Кукловод

Еще с минуту я стоял перед зеркалом, будто бы от этого что-то изменится в моем внешнем виде. Но изменилось что-то внутри – я смирился. Делать было нечего. Оттого я переоделся в рабочий комбинезон, аккуратно сложил остальные вещи в тот же пакет, в котором вечером все это притащил, и пошел на работу.

В офисе день был довольно спокойный, и мне никак не выпадало повода наведаться к Марине. Признаться, я трусил подходить без причины, боялся показать, как этот обед много значит для меня. Казалось бы, такая мелочь, а я из кожи вон лезу. Часы неумолимо отсчитывали время, а я все никак не решался. За тридцать минут до обеда в каморку влетел Николай, мой напарник, и, грозно расшвыривая стулья, плюхнулся рядом со мной.

– Вот черт, вот только соберешься на обед, так сразу работа находится! Ей-богу, они это нарочно! У них это, наверное, что-то вроде игры «доведи соседа».

– Не поминай имя…

– Заткнись, Дарен, вот только не надо сейчас этой своей религиозной хрени!

– Да, – многозначительно кивнул я в ответ, и тут же в голову пришла мысль: – А хочешь, я за тебя сделаю? Мне нетрудно.

Николай подозрительно посмотрел на меня.

– Ну, даже не знаю, чтобы ты сделал за меня работу, в то время как я спокойно развалился бы в кресле, включил запись вчерашнего матча, открыл обед, что сложила мне теща, с моими любимыми тефтельками. Ты же знаешь, как я терпеть не могу ее стряпни! Право, даже не знаю, как решиться на такое. – Его лицо было необыкновенно серьезным, и я не понимал, где тут подвох и что именно из перечисленного его так настораживает.

– Ну, я могу еще пойти обедать один куда-нибудь и не мешать тебе все это время.

– Еще и физиономия твоя не будет портить мне пищеварение! Вот это уда… ужас, я хотел сказать. Ну да ладно, я готов на это пойти ради нашей с тобой дружбы! Но только вечером каморку убираешь ты, по рукам?

Я чувствовал явный подвох. Будь у меня чуть больше времени, я бы сразу все понял, но сейчас голова моя была занята совершенно другими мыслями, и я был готов на все. Ну, может, не на все, но на многое.

– Договорились.

– Вот и славно! Тебе чертовски повезло, Дарен, что у тебя есть такой друг и наставник, как я, который всегда готов пойти навстречу!

– Это уж точно! Спасибо, Коль.

Он явно не понимал, за что я его благодарил, и ухмыльнулся мне в ответ. Я выбежал из каморки.

– Эй, куда побежал! Наряд возьми, дурень, в смысле Дарен!

С работой я управился за несколько минут, принеси-подай-протри-унеси, ничего особенного, и сразу поспешил в приемную. Я совсем не удивился тому, что Алексей опять околачивался возле девчонок и они решали, куда пойти на обед. У меня совсем не было времени на сомнения и нерешительность, поэтому я сразу подошел к Марине. Она, как обычно, сидела, увлеченно листая и перебирая бумажки. Видимо, это такой неписаный местный обычай, когда на новичка скидывают всю работу.

– Привет, Марина!

Она немного испугалась, когда я к ней обратился, до того она была увлечена.

– Привет, Дарен, – она улыбнулась мне.

– Ну что, с обедом все в силе? – я немного наклонился к ней и сбавил тон.

– Да, я умираю с голоду! А почему шепотом?

Я выпрямился и осмотрелся по сторонам, потом снова на нее.

– Ничего не шепотом. Ну так что, в двенадцать на проходной? Куда пойдем?

– Хорошо, я чего-нибудь придумаю.

– Договорились! Ну, я пошел собираться. Пока, в смысле до встречи.

Черт, ну что ж я за олень-то такой! Это всего лишь обед!

– Ты что-то сказал, Дарен? – Марина окликнула меня.

– Нет-нет, я говорю, очень, очень хорошо. Ну так в двенадцать?

– Да.

– Славно.

Я отвернулся, вложил руки в карманы и поспешил прочь, пока еще чего-нибудь не ляпнул.

Я напугал Николая, внезапно ворвавшись в каморку, и тот чуть было не выронил тарелку с тефтельками.

– Твою ж…

– Прости-прости, я только на секунду.

У него был набит рот, так что от первой фразы во все стороны полетели ошметки еды. Я успел схватить пакет с вещами и выскочить, пока он не прожевал и не продолжил свое возмущение в привычной для него форме. Николай, силой проталкивая кусок по своей глотке, морщился, краснел и уже вслед зарядил мне пару напутственных проклятий. Но я его уже не слышал.

Я быстро переоделся в туалете и вышел из офиса. На проходной уже ждала Марина. Сделав невозмутимый вид и, как я полагал, придав тем самым себе немного уверенности, я подошел к ней.

– Ну что, куда пойдем?

– Дарен? – Она быстро осмотрела меня, но осеклась, видимо посчитав это неуважительным, потом посмотрела в сторону выхода, куда уже смотрел и я.

– Мне коллеги посоветовали одно место, сказали, что там вкусно и недорого.

– Славно, пойдем туда!

Мне хотелось скорее покинуть офис.

Место называлось «Il piacerri», и находилось оно в паре кварталов от офиса. Если честно, то я бы забрался еще дальше, чтобы ненароком не встретить кого. Нас посадили за столик, дали меню и несколько минут на размышление. Я совершенно не разбирался в итальянской кухне, собственно, я ни в какой не разбирался, но в итальянской в особенности, поэтому взял первое, что было по списку. К моменту, как нам принесли салат, мы не проронили ни слова. Я совершенно не представлял, о чем нужно говорить и с чего начать. Поэтому для меня было спасением, что молчание нарушила Марина.

– Я слышала, что ты недавно работаешь в этой компании, – она улыбнулась.

– Да, еще и месяца не прошло.

– Если честно, то это забавно, что мы устроились сюда в один день.

– Да, это необычно.

– Тебе нравится здесь работать, Дарен?

– Да, работа не пыльная, мне нравится.

– Ничего себе не пыльная! Ты столько всего делаешь! Ты целый день ходишь и всем помогаешь! А помогать кому-то – это здорово!

В ее тоне было и возмущение, и ликование. Меня умиляло, как она при этом строго хмурила бровки, а через секунду расплывалась в улыбке.

– А тебе здесь нравится? Не прям здесь, а, в смысле, работать у нас.

– О да! Здесь столько всего интересного! Не то что у нас в городке, на работу можно устроиться только продавцом! – Ее лицо снова поменялось, и сейчас в нем было немного тоски и разочарования.

– Так ты не отсюда родом?

– О, нет, я приехала из Воронежа. Вернее, сбежала оттуда.

– Как это сбежала?

– А вот так, взяла и сбежала! Бросила институт и сбежала!

– А как же твои родные?

– А что родные? У них своя жизнь, у меня теперь своя! Кому сдался этот пищевой институт?

– Пищевой?

Я не знал, что такие бывают.

– Да-да, пищевой! Я же говорю, либо кухаркой, либо продавцом – завидная карьера! Вот я и бросила его.

– Кого его?

– Институт!

– Ах да, прости, пожалуйста.

Я смотрел в эти полные борьбы и устремлений глаза, но не мог понять, что могло побудить ее бросить свою семью.

– И вот я здесь, встречай, Москва! Я поступила в колледж на вечернее экономистом и устроилась на работу. Это мое первое место, а я уже зарабатываю больше, чем моя мама!

– Мама…

– Да, мама и папа, вместе взятые. Вот выучусь, еще им помогать стану. Такой у меня план.

– Чудесный план, – согласился я.

И все же меня не покидала мысль, что у этой хрупкой девчушки столько сил и смелости, которые позволили ей бросить родной дом и отправиться навстречу своей судьбе.

– А ты откуда приехал, Дарен?

– Я?

– Ну да, или ты из Москвы? – она ехидно улыбнулась.

– В общем-то, можно сказать, что я из Москвы.

Ее улыбка сошла на нет, и на лице появилось удивление.

Конечно же, я не знал, где я родился, но в свидетельстве записали именно Москву.

– Так ты у нас москвич! Столичный парень! Вот это везунчик!

– Видимо, так и есть, ты уже второй человек, кто меня так называет за сегодняшний день. Везунчиком.

– А где ты живешь?

– Да, собственно, тут недалеко.

– Ничего себе, еще и квартира в центре города! – Она с одобрением и нескрываемой завистью смотрела на меня.

– Да я не один живу.

– А, с родителями, значит.

Марина была чудом перевоплощения. Ее лицо меняло выражение с каждой фразой, и порой так кардинально, что ты не мог понять, что в действительности было у нее на уме. Сейчас ее лицо приняло выражение некоего презрения или снисхождения. Мне сложно было разобрать, так как я ее совсем плохо знал. Хотя это зависит от того, с чем сравнивать. На данный момент я о ней знал даже больше, чем о самом себе.

– Нет, я живу с друзьями, вернее, с бывшими коллегами.

Я нарочно избегал темы родителей, меньше всего мне хотелось рассказывать ей, что я из приюта. Репутация среди нашего брата водится не лучшая. А я хотел произвести хорошее впечатление на Марину.

– Эм, так это хорошо, вместе веселее!

– Да, бывает и весело. – Я улыбнулся ей в ответ.

– Эх, повезло же тебе родиться в Москве! Я прям завидую тебе! Да что там я, вся остальная Россия завидует вам. Подумать только! Столица! Все сюда стремятся приехать, а вы уже тут, у вас все схвачено. Нет, ты не подумай, я это не со злостью! Я только рада, что у тебя все хорошо. Снимаешь квартиру в центре города, в двух шагах от работы, родители рядом, если что, помогут.

Меня совсем не задевали ее непроизвольные нападки, в ней говорила зависть и обида, хоть тут и нечему было завидовать. Но осознание этого придавало ей сил, возвышало ее в своих же глазах и не давало упасть духом. Видимо, схожие чувства испытывал каждый, приехавший покорять этот огромный город.

– Всегда можно вернуться в родной дом, обнять маму с папой! Они тебя накормят твоими любимыми варениками со сметаной.

Когда Марина говорила о родителях, ее взгляд, как и ее душа, устремились в тот самый дом. Глаза ее смотрели куда-то мимо, и в них появился едва заметный блеск. Я твердо решил не рассказывать ей о своей семье, а постараться уйти от этой темы, и начал прикидывать варианты, о чем завести разговор.

– А все-таки хорошо жить с родителями под боком! Расскажи о них, Дарен. Ты часто к ним ездишь? – Марина приободрилась и приготовилась к интересному рассказу. Я минуту сидел молча, все еще перебирая варианты, и, дабы не смущать Марину, сунул в рот кусок побольше, чтобы выиграть время.

– Они умерли, когда я был еще ребенком, автокатастрофа, я их совсем не помню, – отчеканил я, попытавшись скопировать тот же взгляд, что я только что видел у нее.

– О, прости меня, я…

– Все хорошо, ты тут ни при чем. Ну, если только это не ты была тем пьяным водителем двадцать лет назад. – Я посмотрел на нее и выдавил из себя улыбку. По-моему, получилось совсем натурально. Марина страшно смутилась, но улыбнулась в ответ.

Тем временем нам принесли второе, и мы в полной тишине сидели, кушали, изредка посматривая друг другу в тарелки в попытках найти там тему для разговора и нарушить повисшее молчание. Марина стала смотреть по сторонам, и я тоже решил поддаться этому невинному развлечению. За соседним столиком, позади меня, уселись наши коллеги. Алексей встретился со мной взглядом, потом наклонился к девчонкам и что-то шепнул, после чего те закатились в истерическом припадке. Одна девушка махала рукой, словно от его шутки дурно пахло, но все же продолжала смеяться. Вторая явно смутилась, но тоже широко улыбалась, не в силах скрыть своего веселья. Алексей хитрым взглядом косился в мою сторону, а потом помахал мне рукой в знак приветствия. Я кивнул ему в ответ. Все же он был мил и приветлив со мной. Повернувшись к Марине, я заметил, что она была немного смущена, и подумал, что скорее нужно разбавить неловкую паузу. Краем уха я слышал громкие и веселые разговоры наших коллег. Им всегда было о чем поговорить.

– А чем ты увлекаешься, Дарен? – Видимо, Марина тоже подслушала разговор за соседним столиком.

– Увлекаюсь в смысле?

– Ну да, у тебя есть хобби?

– Даже не знаю, видимо, нет, а ты?

Марина не стала заострять внимание на том, что у меня нет хобби, и спешила рассказать о себе.

– О, я много чем увлекаюсь! Порой даже не знаю, как на все это только находится время! Сейчас я увлекаюсь танцами, ну так, не профессионально, конечно, я не могу пока пойти в какую-нибудь школу, поэтому танцую дома! Но я обязательно заработаю денег и пойду в лучшую школу танцев! А еще я люблю рисовать, бывает, так засижусь, задумаюсь, а в руках карандаш, и сижу себе, рисую, что в голову придет. Еще я очень люблю читать, но меня не всегда надолго хватает, большие книжки мне быстро наскучивают! Другое дело, короткие любовные романы или детективы. А еще я люблю собирать пазлы. Знаешь, что это?

Я покачал головой.

– Это такие картинки, разрезанные на много маленьких кусочков, и тебе нужно их собрать. Очень интересно! А еще в детстве я увлекалась вышивкой, мама говорила, что у меня очень хорошо получалось, но я уже больше этим не занимаюсь. А еще…

Она все продолжала говорить, а я все слушал, глядя в ее полные жизни глаза, и думал: «Зачем? Зачем она все это мне рассказывает?!» И не находил ответа, и чем ответить ей, тоже не знал. Я чувствовал непреодолимую пропасть между нами и силился представить, какое хобби могло бы заполнить ее или хотя бы соорудить небольшой мостик между нашими мирами.

После провального свидания я долго не мог прийти в себя. Еще больше замкнулся и ни с кем не общался. Но в чем-то Марина была права, хоть и сама этого не сказала напрямую. Ее поступок говорил громче тысячи слов: «Я чудик». Действительно, я не совсем «нормальный» человек. Что ж, такова моя судьба, жизнь сделала меня тем, кем я был сейчас. Но это не значит, что я всегда буду таким. Я могу все изменить, и то, где я сейчас находился и чего уже добился, подтверждало мои убеждения. Я сам могу измениться, стать нормальным, ну или хоть немного похожим на нормального человека.

Несомненно, в моем маленьком мирке произошли большие изменения. И самое большое было связано с моим переездом. Я не стал пользоваться гостеприимством и злоупотреблять добрым отношением ко мне моего старого работодателя и уже по истечении первого месяца поменял квартиру. Конечно же, я не смог бы этого сделать без посторонней помощи, и она, как всегда, пришла с неожиданной стороны. Сестра Олеси, моей благодетельницы, была риелтором, и у нее простаивала одна квартира в этом же районе. Квартира была двухкомнатной, но скромной по содержанию и даже убогой по местоположению, но мне это как раз не мешало. Она находилась в старом шестиэтажном здании на первой линии железнодорожных путей. Ремонт в ней делали еще при Сталине, и звукоизоляция была соответствующей. Но мне было не привыкать к грохоту стальных колес локомотивов. Так что мы нашли друг друга. Квартира хоть и была, по самым сдержанным оценкам, скромной, и то была мне не совсем по карману. Но и тут моя благодетельница поручилась за меня, и я вселился без первоначального взноса. А сестра ее тем временем обещала подыскать мне сожителя.

Проводы на старой квартире были весьма скромными. Андрей с Сергеем, видимо, даже не поняли, за что они пили, и быстро замкнулись в своей тесной нерушимой компании, запевая былые военные песни. Холбек приготовил свой фирменный плов и даже по такому случаю пригубил немного водки, но дальше мы с ним перешли на чай, и до самого утра он рассказывал мне о своем родном крае. Он рассказывал о своем селе Яккатут, откуда были родом его родители, но сам он юношеские годы провел в Ташкенте. Проведенное в поселке детство он вспоминал с особенной теплотой, хоть и сетовал на трудную жизнь в горах. Служба в армии по счастливой случайности забросила его недалеко от родного села, в пограничную с Киргизией зону, где он в последний раз видел всю красоту родных горных вершин. Он рассказывал о необыкновенно чистых горных озерах и особое место отвел Верхнему Коксуйскому озеру, с которым так и не успел попрощаться. Он купался в нем еще мальчишкой со своими друзьями, наперебой пытаясь заглушить радостный детский смех, эхом тонувший в бесконечной гряде горных хребтов. Кристальные синие воды озера зачаровывали его, когда он был ребенком и когда последний раз видел его, проходя по перевалу с отрядом бойцов в сторону границы. И сейчас он, как зачарованный, вспоминал ту тишину и безмятежность горного озера, которых так не хватало в этой суматошной Москве.

Как же странно все это, подумалось мне тогда. Люди покидают так горячо любимые края, столь близких им людей и здесь, за много тысяч километров, изливают тоску совершеннейшим незнакомцам в столь ненавистном их душе месте. Я не понимал, что мешает им взять свою тоску, упаковать в чемоданы вместе с нескончаемой любовью, их патриотизмом и пловом, отправиться домой, к любимой семье и детям, своим стареющим отцам и матерям, и быть счастливыми. У всех у них был свой дом, который они покинули, а я все силился понять, где же он, мой дом, что не по своей воле покинул я. Но все же я тосковал много сильнее, оттого что и тосковать, по сути, было не о чем и не о ком.

Глава 4

Перебравшись в новую квартиру, я первым делом прибрался и расставил все по своему вкусу. Но убрав весь мусор, я увидел пустоту, окружавшую меня. Все эти вещи принадлежали кому-то до меня. Вот тот мусор, что я сгреб в мешок, был чьей-то собственностью. А моего здесь ничего не было, даже комбинезон – и тот был рабочим. Только избавившись от всего чужого и лишнего, что окружало меня на прежнем месте, я понял, что моего-то, собственно, здесь ничего и не было. Я бездумно жил в чужом мире, окруженный чужими вещами, и притворялся, что я такой же нормальный человек, как они. Я жил в их тени, их мечтаниями, их проблемами, их привычками и их недостатками. А сейчас не осталось ничего. Я глядел на пустую квартиру, голые стены, пошарпанный пол и заклеенное окно. Я сел посреди комнаты и погрузился в свои мрачные мысли. И даже думал о том, чтобы вернуться на старую квартиру, убежать от этой неизвестной и пугающей действительности, в которой оказался наедине с самим собой. С улицы донесся грохот проезжавшего поезда, и стекло, болтаясь в раме, противно заскрежетало на месте раскола. Я посмотрел на улицу, перед глазами промелькнул весь путь, который я прошел, чтобы оказаться здесь, и понял, что вернуться в старую квартиру будет не просто шагом назад, а настоящим бегством, а я не хотел отступать. Вздохнув, я поднялся с пола и еще раз огляделся по сторонам.

– Может, стены покрасить в какой-нибудь светлый тон, чтоб не так мрачно было? Надо будет поспрашивать, может, на работе будет пара лишних банок.

Все же квартира была слишком большой для меня одного. Никогда прежде у меня не было столько свободного места в распоряжении, и я терялся в мыслях, чем бы его заполнить. Вспомнился разговор Алексея и девушек за соседним столом. Они очень живо рассказывали о своих увлечениях, о своем хобби. Я подумал, что, может, мне тоже поискать хобби? Может, это хоть сколько-нибудь сделает меня нормальным и займет пару углов в квартире?

Я долго думал и прикидывал, чем же мне увлечь себя в свободное время, но все в конечном итоге упиралось в деньги. Я не мог позволить себе ничего из того, чем увлекались мои коллеги. И даже думал о своих соседях: их хобби, видимо, был алкоголь, и они самозабвенно и в беспамятстве придавались своему увлечению каждый божий день. И каждый новый день в их окружении становился все более тягостным. Вот это выдержка, вот это стремление, вот это преданность делу!

В Измайлово работал развал, блошиный рынок. Я слышал о нем не раз и знал, что там можно было найти много всего интересного по совершенно низким ценам. Я отправился туда в надежде найти что-нибудь, отвечающее общепринятому негласному понятию «нормальность» и моему скромному бюджету.

Несколько часов я безрезультатно бродил по рядам, вглядываясь в каждую мелочь. Мое внимание привлекла одна лавка, над которой висела табличка «Все по сто» и беспорядочно усыпанная всяким хламом. Чего там только не было: от старого утюга до выцветшей открытки советской эпохи. Я смотрел на обмотанный вокруг деревяшки моток лески и силился представить себя рыболовом. Я стоял на берегу, держа в руках удочку. На воде безмятежно качался самодельный поплавок. Вот он начал слегка уходить под воду, все чаще и глубже, я подсекаю, но улов срывается, и я с размаху забрасываю грузило на стоящую по соседству плакучую иву. Леска сильно замоталась, и я битый час пытаюсь распутать этот хитросплетенный комок, так похожий сейчас на мою жизнь. На голову капает редкий, но холодный дождь. Я смотрю, как по воде разбегаются от капель круги, и понимаю, что улова сегодня не видать, даже если мне удастся справиться с этим макраме. Я вглядываюсь в толщу воды, смотрю в отражение и не узнаю человека, что пристально смотрит на меня из глубины темной воды. Нет, рыбалка не мое.

Я протягиваю руку и беру небольшой металлический кругляшок, который когда-то был монетой. Безрезультатно тру по ее поверхности, пытаясь разобрать год, а затем хотя бы просто понять, чьей стране она некогда служила. С трудом удается разобрать надпись, и я узнаю советский пятачок. Я начинаю думать, сколько он пролежал в земле, какая у него история, где его нашли и как ее вообще откопали. Видимо, использовали некий металлоискатель. Я представляю себя, ковыряющимся по локоть в грязи, смывающим глину с очередного кругляшка. По некоему совпадению опять идет дождь. И я вижу, что это тот же пятачок, или, может, это совсем другой – не могу их различить, они все как один. Я плюю на него, вытирая остатки глины (это небольшой ритуал), словно помечая его, теперь он принадлежит мне. Моя драгоценность! Я открываю небольшую кожаную сумку, висящую на поясе, и отправляю его внутрь. Он звонко ударяется о лежащие там монеты, советские пятачки, точно такие же, как и тот, что я только что потирал в руках, целая груда одинаковых безликих холодных кусков металла.

Я встал и пошел дальше по ряду, продолжая рассматривать весь этот хлам в поисках чего-то особенного. Вокруг толпились люди, перебирая, щупая, и гоняли продавца из конца в конец. Он метался как подорванный, стараясь уследить за каждым, чтобы ничего не свистнули.

На самом краю лавки я увидел нечто сильно выделяющееся из безликой массы. Это была кукла. Вся испачканная, платье в заплатках, волосы спутаны в один грязный комок, который некогда был прической. Вся лицо ее было в разводах, а под глазом черная капля, так что создавалось впечатление, будто она плачет черными слезами безысходности. Но что привлекло мое внимание – это глаза. Два крохотных стеклянных голубых глазика смотрели безжизненно перед собой, застывшие в нелепом удивлении. Я присел на корточки, так что наши глаза оказались на одном уровне, но она смотрела сквозь меня, в пустоту. Было в ней что-то трагичное, измученное, но несломленное. Где-то глубоко в ее взгляде читался огонь. Я был поражен этими стекляшками и тем, как художник-кукольник старался, рисуя эти глаза. Сама природа не смогла бы сделать лучше. Почему-то мне захотелось ее погладить, причесать, умыть, заботиться о ней. Я стал думать о том, как привожу ее в порядок, как стираю ее одежду, вычесываю прядь за прядью и как они теперь лоснятся в моих ладонях. Я сам не заметил, как рука потянулась к ней, и опомнился, когда увидел свои кривые пальцы у самого ее кукольного личика. Я смутился и замешкался на секунду, а потом вытер ту грязную каплю, что делала ее лицо столь печальным. Когда я убрал руку, мне показалось, что в ней что-то изменилось. Взгляд словно перефокусировался на меня и уже не был таким безжизненным. Мне даже показалось, что она улыбнулась мне, но потом я вспомнил, что просто еще не видел ее губ. Маленькие алые губки были крепко сжаты, и на них потрескалась краска, они словно открытые раны. «Мы это исправим», – почему-то проговорил я.

– Скажите, а сколько стоит кукла?

– Парень, у меня нет кукол, – бодро ответил продавец и тут же продолжил: – Но если вдруг найдешь, то она твоя за сто рублей. – Он указал пальцем на свою вывеску.

Я протянул деньги, а продавец даже не поглядел в мою сторону. Снова наклонившись, я вытянул обе руки и поднял куклу. Она была довольно большой, может сантиметров пятьдесят, но я все же несколько удивился ее весу. Возможно, то была совсем старая кукла, и внутри нее был металлический каркас. Но я недолго этому удивлялся, а скоро и вовсе позабыл. Но что меня поразило и окончательно убедило в правильности моего выбора, так это то, как она утонула в моих объятиях. Видимо, кукла была очень искусная и когда-то, может, очень дорогая. Ее руки так нежно прикоснулись ко мне, словно обняли, а головка аккуратно легла на плечо. Я, клянусь себе, даже почувствовал некоторое тепло, образовавшееся между нами, и был очень этому доволен, ведь все мое тело радовалось в тот момент.

Конечно же, мое неожиданное увлечение вряд ли можно было назвать хоть немного нормальным, но я тогда об этом не задумался. Мне все равно не с кем было этим делиться.

Прошла неделя, как я въехал в новую квартиру, мрачные мысли меня совсем покинули. Я нашел себе увлечение. Может, не в пору взрослому мужчине, но я чувствовал неумолимую тягу к проявлению заботы. Возможно, лишенный таковой в детстве, я стремился это компенсировать, но меньше всего мне хотелось сейчас думать об этом. Впервые в жизни я просыпался утром с мыслью не только о самом себе.