скорлупу или под панцирь или скрылась за высоким забором, который возвели моя скорбь и горе.

Я лежала целыми днями на кровати, укрывшись покрывалом и уставившись в белую стенку воспаленными, не просыхающими от слёз глазами.

Раньше я лежала на своей кровати лицом к окну, чтобы утром и днём видеть сквозь оконные стёкла синее небо и солнце, а ночью – луну и звёзды, при этом каждый раз вспоминая Алена, его и мои слова на последнем свидании и мечтая о будущей нашей встрече.

Теперь всё было не так. Я лежала спиной к окну, чтобы не видеть ни белого света, ни синего неба, ни звёзд, при мерцании которых ещё совсем недавно мне так хорошо мечталось о любимом.

В последующие дни в нашей комнате надолго воцарилась тишина.

Мои девчонки мало говорили. Они понимали, что все серьёзные разговоры, будь то об учёбе, о государственных экзаменах, о чём-либо или о ком-либо, были слишком болезненные для меня, а остальные – неуместны в этих обстоятельствах. Любая тема разговора почему-то сводилась к "верёвке", на которой повесилась жертва, а как принято, в доме повесившегося человека не говорят о верёвке – вот так мы все и молчали.

Я продолжала жить, но мысль об уходе из жизни не оставляла меня – она постоянно преследовала меня.

ГЛАВА 8. ОБМАН СУДЬБЫ

Как-то незадолго до описываемых событий я узнала, что тела людей, покончивших жизнь самоубийством, не хоронят на общем кладбище рядом с другими усопшими, а выносят их могилы за ограду кладбищенской территории.

Я только на миг представила, как в дни Пасхи и в другие дни поминания усопших, мои близкие – папа, брат с семьёй, моя тётя Маруся будут, как изгои, стоять у моей могилки, да ещё без креста и за кладбищенской оградкой, так сердце сжалось и защемило у меня от жалости к ним.

Я думаю, как раз жалость и боль за моих родных как-то повлияли на моё решение уйти из жизни другим путём. А мысль о том, какое горе причинит моим близким людям сама смерть моя, а не способ ухода из жизни, тогда ещё не достучалась до моего сознания. Да это и понятно, я мало что соображала и понимала в те дни, я жила не головой и умом, а эмоциями и растерзанным кровоточащим сердцем.

Это было в начале февраля. Только что начался второй семестр обучения в университете, как в городе грянула очередная эпидемия гриппа.

Естественно, что меня, как ослабленное и уставшее от жизни существо, грипп избрал одной из первых своих жертв. Как говорят у нас в народе, «где тонко, там и рвётся». Никто из моих трёх девочек в комнате тогда не переболел гриппом, только я одна. Видно, судьба мне уготовила такое испытание.

За 5 лет учебы в университете я первый раз заболела гриппом, и это случилось именно в этот раз. Организм мой был настолько ослаблен перенесенным горем и душевными муками, что гриппу справиться со мной, да ещё с летальным исходом, было раз плюнуть…

И тогда мне пришла в голову эта крамольная мысль – обмануть судьбу и тех врачей, которые будут ставить посмертный диагноз и причину моей смерти – "организм не справился с гриппом"… Что ж… Такое случается в нашей жизни и в медицинской практике.

Мне не хотелось быть похороненной (хотя умершему уже всё равно, где его телу быть захороненным) где-нибудь на отшибе за территорией кладбища. Я думала, что мои родные придадут моё тело земле рядом с могилой моей мамы в 8-10 метрах от высоковольтной вышки. Это место сразу можно увидеть с высоты холма, где находится вход на сочинское городское кладбище.

Я решила тихо и спокойно уйти из жизни, чтобы при этом на мне не стояло клеймо самоубийцы.

Алёна купила мне все лекарства по рецепту, который выписал вызванный по "скорой" врач. У меня была очень высокая температура – выше 40 градусов. Я понимала, если я не буду принимать лекарства и не собью высокую температуру, то просто произойдёт свёртывание крови… и летальный исход – то, чего я так желала в те дни.

Для меня тогда казалось ПРОЩЕ и ЛЕГЧЕ умереть, чем оставаться жить с тем грузом и болью на сердце и в душе, которую мне оставила любовь, отвергнутая любимым человеком…

Я изображала из себя больного человека, принимающего лекарства – на стуле перед моей кроватью лежали коробочки и упаковки из-под лекарств, и стоял стакан с чаем ( на этот раз), которым я, якобы, запивала эти многочисленные таблетки.

Но на самом деле ничего этого я не делала, я только сгорала от высокой температуры, бредила по ночам, и постепенно жизненные силы уходили из моего ослабленного организма, не желавшего бороться с какой-то там микроскопической инфекцией.

Крошечный вирус брал верх над недавно цветущей, полной сил и энергии девушкой, которая без памяти влюбилась в человека и считала себя самым счастливым существом на земле именно благодаря своей любви, которая так внезапно, жестоко и вероломно была отвергнута.

Разве после такого оставался какой-то смысл жить дальше?

Я этого смысла не видела. Смерть представлялась мне единственным избавлением от тех невыносимых мук, страданий и душевной боли, которую мне причиняли мысли о предательстве любимого человека.

Я думала, если бы мой отец знал, что в последний раз меня видит живой в аэропорту, он бы разорвал мои билеты на самолёт, и жизнь моя, возможно, сложилась иначе.

Часто нашу страну, Россию, представляют в виде мчащейся тройки лошадей, запряженных в одну упряжку.

Если выражаться красивым литературным языком и образно, то я могу сравнить своё тогдашнее состояние и отношение к собственной жизни и саму жизнь с такой тройкой лошадей, несущихся от смертельного испуга по крутому обрыву к пропасти… Только вожжи от этой упряжки были у меня в руках раньше, а теперь я их выпустила и отдала свою жизнь на усмотрение судьбы – увидят мои мчащиеся кони впереди приближающуюся пропасть или…?

Сработает природный инстинкт? Остановятся они в нескольких метрах от пропасти или на огромной скорости сорвутся в эту пропасть?

Я выпустила поводья от "упряжки" своей судьбы… Мне только оставалось ждать, сработает мой организм, сработает мой инстинкт самосохранения или нет.

Неделю мой ослабленный организм боролся с болезнью, и он всё же вышел победителем в этой борьбе "за жизнь или за смерть"… но не без больших потерь.

Как говорят врачи, грипп находит слабое место в организме человека и бьёт именно по этому месту. "Мой" грипп тоже нашёл самое слабое звено в моей жизненной цепочке, это было разбитое горем сердце, и добить его окончательно уже не представляло никакой трудности для микроскопически малого вируса – у меня после перенесенного гриппа произошли некоторые нарушения в сердечно – сосудистой системе и в самом сердце.

Чтобы всё это выяснить, мне приходилось потом много раз и долго ездить по направлениям нашего общежитского участкового врача по разным медицинским клиникам и поликлиникам для исследования этой самой сердечно – сосудистой системы.

Диагноз был неутешительным – в 22 года получить "букет" сердечных заболеваний, из них мне запомнились лишь те, которые может произнести и запомнить простой человек, не отягощённый большими познаниями в этой области медицины. Я запомнила только аритмию, тахикардию и невроз сердца из найденных во мне заболеваний.

Я теперь, с позиции прожитых лет, понимаю – это мои наследственные заболевания по отцовской линии, которые когда-нибудь в будущем, через 20-30 лет, обязательно проявились бы в моём организме, но не так рано – в 22 года.

Самым страшным для меня было то, что эти сердечные недуги сразу приобрели форму хронических заболеваний и всю жизнь дают о себе знать при каждом "удобном" и "неудобном" случае, будь-то лёгкая простуда или шум от соседских скандалов за стеной или из квартиры, находящейся у меня над головой.

Очень трудно было жить с таким разбитым и нервным сердцем первые полгода. От каждого звука, даже слабенького, у меня начиналось бешено колотиться сердце, как у зайчонка, загнанного лисами или борзыми собаками.

Сердце начинало работать с перебоями. В такие минуты я могла считать свой собственный пульс даже спиной, предварительно опершись спиной на какую-нибудь твёрдую поверхность, или пяткой, тоже предварительно приставив свою пятку к чему-то твёрдому.

Обычный звук от расчёски, соприкасающейся с поверхностью стола или прикроватной тумбочки, когда кто-нибудь из наших 3-х девчонок, расчесав свои волосы, клал такую расческу на стол, выводил из строя мою сердечную систему, и мне становилось так плохо, что появлялись ощущения удушья – мне не хватало воздуха.

Я не знала, как мне дальше жить. Я физически и объективно не могла оградить свой организм от неожиданных громких и резких звуков, которые вызывали такую реакцию в моей нервной системе. Тогда я стала приспосабливаться к этим звукам.