Вкус времени – II

У Петра Николаевича имелась экономка, еще не старая, не очень красивая, но преданная женщина. Она не была выслана и в Самару, как декабристка, поехала добровольно. На правах заведующей всем хозяйством она пеклась о заработках своего подопечного, и с опаской наблюдала за возможным конкурентом – сноровистым молодым компаньоном.

Однажды Стасенко решил оформить договор на имя Щеголева. Он хитрил, опасаясь санкций финорганов и желая переложить часть ответственности на помощника. Владислав явился в Облторг чтобы подписать документы, но оказалось, что Стасенко, напуганный экономкой, вновь перевел договор на свое имя. Объясняя это великий муляжист сказал, что он хочет быть полным хозяином всего дела, а удел Щеголева быть поденщиком, ведь у того имеется другая, основная работа.

– Ну что ж, – сказал поденщик, – не будем подогревать опасения расчетливой экономки и ревнивого колбасного скульптора…

И Владислав прекратил сотрудничество с недоучившимся студентом, имеющим великокняжескую походку. Стасенко навсегда избавился от потенциального конкурента.

Как Щеголев узнал впоследствии от экономки, Петр Николаевич вскоре заболел, долго лежал на одре болезни, скучал по своему помощнику, с которым в разговорах отводил душу, и вскоре умер. Также от экономки, Щеголев выслушал упреки в невнимании к болящему. В пику Владику было сообщено, что любимый этюдник несостоявшегося скульптора подарен человеку, который не забывал больного. Бывший коллега только скорбно и согласно кивал головой. Добропорядочный папа, который был на похоронах Петра Николаевича, по обыкновению выговаривал младшему сыну за его невнимание к покойному.

Владислав не стал объяснять свое отношение к полковнику в отставке. Во-первых, он подозревал в нем много фальши и, во-вторых, Владик видел, что этот жрец искусства прежде всего жох, для которого болтовня о прекрасном служила лишь ширмой для эксплуатации слушателей. Молодой человек уважал деловые качества предпринимателя, но быть поденщиком в глазах своего брата – дворянина, даже сейчас он считал для себя обидным.

Не один ссыльный Стасенко покоится в земле на берегах великой реки. Многие пожилые ленинградцы остались там навсегда. Они лежат на городских кладбищах или в безвестных тюремных могилах…

Благословив Указ Владыки, братья Щеголевы получили временные паспорта и стали собираться в дорогу. Они возвращались в Ленинграде. Сбылась их мечта.

В Самаре Владислав Щеголев переписывался только с Савиновым. Он был в обиде на Мишустина. Идейный комсомолец высказал опасения относительно переписки с «государственным преступником». Своего мнения он не имел и повторял слова досужих кумушек.

– Ша! – сказал себе Щеголев, – ты, верноподданный сын чернорабочего-кустаря, не получишь от меня ни единой строчки.

И он выполнил свой зарок. Его возмутило то, что этот «друг» и соученик стал бояться общения с человеком, о котором знал всю подноготную и был уверен в его полной невиновности.

Но сейчас, когда молодой ленинградец оказался «на свободе», свободе, правда, весьма призрачной и неверной, он соизволил оповестить об этом обоих своих приятелей. Освобожденный был полон великодушия и простил легкомысленного и недалекого товарища, которого он все же любил.

Главным теперь было то, что тягостное испытание окончилось, и невинно пострадавший снова возвратился в любимый Ленинград.

Надолго ли?

ГЛАВА 4

Учебно-производственными мастерскими Ленинградского института инженеров гражданского воздушного флота сконструирован и построен новый самолет «СХ-1» для сельскохозяйственной авиации и других специальных применений: для воздушной санитарной помощи, для лесной авиации. Он также может быть использован как четырехместная пассажирская машина. Самолет этот, обладающий чрезвычайно малым разбегом при взлете и посадке, может быть применен в местностях, где отсутствуют большие посадочные площадки.

«Наука и техника» №4, 1936 год

Борис уехал в Ленинград несколько дней тому назад, а младший брат остался. Ему еще нужно было закончить работу в Доме техники, и он решил отправиться только после расчета. А прознав что из Куйбышева в Москву можно добраться не только на поезде, «освобожденный» Владислав решил… лететь на самолете. Некоторая авантюрность, унаследованная от дедушки Александра Арсеньевича, была, оказывается, присуща и Владику. Он решил в новую, как он надеялся, совершенно другую жизнь, влететь на крыльях! Предвкушая Великое возвращение, Владислав заранее взял билет на самолет «Стиль-5», который только-только начал курсировать между городами. Такой способ передвижения по матушке России еще был в диковинку, и приподнято настроенный ленинградец решил его испробовать. Денег он заработал порядочно, и мог позволить себе такую роскошь.

Дом техники кормил не только Владика, но здесь выколачивал копейку и безработный брат. Борис – известный химик-органик, нигде не мог устроиться по специальности даже в таком большом городе как Самара.

В назначенный день, с грустью простившись с родителями, Щеголев поспешил на аэродром. Но спешил он напрасно, воздушное сообщение оказалось еще не совсем отрегулированным и полет в тот день отменили. Разочарованный Владик вернулся домой. Мама расстроилась – это была плохая примета. Суеверие? Наверное, но, в конце концов, примета оправдалась…

На другой день все же отлет благополучно совершился. В день отлета у неопытного пассажира во рту не было и маковой росинки, так как он боялся, что его может укачать со всеми неприятными последствиями. Предусмотрительный Владик, начитавшись романов о великих и отважных путешественниках, представлял себя, по крайней мере, одним из братьев Райт, и хотел выглядеть достойно в этом рискованном предприятии.

Усевшись на свое место, Владислав стал с интересом осматриваться – в салоне всего десять кресел, за стеклянной перегородкой – пилоты. Стюардесс, как и в любой смертельно опасной экспедиции, не полагается. И вот, надсадно треща, самолетик побежал по взлетной полосе и незаметно взмыл в небо.

Знаменательное событие состоялось в 12 часов пополудни 15 июля 1936 года. Билет обошелся в 115 рублей – не на много дороже билета в мягком вагоне скорого поезда.

Пассажирам открылась панорама города и реки. И сверху Волга поражает шириной и величием. По голубой воде движутся бесчисленные караваны барж, дымят пароходы, суетятся катера и лодки. Молодой путешественник во все глаза смотрит в иллюминатор, стараясь запомнить вид нашей матери-земли с высоты, на которой летают журавли и ласточки. Он замечает, что поля имеют огромные размеры, исчезла чересполосная лоскутность, наблюдаемая им во время переезда из Каширы в Ленинград. Теперь пашни меряют не на «осьминники», как мерила няня Кулькова, а на десятки гектаров. Мелькают деревни, городишки. Деревни, надо сознаться, мало изменились с няниных времен. Те же беспорядочно застроенные улицы, непросыхающие лужи, заметные даже с самолета, грязные дороги с застрявшими возами. Кое-где появились большие здания скотных дворов, силосные башни. Они заменили старые доминанты – живописные барские дома и приходские храмы.

На окраинах даже небольших городов видны огромные корпуса новых заводов и фабрик, уже построенных или строящихся. На реках – пристани с подъездными путями, забитыми товарными вагонами, около них толпятся грузовики. По полям и дорогам движутся тракторы, всякая техника, но одновременно виднеется еще много конных подвод. Пятилетка набирает силу. Русский народ, не оглядываясь на тяжелую жизнь, вершит свое дело.