Где-то есть Ты

Заявить о своих чувствах Марк решился лишь через полгода с нашего знакомства. Мы спускались по ступеням в подъезде Милы, я – впереди, он – за мной. В самом темном пролете он взял меня за руку, развернул к себе и страстно поцеловал. Это было неожиданно и… чудесно!

Все больше и больше времени мы стали проводить вместе, и эти отношения приносили нам обоим много радости. Настоящие друзья, способные говорить, не таясь, обо всем на свете, нуждающиеся друг в друге, с удовольствием принимающие друг друга. Первый секс после того поцелуя случился лишь через месяц, когда я была уже на пределе, но Марк боялся, что случится то же, что и всегда в таких случаях: он потеряет ко мне интерес. Но, похоже, нам было суждено быть вместе гораздо дольше.

Как ни печально, Мила и Женя расстались, наша же история только набирала обороты. Казалось, мы смогли стать друг другу по-настоящему родными людьми. Каждый день прогулки, поездки по разным местам, совместные обеды в ресторанах и кафе, где Марк заботливо кормил меня чуть не с ложечки и преданно глядел в глаза. Наблюдал за мной, не скрывая интереса, и увиденное ему явно нравилось. Мои непосредственность, способность по-детски радоваться самым простым вещам и событиям, легкость, которая сопровождала наше общение. Казалось, ему нравилось все.

В свободное время я сопровождала его в деловых поездках. Марк везде брал меня с собой. Мы могли просто ехать и молчать, иногда часами прекрасно обходились без ненужной болтовни. Я слушала музыку, смотрела по сторонам, разглядывала здания, достопримечательности и, оборачиваясь к нему, непременно замечала в глазах восхищение. Он улыбался и по настоящему любовался мной.

Когда люди счастливы, им не нужны слова. Мы были уверены, что нашли друг друга посреди людской толпы. Два человека, которым посчастливилось отыскать друг друга и быть вместе. Мы сидели часами в его машине, пили коньяк, смотрели на огни ночного города, занимались любовью. Медленно, не торопясь, наслаждаясь друг другом. И нам никогда не было скучно.

Такая тихая размеренная жизнь двух людей, один из которых просто вынужден был возвращаться на ночь к семье. Подумаешь, мелочи. Я тогда не чувствовала себя ущемленной, абсолютно, ведь Марк все делал для этого. Все его друзья меня знали и любили, они даже были в курсе милых ласковых прозвищ, которые он мне придумывал, на вроде Буси или Мелкой. Странные, режущие слух, они были мне милее всего на свете.

Иногда он напивался, и я катала его по ночному городу. Со временем совсем привыкла к его машине, и даже друзья Марка привыкли к тому, что видят меня за рулем чаще, чем его самого. Мы вкушали изысканные блюда и шаурму из придорожного ларька, отдыхали в клубах и резвились на природе, смеялись, гуляя по магазинам, валялись в снегу, громко ссорились и так же бурно мирились. И нам было хорошо. С течением времени все чаще мы стали ловить себя на мысли, что похожи на милую престарелую пару, прожившую долгую жизнь и счастливо стареющую в объятиях друг друга.

Возраста между нами больше не было. Сомнения отошли на второй план. Марк как-то сразу сказал мне, что любит. С первого нашего поцелуя. Просто и легко, как само собой разумеющееся. Поэтому мне легко было ответить ему тем же. Временами он говорил, что сожалеет, что все так вышло, и что не я стала матерью его ребенка. Но, как и все хорошее, что быстро кончается, наши отношения потихоньку стали разлаживаться.

Все меньше времени вместе, меньше слов и комплиментов, потом он и вовсе забыл поздравить меня с Восьмым марта, а еще через пару месяцев мы в первый раз крупно поссорились. Марк тогда признался, что у него были другие женщины. Нет, не ДО меня. Во время наших с ним отношений. Теперь вы понимаете, что имелось в виду.

Было больно, я уходила. Он меня возвращал. Ревела, он утешал меня. Тогда я впервые посочувствовала его жене. В принципе, у меня никогда не было к ней ревности, и эта женщина воспринималась мной, как частичка самого Марка. Но теперь я понимала, что он никогда от нее не уйдет. Даже не надеялась. Осознала вдруг, что Марк и меня-то никогда не любил.

Что было между нами? Одному Богу известно. Я знала одно: мне точно не нужен такой муж, который гуляет, пока я сижу дома с детьми. Да, меня устраивало мое положение, и на какое-то время этого было достаточно. Все знали, что у нас серьезно, его друзья уважали меня, принимали. Я была благодарна Марку за каждый прожитый рядом день. За каждое смс с пожеланием доброго утра, что он посылал мне в течение года. Но… но… Ох, уж эти но…

Все рухнуло в один прекрасный день, когда я вдруг поняла, что он меня избегает. Не отвечает на сообщения, уезжает куда-то с друзьями. Предъявлять свои претензии, качать права – это было не в моих правилах, да и не требовалось прежде, поэтому я была растеряна. По возвращении Марк рассказывал мне сам: где был, с кем, что делал. И мне хотелось верить. Зря.

В тот день мне сказали, что видели их с Женей в компании с другими девушками. Все встало на свои места. Поняв, что все кончено, я ужасно переживала, недели две или три не могла прийти в себя, даже просто улыбнуться. Да что там, дико сходила с ума и ревела ночами в подушку. Решив, наконец, покончить со страданиями и вычеркнуть этого человека из своей жизни, я пришла и рассказала все Миле.

Помню, мы выпили, обговорили все, я прилегла и услышала, как она звонит ему, чтобы отчитать. Подруга обвиняла его в том, что он поступил со мной по-скотски, даже не набравшись смелости, чтобы все объяснить. Мне было все равно, я слушала ее тирады абсолютно спокойно, но стоило взять в руки трубку, от одного только звука его голоса слезы хлынули ручьем. Помню, как отказалась говорить, отшвырнула телефон и разрыдалась, падая в объятия подруги.

Мы ревели, думая каждый о своем. О своей истории, своей боли. И клялись забыть все, как страшный сон. Хуже разочарования в человеке не может быть ничего. Мне тогда пришлось уяснить это твердо. Не зря говорят про «от любви до ненависти». Один шаг. Иногда достаточно даже маленького шажочка. Если бы он только сказал мне, что разлюбил, я бы все поняла, простила бы и отпустила. Но вот так, вышвырнуть из жизни, словно собаку, не удостоив даже полусловом, заставив мучиться, строя догадки, что же произошло. Это – низость, которая растоптала во мне любые чувства к нему.

Бегать и умолять в мои планы не входило. Мне хотелось просто забыть, но он явился месяца через три с просьбой поговорить. Сказал, что всегда считал меня другом, самым родным человеком на земле. Признался, что встречался все это время с девушкой, теперь расстался.

Я слушала, еле сдерживая слезы, и понимала лишь одно – он так и не научился любить. Никогда не научится. Некоторым просто не дано. Отпали все сомнения: мы точно не предназначены друг для друга. Мне не было больно, а, значит, чувства между нами не были достаточно сильны. Я все таки простила его, решив не таить обид. Другом так другом. Пусть так.

Так начался новый этап в наших отношениях. Сколько бы мы не проводили времени вместе, прикасаться к себе я не позволяла. Зачем, вообще, было общаться – не знаю. По привычке, что ли. Но мне твердо виделось – обратного пути нет, и быть не может. Не так легко бывает простить и почти невозможно забыть, если тебя бросили. И как бы он не умолял, как не раскаивался, я решила на эту скользкую дорожку больше не вступать.

Помню, что мне пришлось пережить. Буду помнить всегда. Да, я по прежнему люблю Марка. Но теперь только как друга. Точка.

Полгода назад, поняв, что поиски работы у меня несколько затянулись, Марк пригласил меня на должность управляющей своим рестораном. Сначала было страшно: без опыта, без соответствующей специализации. Но он утешил меня тем, что в мои обязанности не будет входить ведение бухгалтерии, только лишь административная работа, кадры, маркетинг, планирование закупок и контроль над всеми остальными процессами, протекающими в ресторане.

С чем я, согласившись, успешно и справлялась до настоящего дня, имея в арсенале смекалку и несколько талантливых сотрудников. Заработная плата меня более, чем устраивала, условия тоже. И… нужно отдать должное Марку – чувство вины иногда весьма благотворно воздействует на мужчину.

3

Мне снится мама.

Любимая моя, хорошая! Бегу и радостно бросаюсь ей в объятия. Крепко прижимаюсь к груди. Счастье. Вот оно. Чувствую, как теплые руки нежно гладят меня по волосам.

– Доченька, ты с нами. – Слышится ее голос. – Котенок, ты дома.

Отстраняюсь и долго смотрю на нее, желая убедиться, что мне не привиделось. Нет. Ее глаза лучатся добротой. Она здесь, рядом.

– Правда?

– Да. – Она снова обнимает меня. – Эй, не плачь, не надо. Как же тебе могла присниться такая глупость? Похищение, ха! С ума сойти!

– Но я… – Пытаюсь вспомнить хоть что-то, но мысли путаются.

Мама легонько похлопывает меня по спине.

– Все хорошо, посмотри, на тебе же ни царапинки.

– Да? – Радостно оглядываю себя. На мне любимая пижама. Та, что мне подарили на шестнадцатилетие. В розовый цветочек. – И точно.

– Скоро папа вернется с работы. Поможешь приготовить ему ужин?

– Конечно.

Обнявшись, мы идем на кухню. Солнечные лучи путаются в паутине занавесок, цветы на подоконнике расправляют свои листочки, словно ладони, пытаясь поймать больше света. Сажусь на стул, с удовольствием вдыхаю ароматы крохотных распустившихся бутонов.

Мама достает из холодильника продукты, раскладывает на столе, берет морковь и свеклу, подходит к раковине, чтобы помыть.

– Мамулик, все так чудесно пахнет. – Выдыхаю я, пытаясь понять, откуда раздается чудесный запах. – Умираю, хочу съесть что-нибудь.

– Вот, ешь, сколько влезет. – Она открывает духовку, оттуда вырывается тягучий жар. Вижу, что на противне в стеклянной посудине лежит целая куриная тушка.

При виде ароматной корочки сглатываю слюну. Встаю, аккуратно отделяю ножом и вилкой куриную ножку, осторожно укладываю их на тарелку, сажусь за стол. Интересно, а зачем она еще готовит папе борщ? Вот ведь, курицы всем хватит. Хотя с моим аппетитом все может быть…

– Мммм… – Стону я, вгрызаясь в горячую мякоть. – Мам, потрясающе, ты всегда готовила лучше всех!

– Спасибо, родная, – она убирает мытые овощи в сторону и принимается за лук, – ты ешь, не отвлекайся.

– Ма-а-ам, – проглатывая кусочек, говорю я, – а что если… я проснусь и… снова окажусь в той комнате? Там… так темно и душно.

– Глупости, – смеется она, снимая с луковицы кожуру. Ты здесь, рядом со мной. Куда ж ты денешься?

И на ее лице зажигается самая добрая и ласковая улыбка в мире. Улыбаюсь в ответ, перевожу взгляд и вдруг замечаю на столе огромного таракана. Он барахтается в масленке с подтаявшим сливочным маслом. Еще живой, отчаянно отталкивается тоненькими лапками. С отвращением гляжу, как это мерзкое рыжее существо борется за свою жизнь. Смотрю, не моргая. Надо же. Ему очень хочется жить, чертовски хочется, а ведь усатый погибает в огромной куче чертовой еды. Мечта каждого таракана.

С детства ненавижу этих тварей. И все же мне его жалко. Понимаю, знаю, что значит хвататься за свою жизнь. Вздрагиваю, когда вижу на стене еще одного прусака. Тот, опровергая закон всемирного тяготения, быстро устремляется вверх, к потолку. Карабкается, перебирая лапками. Бежит, ноне по прямой, а какими-то ему одному ведомыми дорожками.

Передергиваю плечами, моя спина почему-то ужасно чешется, будто от щекотки. Хочу почесать ее и не могу. Тянусь, тянусь. Потом резко просыпаюсь, пытаясь понять, где нахожусь. И вдруг от осознания того, что по мне действительно кто-то ползает, подскакиваю, как ошпаренная, и принимаюсь стряхивать с себя все. Немедленно ощущаю боль в скованном запястье и взвываю.

Боль распространяется со скоростью снежной лавины. Руки, спина, голова, – через секунду она уже отдается в ногах, едва не разрывая плоть на части. Продолжаю дергаться, несмотря на оковы, не могу остановиться. Меня захватил холод отвращения и противные липкие мурашки, разбегающиеся по телу. Отчаянно отряхиваюсь, кривя губы, издавая звуки «а» и «ы», еще и пытаюсь одновременно с этим встать.

Черт, у меня начинается самая настоящая истерика. Все тело колотит. Для человека, который с детства боится даже смотреть на насекомых, оказаться вдруг в ловушке, где все кишит этими гадами, просто смерти подобно. Да еще и в темноте, где нельзя увидеть своего врага, а можно только представить, насколько он ужасен и отвратителен. Это как лечь лицом в муравейник и не иметь возможности встать!

Прыгаю на своем матраце прямо в туфлях – какая к черту разница, когда ты в них же и спишь. Когда не можешь элементарно даже помыться. Стою, переминаясь с ноги на ногу, всхлипываю и глубоко дышу. Хватаю ртом воздух, стараясь не прислоняться к стене – там этих тварей, наверняка, еще больше.

Постепенно успокаиваюсь. Не спать. Нет. Теперь точно не получится уснуть. Вдруг одно из этих мерзких чудовищ заползет мне в ухо или в нос? Хорошо, что на мне джинсы. Сидят плотно. Шанса заползти мне в трусы у них нет.

Стою, дрожу и принюхиваюсь ко всему в этой комнате, даже к себе. Волосы спадают на плечи липкими грязными сосульками, тело пахнет потом и… плесенью. Наверняка, во мне еще можно при желании узнать прежнюю Еву. Ту, что прячется под синяками и грязью. Но это лишь внешнее. Внутренне я изменилась давно. Больше нет той легкомысленной, беззаботной девчонки, что жила открыто, верила и доверяла. Ее давно уже нет.

Сколько же прошло времени с тех пор, как я оказалась здесь? Сколько я спала? Какое сейчас время суток? Слушаю свое дыхание. Шумное, прерывистое, словно чужое. И не нахожу ответов.

Перед глазами пролетают образы несчастных девушек из новостных репортажей, виденные однажды по телевизору. Их большие испуганные глаза, ссутуленные плечи, длинные шокирующие рассказы о годах, проведенных в плену. Взаперти или на привязи у жестокого маньяка. Истязания, систематическое насилие, беременность от похитителя, роды прямо в заточении…

Чувствую, как кружится от страха голова, как дрожат колени. Нет, со мной такого не будет. Нужно выбраться отсюда. Любым способом. Даже если придется переступить через себя и свое самолюбие. Вот только как? Придумаю, обязательно придумаю. Да…

В желудке, прилипшем к спине, громко урчит. Я никогда не была толстой. Худой тоже не была. Всю жизнь меня ужасно огорчало то, что никак не удавалось похудеть и удержать вес, какие бы диеты, ограничения и ухищрения я не придумывала. Лет в восемнадцать я буквально помешалась наборьбе с лишним весом. Все вокруг упрямо твердили, что я нормальная. Но мне казалось, что нормальная – не идеал.

Идеал – это быть стройной. Худой. Ведь стройная девушка может надеть любые джинсы и шорты. Они сядут как влитые, и никакой жир по бокам не свиснет. Ничто не будет булькать на ляжках при ходьбе. Эх, мечты, но я ненавидела диеты, а они, кажется, ненавидели меня.

Неважно, какие продукты исключала, сколько и когда ела, – всё всегда заканчивалось слабостью и головокружением. На этом испытания стройностью на какое-то время прекращались, чтобы позже начаться вновь.

Да уж, теперь я явно похудею. Только вот зачем… Зачем мне это такой ценой… Прямо как моя соседка тетя Валя, которая постоянно причитала, что устала от работы и хочет на больничный, а потом слегла с раковой опухолью и через полгода страшных мучений покинула этот мир. Никогда не болтайте подобного. Слышите? Никогда. Бойтесь своих желаний, ведь некоторые из них исполняются не совсем так, как вам бы того хотелось.

Скрючиваюсь пополам. Давящая боль внизу живота напоминает мне о необходимости срочно опорожнить мочевой пузырь. Вглядываюсь в темноту. Железное корыто стоит на том же месте, где его оставил мой мучитель. Подтягиваю его к себе, ставлю ближе к батарее. Примеряюсь, с какой бы стороны присесть.

И как люди живут без удобств? Годами ходят в страшные вонючие сортиры на улице. Мне такое даже в страшном сне не снилось. Да я даже уличным туалетам на заправках всегда предпочитала тихий придорожный лесок. Там хотя бы природой пахнет, а не дерьмом.

Расстегиваю джинсы, спускаю трусы.

Хорошо, что я здесь одна. Было бы хуже делить это корыто с другими несчастными. Испражняться в присутствии друг друга – что может быть унизительнее? Хотя в тюрьме люди привыкают и к такому. Ужас. Фу… Никогда не знаешь, в каком положении ты окажешься завтра. Когда тебе придется посмотреть в лицо смертельной опасности, когда и у кого придется на коленях вымаливать пощаду.

Никогда не знаешь, как завтра повернется жизнь, будешь ли ты жив или мертв… Жизнь удивительна и непредсказуема. Только почему я раньше не дорожила ею? Почему не наслаждалась каждым прожитым днем? Почему всегда откладывала жизнь на потом?

Вот выйду замуж, тогда буду счастлива. Вот сделаю карьеру, тогда рожу ребенка. Что за бред? Сейчас бы все отдала за возможность вернуться в нормальную жизнь, за то, чтобы увидеть солнечные лучи, закат, звезды, улыбку любимого, лица родных. За то, чтобы родить ребенка и услышать его первое слово, увидеть первые неуверенные шаги…

Горячая струя громко звенит по металлическому корыту, заставляя меня стыдиться, что выходит так громко. Так противно. Стою на карачках, придерживаю левой рукой спущенные джинсы, правой сжимаю батарею, чтобы не упасть, и проклинаю этого жестокого мерзавца, который причиняет мне такие мучения. Который так изощренно меня унижает.

Закончив, умудряюсь изловчиться и натянуть на себя трусы. Тяну вверх кромку джинсов и вдруг слышу прерывистое хриплое дыхание в одном из темных углов. Резко выпрямляюсь и начинаю судорожно натягивать джинсы на задницу. Выходит не сразу. Руки не слушаются. Вглядываюсь в направление звука, едва дыша, пытаюсь справиться с молнией.

И вдруг понимаю, что это Он.

Он!

А потом слышу, ЧТО он делает, глядя на меня из темноты. Догадываюсь об этом по странным повторяющимся звукам. По тому, как они ускоряются, становясь интенсивнее и чаще. По тому, как он вдруг через несколько секунд со стоном облегченно выдыхает. Рыча и сопя, словно дикий зверь. Как замирает на несколько секунд, продолжая тяжело дышать, навалившись на стену. Как долго копошится потом, застегивая ширинку.

А потом подходит, берет корыто с мочой и направляется к выходу, оставляя меня дрожать от страха и брезгливости. Меня трясет, словно в лихорадке. Лица увидеть так и не удается. Но, кажется, я уже выучила звук его шагов. Узнаю его, наверное, из тысячи. Тяжелый, уверенный, громкий шаг, еще один, еще и еще.

Он наблюдал за мной все это время, тихонько притаившись и не дыша. Сидел в углу и не издавал ни единого звука. И ему нравилось то, что он видел. Он даже кончил, глядя на то, как я справляю нужду. Чертов больной придурок…

На меня накатывает новая волна стыда. Стою и смотрю на тонкую полоску света, льющуюся из приоткрытой двери. Думаю, как освободиться и убежать, но вдруг вновь слышу приближающиеся шаги. Нервы вытягиваются в тонкую, готовую в любой момент лопнуть струну.

Этот урод входит и быстро направляется ко мне. В одной руке у него то самое корыто, которое он с оглушительным звоном ставит на пол передо мной, заставляя вздрогнуть всем телом, в другой… Что это? Оно падает мне в ноги с глухим звуком. В тишине помещения слышится его злобная усмешка. Он разворачивается и идет обратно к двери. Когда в замочной скважине, наконец, поворачивается ключ, приседаю. Щупаю странный предмет. Это что-то грубое наощупь, твердое, но почти невесомое. Внезапно догадываюсь – примерно полбуханки почти черствого хлеба.

Сажусь на матрац, вытягиваю ноги, беру в руки хлеб. Отламываю кусочек, радуясь про себя, что внутри он мягкий. Кладу в рот и закрываю глаза. Медленно размачиваю во рту и затем только жую. Чудесный вкус, просто незабываемый!

Еще бы воды. Хотя бы пару глоточков, иначе мне придется скоро умереть от обезвоживания. Жую следующий кусок, потом еще один. Удовольствие от еды быстро сменяется адской болью в животе. Ложусь, чувствуя, как холодный пот градом катится со лба по лицу, и принимаюсь гладить живот по часовой стрелке. Не понимаю, что сильнее болит: он или моя рука. Наконец, почувствовав некоторое облегчение, встаю, чтобы размять кости. Все еще помню про насекомых.

Дышу.

Любое движение по-прежнему отдается дикой болью в каждой клеточке тела, особенно – в голове. Щупаю шишку на затылке – кажется, она немного уменьшилась, но все равно остается ощутимо большой. Пытаюсь сглотнуть слюну, которой во рту нет и не было. Ощущаю внезапно свалившуюся на меня усталость. Она буквально валит с ног, добивая головокружением.

Опускаюсь на колени, прислоняю голову к холодной стене. Прокручиваю мысленно перед глазами всю свою жизнь. И особенно последний год. Нужно вспомнить все, каждую мелочь. Просто необходимо. Всех, кого обидела, кому причинила боль. Может, удастся понять, кто мог сотворить со мной такое. Или просто нужно вспомнить, чтобы попросить прощения у Бога и покаяться.

Что мне еще остается здесь делать? Только молиться. Здесь же чертова прорва свободного времени! Пока не придут, чтобы задушить тебя. Или утопить как беспомощного котенка. Или…

Эй, мам, как ты там меня учила? Отче наш, иже еси на небесех…

Годом ранее

Не могла не заржать. Стыдно было признаться, но даже испугалась обделаться со смеху. У этой мадам точно моторчик где-то был спрятан. Милка спрыгнула со стола на диван, перешагнула через меня, чуть не запнулась, но устояла-таки на ногах. Встряхнула волосами, допела в импровизированный пульто-микрофон последние слова песни Майкла Джексона и поклонилась.

Бедный Майкл! Если бы он мог, обязательно бы крикнул ей «заткнись!». Прямо из телевизора. Но никто его криков бы не услышал: Милка драла горло так, что заглушала своим ревом даже музыку, доносящуюся из динамиков.

– Спасибо! Спасибо! – Поклонилась она и подхватила свой бокал. – Учись, Майкл. Вот так нужно выкладываться.

– Его трудно в этом упрекнуть, – рассмеялась я, – он выкладывался не меньше твоего, притом весь многочасовой концерт.

– Вот так всегда, – Мила села рядом, – пытаешься нарваться на комплимент, а получаешь укор.

– Это было феерично, не обижайся, – я вытерла слезы, выступившие от смеха, и чокнулась с подругой бокалами. – Чуть живот не надорвала.

Она отломила кусочек шоколада и положила в рот.

– Не все тебе блистать, электорат тоже хочет в шоу-бизнес. – Задумалась, переключая каналы, и вдруг повернулась ко мне. – Слушай, а где Дима?

– Какой еще Дима?

– Который Митя.

Я улыбнулась.

– Так и говори. А то я испугалась, про какого Диму ты спрашиваешь.

– Про него родимого. Я ведь настроилась на то, что он приедет, приготовит нам какие-нибудь вкусняшки, а теперь мне приходится пить чудесное домашнее итальянское вино, закусывая какой-то дешевой шоколадкой.

– Она не дешевая.

– Сути дела не меняет. Опять к бабе какой-нибудь поехал?

Мила крутанула головой так, что я мысленно поставила галочку: этому столику больше не наливать.

– Занят он.

– Да ла-а-адно! – Она толкнула меня ногой.

– Да. – Заверила я.

– Думала, он для тебя всегда свободен.

Я растерянно пожала плечами:

– Выходит, что нет. Подвез меня до дома и поехал встречать какого-то друга. Нет, не так. Он сказал «лучшего» друга.

– Никогда не слышала, чтобы у Мити был лучший друг.

– Тем не менее, это так.

Мила закинула ноги прямо на стол.

– А разве не ты – его лучший друг?

– Это его друг детства, они жили на одной площадке, квартиры были рядом, точнее напротив. Помнишь, где живет мама Мити? Вот там. Туда он и приезжает, дружок его.

– Это ничего не значащая информация. Ты мне давай строго по форме: возраст, вес, род занятий и размер.

– Размер чего?

Мила многозначительно повела бровями.

– Вот ужас. Прекрати!

– Просто если он не красавчик, то мы напрасно теряем время, обсуждая его.

Я смутилась.

– Митя ничего не говорил об этом.

– Ну, хотя бы чем занимается. Что ему в Питере-то не жилось?

– Митя сказал: хороший веселый парень, музыкой увлекается. Не знаю, музыкант, наверное.

– Пф, – сморщилась Мила, – раз и сказать нечего про него, значит, очередной бестолковый прожигатель жизни. Такое не для нас.

– А тебе-то, какое дело? Ты чего интересуешься? У тебя ж был твой врач.

Подруга отмахнулась и осушила бокал до дна.

– Все! Все! Никого мне не надо теперь. Никаких врачей, кроме доктора Хауса, – вздохнула она, потянувшись за бутылкой, – я на них согласна теперь только по телевизору смотреть. Достал меня этот горе-Боря. Встречались нормально. Раз в неделю. Ну, для этого дела, ты поняла? Для физиологии. Пришла к нему вчера, поговорили, чай попили, – стандартный набор, в общем. Можно, вроде как, и к делу переходить. Легли в постель, он отвернулся. Отвернулся! Веришь, нет?

– У тебя, Мила, сейчас бокал выпадет.