В ожидании августа

В окно бьёт свет, как будто мы прилетели днём, впечатление такое, что из-за горизонта вот-вот выглянет солнце. Недалеко от шоссе виднеется река, широкая, полноводная, спокойная, будто на ней совсем отсутствует течение, берега тоже зеленеют хвоей, но уже кое-где пробиваются лиственные посадки, низкорослые, вдвое меньшего размера, чем в средней полосе.

– Тулома, красавица, – сказал мой собеседник, раскуривая сигарету, – боже ж мой, какая здесь сёмга водится… Просто поросята резвятся в воде.

Мы почему-то не поехали в город, свернули с дороги влево, миновали мост и выскочили на другой берег реки. Через какое-то время промчались сквозь посёлок, состоящий из деревянных красивых домиков финской постройки, очутились почти в среднеполосном лесу с соснами, елями, осинами и берёзами, остановились у деревянной лестницы, спускающейся к водной глади. Нас окружили шесть-семь молодых людей в пятнистой форме, телохранитель Бобо кивком головы указывал, к кому из гостей они прикреплены. Мне достался русоволосый крепыш среднего роста с умными серыми глазами, представился:

– Сергей, 29 лет, женат, есть сын. Служил на Кавказе, в спецназе, закончил военное училище, в своё время, был комиссован…

Я тоже назвал себя, он, молча, выслушал, добавил:

– Я знаю главное: вы – новый хозяин фирмы, для меня этого достаточно, чтобы охранять вас двадцать четыре часа в сутки. Идёмте, ваши апартаменты – на втором этаже. Скоро подвезут вещи, отдохните, будут ужин (или ранний завтрак, не поймёшь), баня, бассейн – с подогревом, можно искупаться до и после парилки. Вы любите пар?

– Да, наверное, – сказал я, – но я так редко бываю в бане, что даже не знаю, что ответить…

– А ничего не говорите… Испытаете всё сами, парильщики здесь классные, с можжевеловыми вениками, думаю, вам понравится.

– А что солнце так и будет гулять по горизонту? – спросил я, видимо, показав свою дремучесть. Сергей засмеялся, как-то по-домашнему всплеснув руками:

– Так Север же! Солнце заходит на час – полтора, всего, поэтому такие толстые портьеры держим, гости балдеют от такой ночи, первые дни – почти все ломаются на бессоннице. Потом ничего, привыкают…

***

В гостевом доме я, первым делом, проверил зарядку на мобильнике, набрал номер отца. Он долго молчал, пришлось поставить его на дозвон. Наконец, он заговорил так, будто мы не прощались и находимся в соседних комнатах:

– Значит, так, сынок: бабушке – хуже, наверное, начнут готовить её к операции. Я, конечно, подпишу все бумаги, врачи здесь замечательные, у нас двое учеников академика Воробьёва… Но в таком возрасте, как у нас, все боятся даже говорить о пересадке костного… Будут пока и лазер, и химиотерапия. В общем, хорошего мало…

– Подожди, пап, а как же возраст? Ведь врач говорил, так обнадёжил нас… Почему у бабули рецидив, что толкнуло на резкое ухудшение?

– Что сейчас об этом говорить, сынок? Надо надеяться на чудо, но готовиться и к худшему…

– Погоди, отец! – почти заорал я в телефон, – что ты вечно паникуешь?! Мы, в своё время, и деда Колю могли спасти, от сердца редко так умирают, как с ним случилось…

– Что ты хочешь сказать, сын? Меня не было с ним в то время. Они с мамой были, вдвоём. Напарился, выпил водки, хорошо заснул, а утром не проснулся. Так дело было…

– Ладно, проехали. Извини, не хотел тебя обидеть. А с врачом можно будет поговорить? Позвони, когда он придёт к бабуле, я сам переговорю.

Он, конечно, ничего не знал, так ходил, видимо, из угла в угол, ждал, когда проснётся его мама, ожидал очередного укола и очередного сна. "Что же делать? – лихорадочно думал я, – может, послать всё это дело и Бобо к чёртовой матери, рвануть домой на рейсовом самолёте, благо, аэропорт недалеко? Тоже мне, хозяина нашли, нового нувориша из книги рекордов Гиннеса или как там у них, Форбса, что ли?! Ладно, не кипятись, надо подождать ещё день, самому поговорить с врачом…"

В дверь постучали, но пока я не сказал: "Войдите", – никто не заходил. Сергей принёс мои вещи, вместительную сумку и портплед, сложил всё на диванчик, сказал:

– Я в соседнем номере, дверь полуприкрыта, услышу, если позовёте…

– Двери запирать, если спать ложишься? – я говорил с юмором, он отвечает на полном серьёзе:

– Естественно. Я вижу всех, кто идёт в ваш блок… И выходит от вас – тоже.

– Послушай, Сергей, зачем вся эта комедия? Вы главу соседнего государства, прибывшего с визитом, охраняете?

– Вопросы не ко мне. Начальник у нас – телохранитель Бобо Константиновича, старший на базе – Тужуркин, между прочим, полковник КГБ в отставке…

Запел мелодией блюза телефон, отец как-то торопливо и скомкано пытался сказать мне, что врач нашёл минутку, но он спешит… Я выждал паузу, понял, что могу говорить:

– Здравствуйте, доктор! Вы так спешите, что не можете поговорить? Татьяна Васильевна – ваш пациент, я её внук, нахожусь за тысячу километров…

– Да-да, я слушаю, извините, меня не поняли… Могу, конечно, могу говорить.

– Наш лечащий врач обнадёживал, что возраст бабушки позволит ей долго сохранять стабильное состояние…

– Это лейкоз… Что тут сказать? Нового ничего нет, как и случаев, о которых вы говорите, у нас не наблюдалось. Вы можете приехать? Надо спешить…

Я не стал продолжать разговор, поблагодарил доктора за информацию, за то, что он по телефону сказал такую голую правду. Отец, похоже, не врубился в его слова:

– Видимо, она не узнаёт меня… Или не может проснуться. Как ты, сын, что там делаешь?

– Да так, пап, хреновиной какой-то занимаемся. В бизнесменов играем… Я ещё выйду на связь. Мне надо кое-что обдумать и принять решение. Не бросай телефон, будь рядом с бабулей, вдруг она проснётся, захочет что-то сообщить нам.

***

– У него люди, – сказал телохранитель Бобо, – извините, Александр, он никого не велел пускать, – высокий, симпатичный, лет сорока, не больше, человек стоял у двойной двери и смущённо отводил глаза.

– Понимаю, – сказал я, – освободится, скажите ему обо мне. Я пока осмотрю территорию…

– Держи рацию, – телохранитель передал чёрный аппарат Сергею, – к реке пока не ходите, там наши работают…

– Что значит: наши работают? – спросил я охранника, когда вышли на улицу, – что-то случилось?

– Точно не могу сказать, вернее, не имею права, – ответил Сергей, – у причала лодка, в ней – двое мёртвых…

– Господи, что это за Сицилия, – пробормотал я в сердцах, посмотрел на охранника, увидел, что он понял меня, сильно засмущался от сказанной мне ранее фразы, – не переживай: ты – не говорил, я – не слышал.

Пошёл к свежим молодым посадкам, среди которых разместился теннисный корт с прекрасной сеткой и машиной для автоматической подачи мячей. Чуть левее, у одноэтажного строения, похожего на ангар, выстроилось с десяток машин, самым дешёвым оказался кроссовер "Вольво-90", с небольшим пробегом. У открытых дверей чёрного внедорожника "Мерседес-Бенц" стояли трое мужчин, тихо говорили:

– Похож – это ещё ни о чём не говорит… Хотя, ты прав: рост, волосы, одежда – всё напоминает Геннадия. Он зря, конечно, отказывался от охраны, всё-таки главный инженер…

– Серёга, ты с кем тут бродишь, родственник что ли? – спросил мужчина низенького роста, уже в годах, видимо, назначенный за старшего в гараже.

– Да, Степаныч, не волнуйся, это Саша, свой человек в Гаване…

– Какой Гаване? Что ты вечно горбатого лепишь… Идите скорее отсюда, не бродите, в такую ситуацию попадёте, не дай вам бог!

Сергей, видимо, вопреки инструкции, шёл впереди, постоянно оглядывался, уводил меня от вспомогательных и хозяйственных построек, остановился на аллее у красивых скамеек с гнутыми ножками и латунными подлокотниками, сказал:

– Вот, видели лоха? Влетит мне по первое число…

– Что-то серьёзное произошло, да? – я не напирал голосом, не проявлял неумеренного любопытства, знал, что, сказав "А", человек должен сказать и "Б". И когда сел на скамейку, достал планшет и открыл его, услышал:

– Геннадия Фомича, главного инженера фирмы, вместе с сопровождающим его местным рыбаком нашли в сетях. Вроде бы за сёмгой пошли, и вот – затонули, запутавшись в сетке… Хотя они не первый год их ставили, профессионалы. Чудно всё выглядит, тем более, случилось это накануне вашего приезда…

Я увидел, как вздрогнул Сергей, когда у него в руке защёлкала рация, услышал:

– Ответь первому… Где вы? Первый хочет видеть гостя.

– На аллее мы. Идём к корпусу, – сказал Сергей, приглашая меня подняться и следовать за ним.

– Оставайтесь там… Мы вас видим, ждите, – рация умолкла, а по дорожке, выложенной красным битым кирпичом и вливающейся в аллею, шли три человека. Среди них я узнал Бобо Константиновича. Он был одет в серое японское трико с полосками, в бледно-жёлтую штормовку, на ногах – яркие, тёмно-бордового цвета, кроссовки.

– Привет, Саша! – бодрым голосом сказал Бобо, – а я думал, ты спишь… Мне сказали, что ты хотел меня видеть? Извини, был страшно занят… – хозяин внимательно посмотрел на меня, умолк на полуслове. Мне показалось, он понял моё состояние, вернее, он понял, что я знаю о смерти на реке, – медленно идите за нами, – сказал он охране, – так, чтобы не мешали разговаривать…

Минуту-вторую мы шли молча, он ждал, что первым заговорю я. Но я молчал. Видимо, на правах старшего, ответственного за братьев меньших, он сказал:

– Я понял, что ты знаешь о происшествии на реке… Не хотел тебя расстраивать. И так уже многого наговорил тебе, трудно всё это переварить с непривычки… Я понимаю, что попахивает пошлой мафией, но такова жизнь. Где деньги, там – смерть, они ходят рядом… Мы во всё этом разберёмся, поверь, это никак тебя не коснётся. Я за тебя обещал дедушке Коле, и я умею держать слово. Но я искал тебя по другому поводу: звонил Чесноков, помнишь, главврач из медцентра, он сказал, что Татьяну Васильевну, твою бабушку, ввели в искусственную кому и тебе надо поторопиться, чтобы застать её живой… – он смотрел на меня с полуоткрытым ртом, не закончив фразы. Видимо, моё лицо выражало такую боль и такой страх, что он не смог больше вымолвить ни слова. Я достал телефон, набрал номер отца, но соединения не было. "Бабуля, милая моя, что ты делаешь с нами? Чёрт его дери, этого отца… – думал бессвязно, какими-то урывками и отрывками мыслей, – ну, что ты молчишь, пап? Что, как с бабушкой?" – я готов был закричать, обозвать Бобо гнусными словами за то, что он втянул меня в эту грязищу. Наконец, я понял, что ещё минута, и я опять, как когда-то при смерти Кати, начну истерить, биться в падучей, потеряю сознание.

Трое мужиков силой уложили меня на скамейку, телохранитель Бобо достал мини фляжку, разжал мои губы и влил в рот несколько глотков спирта. Я кашлял, хватал ртом воздух, наконец, пришёл в себя, стал соображать, что происходит со мной.

– Саша, успокойся, всё прошло, всё позади, приступа больше нет, – тихий ровный голос Бобо полностью успокоил меня, – ты сейчас отдохнёшь несколько часов, а потом, как свободный от всех обязательств человек, поедешь в аэропорт, тебя ребята посадят в самолёт и ты полетишь домой. Увидишь бабушку Таню, отца, очень обрадуешь своих родных людей… Забудь об этой поездке, пусть она не снится тебе даже в самом страшном сне. Так, други мои, помогите ему встать, идите в номер и напоите его крепким чаем с мёдом. Утро вечера – мудренее…

***

На высокой железной коляске, прямо напротив моего корпуса, лежал человек, закрытый белой простынёй, готовый к погрузке в карету "скорой помощи". Его руки были заведёны поверх простыни на грудь. Они не падали, видимо, их связали верёвкой. У санитаров заели полозья, они никак не могли втащить труп в машину, чертыхались, тихо переругивались между собой. Майор в тёмно-синей форме буквально заорал:

– Ну, что за чёрт! Вы погрузите тело или ума не хватает?

Санитары плюнули на полозья, втащили коляску внутрь машины, дверцы захлопнулись, скорая с места рванула к хозпостройкам, где был запасной выезд с территории базы.

Глава – 3.

Как же легко я вздохнул, когда уселся в кресло салона самолёта, хотя и в последнем ряду, рядом с туалетом. "Неужели я снова один? И больше не увижу физиономии предов-зампредов, банкиров-шманкиров, таинственных охранников и их не менее таинственных хозяев…" – но думы мои были невесёлые. С одной стороны, из головы не выходила баба Таня, её состояние, тревога и ожидание большого неотступного горя. Она, конечно, все эти годы была мне и мамой, и отцом, и врачом, и святым духом. Это она вытащила меня из больницы, выходила, вернула к нормальной жизни, не разрешила ехать на учёбу за границу, хотя Бобо Константинович настаивал, а я послушал бабушку и спокойно поступил на бюджетное отделение юрфака.

Мы жили с ней нормальной жизнью студента со стипендией и пенсионерки с пенсией. Скажу честно: мы даже далеко не всегда тратили деньги, которые ежемесячно набегали мне по процентам с банковского счёта, если не надо было покупать например что-то из мебели, зимней одежды или обуви. Отец с подачи моей мамы раз или два "подъезжал" с просьбой одолжить денег (считай, без возврата, как открытым текстом сказала баба Таня), но натыкался на глухую оборону уже своей мамы, уходил ни с чем. "Надо уметь жить по средствам, – говорила бабушка, – если не умеешь зарабатывать деньги…" Конечно, я постоянно выручал отца, незаметно для посторонних вкладывал в его карманы пять-десять тысяч рублей, говоря, что это – из НЗ некурящих и непьющих родственников. Он намёка не понимал, с лёгкостью брал деньги и это его нисколько не смущало.

С другой стороны, я всё сильнее чувствовал недоверие к тому, чем занимался Бобо Константинович, стал с осторожностью относиться к информации о его жизни, делах и бизнесе. Имя Доброволина ни разу не упоминалось в списках богатых людей, хотя я уже точно знал, что он владеет частными нефтегазовыми компаниями с капиталом не менее пяти миллиардов долларов. Отдельный бизнес – интернет, телевидение, радио, издательства. Но он делал вид, что к нему это не имеет никакого отношения, а руководитель медиаблока даже не входил в совет директоров и правление холдинга. Но как-то я был в его кабинете, он включил телевизор, стал слушать самого модного и дорогого по гонорарам ведущего. И вдруг тихо, как бы себе под нос, пробурчал:

– Сейчас он скажет, что Погоржельский – большое дерьмо…

И, действительно, ведущий аккуратно высказался, какое дерьмо миллиардер П… Бобо Константинович посмотрел на меня, чуть смутился, добавил:

– Иногда угадываю мысли ведущего в оценках наших соперников. А тут у человека – явно сорвало крышу, хотя он чуть не подвязался к нам со строительством жилья в Заполярье.

Я знал, что дедушка Коля нигде, никогда не участвовал в сделках, не владел акциями, не входил ни в какие доли, но его связи, наверное, способствовали росту капитала Бобо. Бабушка как-то рассказала, что на первых порах ему помог дед: при его содействии большую партию древесины заготовили на Севере, а потом перебросили в одну из среднеазиатских республик. В знак благодарности азиаты допустили Бобо к трубе, а это уже – миллионы долларов только на прокачке нефти и газа.

Многие тогда начинали в кооперативах с "варёнок", изготавливали джинсы, как на Западе. Один нынешний миллиардер прибрал к рукам все городские общественные туалеты, другой – сеть фотоателье, парикмахерских и бань, превратив последние в бордели. Сейчас это уважаемые семейства с замками и особняками в Европе, с собственными футбольными и баскетбольными клубами мирового уровня, самыми большими яхтами и островами в океанах. Но русская специфика видна во всём и чувствуется везде, тут уж ничего не поделаешь, благо, их речи искусно исправляют спичрайтеры и переводчики-синхронисты, а то бы так и "ложили", как когда-то по привычке общались на бывших колхозных рынках.

Я почти не знал биографию Бобо Константиновича, иногда что-то вспоминала баба Таня, но став студентом, я стал чаще заходить в его офис, в наших разговорах проскакивали эпизоды из жизни мальчишки, особенно тех лет, когда он был в детском доме. Точно знаю, его мама выросла в большом сибирском селе, где половина населения – татары, жившие патриархально, по своим законам и своей религии. Случилось так, что она забеременела, скорее всего, от "чужака", не жителя села. Община хотела упрятать падшую женщину в глухую татарскую деревушку, которых немало было в округе, но директором школы, где она работала уборщицей, оказался Константин Натанович Доброволин, смелый по тем временам человек: он сумел защитить её, поселил при школе, во флигеле, вместе со своей семьёй. Роды были тяжёлые, она умерла от заражения крови через неделю, успев дать сыну странное имя – Бабай. Мальчика сдали в дом малютки, потом – детский дом, где он и пошёл в школу и где все звали его Бобо.

Прошло почти десять лет, директор школы стал собираться с переездом в Подмосковье, где близкая родня выкупила большой участок земли. Все эти годы его семья навещала мальчика, а после окончания им начальной школы Константин Натанович, как авторитетный директор школы, быстрее быстрого оформил усыновление, записав в новом документе: Бобо Константинович Доброволин.

Надо отдать должное Константину Натановичу, вложившему в приёмного сына не только душу, но и значительные средства: на репетиторов по двум языкам, преподавателей из самой академии – "плешки", на владение скрипкой, правда, её пришлось отложить из-за сломанной на борцовском ковре руки. Академию Бобо закончил с "красным диплом", и когда другие выпускники пробирались с челночным бизнесом через опасную турецкую границу, он представлял закупочную росгосконтору в солнечных республиках на берегу Каспия. Получал за должность мелкого чиновника копейки, но он первый из Доброволиных обрёл статус госслужащего. И верил, что за ним – большое будущее. Поэтому когда на семейном совете встал вопрос о переезде на землю обетованную и все родственники высказались "за", один Бобо сразу и наотрез отказался ехать в Израиль.

Вернулся заготовитель сухофруктов и бакалейной продукции в столицу через четыре года, умудрённый опытом и обросший связями с нужными людьми. Остался в чиновничьем аппарате, но пошёл по стезе помощников-советников больших начальников, что, естественно, тоже имело свои преимущества. Профиль службы легко поменял, когда в командировке случайно познакомился с куратором масс-медиа в правительстве: тот предложил поработать над проблемами приватизации, самоокупаемости и прибыльности коммуникационных систем. Этим куратором оказался мой дед – Николай Иванович Караванов. Последние десять лет Бобо Константинович занимался только бизнесом, уйдя в отставку со службы.

***

Мы с Сергеем, охранником, пили чай, налили, наверное, по третьей чашке, как в номер без приглашения пришёл Бобо Константинович. На полу стояли мои нераспечатанные вещи, на столе – чашки с крепким чаем, вазочки с мёдом и вареньем из морошки. Сергей, встал и, сказав, что машина – на ходу, вышел. Бобо, улыбаясь глазами, краешками губ, присел на диван, забросив ногу на ногу, заговорил, подыскивая слова:

– Давай, Саша, начнём всё с чистого листа. Что я имею ввиду… Постарайся сейчас забыть обо всех неприятных событиях и об информации, которую ты узнал. Тебе совсем необязательно входить в совет директоров, в правления компаний, тем более, принимать какие-то решения. Тебе достаточно оставаться моим номинальным партнёром, чтобы мы официально представляли наш совместный капитал. Так будет правильно… Я, наконец, понял: с тобой, воспитанником дедушки Коли и особенно – советской учительницы бабы Тани – уже ничего невозможно поделать… Ни-че-го.

Он взял чистую чашку, налил заварки из чайничка, кипятка из самовара, стилизованного под тульский, взял кусочек сахара, аккуратно положил на язык и запил жидкостью, напоминающей по цвету коньяк. Сказал вдруг:

– Давай выпьем коньячку? На посошок, перед дорогой, а?

– Мне уже хватило спирта. Голова гудит и такое ощущение, что я попал не в тот вагон, извините за банальность…

– Так, стоп, мой друг. Я ведь ничего не прошу сверхъестественного. Лишь прошу оставаться моим надёжным партнёром. Ты знаешь, чем ты обладаешь? – он смотрел на меня без злости в глазах, похоже, ему было даже весело, – говорю почти официально, правда, без протокола: ты партнёр и хозяин семи процентов всего капитала… – помолчал, выждал паузу, продолжил, – как, брат, не хило?

Молчание затягивалось, он, конечно, понял, что я высчитал сумму от пяти миллиардов, но, одновременно, увидел, что ни радости, ни, тем более, восторгов не выражаю, и это его крепко озадачило. По правде сказать, мне почему-то было всё равно: я не осознавал реальности этих денег, того, что они каким-то образом вошли в мою жизнь. И главное, наверное, я совершенно не понимал, почему они стали принадлежать мне и что можно с ними делать. Вспомнил фильм – "Банковский билет в миллион фунтов стерлингов", который не так давно смотрел в подлиннике на языковой практике в университете, невольно заулыбался. Бобо вскинул брови, не понимая причины улыбки, заговорил, чуточку нервничая:

– Чтобы тебе стало понятно, Александр, коротко объясню. Мы создаём фонд поддержки социально значимых проектов, под него совет директоров холдинга выделил сумму на десять лет успешной работы. Все документы, включая устав, формы финансовой и другой всевозможной деятельности, зарегистрированы в инстанциях, ждут человека, который сумел бы раскрутить этот маховик. И именно ты не просто должен стать таким человеком, ты, подчеркну особо, реальный хозяин этого фонда. В его совет войдут самые именитые люди, их авторитет безупречен, гранты от их имени не будут вызывать и тени сомнения. А взамен – наша компания получит налоговые льготы и другие послабления, авторитет и лояльность… – Бобо Константинович замолчал, вдруг снова заулыбался, закончил, – общества и власти. Поверь, Саша, это стоит таких денег!

Ну вот, теперь мне стало намного понятнее, что задумал Бобо. Всё гениальное просто: вкладываешь доллар в лояльность к власти, получаешь её защиту, поддержку и преференции. Да, у нас, россиян, всё так: в доме надо стоять передом к тёплой печке и помнить, что ласковый телёнок двух маток сосёт… "Осталось только как-то привязать к проекту моего деда Николая, – неожиданная мысль пришла мне в голову, – и я, его наследник и продолжатель, по праву займу место хозяина фонда. Ай, да Бобо! Ай да сукин сын…"

– Проработаем идею до конца, тогда расскажу в деталях, но есть мысль назвать фонд именем твоего деда, Николая Ивановича Караванова, создателя и организатора первого общественного телевидения и тд., и прочее…

– А я – внук – бережно храню и преумножаю его традиции…

– Не ёрничай, Александр. Не вижу повода для такого поведения… Но мы, если позволишь, об этом ещё поговорим. А сейчас охранник отвезёт тебя в аэропорт, билет уже заказан, извини, что всё так не по-людски получилось. И помни, тебя ждёт интересная работа: по итогам года ты точно войдёшь в сотню самых богатых женихов нашей страны.

***

Сергей повёз меня на своём стареньком Хёндае-"Акцент", ровно гудел кондиционер, он попросил разрешения закурить. Я тоже закурил, так, не по правде, не привык за двадцать три года, значит, уже точно не закурю. Регистрация заканчивалась, самолёт – небольшой, рейс дополнительный да и народу пока с Севера улетало на юг не так много. Мы пожали друг другу руки, Сергей сказал:

– Прилетай в посёлок, один или с женой, квартира у меня небольшая, но разместимся, пойдём на катере за сёмгой, обещаю: залечу все твои раны… Не вру, Сашок: на свете ничего нет лучше Севера, особенно весной, – обнялись, он шепнул, – без охраны ты намного лучше смотришься…

Два с лишним часа полёта я проспал, стюардесса даже будила меня перед посадкой, улыбалась:

– Здоровый человек – крепко и здорово спит, просто завидую!

А я и правда, как будто выздоровел: мышцы обрели силу, мозги – ясные, но в голове одна мысль, как скорее добраться до бабы Тани. Не повезло с таксистом, он не знал улицы, навигатора не было, добрались до медцентра в густых сумерках. На посту охраны долго проверяли, кто я да что мне надо. Я уже не выдержал:

– Прилетел я после звонка Чеснокова, за тысячу километров, а вы – баррикады мне устраиваете. Щас позвоню вашему начальнику, кому-то будет полный кирдык!

На дежурном посту врач и медсестра сказали, что отец уехал домой, утром приедет с женой и дочерью. Я задохнулся от плохого предчувствия, почти закричал:

– Что с бабушкой? Она пришла в сознание? Узнает меня… – тут же осёкся, увидев, как врач закашлялся, а медсестра опустила голову, надеясь, что не ей придётся сказать что-то страшное, – что, умерла? Не дождалась, а я даже не простился с ней… – плакал, не стесняясь и не вытирая слёз.

– Она не приходила в сознание, – сказал, наконец, доктор, – всё равно не узнала бы вас… С ней был её сын, Юрий Николаевич. Завтра увидитесь с ней вместе с родственниками, морг приготовит её часам к одиннадцати утра.

– Я могу посмотреть на неё сейчас? – немного успокоившись и вытерев слёзы, спросил я. Вопрос был, видимо, настолько неожиданным, что доктор снова закашлялся. Ответил не сразу: