В ожидании августа

– Погоди, надо с Фиркой обговорить, а то неудобно как-то. Да и маме скажу о нашей вылазке. Жди звонка… – она отключилась.

Я позвонил на ресепшен, уточнил по джазу, всё совпало, как нельзя лучше. Заодно попросил заказать столик для двоих и чтобы не очень близко к эстраде, но таких мест уже не оказалось. Дежурная искренне расстроилась вместе со мной, но тут же успокоила: зал так спланирован, что ничто не раздражает по звуку. Я отшутился:

– Если одному выпить бутылку "Наполеона"…

***

До выступления джаза оставалось больше часа, мы решили заказать кофе в мой номер и подождать там: Елене захотелось посмотреть, как я обустроился и не лучше ли в таких случаях снимать чистый офис. Я абсолютно был уверен в себе, знал, что лишнего в наших отношениях не допущу. И мой сегодняшний настрой говорил за это: мы с водителем спокойно доехали до их офиса, я не стал заходить внутрь, позвонил, она вышла в красивом длинном платье, на шее – колье, ничего не понимаю в украшениях, но даже мне оно показалось весьма дорогой штучкой. На плечо наброшен пушистый мех какого-то зверька, думаю, полярной лисицы. Вернулись в ЦМТ, на ресепшен уточнили заказ по столику, время выступления джаза, услышали новость, которая не очень обрадовала:

– Простите, так получилось, – администратор волновалась, – директору ресторана позвонил помощник депутата думы, настоятельно просил найти два места на джаз. Свободными оставались ещё два места только за вашим столиком. Выручите, примите их, его и жену… Извините, я понимаю вас, но мы не можем отказать государственным людям при наличии свободных мест.

– Да ладно, – сразу сказала Елена, – есть истинные поклонники джаза даже среди гослюдей. Как-нибудь выдержим друг друга пару часов. А что, форма одежды – парадная, как в штатах?

– Спасибо вам, большое! – администратор растроганно смотрела на мою спутницу, – очень приличная публика собирается, многие в смокингах и при галстуках. А депутата вы должны знать, это Алексеев Валентин Митрофанович, чуть не каждый день выступает по телевизору, с женой часто приходят к нам, видимо, живут рядом…

Елена придирчиво осмотрела апартаменты, ей понравилась деловая строгость номера-кабинета, вид из большого, во всю стену, окна, широкая кровать в спальне и просторная ванная комната. Она спросила:

– Ты здесь и живёшь?

– Да, у меня старая квартира деда и бабушки… Здесь – удобнее, не надо на работу ездить, – я засмеялся, она искренне подхватила мой смех.

– А мы с мамой живём на Горького, так привыкла она говорить, не отучишь, хорошая квартирка, сам руководитель города похлопотал. А в Питерской – осталась Эсфирь, у неё уже двое детей, мальчишки. Но работает она с мамой, здесь снимают с мужем жильё, огромную студию с концертным фортепьяно, готовит и проводит семейные музыкальные вечера, – она помолчала, прошла к столику у окна, присела в кресло, продолжила тихим голосом, – у нас сегодня день первого знакомства, да? Ты отвезёшь меня домой не позже полуночи, как в сказке про Золушку. Я маме слово дала, завтра в десять утра встреча и переговоры со всемирным фондом матери Терезы. Там будут наши министры труда, здравоохранения, культуры, все они – женщины… Кстати, мама просила передать: приезжай, обязательно, она представит – познакомит тебя с этими крайне важными в твоей дальнейшей работе людьми.

Встала, пошла ко мне, стройная, тонкая в талии, с распущенными светлыми кудрями. Стало немного страшно за себя, так захотелось обнять её, но она, подойдя почти вплотную, продолжила рассказ:

– Я старше тебя, на год, и ты должен знать, что я уже суперопытный в отношениях мужчина-женщина человек: успела пожить в гражданском браке с актёром, так случилось по молодости, когда училась в театральном училище, а потом – школа актёрского мастерства в США, работала моделью, переводчиком на круизных лайнерах и вот уже два года, благодаря маме, владею агентством – "Балы России"… Не смейся, это, оказывается, такое мощное движение стало, чтобы попасть в столицу, люди проходят тройной отбор на конкурсах… Вот так, – и она неожиданно прикоснулась своими бледно-розовыми губами к моим губам. Именно прикоснулась, не поцеловала, а как будто лизнула их вскользь. Ток пробежал так сильно, что невольно дёрнулась рука, поймав её тело я прижался к упругой груди. Целовал влажные губы долго, насколько хватило дыхания. Она не вырывалась, только чуточку ослабила напор моих рук. Как только я отпустил её, сказала:

– Не надо сегодня… У нас всё будет впереди. Ты мне очень нравишься. Поверь, это немало для первого знакомства…

Глава – 6.

В зал вошли под звуки музыки: оркестр уже играл импровизации на мелодии Джорджа Гершвина, а темень была такая, что посетителей почти не видно. Администратор проводил нас с Еленой к столику, за которым сидели мужчина и женщина, лет по сорок каждому. Кроме двух чашек кофе и обычных приборов – на столе пусто. Мы поздоровались, расселись, стали слушать джаз. После вступления – зажёгся большой свет, конферансье начал рассказывать о музыкантах, которых на сцене собралось девять человек. Они кланялись, играли на своих инструментах, приветствуя зал, набитый до отказа. Депутат бесцеремонно начал рассматривать Елену, я в отместку – его жену, очень красивую даму с усталыми и немножко грустными светло-коричневыми глазами, густо-каштановые волосы крыльями прикрывали уши. Она улыбнулась слегка подкрашенными губами, протянула мне руку, сказала:

– Мила, Людмила Хилтунен, не стала менять фамилию после развода, хотя Алексеев страшно обижен на меня за это. Журналистка, а Валентина, думаю, вы узнали: поп-герой, не сходит с экранов телевизоров…

Он приподнял грузное тело, короткое, с отвисающим животом, прикрытым пиджаком в тёмную клетку, поклонился Елене. Что-то хотел сказать, но я его умышленно перебил:

– Елена и Александр, продюсер и юрист, работаем в фонде, сюда попали впервые…

– А я вас хорошо запомнил, Елена, – тут уже депутат довольно бесцеремонно перебил меня, – мы вместе открывали какой-то бал, по-моему, победителей олимпиад учащихся, где я приветствовал их от имени Госдумы.

– Валентин, какая у тебя, оказывается, хорошая память, – съязвила Мила, – а ваш фонд, Саша, чем занимается?

– Давайте сделаем заказ, – сказал я, увидев краем глаза, как конферансье намыливается улизнуть со сцены и оркестр вот-вот снова заиграет, – а потом поговорим, насколько музыка позволит… – я поднял руку, через секунду рядом уже стоял официант. Попросил бутылку сухого белого вина, королевские креветки, десерт "Наполеон" и капучино. Елена несколько удивлённо посмотрела на меня, будто хотела сказать, что она не ест на ночь, но промолчала. Депутат заказал что-то из японской кухни, чайник зелёного чая для себя, мороженое – жене. "Так-то будет лучше, – подумал я, – разделимся… Чтобы потом объединиться". Заулыбался, наклонился к Елене, сказал на ухо: "Чтоб не достали нас гослюди, будем есть и пить из блюда, но своего…" Девушка ответила одними губами: "Глупенький. Депутаты – лучшие лоббисты, дружить с ними надо: любую стену – пробьют, любой забор – перепрыгнут вместе с тобой. Только платить надо хорошо и вовремя".

Соло повёл саксофонист, у него на отдельном столике ещё лежали саксофон поменьше и кларнет. Одет музыкант был в смокинг, воротник белой рубашки поднят, пуговицы – распахнуты до пупка. Красиво, сказочно играл, а я, признаюсь, обожаю саксофонную музыку, мне не раз хотелось в детстве попросить у бабы Тани купить этот инструмент. Но как-то мы с ней проходили у музмагазина, где в витрине на струне висел золотой саксофончик, почти игрушечный, с ценником в тридцать тысяч рублей. Желание просить у меня пропало: бабушка была на пенсии, мама лежала в очередной раз в больнице, а отец – надеялся, что уж эта его книжка точно принесёт кучу денег.

Тихо, незаметно официант принёс вино, я кивнул, он открыл бутылку, предупредил, что креветки придётся немного подождать. Соседу он вручил тарелку с порциями суши, чайник с двумя чашками, спросил о мороженом. Мила ответила: "С удовольствием". Потом она повернулась ко мне и сказала: "Вы так похожи на одного моего хорошего знакомого, Саша, просто невероятно…" Я спросил: "На кого?" "На Николая Ивановича Караванова, он, правда, умер уже, но в то время был куратором СМИ в правительстве". Помолчав, я всё же сказал: "Он мой дед". "Боже мой, вот это встреча: через десять лет вижу юного Алабая… Такая кличка была у твоего деда, а назвали его так в честь собаки-волкодава. Его боялись больше, чем олигархов – владельцев ТВ и газет. Одного распоясавшегося председателя гостелекомпании он освободил за ночь, утром вместо него с визитом в соседнюю страну поехал другой руководитель…"

Конферансье буквально выпрыгнул к микрофону, радостно объявил, что к нам на минуту заглянула несравненная Дебора Дэвис, гастролирующая сейчас в стране. Зал встал, приветствуя вокальную звезду джаза. Я, к своему стыду, даже не слышал о такой певице из штатов. Её номер длился минут десять, полная импровизация, зал ревел. "Видимо, заехала поужинать в ЦМТ, а земляки уломали её спеть", – сказал депутат Алексеев. А я так был поражён её голосом, что буквально отбивал ладони вместе с присутствующими на концерте.

В большой перерыв нам принесли креветки, официант разлил вино и царственно удалился. Я показал на два пустых фужера, Мила озорно посмотрела на меня, кивнула в знак согласия. Выпили за знакомство. Я следом за депутатом, который весьма агрессивно налегал на суши, стал поедать усатые морские чудовища. Елена сказала, что никогда не съест такую порцию, тем более, на ночь и по-товарищески предложила соседке помочь. Мила с аппетитом стала поглощать креветки. Я сидел и думал: что-то здесь не так, не спроста, дед выплыл, как-то уж очень по-студенчески ведут себя депутат и известная журналистка. Вдруг Мила сказала:

– На всю жизнь, Саша (мы уже перешли на "ты"), я запомнила слова твоего деда. Когда сам президент в 93-м вручил мне медаль со словами: "За спасение отечества", твой дед на банкете сказал: "Ты, может быть, ещё переживёшь минуты стыда за эту награду…" Он оказался прав: журналист не должен получать награды за расстрел парламента в своей стране, даже если он выполнял задание гостелекомпании.

Мы допили кофе, Елене надо было ехать домой, и тут я почувствовал: сейчас будут сказаны самые главные слова. Действительно, уже в вестибюле депутат, который почти на голову оказался ниже меня, подвёл к часам с петухом, сказал тихо, с ленцой: "Можешь рассчитывать на меня. Я могу решить любой вопрос. Но всё будет зависеть от цены, которую ваш фонд готов заплатить… Кстати, пока мы вдвоём и нас никто не слышит, переговори с кем надо у себя: на следующий созыв есть возможность стать депутатом. Это уже скоро произойдёт, ты молод, тебе только и пахать на этом поприще. Цена вопроса большая, но вам она по карману, я знаю, что говорю. Привет твоему начальнику".

– У меня нет начальников…

– Хорошо, – перебил он меня, – скажу по-другому: передай привет Бобо Константиновичу.

Пожал мне руку, не попрощавшись с Еленой, направился к выходу, даже не посмотрев, идёт ли за ним Мила.

***

В машине девушка прижалась ко мне, её упругое тело волновало, кудри щекотали лицо, но мои губы она закрыла ладошкой, глазами показывала на водителя. Я понимал этот жест: нельзя опускаться до инстинктов, но как остановить желание обладать ею, не знал. Чтобы отвлечь меня, она заговорила первая:

– Странная парочка, надо всё выведать у мамы. Как думаешь, они уже знают о твоём фонде? Ведь вы ещё нигде, ни словом не обмолвились, только офис сняли, людей ещё не набирали. А тебя представят только на всероссийском бале студентов, в самом начале осени… Кстати, Саш, ты умеешь танцевать вальс? Я так и думала, нет. Запишу тебя в школу, возьмёшь несколько уроков, чтобы не опозорил меня.

Хотел спросить её о последней фразе, которую она сказала в апартаментах, но увидел, что мы подъезжаем к дому, промолчал. Шлагбаум для въезда во двор открылся автоматически, неужели водитель уже получил ключ, подумал я. И когда они всё успевают… Помог девушке выйти из машины, рукой показал водителю, чтобы тот ждал. Нажал кнопку пульта, на экране высветился консьерж, узнал нас, открыл дверь. Квартира на четвёртом этаже, лифт в углу, на площадке всего две двери. Я, когда забирал попутчицу, практически не разглядел их жильё, поэтому решил не спешить с уходом. Дверь снова открыла домработница, её звали Валентиной.

– Зайдёшь, есть домашний морс из черноплодки, сильная вещь, – сказала Елена, улыбаясь.

– Чему ты улыбаешься? – спросил я, – стакан можно выпить и у порога… Ты права, пора домой…

Она легко стала прощаться, заодно спросив у Валентины:

Мама в постели?

– Уже час, как спит, сказала, завтра – трудный день…

– Вот тебе напоминание о фонде матери Терезы, – Елена поцеловала меня в щёку, выпроводила за дверь и тут же захлопнула её.

"Быстро, однако, расправились со мной, – подумал я, – как грустно осознавать, что надо уезжать туда, где тебя никто не ждёт. Поеду-ка я на квартиру деда с бабушкой, давно не был там, подышу родным воздухом".

Вышел из машины у своего дома, сказав водителю, чтобы приезжал к девяти утра, а сам ещё не был готов ехать на встречу с женщинами. Но, на всякий случай, держал здесь запас – костюм парадный с белой рубашкой, модным галстуком и лаковыми туфлями. Квартира приняла меня тишиной, спёртым воздухом с запахом пыли. Тут же решил, что на выходные закажу в агентстве уборщицу, пусть придаст моему "схрону" жилой вид. Включил чайник, опять вспомнил бабу Таню: она бы сейчас уже хлопотала у плиты, пекла блины или оладушки. "Ладно, обойдёмся растворимым кофе, – сказал я себе, – а утро вечера мудренее". В кабинете деда, в нижнем просторном ящике финской стенки нашёл две коробки, забитые папками с бумагами. Еле-еле вытащил одну из них, настолько она была тяжёлой, фломастером на крышке написано: "1991год. Для Премьера". Похоже, рука – деда, почерк наклонен вправо, размашистый. Во второй коробке лежали папки с вырезками из газет, разложенные по годам. Решил внимательно пересмотреть всё это хозяйство в свободное время, сегодня уже не осталось сил.

Зашёл в свою комнату, разделся до трусов, халат не стал одевать, откинул одеяло на кровати, чтобы сразу рухнуть в постель. Кофе вдруг расхотелось пить, заварил пакетик цейлонского чая, сел на массивный стул из натуральной берёзы, который дед привёз то ли из Вятки, то ли из Костромы, поднял голые ноги, обхватил их руками, голову положил на колени. Думал не о Елене, не о депутате и журналистке, не о своей непонятной, какой-то подвешенной в безвоздушном пространстве, жизни. Думал о Кате.

Отпустила ли она меня, как говорила, сидя на этой же кухне, баба Таня? Да, десять лет, чуть больше, это – срок. Я намного реже стал вспоминать ту смерть, притупилась боль, рана, которая кровоточила годами, затянулась, сердце уже не выпрыгивает из груди при видении картин её гибели. Но каждый год, по весне, меня тянет в тот город, где мы полюбили друг друга, мне хочется там жить, работать, ходить по трамвайному маршруту, по которому каждый день я провожал её до старенького "жигулёнка", в котором за рулём сидел майор советской армии – отец Кати. Я бы, наверное, даже рискнул спуститься с той горки, по которой она съехала в полынью, но мне до сих пор невмоготу видеть снежные торосы, окрашенные тогда её кровью.

Были ли у меня партнёрши в студенчестве? Конечно, от такой самостоятельной и раскованной жизни не стоит ожидать целомудрия. Да и не надо, уверен, этого делать: жизнь есть жизнь, её невозможно остановить. Но полюбить я так никого и не смог. Однолюб? Да, так мне говорили и дед Николай, и отец. Тут даже другое примешивалось: чистый символ мальчишеской, а потом юношеской любви требовал других подходов и мерил. Каких? Да, бог их знает… Я даже наблюдал за сестрой, Дарьей, думая, может ли она полюбить в четырнадцать лет? Может, но это была уже совсем другая, современная что ли, "любовь-морковь". Мне даже в страшном сне не могло присниться, что Катя приведёт домой какого-то парня, чьё имя она не может даже вспомнить. А Дашка – пожалуйста. Причём делалось это не ради эпатажа, не ради того, чтобы насолить родителям. Так все делают и поступают точно так же, как моя сестрёнка.

Чай подогревал дважды, но так и не притронулся к бокалу: мысли от Кати перетекли к сегодняшним проблемам. Решил, завтра сделаю звонок Бобо, надо встретиться, переговорить о ситуации: скорее всего, нас сдала исполнительный директор – Кувшинова-Аранович, чует моё сердце – не бескорыстно. И как прикажете работать с ней дальше, если она не смогла удержать информацию даже пару дней? Депутат меня меньше волновал, лоббист, а по нашему – стервятник: мимо не пройдёт, мимо рта – не пронесёт. Но что означает его привет лично Бобо и стоит ли об этом упоминать в разговоре, надо ещё подумать. И ещё: меня очень заинтересовала журналистка, пришедшая с депутатом. Чует моё сердце, никакая она не жена, тоже, наверное, собирает информацию о зарождающемся фонде, о деде, его внуке.

"Но это будет завтра… – посмотрел на мобильник, – нет, уже сегодня, полпервого ночи. Эх, была не была: позвоню…" – и нажал кнопку на телефоне.

Ответил хозяин номера быстро, видимо, ещё не спал:

– Алло, что случилось, сынок? Ты так поздно никогда не звонил…

– Ничего, пап, ровным счётом ничего… Я подумал, что ты ещё точно не спишь и захотелось сказать, что ты – отличный писатель. Мне сегодня опытный журналист подсказал одну мысль: для писателя надо нанимать хорошего литературного агента, это – больше половины успеха его книгам. Я найму тебе агента и сделаю это уже завтра. Подготовь все материалы, книжки, отзывы, в общем, всё, что надо… И ещё пап: давай съездим с тобой в наш город. Я знаю, что там живёт, если, конечно, ещё жив, школьный товарищ деда. Мне очень хочется встретиться с ним, поговорить об их детстве, школе, любви. Мы ведь ничего не знаем о том периоде его жизни…

– Да, я с удовольствием приму твоё приглашение. Но я помню о девушке, которую ты потерял в этом городе… Тебя снова не накроет волна? Давай подумаем, не будем горячиться. А за литературного агента, спасибо, сын. Ты меня так порадовал. Помни всегда: я тебя очень люблю.

– И я тебя, пап, – как это ни прискорбно, но я понял, что в город своей первой любви я поеду один.

Глава – 7.

Первое, что я сделал утром, узнал, где находится Бобо Константинович. В офисе сказали: пока, наверное, дома. Достал его визитку, данную мне десять лет назад и лежавшую всё это время в шкатулке у деда на столе, набрал номер домашнего телефона (с учётом нового коммутатора), услышал гудки, потом щелчок и голос:

– Вас слушают…

– Это я, Александр…

– Поздравляю, Саша, – сказал Бобо Константинович совершенно необычным голосом, мне он показался космическим по звучанию, – я ждал этого звонка, значит, ты созрел для разговора и это самое важное. Приезжай в офис к десяти, я отвечу на все твои вопросы…

Частые гудки разрывали ухо, а я всё ещё боялся положить трубку на рычаг старенького аппарата, стоящего на кухне у бабы Тани. Задал себе главный вопрос: "О чём я спрошу Бобо? Наверное, кто я и что представляю из себя в его фирме? И не проще ли ему нанять "Аранович и Ко", платить, и они будут решать любые вопросы. Она всё равно будет торговать информацией, посвящать нужных людей в "тайны", распускать слухи, в общем, делать всю ту же работу, что ей и предстоит делать в ближайшее время. Зачем я нужен? А если нужен, то какие у меня полномочия, каким капиталом я располагаю. В фонде, насколько я понимаю, как юрист, по-другому нельзя, тем более, в именном. Фонды русских олигархов, как сообщает интернет, имеют бюджеты от пятисот миллионов рублей и более на год. И распоряжаются там деньгами по своему усмотрению. С ними, как раз, всё понятно: сколотил капитал, нашёл нишу для благотворительности, отдал деньги – получи налоговые льготы и имя благодетеля. Значит, надо понимать, что наша структура – это не фонд, например, известного актёра, существующий на пожертвования и пополняемый вкладами людей в течение всего года.

Ещё вопрос на засыпку: а чем знаменит мой дед, чтобы его именем называть фонд? Он был российский государственный и политический деятель, сообщает тот же интернет. Работал в правительстве, был советником председателя в комиссии по оперативным вопросам, курировал СМИ. Но не секрет, в тот период у государства не было денег не только на зарплаты рабочим, пенсионерам их гроши выплачивали с опозданием. Какие СМИ, какое, извините, телевидение – радио? С молотка уходили за бесценок целые отрасли производства…

И всё-таки ТВ – радио работали, печатались сотни газет и журналов, значит, в правительстве кто-то взял на себя ответственность удержать в самое страшное и смутное время каналы коммуникаций на плаву. Не знаю, был ли этим человеком мой дед? Я не специалист, не задавал себе подобных вопросов, но слышал от очевидцев, переживших то жуткое, на их взгляд, время: как альтернативный вариант финансирования всего ТВ и был создан канал общественного российского телевидения (ОРТ). Бобо тоже считает: Караванов, как член правительства, спас от развала и уничтожения СМИ новой России", – так рассуждая сам с собою, мысленно готовясь к разговору с шефом, я позавтракал, надел свитер и джинсы, посмотрел на лаковые туфли, припасённые, на всякий случай, с вечера, и с лёгким сердцем влез в кроссовки. По мобильнику сообщил водителю: едем в офис, надо успеть к десяти часам.

По дороге к машине вспомнил о фонде матери Терезы, подумал, что Бобо, конечно, не знает о нём да и мне туда рваться раньше срока – значит, выскакивать из штанов, решил: "Всё должно быть на официальном уровне: есть приглашение, есть реакция с ответным письмом и благодарностью и, наконец, есть протокол приёма с верительными грамотами и представлением. А не просто так: из-за спины Кувшиновой-Аранович выскакиваю в лаковых штиблетах, как чёрт из табакерки…"

***

Референт Агриппина, так же мило улыбающаяся китаянка, прошла со мной в бар, сама приготовила капучино, сказала:

– Спрашивал о вас Бобо Константинович. Он – в посольстве Туркмении, там всегда тяжело прощаются, традиции сказываются. В общем, пейте кофе, Саша, вы любите настоящий капучино… Он просил вас подумать о полёте во Владивосток. Он может включить вас в список официальной делегации на экономический форум.

– А я кого буду представлять среди экономистов? – спросил я не без иронии.

– Фонд поддержки социальных программ, разве не понятно… – сказала довольно солидно Агриппина, – и потом – сколько знакомств, встреч. Я бы с большим удовольствием полетела…

– Давай слетаем, развлечёмся, – сказал я, весело глядя на симпатичную хрупкую девушку.

– Только завприёмной может послать меня туда для сопровождения Бобо Константиновича, но там референт – не нужен.

Допили кофе, мило болтая, она совсем разоружила меня, сняла напряжение, волнение от предстоящего разговора потихоньку улетучилось. Я даже подумал: это начальник специально такие психологические приёмчики с разгрузкой устраивает. В арку стенного проёма заглянул референт с косичкой на затылке, сказал:

– Бобо Константинович ждёт вас.

Хозяин улыбался, хорошее настроение излучали все клетки чисто выбритого лица, сказал, крепко пожимая мою руку:

– Люблю к азиатам ходить в гости, очень гостеприимные люди… Когда есть взаимный интерес, конечно. А он появился, мы опять вместе на их газопроводах…

– Что-то новенькое? – не удержался я от вопроса, – по газу не слышал информации…

– Браво, Саша, ты очень наблюдательный, – сказал он, всё также улыбаясь, – мы снова выходим на транспортировку газа, достойно выходим. Ну, ты ведь не зря впервые использовал визитку, которую я дал тебе на похоронах дедушки Коли, так? И я рад, что Агриппина размагнитила тебя, сняла напряжение. Давай, просто поговорим за жизнь… Что тебя волнует накануне официального объявления о создании фонда поддержки социальных программ?

Меня словно прорвало: всё, что мучило последние месяцы и недели, о чём я размышлял вечер-ночь и утро сегодняшнего дня – вывалил на него. Он слушал внимательно, кивал, помогая словами, которых мне вдруг не хватало, вставлял негромкое: "Понимаю…"

Встал из-за круглого стола, за которым мы сидели в кожаных креслах как два старинных товарища, оставив в стороне огромный кабинетный стол с телефонами, венскими тяжёлыми стульями и бутылками с минеральной водой. Подошёл к окну, сказал:

– Здесь ты можешь говорить всё, прослушки – нет, как юристу, тебе это нужно знать. Итак, главное. С двадцатиоднолетия, заметь, несколько лет назад, согласно всем канонам, я постепенно увеличивал твой пакет акций, и сегодня у нас на двоих – контрольный пакет. Мы вдвоём можем заблокировать или наоборот принять любое решение для всех компаний, входящих в холдинг. И так удобнее вести бизнес, расходы для совладельцев – гораздо менее затратные. Смотри, что в итоге получилось: на твои примерно семь процентов акций – создан фонд с годовым бюджетом в пятьсот миллионов рублей. Ты его хозяин. Но ты и мой партнёр, совладелец холдинга. А главное, Саша, ты – внук своего деда, продолжатель его добрых дел. И неважно, чем знаменит или нет Николай Караванов, ты захотел назвать фонд его именем, это твоё полное право. Лишь бы он нёс людям добро…