Выстрел в спину

– Клим! – окликнул он водителя – Подойди ко мне.

Водитель опустил капот машины и, вытерев руки о ветошь, направился к лейтенанту.

– Как машины? Выдержат?

– Если заправимся, выдержат, товарищ лейтенант.

***

Стало смеркаться. В течение дня группа дважды нарывалась на немецкие разъезды, но им удавалось не только оторваться от преследователей, но и уйти от них. Что это было – везение или немцы просто не хотели преследовать их в лесу, Никитин не знал. Ему не хотелось думать об этом, однако, эта мысль неотступно преследовала его.

– Клим! Сворачивай с дороги, – приказал он водителю. – Здесь заночуем.

Машины съехали с дороги и углубились в лес. Вскоре стемнело.

– Костров не разводить, – приказал Никитин Маркелову.

Никитин сидел под деревом, ему не спалось. Ночь выдалась теплой, в черном, как смоль небе, светились миллионы звезд. Где-то в лесу мирно ухал филин.

– Разрешите, товарищ лейтенант?

Он обернулся и увидел Лаврову.

– Присаживайся, – ответил он и подвинулся.

Она села рядом и прижалась к его боку.

– Замерзла? – спросил он Ольгу, чувствуя дрожь в ее теле.

– Нет. Ночь теплая.

Никитин набросил на ее плечи плащ-палатку. Сейчас, как никогда ранее, он ощутил запах ее тела, которое пахло луговыми травами. Рука лейтенанта машинально легла на ее плечо, но Лаврова, словно, не замечала этого.

– Товарищ Никитин, можно вас спросить? Скажите, а у вас есть девушка?

– Нет, Оля…, – тихо ответил он. – Почему вы меня об этом спрашиваете?

– Вот и у меня никого нет на этом свете, – также тихо ответила она. – Я – детдомовская.

Она еще теснее прижалась к Никитину. Повисла долгая пауза, так как каждый думал о чем-то своем.

– Вот я сейчас подумала о жизни. Знаешь, Ваня, – переходя на ты, произнесла Ольга, – вот идет война и никто, ни ты, ни я не знает, что будет завтра – останешься живым или сложишь свою голову в этом лесу. Тебе, Никитин, не страшно?

– Не знаю, я не думаю о смерти, ведь я ничего не могу изменить в этом мире, так проще жить.

– А я, вот думаю. Я не хочу умирать, ведь я – молодая и нигде еще не была. Я так хочу посмотреть мир – увидеть море, подняться в горы.

Никитин улыбнулся. Ему хотелось сказать Ольге что-то ласковое, но, как назло, ему ничего не приходило в голову.

– Вот закончится война и тогда все, о чем ты сейчас мечтаешь, непременно сбудется, ведь не зря же люди погибают в этой войне.

– Посмотри, Никитин, какое красивое небо, сколько на нем звезд… Ты видел, как упала звезда? Я успела загадать желание.

– И какое?

– Не скажу, а иначе не сбудется.

Он еще хотел о чем-то спросить Ольгу, но в это время с земли поднялся один из бойцов и, посмотрев на них, направился за машины.

– Ты давай, отдыхай, а я посижу, – предложил он Ольге. – Ложись, как тебе удобнее.

Он укрыл ее плащ-палаткой и, встав с земли, направился к машинам.

***

Ночь прошла спокойно. Никитин не заметил, как задремал. Проснулся он от холода и сырости. Его форма была влажной от утренней росы. Над поляной висел туман, который словно белое одеяло укрыл деревья и кустарник. Где-то еле слышно грохотала канонада, и трудно было отгадать, кто стреляет – наши или немцы. Достав из мешка банку консервов, Никитин ловким движением ножа вспорол металлическую крышку и, отставив ее в сторону, стал нарезать хлеб толстыми неровными ломтями.

– Оля! Поднимайся! – произнес он, тронув ее за плечо. – Садись, поешь…

Девушка открыла глаза и посмотрела на Никитина. Ей все больше и больше нравился этот молодой офицер.

– Спасибо, – коротко ответила она. – Можно умыться? Вы не польете мне на руки?

Девушка протянула ему фляжку с водой и сложила свои маленькие ладошки.

– Товарищ Никитин! Да лейте же…, – произнесла Ольга и посмотрела на него.

Девушка уже умыла лицо, а он все продолжал лить воду в эти маленькие ладони.

– Вот и все, – произнес он и улыбнулся, тряся уже пустой флягой.

Ольга вытерла лицо белой тканью, которую достала из кабины машины. Только сейчас Никитин заметил красноармейцев, которых уже успел разбудить Маркелов. Они под шутки и смех стали готовить себе завтрак. Иллюзия мира так и парила над поляной, и Никитину в очередной раз показалось, что нет войны. Отложив в сторону банку с недоеденной тушенкой, к нему направился Маркелов.

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться? – произнес младший лейтенант и посмотрел на девушку.

Никитин поднялся с земли.

– Что у вас, Маркелов? – спросил его лейтенант.

– Ты наконец-то можешь мне сказать, что за груз в машинах и почему мы не заходим в населенные пункты? – спросил его Маркелов. – Ты извини меня, но мне хотелось бы знать, за что мы кладем свои головы.

Никитин не ответил. Впервые за все это время, он пропустил мимо ушей неуставное обращение к нему младшего лейтенанта.

– Давай, отойдем в сторону, – произнес Никитин. – Здесь не место для этого разговора.

Они отошли в сторону и встали в сторонке от бойцов.

– Извини, Маркелов, время еще не пришло. Ты не обижайся на меня, но это – приказ Наркома внутренних дел СССР. Вопросы еще ко мне есть?

– Вон, ты как, – с ухмылкой произнес младший лейтенант. – А, я то, подумал, что сейчас все стало проще, под одним Богом ходим, а выходит, что нет. Ты только посмотри, сколько техники мы потеряли, сколько в лесу осталось молодых и здоровых ребят!

На лице лейтенанта заиграли желваки.

– Может, ты в этом и прав, Маркелов, но дисциплина, есть дисциплина. Я не могу нарушить приказ. Пока у нас есть машины, мы продолжаем бой. Неважно, что за груз, важно другое, мы не сложили оружие, мы воюем!

Лейтенант замолчал, его явно тяготили вопросы Маркелова.

– Скажи, Никитин, может, этот груз не стоит того, чтобы за него класть наши жизни? – снова сделав акцент на потери, спросил его младший лейтенант. – Это – не мои вопросы, это – вопросы красноармейцев. Мне не хотелось бы, чтобы они самостоятельно вскрыли ящики.

Никитин посмотрел на Маркелова так, что тот все понял сам.

– Вот что, младший лейтенант! Запомни сам и доведи до личного состава, если кто-то из них сорвет пломбу, расстреляю лично, – произнес жестко лейтенант слегка осипшим от волнения голосом. – Могу тебя заверить, Маркелов, то, что делаем сейчас мы с тобой, стоит многого. А теперь, иди, готовь машины к маршу.

Маркелов развернулся и направился к красноармейцам, которые с нескрываемым интересом наблюдали за их разговором.

***

Лихачев бежал по лесу довольно быстро. Неожиданно он споткнулся об торчавшую из земли корягу и, хватая руками воздух, повалился на землю.

– Больше не могу! – произнес он вслух, словно жалуясь на ноги, которые несли его все дальше и дальше от ночной стояки колонны. – Нужно отдохнуть минут пять.

Он поднялся с земли и обнял белый ствол березы. Он вслушивался в шум леса, стараясь услышать за спиной шум погони. О том, что за ним следят, он понял сразу, как вернулся обратно в отряд. Он старался ничем не выделяться из бойцов, но эта девушка не сводила с него глаз. С кем бы он ни говорил, он постоянно ощущал ее взгляд на своей спине.

– Мы тебе верим, – вспомнил он слова лейтенанта, но он не верил в эти слова.

Лихачев прислушался, ему показалось, что он услышал шум погони. Однако, лес молчал и тогда, немного успокоившись, он снова направился в сторону дороги. По его расчетам, там должны находиться немецкие солдаты, которые все время висели у них на хвосте.

«А может на все плюнуть, затаиться где-нибудь, отсидеть это лихое время, – подумал Лихачев. – Нет, ничего не получится, я же дал письменное согласие на сотрудничество с немцами».

Он моментально вспомнил надменное лицо гауптштурмфюрера Вагнера, его улыбку, после того как он поставил свою подпись.

«А что мне оставалось делать, – словно оправдываясь перед собой, подумал он. – Ну, не подписал бы, сейчас гнил бы где-нибудь в лесу, кому от этого легче. Нужно идти, времени отдыхать нет. Если они меня перехватят, то точно убьют».

Лихачев забросил винтовку за спину и быстро зашагал к дороге.

«Что он расскажет немцам о золоте? Они, наверное, и так все знают. Гауптштурмфюреру все это мог рассказать и Гатцук».

О том, что Гатцук мог оказаться у немцев, Лихачев не сомневался. Над головой пролетела сорока и взгромоздилась на березе. Птица громко затрещала, вызвав у него чувство непонятного ему страха. Он вытер внезапно вспотевший лоб и, выругавшись матом, сплюнул на землю. Поправив ремень винтовки, он снова двинулся вперед. Лихачев шел и мысленно представлял, как встретится с немцами, как будет докладывать гауптштурмфюреру СС Вагнеру результаты выполненного им задания. Солнце, мелькавшее между деревьев, пение птиц, все это настраивало его на его лирический лад. Неожиданно для него, ему вдруг очень захотелось запеть. Откуда появилось это желание, он объяснить не мог. Где-то впереди раздались еле слышные мужские голоса. Лихачев замер, стараясь расслышать, кому они принадлежат – русским или немцам.

Из кустов показалась белобрысая голова мальчишки.

– Дед! Ну, где ты?

Вслед за ним появился и дед – мужчина в возрасте семидесяти-семидесяти пяти лет, одетый в синею выгоревшую на солнце рубашку. Лихачев облегченно вздохнул и выбрался из ельника.

– Здорово, дед! – произнес он, держа винтовку наизготовку. – Ты что здесь делаешь?

– Я то? Да вот с внучонком домой идем.

– Ты немцев случайно не видел?

– Да полно их в лесу. Кто на машинах, кто на этих самых мотоциклетках… Ты это от кого хочешь обороняться винтовкой то? От танков, что ли? Не смеши, сынок. Немцы, говорят, уже под Смоленском, а может, уже и взяли город. А ты все здесь бродишь. Кто воевать то будет, кто нас-то защищать будет?

– Значит, полный лес немцев? – переспросил он.

– Да. Больше чем грибов….

– Спасибо, дед, – поблагодарил его Лихачев и, забросив винтовку за плечо, направился дальше.

– Сынок! Да там немцы! – крикнул ему вслед старик, но он его уже не слышал.

Он шагал, уже не прислушиваясь к тишине леса. Теперь он знал, что его уже никто не догонит, ни лейтенант, ни эта девка. Где-то недалеко прозвучало несколько выстрелов и снова стало тихо. Впереди, среди густой заросли кустов что-то мелькнуло. Он не успел упасть на землю. Струя свинца, словно коса, подравняла куст орешника. Лихачев вскрикнул и, раскинув руки в разные стороны, повалился навзничь в зелень кустов.

***

Группа Маркелова появилась как-то неожиданно. Запыхавшийся от бега офицер подошел к Никитину и буквально выпалил:

– Уходим, товарищ лейтенант, на хвосте немцы!

– Ты нашел Лихачева?

– Нет! Похоже, что он убит. Мы слышали стрельбу….

– А если, нет?

– Сейчас, это уже не важно, товарищ лейтенант! Нужно уходить!

Через пять минут машины тронулась в путь. Проселочная дорога, проходящая через лес, постоянно петляла и те, пятнадцать километров, отмеченные лейтенантом Никитиным на карте, оказались значительно длиннее, чем он предполагал. Наконец автомашины миновали лес и выкатились на поле.

– Воздух! Воздух! – закричал Клим, остановив грузовик.

Два «Ю-87» прошли так низко над машинами, что можно было легко разглядеть лица пилотов. Бойцы бросились прочь от машин, и повалились на землю, ожидая бомбежки. Самолеты совершили боевой разворот и с ревом понеслись к земле. Рев двигателей пикирующего самолета, вой включенной сирены заставили Никитина вжаться в землю. Впервые ему вдруг захотелось стать таким маленьким и незаметным, чтобы его не мог разглядеть ни один немецкий пилот. Он ждал треска пулеметов и разрывов бомб, но их не было. Этого непонятного поведения немцев, он испугался не меньше, чем их возможной бомбежки.

«Почему они не бомбят? – промелькнуло у него в голове. – Неужели впереди нас немецкая засада?»

Самолеты сделали еще пару заходов и, покачивая крыльями, скрылись за лесом. Лейтенант поднялся с земли и стал отряхивать форму от пыли. За этим занятием он не заметил, как к нему подошел Маркелов.

– Никитин! Может, ты мне хоть объяснишь, что это было? Почему они не стали нас бомбить?

– Им нужен наш груз и нужен целым и невредимым. Разве ты не понял этого?

– Груз? Скажи, тогда что будем делать дальше? Они явно наведут на нас свои части.

– Пока не знаю, нужно подумать.

– А если попытаться переправиться через речку не в этом месте, а ниже по течению, – предложил Маркелов. – Наверняка, они рассчитывают прижать нас к реке.

Никитин достал карту и разложил ее на подножке полуторки.

– Так там, по всей вероятности, тоже немцы, – возразил ему Никитин. – Впрочем, о чем я. Сейчас везде немцы.

– Но впереди гитлеровцы, которые нас ждут, – пытаясь возразить лейтенанту, ответил Маркелов. – Что же сделаешь – мы в окружении. Предлагаю, закопать прямо здесь эти долбанные ящики и двигаться налегке. Пусть немцы считают, что мы по-прежнему возим их с собой.

Маркелов замолчал и посмотрел на Никитина, ожидая от него окончательного решения.

– Хорошо, я согласен с тобой. Давай вон в тот лесок, там и зароем.

Машины направились к лесочку.

– Разгружаем все, кроме канистр с бензином! – приказал лейтенант. – Всем взять лопаты и рыть ямы.

Красноармейцы приступили к работе. Вскоре ямы были выкопаны и бойцы стали таскать ящики. Засыпав их землей и, замаскировав их дерном, они погрузились в машины.

***

Гауптштурмфюрер Вагнер сидел за столом и тупо смотрел на документ, который он получил сегодня утром. Это была директива Кальтенбрунера, в которой тот приказывал ему доложить о результатах операции по захвату русского «золотого конвоя». Рядом с этим документом лежал еще один документ из канцелярии министерства Розенберга, в котором тот упрекал Вагнера в нерешительности и высказывал сомнения в его компетенции.

Гауптштурмфюрер поднялся из-за стола и подошел к окну.

«Им легко сидеть в Берлине и рассуждать о компетенции, – с обидой рассуждал он. – Неужели они там не понимают, что русские просто так ценности не отдадут. Похоже, что не понимают. Неужели эта Милита Видельман не доложила Кальтенбрунеру обо всей сложности этой операции. Похоже, что не доложила, а иначе бы, не было этой директивы».

Вагнер прикрыл открытую створку окна и присел за стол.

«Что отвечать? Написать о том…. Впрочем, чтобы я не написал сейчас, все это – как мертвому припарки. Нужны результаты…».

Гауптштурмфюрер закурил. Никотин и алкоголь уже не снимали возникшего дискомфорта. Он положил сигарету в пепельницу и склонился над картой.

«Почему русские все время кружат в этом районе? – подумал он. – Почему не рвутся в Смоленск? Почему?»

Неожиданная мысль словно прострелила голову капитана. Он вскочил с места и стал шагать по кабинету.

«Почему я раньше не подумал об этом? Русским, Смоленск не нужен! У них совершенно другая задача – схоронить ценности где-то в этом районе! А иначе, они давно бы добрались до Смоленска. Вот и мешки с деньгами они сожгли, почему? Бумага может истлеть от сырости, а металл нет! А может, они и не сожгли их? Они просто имитировали их уничтожение. Они просто укрыли их где-то в тайнике. Как я раньше об этом не додумался, ведь пепла было очень мало. Они просто разбросали часть купюр, имитируя уничтожение. Я ведь раньше уже догадывался об этом, но желание захватить весь конвой заставляло меня отбросить подобную версию – вот она моя ошибка, за которую я по всей вероятности и отвечу».

От этой мысли ему стало жарко. Он расстегнул ворот кителя и с размаха плюхнулся в кресло, которое под тяжестью его тела заскрипело, словно жалуясь на свою незавидную долю. Он снова посмотрел на документы, которые лежали на его столе.

«Что же им ответить? – подумал Вагнер. – Написать в Берлин, что русские переиграли его? Нет, ни ведомство Кальтенбрунера, ни Розенберга его не только не поймут, но и осудят. Нужно предпринять все, чтобы доказать свою правоту, то есть то, что русские оставили свои драгоценности где-то здесь. Но для того, чтобы это доказать, он должен их найти, а иначе….».

Ему не хотелось думать о последствиях. Перед глазами поплыли ряды колючей проволоки, оскаленные пасти овчарок. Он передернул плечами, стараясь отогнать от себя подобные мысли. Он достал бутылку с коньяком и попытался налить жидкость в хрустальную рюмку. Рука предательски дрожала, выдавая его сильное расстройство.

«Раскис, словно баба! Видит Бог, я все делаю ради господства рейха, – подумал он, решив сохранить втайне от начальника Главного управления имперской безопасности Кальтенбрунера и Розенберга свои размышления. – Если я сейчас доложу о своих соображениях, то невольно стану их заложником. Удастся ли найти это золото или нет, знает лишь один Бог».

Выпив коньяк, он пододвинул к себе лист чистой бумаги и стал быстро писать на нем своим мелким каллиграфическим подчерком. Прочитав письмо, он немного задумался. Поймет ли его Кальтенбрунер, он не знал. Закончив писать, он принялся писать письмо Розенбергу. Положив ручку на стол, он ощутил внутри себя полную пустоту. Его рука непроизвольно потянулась за бутылкой, но внезапная сильная боль прострелила его тело.

«Нужно было залечь в госпиталь, – подумал он, – кому нужна его жертва – Кальтенбрунеру, Розенбергу… Кто оценит все это».

Боль была такой сильной, что он побоялся даже пошевелиться. На лбу выступил липкий и неприятный пот. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Впервые за эти несколько недель погони он вдруг поймал себя на мысли, что он обязательно должен отыскать эти ценности и передать их рейху. Где-то за окном зазвучала губная гармошка. Боль стала стихать. Он запечатал донесения в конверты и вызвал к себе адъютанта.

– Отто, срочно, – произнес Вагнер и протянул ему конверты. – Проследи, чтобы письма ушли сегодня.

– Есть, господин гауптштурмфюрер, – бодро ответил адъютант. – Из авиаполка передали, что заметили остатки этой русской колонны. В их составе всего два грузовика.

– Где заметили? – оживился Вагнер.

– Около населенного пункта Выселки.

Адъютант вскинул руку в приветствии и вышел из кабинета. Вагнер подошел к карте и отметил красным карандашом данный населенный пункт.

«Вот он – треугольник, – подумал он, соединив населенные пункты красным карандашом. – Где-то здесь, в этом районе русские и устроили основной тайник, в котором они складируют свои ценности».

Он закурил и, подняв рюмку с коньяком, выпил ее.

– Отто! Срочно поднимай взвод! Выступаем через двадцать минут.

«Вот она фортуна, – подумал он. – Главное – не спугнуть ее».

Надев фуражку, он направился во двор, где уже грузились в машину эсесовцы.

***

Проехав километра три, колонна столкнулась с толпой беженцев. Сотни измученных дорогой и страхом людей возвращались обратно домой. Они несли на себе то, что могли сохранить за это время. Кто нес чемодан, кто мешок, а многие вообще шли налегке, не имея в руках ничего. Они еще не знали, что вместо их домов остались лишь пепелища, что жизнь раскололась пополам на две половинки – до того как и настоящее, где за каждое нарушение требований оккупационных властей их ожидала смерть.

Клим отчаянно давил клаксон автомобиля, пытаясь пробиться сквозь нескончаемый людской поток, но уставшие от дороги люди не обращали на все его гудки никакого внимания. Никитин выбрался на подножку полуторки и дважды выстрелил вверх, стараясь привлечь к себе внимание.

– Чего пуляешь то, Аника – воин? – спросил его старик, удерживая рвущуюся от страха козу. – Ты, что слепой что ли? Не видишь, что творится на дороге?

– У меня груз, отец, государственной важности! – закричал лейтенант, по-прежнему, размахивая пистолетом перед лицом старика. – Пропустите машины! Нам нужно к переправе!

– Вот видишь, командир, у тебя груз, а как же люди? Ты о них хоть подумал? Ты вон сидишь в машине и пистолетиком размахиваешь передо мной. Если ты такой храбрый, то, что бежишь на восток? Иди, воюй, Аника-воин. Да и что там сейчас делать? Кругом немцы, в том числе и на мосту. Кругом враг, а ты на машине катаешься…. Все мосты или взорваны, или захвачены немцами.

Никитин удивленно посмотрел на старика, словно не веря в его слова.

– Ты ничего не путаешь, старик? Там же должны быть еще наши войска!

– Должны, говоришь, но нет их там, утекали наши соколы, – ответил старик. – Все убежали, бросили нас и убежали.

Вступать в спор со стариком Никитину не хотелось, так как тот прав. Он сел обратно в машину и закрыл дверь.

– Давай, налево, Клим. Попробуем обогнуть беженцев по полю.

Грузовая машина свернула с дороги и затряслась по полю, поднимая за собой столб серой пыли. Вскоре встала вторая машин.

– В чем дело? – закричал Никитин, выскакивая из машины.

– В чем, в чем? Горючее закончилось! – произнес водитель, вытирая руки ветошью. – Что будем делать командир?

– Жгите, – коротко бросил Никитин, – не тащить же ее за собой.

Пересадив людей в полуторку, они двинулись дальше. Проехав еще пять километров, они наткнулись на немцев. Те явно не ожидали увидеть в своем тылу русских, которые свободно разъезжают по дорогам на машине. Не останавливаясь, красноармейцы ударили по опешившим немцам из двух ручных пулеметов. Кто-то из бойцов бросил противотанковую гранату в бронетранспортер, который стоял у дороги. Мощный взрыв и бронированная машина запылала, как факел. Несколько мотоциклистов бросились в погоню за полуторкой, но были буквально скошены свинцовым дождем. В сутолоке боя никто не заметил, как из кузова автомашины выпал раненный в грудь боец.

…. Боец открыл глаза и не сразу понял, где находится. Белый потолок, воздух пропитан карболкой и какими-то ему неизвестными запахами.

– Как твоя фамилия, боец? – спросил его светловолосый мужчина в набросанном на плечи халате, под которым виднелась черная немецкая форма.

– Фомин, – тихо ответил боец.

– Ты из отряда лейтенанта Никитина?

Он, молча, кивнул головой. На лице немца появилась радостная улыбка.

– Господин гауптштурмфюрер, больной очень слаб, ему сложно отвечать на ваши вопросы, – произнес другой мужчина на немецком языке. – Я боюсь за последствия от вашей беседы.

– Запомните, Гюнтер, этот раненный должен выжить. От этого зависит ваше будущее. Это вам понятно?

– Я – не Бог, господин гауптштурмфюрер…

– Так станьте им, ради своего будущего.

Офицер резко развернулся и вышел из палаты госпиталя.

***

С большим трудом они кое-как добрались до переправы. Никитин и Маркелов залегли в прибрежных кустах и стали изучать систему охраны моста.

– Марелов! Посмотри влево, ты видишь, там за кустами стоят два бронетранспортера и около десятка мотоциклов.

– А справа – пулеметная точка, – подсказал ему младший лейтенант.

С берега потянуло запахом каши. Лейтенант сглотнул слюну, вспомнив, что пятнадцать дней не ел горячей пищи. Повернувшись лицом к Маркелову, он тихо спросил его

– Что скажешь? Соображения есть?

– Есть, – коротко ответил младший лейтенант. – У нас есть автомашина, это раз. Днем появляться у моста нельзя, нас моментально немцы расстреляют из пулеметов. Если прорываться, то нужно это делать только ночью. У нас в машине десять килограммов тола. Ворвемся на мост и взорвем машину. Как ты на это смотришь, лейтенант?

– А что, неплохо, – ответил Никитин. – Можно попробовать. Вот только у меня вопрос, кто поведет машину, ведь это – верная смерть? Здесь нужен доброволец. Нужно переговорить, посылать на верную смерть человека, я не могу.

– Лейтенант! Идет война, посмотри, сколько погибло и еще сколько погибнет!

– Все равно, не могу, Маркелов. Одно дело – бой, здесь – другое дело.

– Тогда решай сам, командир. Я сейчас выставлю охранение, пусть посмотрят за мостом и дорогой.

– Хорошо, действуй.

Маркелов развернулся и направился к кучке бойцов, которая стояла около машины, ожидая командирского решения.

– Хамидуллин и ты, Гаврилов, в дозор, остальным отдыхать.

Выслушав приказ, бойцы разошлись в разные стороны.

Никитин подошел к Ольге.

– Оля! У тебя гражданская одежда осталась? – поинтересовался он у нее. – Тебе нужно переодеться.

– Да, – ответила девушка. – Хорошо, товарищ лейтенант.

– Мы ночью попытаемся прорваться через мост, – произнес Никитин. – Это очень опасно и я думаю, что не все мы переберемся на тот берег. Я тебе посоветовал бы самостоятельно попытаться перебраться на тот берег. Думаю, что это безопаснее для тебя…

– Извините меня, товарищ лейтенант, но переодеваться я не буду. Я – такой же боец, как и все.

– Какой ты боец? Ты – девушка, которая должна передать инвентаризационные ведомости. Никто тебя не представлял мне, как бойца. Да, ты стреляешь хорошо, но это на войне – не главное. Главное – выполнить приказ. А приказ у тебя такой, доставить документы.

Никитин пристально посмотрел на нее и понял, что уговаривать ее бесполезно, она уже все решила.