Ночной воздух

– Парень, ну ты что! – шеф рассмеялся. – Я же не кусаюсь, не обязательно так бледнеть. Ладно, будем считать, что ты поздоровался. Я правда впечатлён твоими успехами, твой папа мне всё рассказал, это здорово! Ты знаешь, иногда приходят ко мне выпускники ВУЗов или студенты старших курсов каких-нибудь, и вот вроде бы они что-то знают, кодексы иногда наизусть мне читают, а всё равно ничерта не соображают, олухи. То ли дело ты. Ты тоже, Юра, молодец, слепил нам мальчика.

– Спасибо, Александр Анатольевич, мне очень приятно слышать это, – отец первый пришёл в себя, хотя он и не уходил, не его это тема.

– Да, спасибо, я польщён, правда… – Краска выступила на моём лице, не очень-то я привык, чтобы меня так хвалили.

– Герман, на самом деле, я позвал тебя не только чтобы хвалить, хотя это тоже, конечно, – он весело подмигнул мне. – У меня есть сын, Рома, он с недавних пор у нас тут работает айтишником, в общем, ему не помешает лишняя пара рук, пока он что-то там такое шаманит, – мне показалось, что я заметил на лице шефа лёгкое смущение. – Я, конечно, понимаю, что ты хотел бы работать со своим папой с документами, но будет лучше, если ты начнёшь с этого.

– А, конечно, я с удовольствием помогу ему, если это необходимо.

– Да, разумеется, это не бесплатно.

– Не беспокойтесь на этот счёт, Александр Анатольевич. Думаю, финансовую сторону вопроса вам лучше обсудить с моим отцом, во всяком случае, этим вы окажете мне большую услугу, – моего, теперь уже моего, невероятного шефа нужно было срочно спасать, кажется, ещё немного, и он начал бы извиняться за то, что предложил мне работу. Удивительный человек.

Кабинет Ромы находился на первом этаже. Ну то есть как, это нельзя было назвать кабинетом, это был такой тёмный чулан, единственное окно было занавешено, по правую руку стоял большой чёрный ящик – сервер, отовсюду торчали какие-то провода, за компьютером что-то клацало. Источником звука был, конечно, хозяин сего хауса, он выглянул из-за монитора, махнул мне рукой, будто мы уже не меньше месяца работали вместе, кивнул на стул рядом с собой.

– Ты же Герман, верно? Папа говорил мне, что планирует завербовать тебя мне в помощники. Конечно, на самом деле он просто хочет свести нас с тобой, скучно ему стало что ли.

– Введёшь меня в курс дела?

– Да, без проблем, но вообще-то я бы и сам справился со всем, а вот компании жуть не хватает, сидишь здесь постоянно с железками этими, они не очень-то разговорчивые.

Кстати, Гусев младший вопреки моим ожиданиям не был рыжий. Он вообще внешне оказался противоположностью своего отца. Он был намного выше, волосы его были русыми, глаза карими, насколько можно было судить в темноте, он был худой, но широкий в плечах. В целом его внешность скорее располагала к себе, чем нет.

– Ну слушай, я же не могу просто так тут отсиживаться, давай уж чем-нибудь помогу.

– Окей, будь по-твоему. Смотри, тут ничего сложного, в целом система в офисе организована грамотно, просто некоторые её части устарели, как программные, так и связанные непосредственно с железом. Надо привести в порядок всю вот эту комнату, кое-где кое-что поменять, но это уже вечером, когда никого не будет и можно будет отключить питание. А потом в течение месяца, думаю, будем разбираться с остальным офисом. Пока можно просто поболтать. Ты и правда так шаришь за юриспруденцию?

– Кажется, что да, – я усмехнулся. – Ну у меня тупо не было выбора, отец настоял, чтобы я этим занимался.

– Блин, не повезло. У меня не так совсем, мне наоборот сказали, делай что хочешь, что нравится, развлекайся, но чтобы результат был. Первое время было тяжело разобраться с такой свободой, но получилось, как видишь, на 3 курсе универа вот, учусь, так сказать.

– Повезло тебе, – я старался подавить нотки грусти в голосе, но вряд ли у меня действительно что-то получилось.

– А сам-то ты чем хочешь заниматься, что тебе самому нравится?

– Я пишу стихи, Ром. Недавно появилась мысль положить их на музыку, я неплохо играю на гитаре, и вообще…

Рома оживился.

– О, слушай, так с этим я мог бы тебе помочь. Я раньше пробовал в эту сторону, научился со звуком нормально так работать, сводить там, ну всё такое.

– Ты серьёзно?

– Да, почему нет? У тебя сейчас есть что-то, что уже готово к записи?

– Ну… – Я замялся, в последнее время я больше времени проводил с бумажками, а не с гитарой, так что похвастаться мне было особо нечем. Рома заметил моё замешательство.

– Так, ладно. Тогда давай займись этим, а через несколько дней сядем с тобой на студии, будем делать вещи, – Рома хищно улыбнулся, в его глазах плясали маленькие белые огоньки.

***

Вечером после работы я успел заглянуть к Сашке. Она как обычно выбежала из подъезда, чмокнула меня в щёку и увлекла за собой в сквер.

– Ну что, рассказывай, как всё прошло? – моя возлюбленная выглядела очень оживлённой. В тот день вообще все были какие-то очень бодрые, что напрягало.

Я во всех подробностях описал ей события минувшего дня, на новости о перспективах появления моего музыкального альбома она чуть визжать не начала. Всё как-то вообще начало налаживаться.

– Милый, а можно я с вами пойду на студию, можно же, правда? – опять эти два голубых глаза уставились на меня, отказаться было совершенно невозможно, да и почему бы и нет?

– Хорошо, но для начала мне нужно что-нибудь написать, чтобы нам было что записывать…

– Думаю, у тебя не будет с этим проблем, – Саша ласково улыбнулась и поцеловала меня.

Что ж, у меня же на этот счёт имелись сомнения, я всё ещё не забыл свою последнюю, просто провальную, попытку написать что-нибудь. Но об этом в то время не было времени думать, я был в некотором роде занят.

Домой я тогда пришёл довольно поздно и сразу же завалился спать: мне предстояло многое сделать, так что было необходимо выспаться.

***

Ночь. Я был в лесу, шёл дождь. Моё, казалось бы, забытое предчувствие вернулось с новой силой: я явственно понимал, скоро должно было случиться что-то ужасное, непоправимое. Я не знал, как я тут оказался. На месте мне стоять не хотелось, и я пошёл, не зная, куда. Вскоре между деревьями я заметил что-то красное – это бушевало пламя. Подойдя ближе, я понял, что горело – Усадьба. «Как это возможно, что здесь вообще происходит?» – я постепенно начинал паниковать.

Я подошёл к окраине поляны, на которой горело место, в котором я был счастлив, в котором я наконец-то не был один. К испугу прибавилась горечь, перехватило дыхание. Вдруг картинка «поплыла», всё будто бы распалось на пиксели. Рядом появился Пушкин. Исчез. Я услышал, как кто-то зовёт меня по имени, но не на улице – моё имя произносили прямо у меня в голове. Какой-то металлический голос гравировал моё собственное имя прямо на моей черепной короб.

Набоков, улыбаясь, подошёл ко мне, пожал мне руку, вдруг на месте его головы появилась голова отца.

– Будь им, Герман, будь! – его голос эхом прокатился по округе, звук был каким-то электронным, искусственным.

В голове раздался писклявый смех, как будто сотни, тысячи людей одновременно насмехались надо мной, все они хотели разорвать меня, я чувствовал, как их голоса царапают мою кожу изнутри, как они рвут мои органы на части. Вновь появился Александр Сергеевич, в его руке был нож, он поднёс его к своему горлу. Его зелёные глаза кричали о чём-то демоническом, голова ужасно болела, хотелось прекратить всё это, нож начал своё движение. Но крови не было, вместо этого к ужасному визжащему смеху добавился звук разрезаемого стекла. Я опустил голову – по моему животу стекало что-то красное и тёплое.

Я узнал эти глаза. Это были мои собственные.

Глава 3. Танцуй или забудь.

– А как тебе такое звучание?

– Ром, слушай, это не то всё, нужно такое «Ту-ру-ру-ру-ру», а потом такое «Т-ж-ж-ж», понял?

Сашка рассмеялась. Пожалуй, со стороны это действительно выглядело очень занимательно, но мы с Ромой уже физически не могли обращать на это внимание – в течение недели каждый день с самого утра до шести вечера мы сидели на студии, а потом вместе ехали в офис и ковыряли там сеть до глубокой ночи, иногда там же оставались ночевать, благо, у Ромы был самый непосредственный выход на начальника, так что никто не запрещал нам так делать.

За это время было сделано очень много. Я сообразил несколько неплохих текстов, Рома помогал писать под них музыку. Выходило неплохо, оказалось, что я не так уж и плохо пою, особенно если как следует обработать мой голос. Иногда я поражался работоспособности своего нового друга: он с каким-то маниакальным упорством пыхтел над каждым треком, всего их должно было быть шесть. Бывало, что после записи голоса я засыпал на пару часов, а ,проснувшись, заставал его в той же позе, что и до этого, только на столе появлялся новый стаканчик кофе. Саша, часто заходившая к нам в то время, сооружала из таких стаканчиков небольшие башенки, а в наиболее плодотворное время и вполне себе достойные замки. Денег, конечно, уходило немерено, но у меня были некоторые сбережения, да и аванс за работу в офисе Сергея Анатольевича мне уже перечислили.

Однажды я спросил Рому:

– Почему ты мне помогаешь? Я же не плачу тебе, ничего такого. А доход от музыки… Кто его знает, что с этим в итоге будет.

– Ну… Деньги же не единственное, что есть в мире, правда? Хочется что-то сделать, ну, такое. Чтобы прям вау. Чтобы ничего не было, а потом раз – и что-то уже есть. Тем более это весело, да и не просто же так я учился всей этой фигне! – Последний аргумент был просто несокрушимым.

– Я хочу сказать, спасибо, что возишься со мной. Вне зависимости от того, что получится в итоге.

– Герман, да забей ты, всё в норме, сочтёмся, – сделал паузу, оценивающе взглянул на меня, вздохнул и продолжил. – Ну хорошо, смотри, если выйдет хорошо, я заработаю, верно?

– Верно.

– А если выйдет плохо, и я не заработаю поэтому, кто будет виноват?

– Я.

– Боже, не бери ты так много на себя, Герыч. – С недавних пор у него появилась привычка меня так называть, не могу сказать, что меня это очень раздражало. – Если выйдет плохо, виноваты оба будем. Так что по сути от меня сейчас зависит, заработаю я на тебе или нет. Такой подход тебя успокоит?

– Не слишком, – я усмехнулся. – Но спасибо, что хотя бы пытаещься.

Рома снова вздохнул. Думаю, ему эти разговоры доставляли удовольствия не больше, чем мне.

Отец отнёсся к моим музыкальным потугам довольно скептически – на учёбу времени не оставалось совсем. Но так как дома я теперь не появлялся практически никогда, он был готов с этим мириться ради всеобщего, их с мамой то есть, семейного спокойствия. Хотя, в целом наши с ним отношения заметно улучшились. Мне казалось, что после моего успеха в офисе он отчасти принял, что я не могу заниматься исключительно юриспруденцией, что мне нужно что-то ещё. Кроме того, я начал немного зарабатывать, думаю, для него было важно, чтобы я стал более самостоятельным, и моя работа давала ему неплохую надежду на это.

Отношения в семье вообще как-то наладились. Я начал больше времени проводить с родителями, стал чаще рассказывать им, чем я занимаюсь, они даже узнали о Саше, хотя, конечно, и без меня догадывались о ней. У меня есть ощущение, что во многом изменение погоды у меня дома поспособствовало успехам за его пределами. Действительно, очевидно, проще жить, когда за спиной люди, которые разведут костёр, чтобы ты согрелся, а не чтобы сжечь тебя на нём. Хорошо, что я понял это сейчас, а не ещё лет через десять.

Помимо всего прочего я перестал пугать сам себя. После того сна с горящей Усадьбой больше ничего экстраординарного со мной не происходило, я было хотел обсудить это с кем-то из её запредельных обитателей, но к такому испытанию своих нервов я явно не был готов. Перестал забывать события минувших дней и видеть странные сны – и довольно. Всякие предчувствия тоже отступили, так что я был вполне счастлив, хоть и работал, как проклятый.

Конечно, из-за моей загруженности мы с Сашей стали намного меньше времени проводить наедине, да и вообще я в то время как-то больше напоминал кота, а не парня: постоянно хотел есть и спать, вечно был чем-то недоволен. Возможно, я бывал таким несколько чаще, чем во время работы над альбомом. Возможно, всю жизнь. Саша терпеливо ждала, когда я закончу со всей работой, тем более она очень помогала нам с Ромой, часто приносила поесть на студию, иногда она приезжала вместе со мной и сидела там вместе с нами с самого утра. Подозреваю, что она немного ревновала меня к Роме и переживала из-за наших постоянных ночёвок в каком-то офисе и близкого общения на студии, вот и старалась держать руку на пульсе. Но это не отменяет того, что она иногда просто-таки спасала меня.

Но не всё было так хорошо. Несмотря на то, что мы с Гусевым-младшим проводили вместе чуть ли не двадцать четыре часа в сутки, у меня сохранялось ощущение, что я совсем не знаю его, а усугублялось всё полным непониманием его отношения ко мне. Что бы он ни говорил, я никак не мог взять в толк, для чего он со мной возится. Неужели у него не было более важных дел? Да и вообще, что он думает обо мне? Мы всё-таки друзья или просто вместе работаем? Ну да, и спим. Выглядит как дешёвая русская любовная комедия. В общем, неловко мне было, вот что.

Для меня настолько сближаться с кем-то было странно, это было чем-то забытым, чего в моей жизни давно уже не было. Уж не знаю, как так вышло, но у меня не было по-настоящему близких друзей, просто вот они как-то не появлялись. Что ж, больше времени на стихи оставалось. Но тогда моя некоторая неопытность в этом вопросе мне мешала.

В один по-августовски тёплый день мы с Сашей выбрались в Парк Горького. Я ненавижу появляться там до захода – при свете дня он становится слишком просторным, там становится слишком много людей, но как только солнце скрывается за горизонтом, а вода в реке из грязно-серой превращается в чёрную, отражающую в себе всю пестроту красок ночного города, излишний простор вместо ощущения толпы уже даёт непередаваемое чувство свободы, и все снующие вокруг люди как-то сами собой прячутся в темноте, и даже расставленные повсюду фонари не мешают не замечать их. Именно в такой вечер мы были там, мы стояли на набережной, Саша была в каком-то новом платье, они для меня все всегда были новыми, даже если всё это время это было одно и то же платье. Шум толпы, звучащий где-то сзади, почему-то создавал ощущение уединённости, даже если на нас в тот вечер смотрели все глаза города – мы не могли узнать об этом, ведь когда человек целуется или смеётся, его глаза закрыты.

В последнее время мимолётные беседы о вечном сменились долгой болтовнёй ни о чём, в основном это были какие-то смешные истории из её жизни, в ответ на которые я мог лишь отпустить какую-нибудь шуточку, надо признать, в таком амплуа я чувствовал себя не так уж и уверенно: на её фоне мне казалось, что я и не жил вовсе, хотя в каком-то смысле это так и было. Проводя большую часть времени дома, читая много книг, сочиняя стихи, я не успевал, да и не хотел жить за пределами своей головы. Максимум на кухню спуститься мог, вот это да. Часто одному мне было намного интереснее, чем со сверстниками, а потом это уже переросло в привычку. Саша же была другой.

– … ну и в итоге мы до самого рассвета всей нашей компанией искали мою собаку, – она явно была довольна собой, вот уже двадцать минут она мне рассказывала, как отметила свой последний день рождения, там было что-то про дачу, а потом кто-то куда-то пошёл… Впрочем, я не слушал.

– Ничего себе! Здорово! – Я очень старательно прибавил на своём лице к выражению крайней заинтересованности радостную улыбку. Самое удивительное – она мне поверила.

– Надеюсь, в этом году всё пройдёт ещё лучше, – её день рождения должен был быть как раз через пару дней.

***

– Ну Герман! Ты опять уснул! –Рома изо всех сил пытался казаться злым, получалось довольно комично.

– А? О… – красноречиво заметил я.

– Герман, нам через тридцать минут ехать в офис, ты нашёл в интернете, как нам разобрать тот узел? – Ох, как много я бы отдал, чтобы быстренько узнать это… Ну, или чтобы Рома ушёл куда-нибудь, а я смог бы дальше спать.

Вместо ответа я виновата посмотрел на друга.

– Ладно, с кем не бывает, – попробуйте поверить, пожалуйста, что он именно так мне и ответил, а не устраивал мне разнос минут 15.

В офис ехали молча. Разговор как-то не клеился. И всё-таки чем-то он напоминал мне отца, только машина у него подешевле была, но вёл он её с точно таким же выражением лица – «ничего не происходит», в его лицо как будто вкололи очень много анестезии. И как они оба это делали? Мы специально нашли студию поближе к месту работы, так что наше каменное молчание держалось минут 15, не больше, потом мы принялись за работу, и Роме пришлось заговорить со мной.

– Гер, давай я быстро посмотрю, как там и что, ты пока расчехляй инструменты и давай переставай дуться – у нас работы много.

Вечно у них всех работы много, как будто все деньги мира хотят заработать, а все плясать должны вокруг них и это «много» каким-то образом разгребать, притом это «много» никогда не превратится в «мало» – в лучшем случае в «сегодня работы поменьше, трудимся только на час больше, чем должны». Хотя, стоит отдать Роме должное, работа спорилась, наши темпы позволяли надеяться, что мы закончим сильно раньше конца месяца. Интересно, нам тогда придумают какое-нибудь новое Просто-Самое-Важное-Задание-В-Этом-Мать-Его-Офисе? В любом случае, Рома не позволит мне саботировать нашу работу – мы закончим так быстро, как это физически возможно, а потом, видимо, возьмёмся за что-то новое. Псих, просто псих.

Конечно, мне тоже нравится, когда всё качественно сделано, но ведь есть же вещи кроме работы. Ну, сон, например, нет? Один раз я пытался рассказать об этом Роме – ему не понравилось, его брови так сильно сдвинулись к центру лба, что я даже не понял, как мне это понимать: то ли он удивился, то ли разозлился, то ли просто захотел в уборную. Сложно мне с ним иногда бывало, впрочем, как и со всеми.

Ты им честно – они не верят, зато с таким удовольствием слушаю ложь… А в действительности вообще оказывается, что они не слушают и не понимают ни того, ни другого, а просто ждут, когда ты договоришь, чтобы наконец заняться своими делами. Некоторые делают очень заинтересованное лицо, кивают, даже задают вопросы, а через неделю с удивлением спрашивают: «Разве ты мне это рассказывал?» И так каждый разговаривает с каждым, разговаривая на самом деле лишь с самим собой. А если кто-то и найдёт в своём эго немного места для кого-то другого и всё-таки решит послушать собеседника, так и тогда он ничего толком не поймёт. Ну, поймёт, но как-то по-своему. Вот даже эта книга. Все поймут по-своему, а дураком останусь всё равно я. Так это и работает.

Так о чём это я? Да, работа. А что работа? Мы в итоге решили ту проблему, нашли парочку новых, всё как обычно. Тогда вообще всё стало «как обычно».

***

– Герман?

– Здравствуйте, Александр Сергеевич. – Я уже окончательно разобрался, как всё работает, так что приезжать в Усадьбу нужды не было совсем никакой, я просто мог спроецировать всё у себя в голове.

Это вообще очень интересная штука, ведь по факту у меня был карманный Пушкин, да и не только он. Так как он просто порождение моего разума (умолчим, насколько он имеет отношение к действительности, я уже и сам не был уверен до конца), он действительно был всегда со мной, потому что его по сути не было. Мой мозг каждый раз создавал новую копию Пушкина по основному слепку в моём сознании, ну или что-то в этом роде. Проекции каждый раз немного отличались, особенно это было заметно по их росту и одежде. Каждый раз по настроению я немного корректировал собеседника под себя, довольно удобно, кстати. По сути, в реальности мы делаем то же самое, только у моих проекций было несколько меньше объективных свойств, которые могли вступать в конфронтацию с моими прихотями, поэтому мне было проще.

– Чего это ты вдруг решил навестить меня? Тебя уже довольно давно не видно. – Проекции пользуются моим собственным восприятием времени, как мило.

– Не знаю, как-то одиноко в последнее время.

– А как же Саша? Рома?

Признаться, мне было намного комфортнее, когда он притворялся незнакомым человеком, но все мои высокоинтеллектуальные глюки помимо всего прочего имели полный доступ к моим воспоминаниям. По сути они сами и сделаны из этих воспоминаний.

– Ну не знаю. Даже с ними я чувствую себя как-то немного неуютно. Раньше я думал, что Саша такая же, как я, а сейчас я уже как-то не знаю. Они ещё с Ромой так сошлись, мне иногда кажется, что я там лишний.

– Да, ты в некотором смысле другой, Герман. Как минимум, мало кто может видеть что-то похожее на меня, а уж осознать, что это такое и управлять этим… У меня же есть собственная память, и я помню других «кандидатов» в медиумы – это всегда был провал или почти провал. Точнее, память у нас одна на всех, потому что информационное поле едино, но это сейчас не важно. Тебе не кажется, что только твои способности медиума уже довольно сильно выделяют тебя? Я уже не говорю о том, что в отличие от многих, ты сам создавал себя, среда влияла на тебя меньше, потому что ты с ней толком не взаимодействовал, а когда взаимодействовал, это было не слишком удачно.

– Всё-то вы обо мне знаете. Даже раздражает иногда.

– Поверь, ты бы мне сейчас рассказал о себе то же самое. Скажешь, нет?

– Но ведь не может же быть, что ни с кем я не буду по-настоящему близок теперь? Только потому, что имею собственное мнение. Это же глупость.

***

Я проснулся. Всё-таки кое-что я не мог контролировать. Например, течение времени во сне, в противном случае я бы просто растянул моё пребывание в Усадьбе до бесконечности и никогда не проснулся бы. Впрочем, всему своё время.

В другом конце комнаты на такой же раскладушке, как у меня, сопел Рома. Уже было светло – через пыльное окно нашего кабинета светило солнце, где-то рядом тихо гудел сервер. Странно, что я проснулся до будильника, с моим-то графиком. Спать не хотелось. Конечно, я знал, что делать в таком случае: открываешь «Заметки» на телефоне и начинаешь писать. Даже не важно что, просто чтобы мысли лились ручьём, или пусть хотя бы капают, как протёкший кран, лишь бы голова не лопнула под их натиском. Кто-то курит, а кто-то делает так. Чувства не должны оставаться внутри, они наполняют всё тело, как обжигающе горячий пар, который вне своего сосуда обращается в ничто, но не выпускать его нельзя. Некоторые люди знают, что этот пар можно собрать, получив тем самым воду. Таких людей называют творческими. И тем утром я старательно собирал свой пар, вдруг пригодится.

В общем, к тому моменту, когда действительно нужно было просыпаться, я спал без задних ног, а мой телефон был полон всякой зарифмованной дряни. Противное верещание будильника – выключил. «Бдзым», – произнёс мой телефон. Пришлось пару секунд очень усердно думать, чего это он вдруг, такой приличный вроде, а тут вдруг такое. А. Это было уведомление. Читаю. Прочитал. Ничего не понял. По прошествии ещё нескольких секунд я смог вникнуть в суть сообщения, пришедшего мне: у Саши сегодня день рождения. Может, Рома поэтому вчера так торопился? Ну, чтобы мы сегодня смогли ничего не делать и пойти на праздник. Хотя он всегда такой, о чём это я.

Боковым зрением я заметил движение: что-то большое перебирало конечностями у Ромы под одеялом. Я было понадеялся, что какой-нибудь огромный лохматый паук съел его ночью, а теперь пытается улечься поудобнее, но реальность оказалась довольно разочаровывающей: это был сам Рома, просто он длинный, так что иногда бывает сложно поверить, что все эти длиннющие штуки – действительно части его тела. О, к шуршанию добавилось какое-то бормотание. Что-то про кофе, кажется.

В последние пару дней просыпаться нам было довольно тяжело, хотелось отдохнуть. Даже Рома, человек-киборг, выглядел уставшим. Мой мозг просто как-то не был готов увидеть такое, я скорее ожидал, что вся Москва рухнет и даже тогда Рома будет искать в руинах города офис, ну, потому что понедельник. Но нет, он действительно выглядел очень уставшим.

– Эй, дружище, у тебя так в чашке места для воды не останется, будешь чистый кофе жевать. Или так и запланировано? – Я с сомнением посмотрел на друга, который самозабвенно ложка за ложкой пересыпал весь кофе в офисе в турку.

– А? О, действительно. Ничего себе.

– Слушай, Ром, сегодня у Саши день рождения, она нас приглашала, помнишь? Может отдохнём сегодня, развеемся? На тебя уже смотреть страшно, подозреваю, что и на меня тоже.

– Ну… – Боже, даже тогда на его лице были заметны следы внутренней борьбы. Насколько под мешками под глазами, конечно, что-то можно рассмотреть. – Наверное, ты прав. Мы на неделю опережаем график, а альбом никуда не денется, верно?