В ожидании августа

– Я позвоню в морг, там, конечно, должен находиться дежурный санитар, но, простите, ничего не гарантирую… Может, отдохнёте с дороги, примите душ в гостевом блоке, сейчас закажем вам ужин. А утро – вечера мудренее да и вам будет спокойнее, – он посмотрел на меня, набрал номер телефона. Трубка долго молчала, потом он что-то пытался объяснить собеседнику на другом конце провода, сказал, наконец, главное:

– Это внук, прилетел за тысячу километров… Да, понимаю, да, сигнализация. Вы не обязаны, конечно… До утра, – положил трубку, пожал плечами, – без письменного разрешения замглавврача – куратора он никого не имеет права впускать на территорию морга. Простите, это так, я знал, но думал, уломаю его, но это не врач, это – санитар, по вашему – сторож, извините ещё раз…

Я видел одноэтажное здание недалеко от корпуса, где находилась палата бабушки. Не помню кто, наверное, отец сказал, что это – морг. У меня созрел план: дать всем успокоиться, подождать час – полтора и сходить туда, несмотря на глубокую ночь. Я знал, что сегодня уже не усну, пусть не попаду в здание, но хотя бы побуду рядом с бабой Таней.

***

– Её не вернёшь, – сказал кто-то сзади меня, – страшная болезнь крови… Вам не надо так близко принимать к сердцу: у неё – возраст, ослабленность организма, отсутствие желания жить и прочее, хотя я понимаю вас… – по голосу я узнал дежурного доктора, – подышали, проветрились, пойдёмте отдыхать. Я дам таблеточку, а лучше сделаю укол, чтобы вы встретили родственников бодрым и здоровым. Пойдёмте со мной, так будет правильно, так поступила бы и ваша бабушка.

После укола я провалился во мрак, но последнее, что увидел, был человек в чёрной одежде, стоящий рядом с иконой святого Николая Угодника во весь рост. Он впервые повернулся ко мне лицом, очень походил на дедушку Колю…

Глава – 4.

Долго и очень больно держала, не хотела отпускать меня баба Таня: просыпался утром в своей комнате и ждал, когда с кухни раздастся её голос:

– Саша, мальчик мой, ты любишь блины, но время работает против тебя. Не успеешь поесть горячие…

Что-то кричал ей, бежал на кухню, не умывшись, в трусах садился за стол.

– Прощаю в последний раз, – в сто первый раз говорила бабушка, – зубы почистишь сразу после еды.

В ванной – каждое утро – новое полотенце, чистота такая, что неудобно мокрыми ногами ходить по кафельным плиткам. Когда она успевала всё это делать? Готовила обед, но сама специально не ела до моего возвращения, чтобы мы вместе поели "горяченького". Любила варить борщи, грибной суп, молочные каши, от запаха которых кружилась голова. Где эта музыка домашнего тихого уюта? Всё сгинуло, исчезло, ушло в никуда. Лежу в постели, чего жду, сам не знаю. Тишина добивает, накрывает меня такой жуткой тоской, что хочется выть.

А тут ещё Дашка поселилась на время консультаций в университете, с ней в квартире – полный кавардак, вплоть до того, что в ванной на сушилке, на перекладине для занавесок и даже на держателе туалетной бумаги разбросаны трусы, бюстгальтеры, какие-то причиндалы. Я сказал отцу, что найму ей такси, которое будет возить её в дни консультаций, лишь бы она не оставалась на ночь у бабы Тани. Он, отвернувшись от меня, пробурчал обиженно:

– Бабушка завещала квартиру и Даше… И потом, ты же её старший брат.

Внутренне я понимал: закончив школу и став довольно привлекательной девицей, она оставалась примой коттеджного посёлка, никак не могла освободиться от их правил общения. Естественно, абитуриенты в университете, особенно приезжие, смотрели на неё, как на девицу особого поведения. Один из кавказцев припёрся вместе с ней на квартиру, правда, тем самым сильно напугав её, а мне пришлось показать ему на дверь. Законы гор он знал и уважал, пожав мне, как старшему брату, руку, всё же сказал:

– Привэды эё в порадок, да-а, а то бэда будыт…

Она собирается поступать в полиграфический, почему, не знаю, но явно бабушкиных и отцовских наклонностей здесь нет, литературой и редактурой в её увлечениях даже не пахло. Наверное, туда – проще поступить, чем в МГУ или другой вуз. "Не до жиру, – сказал отец, – тем более, там мой товарищ – проректор. А издателей сейчас, как собак нерезаных, так что без работы не останется".

Я же на полном серьёзе стал подумывать о покупке новой квартиры для Дарьи. Мне совсем не хотелось уходить из намоленного жилья, в котором дед Николай и баба Таня прожили всю жизнь: до сих пор с почтением отношусь к комнате дедушки, которую все называли кабинетом, рассматриваю его книги, бумаги, фотографии. На дверном косяке, у шкафа, храню графитные чёрточки, видимо, пометки о росте сына Юрия в разные годы его жизни. Здесь же стоят новые телевизор и стереосистема с записями, на большом письменном столе, покрытом зелёным сукном, лежат мой ноутбук, шахматная доска с фигурками, к которым прикасались пальцы деда. Комнату бабушки я стараюсь вообще не открывать, слишком недавно она оставила меня, так рано лишила самого дорогого – настоящей любви. Вот парадокс: чем дальше она отдалялась от моего отца, тем сильнее и крепче любила меня, своего внука, рождённого её сыном.

Похоронили бабу Таню в одной ограде с дедом, с большим трудом прорвались на закрытое уже кладбище: опять помогли деньги и связи Бобо Константиновича. Я слышал, как он сказал помощнику в сердцах: "Да сунь ему в глотку пачку, пусть подавится!" Местный начальник не подавился, меня, как внука, погладил по плечу, приговаривая: "Поплачь-поплачь, парень. Ты самый скорбный из них…"

Виделись мы с Бобо после Севера редко, я даже подумал: к чему было затевать весь этот цирк с советом директоров, переживать трагедию с утопленниками на реке, выдвигать идеи с фондом да ещё под именем моего деда. Слава богу, у меня есть пока деньги, дедушкины, хватит и на жизнь, и на Дашку, и на отца с мамой. Я не звонил, не ходил к нему в офис, правда, мне сообщили, что он находится в большой командировке на Севере, прокладывает условные трассы будущих нефте- и газопроводов. Наконец, узнал, что он спустился на юг, до Каспийского моря, а из Туркмении – вдруг звонок, сказал буквально два предложения:

– С управделами сходите в ЦМТ (центр международный торговли), присмотрите офис для фонда. Себе подбери апартаменты для встреч и переговоров, может, и жить туда стоит перебраться. Квартиру деда и бабушки законсервируй, так тебе будет легче, без ежедневных воспоминаний. До скорой встречи…

***

Знаменитый когда-то ЦМТ на набережной Москва-реки, в который я попал с отцом на новогодний праздник, потускнел и постарел. Но петух с часами в центре вестибюля – остался, эта память детства не раз приходила ко мне во сне. Управделами холдинга, бывший хозяйственник из совмина по фамилии Демидов, действительно походил на петровского любимца в расцвете сил: какая осанка, царственный поворот головы, какие белые пухлые ладони. Он сказал, что у него – "всё посмотрено, всё готово и проверено". В пяти офисах-комнатах со всеми удобствами могли разместиться не только десять будущих сотрудников фонда, там можно без проблем держать целый взвод. Апартаменты для президента брали своей деловитостью: на удивление, ничего лишнего, несколько комнат, в одной – большой стол для переговоров, неширокая стандартная барная стойка для фуршетов и кофе, кабинет с необходимой для работы техникой и телефонами, на удалении – спальня с отдельным входом в санузел, где вся атрибутика вплоть до халатов и мягких тапочек.

Спросил у хозяйственника:

– Не густо замешиваем?

– Всё в рамках запланированной сметы! У Бобо Константиновича – не забалуешь… Хотя, извините, оговорюсь: хозяин здесь – вы. Он это особо подчеркивал для всего топ-менеджмента. И не раз!

– Бухгалтерия у нас своя, так я понимаю?

– И не только. Всё своё, но в рамках поступающего финансирования на каждый год. Сумму вы знаете… От себя добавлю: на эти денежки можно содержать химзавод с тыщей работающих. Вот такая история, дорогой Александр Юрьевич. Если позволите, – рукой он показал на барную стойку, – за новоселье, за ваше "добро" новому офису и самому фонду…

Появились фужеры, открыли французское "Шампанское", Демидов получил полстакана "Хеннесси", кивнул в мою сторону. Я проигнорировал его, взял фужер, сказал:

– Знакомство состоялось, удовлетворение есть. Всем спасибо. Детально ознакомлюсь завтра, в рабочем порядке.

Управделами остолбенел: какой-то сопляк так разговаривает с бывшим начхозотдела совмина? "Да, – сказал я себе, – только так надо разговаривать с ними. Всё продадут, всё сдадут ради собственной выгоды. Всё…" Но закончил речь миролюбиво:

– Господин Демидов, могу просить вас об одолжении: завтра пришлите мне домой "Газель", надо перевезти кое-какие вещи для жизни и работы здесь?

Он тут же расправил складки недовольного лица, уточнил: сколько надо грузчиков. Так вот мило, по-деловому, мы с ним и расстались.

***

К моему удивлению, Бобо даже не стал смотреть офис, который мы подготовили в ЦМТ. И только спустя несколько дней я узнал, что первые два-три года своей деятельности его холдинг тоже размещался в центре международной торговли. Всё стандартно, всё одинаково, как под копирку, что тут смотреть? А я уже составлял план первых десяти шагов деятельности нового фонда, наслаждался местной парилкой, завтраками и ужинами по заказу в апартаменты. Начал разрабатывать сценарий шоу по презентации первых гуманитарных программ в октябре. Но, насколько я понял, от нас не ждали каких-то особых программ и действий, от нас ждали грантов, то есть денег. Вот, условно говоря, идёт награждение "Тэффи", с центральным телевидением всё более-менее утрясено по финансированию. А региональные ТВ – в провале, кроме статуэтки их даже нечем поддержать. Фонд для этих целей утверждает свои гранты с миллионными суммами. А чтобы всё выглядело солидно и на должном уровне, фонд объединяется с министерством печати, они выносят своё общее решение. Результаты объявляются на большом сборе, на глазах миллионов телезрителей.

Бобо довольно спокойно выслушал мои рассуждения, уточнил кое-какие детали, сказал, что главное сейчас – кадры. Добавил:

– Ты волен решать все эти вопросы самостоятельно, крутись, восстанавливай связи с однокурсниками, нанимай кадровые и рекламные агентства, всё это – не проблемы. А вот исполнительного директора хочу тебе порекомендовать и настоятельно: я имею ввиду Татьяну Михайловну Кувшинову-Аранович. Она директор попечительского совета матерей новой России. Что это такое, наверное, никто не сможет сказать. Но председателем попечителей у неё избрана жена президента. Ты улавливаешь, Саша, о чём я говорю? С Аранович предварительно встретился мой знакомый, бывший советник администрации, который уговорил её за десять тысяч долларов в месяц оказывать нам помощь. Прошу тебя: не перебарщивай по строгости, но держи её в узде, иначе из хозяина фонда ты превратишься в мальчика на побегушках. И ещё: у нас нет времени на раскачку, на становление коллектива и тд., и тп. Надо действовать. И помни: у нас с тобой есть главное – деньги. Вот этим оружием ты и должен владеть в совершенстве… Назначь с ней встречу, официально. Я подъеду, но как свадебный генерал. И советника прихвачу с собой. Ещё запомни: она пьёт, сильно, особенно вечером, поэтому на встрече должно быть только шампанское и кофе. Всё остальное – убери из офиса. Хотя свинья всегда грязи найдёт…

В итоге всё вышло наперекосяк: я попёрся на Большую Грузинскую улицу, где на первом этаже кирпичного дома располагалась штаб-квартира совета матерей. То ли Татьяна Михайловна после обеда была на взводе, то ли ей не хватило партнёров для застолья, но она каким-то образом сумела вырвать меня из офиса. Ругался-плевался, но ехал на встречу в чёрном "Мерседесе" – старой машине Бобо Константиновича. У двойной двери с торца дома меня встретила милая длинноногая блондинка, похоже, даже не крашеная, очаровательно улыбаясь белозубым ртом, повела вглубь здания. В конце коридора с комнатами – большой зал, как в ресторане, стоят кресла, богатые, кожаные, приставленные к низеньким столам из тёмного дерева. У окна – большой стол, заставленный закусками, из фарфоровой супницы торчит половник, но первое, похоже, не разливали. С кресла, потягиваясь, поднялась высокая женщина, чуточку выше меня, широкое моложавое лицо улыбалось голубыми глазами, чёлка цвета спелой соломы спадала на лоб. Протягивает руку в перстнях, тянет на гласных:

– Татьяна… Да, для тебя, молодой человек, Татьяна. Прости, не дождались тебя, только отобедали с женой председателя парламента одной из республик. А тут и ты приехал… Хорошо, что приехал: как потом сложится конъюнктура, одному богу известно. Что выпьешь?

– Кофе, минеральную без газа…

– Не, так не пойдёт! Хотя бы за знакомство и за твоё предложение, которое я приняла, надо выпить. И лучше – коньячку…

Мы сели за накрытый стол, официант, стоящий сзади хозяйки, тут же разлил коньяк в широкие фужеры, граммов по сто, минимум, получилось на каждого. Она сказала, держа янтарную жидкость перед собой:

– За знакомство. Ты хозяин фонда, я – рада. За тобой – уважаемые люди и большие деньги. Это приятно осознавать. Но обрати внимание: я сказала сначала – уважаемые люди… Для меня – это важнее всего. А деньги сами приходят к таким людям. Молча и до дна!

Не глядя на меня, Татьяна почти одним глотком выпила коньяк, долго сосала лимонную корку, спросила вдруг:

– Соляночку будешь? Наверное, не обедал ещё?

Я сделал пару глотков, напиток – божественный, вспомнил о родителях, почему-то о Кате, сказал себе: "Всё, ради них – больше ни грамма". И согласился на солянку. Но слово сдержал, как Татьяна не уламывала меня, я так и не допил коньяк в фужере до дна. А она пила и не пьянела. "Вот это закалка, – думал я, – но если идти у неё на поводу, сопьёшься за полгода, а то и раньше. Как же мы будем работать, если с обеда – уже хороший раздрай…"

– Ты не смотри, что коньяк соколом летит, – вдруг сказала она совершенно трезвым голосом, – это я за наше знакомство, за нашу совместную работу… Минутку, щас отвечу, – и в мобильный телефон, – да Серёжа, ничего, не оторвал, как раз обедаем под коньячок… Так приезжай: обед переведём в ужин. Где наша не пропадала, помнишь! – встала, опять потянулась гибким стройным телом, прошла к окну. Когда вернулась к столу, сказала, – это из счётной палаты, мой земляк, между прочим. Я ведь ленинградка, здесь живу как бы понарошку. Муж актёром был, хорошим, помнишь, Кувшинова Борю? Рано умер, а меня – власть любила, за собой в столицу увезла. Вот и телепаюсь на два города… А ты запомнил девушку, что встретила тебя? – вдруг обратилась она ко мне, – это младшая моя дочь, Алёнушка, устроитель грандиозных балов, самых престижных, федерального уровня. По центральному ТВ транслируют, невест и женихов со всей страны собираем. А сама, между прочим, холостячка. Хороша, а, обратил внимание? Оставайся с нами, вечером банкет семей руководящего состава силовиков, потанцуешь с Еленой, познакомитесь поближе.

Она посмотрела вглубь зала, кого-то увидела, махнула рукой, подзывая к себе. К столику приближалась та самая длинноногая блондинка. Её мать закончила фразу:

– Вот, знакомься – Елена Борисовна Кувшинова. А это – наш будущий руководитель. Саш, а как тебя по батюшке-то?

– Александр Юрьевич, – сказал я и почему-то смутился, не смог выдержать прямого взгляда серых с голубым отливом глаз девушки.

Глава – 5.

Выехали с водителем на старую дорогу близ южного шоссе, проскочили небольшую речку и вот он – поворот в дачный посёлок, где почти на берегу Пахры, за высоким забором стоят новые и старые дома и коттеджи. По всему видно, живут здесь не бедные люди, особенно на участках новой застройки: коттеджи, в основном, двухэтажные, но с запредельными квадратными метрами. Есть даже несколько чудаков, решивших всех удивить: воздвигли трёхэтажные хоромы или мини-замки с круглыми башнями и бойницами.

У отца с матерью – дом приличных размеров, двухэтажный, но от двадцати соток земли в результате судебных баталий с наследниками бывшего хозяина – осталось чуть меньше десяти. Соседи спешно, за год, закончили строительство "курятника", примерно, на десяток жильцов, теперь сдают комнаты в аренду на сезон. Конечно, неуютно чувствуют себя мои родители, очень переживали, особенно мама, но сейчас, похоже, и она привыкла, правда, от посадок овощей и ягод отказалась полностью, бессмысленно: несмотря на забор, клубнику, например, соседи собирали, не дав ей даже покраснеть. Спасает ситуацию сад, доставшийся по наследству: пять старых яблонь, с десяток слив, вишни, у хозпостроек много малины и смородины, крупной, ароматной и чёрной, и красной. Ну, и конечно, мамина гордость – ухоженный английский луг посредине участка, а также десяток клумб с цветами, от майских тюльпанов до осенних хризантем. Весь летний сезон у подъезда дома красуются розы, всех цветов и оттенков. Сирень, калину, иргу, акацию в честь бабы Тани, когда она ещё была живой, посадил отец. Кусты рванули вверх так, что превратились в деревья, ему было жаль их резать, поэтому земля за домом стала почти непроходимой. Но зато там так любят селиться соловьи. Несколько раз, бывая у родителей в мае – начале июня, я просыпался от соловьиных песен, выходил на верхнюю террасу, закутывался в куртку, садился в кресло и до восхода солнца слушал их свадебные трели.

По телефону мы договорились с отцом встретиться и поговорить о бабушкиной квартире, правда, я ему пока не сказал о желании купить Дарье "однушку". Юрист и финансист фирмы изучили возможные варианты, изложив всё на двух страничках. Не устаю удивляться: были бы деньги, а специалистов сейчас можно найти для решения любых проблем, только плати. Они просчитали варианты и оказалось, что выгоднее всего квартиру купить на маму, но есть нюансы, которые я и хотел обсудить с родителями. Ну, и потом, мы давненько не виделись, особенно с матерью. Она работает научным редактором какого-то просветительского сайта, ведёт большую переписку, заказывает материалы учёным, платит блогерам за новости и сплетни. И самое главное, в офисе появляется, максимум, раз-два в месяц. Ей даже деньги за работу переводят через интернет.

Эти годы мама хорошо держится в делах и заботах, все стали забывать о кошмарах, бессонных ночах и неотложках. Втроём они не раз ездили отдыхать за границу, как-то с мая по сентябрь снимали бунгало на острове в Таиланде, отец буквально расцвёл в океане, мама помолодела, до сих пор вспоминает, как варила супы из черепах. Но то, что я отдалился от них, стал менее эмоционален при встречах, больше скажу, даже не искал этих встреч, надо, со всей очевидностью, признать, как факт. Вот и сейчас: полуобнял отца, к маме только прикоснулся, с Дашкой проще – хлопнули друг друга по ладони, сказали: "Привет!" Пока хозяйка накрывала чайный столик на террасе, отец провёл меня по участку, с гордостью показал летний душ с нагревателем от солнца, который смонтировал сам, самоходную газонокосилку с уютным креслом и рулём от машины, которые он подобрал на свалке. В углу сада под гигантской яблоней он остановился, спросил:

– По жилью будем говорить? Мама предлагает квартиру родителей продать, деньги поделить, пусть у каждого будет неприкосновенный запас, проценты никому не помешают… Тебе на однокомнатную мы можем добавить, потом, со временем, отдашь, – он увидел, наверное, гримасу на моём лице, добавил торопливо, – так было бы всем спокойнее и честнее, что ли…

– Пап, ну, почему мама так не любит родительскую квартиру? Она готова сжечь её и пепел развеять по миру. Как все учителя, наша бабушка – не подарок, но она ведь почти не касалась вашей жизни, и только в год своей смерти сказала мне, чтобы я всегда помнил о трагедии с моей мамой и никогда не бросал её. А я был уверен, что она не знала о её проблемах. Давай, не спеша, и по-другому посмотрим на всё это. Вот что предлагают специалисты…

И я рассказал о сути дела: мама возьмёт кредит в банке, купит хорошую квартиру, станет хозяйкой и, наверное, успокоится, наконец. Отцу и Дарье останется коттедж. Таким образом с жильём все будут гарантированно подстрахованы, даже, не дай бог, на случай развода, раздела имущества или чего-то трагического… Он кивал, глаза осмысленные, похоже, он понимал, о чём я говорю. Наконец, дошли до главного: я сказал, что через три месяца после первых выплат погашу из своих накоплений половину кредита. Благодарный банк, который работает с холдингом и где, думаю, есть большая доля капитала Бобо, сделает перерасчёт и простит нам процентов двадцать, а то и больше, кредита. Так делают в банках, сказал я, тем более, в родственных по бизнесу. Закончил я урок по финансам грубовато, не надо было так делать, ну уж, как получилось:

– Для ощущения полного счастья остаток выплат мама будет гасить сама, пусть зарабатывает, и это, кстати, хоть как-то удержит её в узде…

– Опять Бобо Константинович придумал? – отца прямо-таки передёрнуло.

– Он давно, чтоб ты знал, нас не касается. Нет больше твоих родителей, и мы перестали быть ему интересны. Он свои обязательства перед наставником, твоим отцом, выполнил, надо признать, отлично, обеспечил всю нашу семью. Я бы сердечно поблагодарил его и за дачный посёлок, и за всё прочее… – помолчали, но я видел, вариант пришёлся отцу по душе, добавил, – я хотел вообще-то говорить об однокомнатной квартире для Даши. Но слушать надо специалистов, что я и сделал. Вот так сложился этот вариант. В квартире деда и бабушки я останусь один, продавать её я не буду… А сейчас скажи: ты поддержишь этот юридически и финансово просчитанный вариант?

– Да, но есть просьба: ты дашь мне время поговорить с мамой один на один. Может, день-два даже мне понадобится. Скажу честно: она считает, что тебе слишком много перепало денег и что живёшь ты сейчас припеваючи, а о родителях даже не думаешь…

– Па, ты не прав. Я дважды делил свою долю с вами пополам, тем самым две трети дедушкиного капитала передал вам…

– Я знаю, пытался доказать ей абсурдность обвинений, но она говорит, что ты – сын, обязан заботиться о родителях всю жизнь…

– Хорошо, давай я сам с ней поговорю, как сын, который закончил без её участия университет, жил с бабушкой больше десяти лет… – отец зажал ладонью мой рот, прижался ко мне, плечи его тряслись, бормотал:

– Прости, сын, это моя вина. Тряпка твой отец…

***

Он позвонил ранним вечером, поскольку я отказался от ночлега и даже от обеда и после чая, сославшись на срочные дела, уехал в город. Отец бодрым голосом сказал, что мама поняла суть операции с банковским кредитом, готова на такой шаг, но есть два условия: если вдруг у неё возникнут трудности с выплатой остатка, я должен тут же погасить весь долг. Второе, о чём сказал отец, меня удивило: Дарья не будет выписываться из бабушкиной квартиры, она и ей завещана. Я ничего не стал говорить, время – лучший лекарь, поживём-увидим. Мне так было жалко отца, когда он плакал под яблоней, что я до сих пор вижу его трясущиеся плечи, небритые щёки, по которым текли слёзы.

– В сухом остатке, – сказал я, подводя итоги нашего разговора, – ты – остаёшься хозяином коттеджа, у тебя прописана мать. Мама – хозяйка квартиры, но она претендует, паче чаяния, и на твои полдачи, приплюсуй сюда же дочь – наследницу…

– Ты что, уже разводишь нас, сын? – вдруг закричал в трубку отец.

– В жизни всё бывает, отец, – я закончил разговор, – обнимаю тебя, скажи маме, я согласен выполнить её просьбы…

Осадок в душе остался ужасный, я подумал: "А вдруг мать узнала бы о фонде, деньгах, которые закачиваются в него и которыми я буду распоряжаться? Что бы с ней стало? А, может, и ничего… Может, клин клином выбивается. И всё же интересно, как бы она себя повела? Но ждать уже недолго, скоро осень, первая презентация фонда. А накануне я с Еленой Кувшиновой буду открывать федеральный бал студентов, меня представят по центральному телевидению, как руководителя фонда имени Николая Караванова, его внука и наследника".

…Вечер не задался, хотя я ждал этого звонка, но совсем не думал, что так поведёт себя мать. И отец, оказавшийся опять беспомощным и незащищённым, неужели он не понимает: не дай бог, что случится, он без прописки не получит даже городской пенсии. "Вот беда моя, – думал я, – может, его снова надо прописать в родительскую квартиру? Он мой отец, имею право. Поговорю с ним, но только один на один".

Вспомнил о Елене, дочери нашего исполнительного директора. Собственно, я не мог о ней забыть всё время после встречи у её мамы, и хотя та на ушах стояла, чтобы я остался на званый ужин силовиков, уехал в офис. Но мы успели с Еленой обменяться номерами телефонов, обещали позвонить друг другу. И сегодня я не стал строить планы, просто набрал её номер. Ответила тут же, будто ждала звонка:

– Что делаешь? Приезжай к нам, сегодня семейный вечер лауреатов конкурса Чайковского, все будут с близкими родственниками. Ведёт моя сестра – Эсфирь, старшая, выпускница консерватории.

– Значит, ты свободна, в принципе? Давай, я заберу тебя, и мы посидим в баре или ресторане у нас в ЦМТ. Там шикарный джаз выступает, настоящие америкосы… Домой верну вовремя, без замечаний.