Эпизоды

О чем она думает, поднося в очередной раз сигарету к губам? Конечно, неизвестно. Но это точно что-то внутренне и не важно, что это, потому доступно только ей – ее разуму, сердцу, мечтам… Играя то разгорающимся, то затухающим огнем между пальцами, она уверена в своей силе, в своей красоте и кажется, даже безопасности.

Настоящий убойный магнетизм…

Женщина и сигарета – это всегда что-то особенное. Я не о той женщине, которая тайком курит в подворотне, натянув капюшон на голову и надев резиновую перчатку на одну руку – «чтоб не пахло потом». Не о той, которая шкерится от мужа, ребенка, собаки или свекрови у кухонной форточки, нервно поджигая и быстро выкуривая – как будто сжевывая – сигарету во рту, даже не задумываясь, надо ли ей это на самом деле? Так ли уж она хочет курить? Я иногда думаю, знаком ли ей вообще вкус табака? А своих размышлений в момент, когда она выдыхает теплый дым? Но я сейчас не о ней.

Я о женщине, которая курит совсем иначе – понимая, что она делает и зачем? Я о той, которая получает от этого ритуала истинное наслаждение, о той, которая курит всегда со знанием дела – протяжно, эстетично и всегда немного надменно. О той, которая потрясающа и притягательна в этот момент.

Она совсем не скучает и совсем не грустит – о, нет. Она всего лишь курит. Ее поза, общий антураж, где она это делает, сорт сигарет, ее маникюр, чуть опущенные глаза, длина мундштука и ее губы – все задействовано в этом небольшом моно спектакле. Но для нее это совсем не «представление» – только для окружающих. Почему? Наверно, потому что есть в этом что-то сексуальное и манящее. Потому что такие женщины никогда не спешат, ни от кого не прячутся и ничего не хотят этим сказать.

Начиная с постукивания незажженной сигареты о пачку и заканчивая медленным забыванием окурка в пепельнице – кажется, все «продумано», освобождено, привычно. Каждая порция дыма, соприкасающаяся с ее ртом и выпускаемая «в свет», знает себе цену и направление.

О чем она думает, поднося в очередной раз сигарету к губам? Конечно, неизвестно. Но это точно что-то внутренне и не важно, что это, потому доступно только ей – ее разуму, сердцу, мечтам… Играя то разгорающимся, то затухающим огнем между пальцами, она уверена в своей силе, в своей красоте и кажется, даже безопасности.

Настоящий убойный магнетизм…

***

Как люди получают доступ ко мне?

Очень просто – я сама даю ключ. Потому что хочу этого. Хочу, чтоб человек, которого я выбрала, мог беспрепятственно заходить в мою душу, голову, ко мне, в мои «теневые коридоры» – если не побоится – и выходить обратно, когда пожелает.

Было много всякого. Кто-то так и не смог найти ту самую дверь, предназначенную лишь для него, кто-то не подобрал открывающий ее элемент. Кто-то пытался взломать, что развлекало меня, как мало что в жизни. А кое-кто даже не понял, что есть некая дверь, которую ему обязательно следует открыть, если есть желание узнать, кто же я? Я – настоящая.

Так вот. Я не о неудавшихся попытках. Я о том, что дверь найдена, а ключ подарен. Вроде бы все прекрасно. Но!

Устройство мое таково, что «замок», в разрушительном или негативном процессе отношений, может изменить свою конфигурацию. И если первое время, ключ вращается без всякого труда, то через какой-то период непонимания и «дерьмотечения», он заедает. А потом, не подходит совсем.

Когда ключ только заедает, на это никто не обращает внимания. Даже я сама. А вот когда он перестает открывать – становится поздно.

Можно ли снова открыть дверь? Конечно – когда внутренняя комбинация «бороздок» снова займет прежнее положение. Как это произойдет? Когда будут устранены неполадки в отношениях и вытекающих их этого обстоятельствах – другого способа я не знаю. Но такого еще ни разу не было.

Как правило, при очередной настойчивой попытке, ключ застревает или ломается окончательно, а замок тем самым блокируется без возможности еще когда-либо его открыть.

***

Трус

Почему я живу этой жизнью? Она ведь не моя. Но я так живу уже очень давно. Как-то само собой пригрелось в этой «жиже», привыклось к круговороту

весны и осени, к даче, огромной квартире, не выгулянным собакам, вишневому варенью, маринованным огурцам, походами к ее маме, субботнему закупу продуктов,

и, в общем-то, к довольно красивой женщине рядом. И как будто, это и есть жизнь, и как будто, все неплохо…

Плохо! Все очень плохо!

Одна короткая встреча закончилась отношениями длиной в 17 лет, последние 10 из которых абсолютно безрадостны, скучны, невероятны. Невероятны тем, что они все еще есть. Невероятны своей продолжительностью, безбрачным статусом, отсутствием детей. Остывшими чувствами и эмоциями, сексом (почти полным его отсутствием), разговорами о каких-то планах за мой счет, бытом – во всех его  самых мерзких проявлениях.

И как перед собой оправдаться? Как объяснить свою вялость, и свое житие с той, которая уже давно не волнует, не возбуждает, не вдохновляет. И как будто не жаль своей жизни, каждого дня, прожитого не по своему, не для себя, не в согласии с самим собой!

Страшно. В 52 прыгать в темноту страшно. А неизвестность – это и есть темнота. Страшно не знать, где лежат чистые носки и «пакетики с чаем».

Точнее, страшно назначить им другое место в другом доме.

Как оторваться от всего привычно, липкого, обволакивающего? Взять на себя риск и ответственность за свою проходящую мимо жизнь? Выскочить из этого плацкарта и сесть в бизнес класс "Люфт Ганза"? Ну, или идти пешком в старых кроссовках – как получится. Но сделать этот выбор самому, по своему желанию, усмотрению, возможностям – по сердечному ритму.

Я трус. Не могу сказать той, которая все еще верит, что она любима и нужна – что жизнь с ней утомляет и раздражает меня, я не хочу находиться с ней рядом.

Я не падаю в обморок от отвращения, не запиваюсь насмерть, но я гибну, как будто ношу на груди медальон из полония, и он медленно убивает меня.

Она хорошая, очень хорошая. Все еще довольно молодая, красивая, настоящая, заботливая, верная, хозяйственная. Уверен, многие мужчины были бы счастливы с ней. Я не смог. Я не счастлив. Мне хочется кричать. Орать от того, что я все еще тут –  в теплой затхлости этого привычного мира. Но она, ведь, не виновата. Она выросла в своей системе координат и ценностей. В своем заземленно-мещанском принятии жизни, без юмора, книг, живописи, музыки – с копеечкой к копеечке, сначала однушка, потом двушка, с рачительностью, несговорчивостью и прижимистостью во всем. Со показной скромностью, ревностью, замкнутостью и неприятием меня. Меня таким, какой я на самом деле.

Моя жизнь – моя настоящая жизнь – другая – это погоня и противостояние. Это движение, контакты, свобода и время. Это зарабатывание такого количества "бабок", которое мне необходимо. Это вечное неумение копить и откладывать – только тратить.

Ей легче экономить, чем зарабатывать по потребности, ее стихия – жить по возможностям. Мне – добиваться и делать свою жизнь достойной.

Ее стихия – подчиняться тому, что дано, и не пытаться достичь большего. Моя – жить на переделе. Мы разные. Нет, мы стали похожи. Я же, в конце концов, занимаюсь тем, чем «положено» изо дня в день, и исправно тяну лямку под названием "хороший муж".

Живя с ней, я даже стал зарабатывать меньше. Вселенная решила – на хуя ему деньги? Он не хочет заработать разом миллион, он его копит – нехай! Пусть копит!

Я хотел нанять домработницу, она сказала, что будет прибираться сама. Однако, живем мы в невозможном бардаке. Из-за ее вечной усталости, занятости, и списка других более важных дел. Я смирился. Как ей объяснить, что домработница сменит сам статус жизни?  Можно научиться зарабатывать на нее, и у нее появится время для себя и для меня. Ведь, жизнь состоит из чего-то другого. С ней я забыл из чего.

Я забыл, что есть время для себя, чтение в тишине – без комментариев и вопросов с кухни, поездки с друзьями на охоту, кофе со случайной красивой девушкой

– без секса, и планов на будущее – просто кофе. Я забыл, что можно не удалять тексты из буфера обмена на компьютере, оставлять открытыми страницы в соц. сетях, не выходить каждый раз с почтового ящика, и не ставить пароль на экран телефона.

Я забыл, что я все еще не старый, не бедный, не глупый и не урод. Что я все еще многое могу, что я значим в этой жизни, что я успешный профессионал,

надежный партнер, пока еще неплохой любовник и всегда настоящий друг. Что жизнь – это не только вечерний телевизор, тефтели с картошкой и приборки в гараже.

Что жизнь – и моя в том числе – выглядит иначе.

Я трус. Я ведь ничем не даю ей понять, что интерес мой к ней давно угас. Что меня тяготят ее звонки, вопросы, прикосновения. Мне жаль времени на время с ней. Я предпочел бы другие занятия тем, что мне уготованы нашей с ней жизнью до конца дней.

Живи я с другой женщиной – вся жизнь сложилась бы иначе. Я не говорю, что лучше – просто, по-другому. Они – женщины – определяют многое в жизни мужчины.

Они поддерживают, толкают, ведут, направляют, защищают – как это не смешно прозвучит. Моя женщина все это делает – и поддерживает, и защищает.

Но как она это делает! Она ломает меня своим непониманием многих тонких и очень тонких вещей. Полагаю, она никогда и не поймет этих вещей – ей это ни к чему.

Если хочешь жить так, как никогда не жил, делай то, что никогда не делал. А я живу по-прежнему и надеюсь на перемены…

Почему я до сих пор не ушел от нее? Не хочется покидать зону комфорта. Надеюсь встретить старость в ее привычном «обеспечивающем» присутствии.

Вот только доживу ли я до старости при таких нервных расходах и таком дисбалансе со своим собственным миром? Боюсь остаться один на старости лет? Хочу просиживать до смерти на лавочке перед домом, тыкая костылем пыль и камушки под ногами,

осуждая и ругая все вокруг, в ожидании, пока меня как в детстве позовут на обед? Этой старости – если повезет дожить – я хочу?

Нет. Не этой. Совсем другой.

Свободной, спокойной, сердечной и сытой. С путешествиями, знакомствами, временем только для себя и для той, что разделит со мной такую жизнь.

Той, которая будет радоваться подаренным цветам, а не считать, во сколько обошелся букет, которая съест утром круассаны, не смотря на диету, только потому, что я ходил за ними на артритных ногах, пока она спала. Которая вместе со мной будет гулять по сонному берегу, опираясь на мою руку для равновесия, разглядывая ракушки и разговаривая о жизни. Которая спокойно поужинает со мной в ресторане, даже если мы будем не совсем свободны в деньгах. Которая будет рядом, каждым вдохом и прикосновением принося радость. Вот такой я вижу свою старость.

И что получается, из всего вышесказанного? Действовать? … Или оставить все как есть, и ждать пока не произойдет полное собственное "выкипание"? Пока безразличие вокруг меня разрастется настолько, что ей станет заметно, и она уйдет сама?

Или терпеть, пока привычка и старость не заставят забыть себя и смириться?

Не знаю. Не могу решить. Трус.

***

Летом 2008 года был чемпионат мира по футболу. В кои-то веки, за 1000 лет существования, российская сборная вышла в полуфинал. Ликованию болельщиков не было предела.

Я не люблю футбол. Ни вообще, ни как вид спорта, не понимаю его и не смотрю. Но когда закончилась серия отборочных матчей, и Россия, вопреки всему, не слетела с турнирной таблицы, ажиотаж достиг точки кипения. Все мои друзья и (о, ужас!) подруги были в курсе того, как протекали предыдущие игры, знали точный счет каждого матча и называли поименно всех спортсменов, забивших голы. СМИ перетирали это великое (не побоюсь этого слова) событие во всех новостных программах и рекламно-анонсных роликах. С кем бы я не созванивалась в течение рабочего дня, диалог неизменно начинался с одного и того же вопроса: «Ну, как тебе игра?» И лучше бы мне не говорить, что я не видела ее.

К этому моменту, из-за того, что футбол – не моя стихия, я стала «притчей во языцех». Позор мой был велик настолько, что когда сборная России и Голландии должны были сразиться за выход в финал, я уже была готова смотреть этот поединок, не взирая ни что и, не пропуская ни одного кадра.

Как настоящий болельщик я купила пива и все, что к нему полагается. Пригласила свою близкую подругу Олю скоротать вечер перед телевизором, предварительно объяснив ей, чем мы собственно будем заниматься.

Итак, матч начался. За полтора с лишним часа я узнала довольно много о футболе. И от кого? От своей подруги, которая была идеальной женой, по сути, и гениальным бухгалтером по образованию. Она всю свою жизнь интересовалась, как и большинство женщин, парфюмерией, направлениями моды, новыми мелодрамами, прическами и рецептами блюд, которые удовлетворили бы вкус ее мужа. Я была посвящена в правила игры, узнала все о составе команд, пенальти, одиннадцатиметровом ударе, положение вне игры и желтых карточках. Помимо этого я услышала еще 10, а может и 20 новых словосочетаний, которых до сегодняшнего вечера просто не было в моем лексиконе.

Как бы там не было, «наши» выигрывали. Уже началось дополнительное время. За окном изредка раздавались крики «А-а-а!!!!». Полагаю, из соседних окон. И вот, наконец – финальный свисток. Россия выиграла у Голландии с ошеломляющим счетом 3:1. Неслыханно и невиданно.

Через несколько мгновений на улицы города высыпали ликующие болельщики. Я жила на втором этаже, так что мы с моей подругой имели возможность быть на этом празднике, не покидая лоджию. Ор, визг, хлопанье петард, улюлюканье на все лады, хоровое пение и нескончаемые лозунги: «Россия – чемпион!», «Россия – ура!» и так далее.

Мы допили пиво. И вдруг, моя образцовая подруга предложила присоединиться к шабашу. Я задумалась, но торможение мое было прервано телефонным звонком. На другом конце провода, захлебываясь от счастья, кричала Лена. Она жила в соседнем доме:

– Ты видела, как они их? Офигеть!!! Мы идем на площадь. (Она имела в виду Театральную площадь – главную в городе). Давай, выходи.

– Я не одна.

– Я тоже. Выходите, встречаемся на нашем углу. Пива по дороге купим.

В трубке были короткие гудки. Ужас! Это вообще все со мной происходит? Мало того, что я весь матч отсмотрела от свистка до свистка. Так я сейчас еще и праздновать пойду? Пиво пить на улице и орать пока не сорву голос? Однако, мои внутренние метания были недолгими. Вся окружающая атмосфера не поддавалась ни логике, ни анализу, ни принципам, по которым я жила. В конце концов, я плюнула.

Через 10 минут мы с Олей стояли на назначенном углу. Лена с какой-то девушкой приближались к нам, размахивая руками. Мы прямиком направились к ближайшему ларьку, купить пива и сигарет.

Рядом с целью нашего путешествия стояла группа болельщиков мужского пола с обнаженными торсами. Пьяными от пива и от счастья голосами, они обсуждали последние события из жизни сборной России по футболу. Заметив наше приближение, они хором заорали:

– Девчонки, они выиграли! Вы представляете? Они выиграли!!!

– Здорово! – Ответила Лена – Мы в курсе.

– Да? – Удивление их было не поддельным. – А пойдемте с нами.

– Давайте мы вас понесем. – Сказал самый толстый из парней. – На вытянутых руках.

– На вытянутых не стоит. – Сказала я. – Мы не готовы к таким акробатическим этюдам.

Тут они переключились на проходящих мимо парней и завели разговор с ними.

Пока мы решали, что именно купить и сколько, к ларьку подошла пара – мужчина и женщина лет 50-55. Из внешнего вида и разговора стало понятно – супруги.

Дама была в два раза крупнее мужчины. Настоящая Фрейкенбок. Для завершения ее образа не хватало только цветастого кримпленового халата, мухобойки в правой руке и шпилек в волосах. Говорила дама раздраженно-громким, хорошо поставленным голосом, звук которого напоминал охотничий рог. Муж – полная противоположность. Ботаник на пенсии, интеллигент в пятом поколении, женившийся когда-то по большой, как ему тогда показалось, любви. Теперь же это был просто забитый хорек, которого за хорошее поведение вывели на прогулку перед сном без поводка.

– Борис, что ты еще задумал? – Прогудела супруга.

– Я пива хотел купить – Глядя на жену, снизу вверх прошептал Борис.

– Зачем? Чтоб напиться?

Я с трудом представила себе сцену «Распоясавшийся ботаник и замученная Фрейкенбок».

– Ну, что ты, Люсенька! Всего пару бутылочек. – Ботаник поправил на носу вспотевшие очки.

– Ну, если только пару. – Разрешила Люся.

Мужчина быстро расплатился за две «Балтики-3»

– Можно открыть? – Спросил Борис.

– Зачем? – Люся подняла бровь – Дома откроешь.

Мимо проходили толпы подвыпивших мужчин и женщин, кричащих о любви к Родине.

– Но ведь такой праздник! Такой день! А может, пойдем с ними и тоже покричим? – Робко предложил Ботаник.

– Дома покричишь. – Зычно сказала Люся. – И пиво выпьешь тоже дома. Ты понял меня? – Она как-то зловеще нависла над ним. А затем резко развернулась и пошла прочь.

Боря покорился своей судьбе и, не говоря больше ни слова, засеменил за своей женой, которая королевской походкой удалялась в темноту.

Мы быстро купили по две бутылки теплого пива, потому что холодного уже не было, и направились на площадь. Идти надо было 4-5 кварталов. Но слышимость была поразительной. Без всяких динамиков было слышно, что там твориться.

Мы шли по одной из центральных улиц, двигаясь в лавине людей, как в 80-е годы в дни майских демонстраций. Нас обгоняли легковые машины с опущенными стеклами, из которых, высунувшись по пояс, полуголые мужики ревели и орали на все лады, что-то вроде: «Голландия – параша, Россия – наша, наша!» В некоторых из проезжающих машин были открыты багажники, в них по трое, а то и по четверо, болтая в воздухе ногами, сидели оголтелые болельщики. Одни из них пели какие-то песни, другие размахивали триколорными российскими флагами.

Зрелище, представшее перед нашими глазами на самой площади, до которой мы, наконец, добрались, превзошло все мои ожидания. Просто, дурдом. На таком мероприятии мне, конечно, еще ни разу бывать не приходилось. И самое удивительное, что я сама пришла на этот праздник жизни.

Сотни, а может и тысячи разгоряченных людей, сбивались в хаотичные группы, чтобы чокнуться бутылками с пивом и поорать. Девушки верхом на своих, а местами и на чужих молодых людях размахивали над головами, сдернутыми с себя майками и футболками. Мужики в последней стадии опьянения с неизменным пивом в руках обнимали всех, кто проходил мимо – баб, подростков, собак – все равно. Все танцевали, визжали и прыгали на месте. Через каждый метр в воздух взлетали ракеты, фейерверки, взрывались петарды, горели бенгальские огни.

Через пару минут, глядя на своих подруг, я поняла, стадное чувство – великая вещь. Они поддались всеобщему настрою и разгулу, втягивая меня во всеобщее помешательство.

Милиция, не выходя из своих патрульных «козлов», медленно проезжала мимо этого Содома без Гоморры и снисходительно наблюдала за происходящим, даже не пытаясь вмешиваться.

Спустя несколько часов, утомившись, наконец, от крика, питья пива, грохота и дикого шума, мои подруги предложили пойти домой, чему я была несказанно рада. Тусовке пришел конец.

***

Мы учились в одном классе. Не дружили, не гуляли, не тусили – как теперь говорят, не делали вместе уроки. Мы просто сидели за соседними партами и иногда общались на переменах. Пару раз были друг у друга в гостях в составе класса. Ничего особенного.

Лариса не была вхожа в нашу споенную компанию – тех, кто бухал, курил, непотребно красился, носил цветные капроновые колготки, спал со старшеклассниками, не вылезал с дискотек и из кабинета директора школы. Она дружила с парой других – более спокойных девочек.

Когда я ушла из школы после 8 класса, Лариса осталась доучиваться в 9 и 10.

После школы мы виделись с ней раза четыре, вместе с девочками из ее компании. Просто домашние посиделки с чаем, от которых я не отказывалась. Им была интересна моя – теперь внешкольная жизнь, а мне – сплетни о классе. После этого мы созванивались еще пару раз. На этом все. Я потеряла ее из виду. Точнее, никогда не держала ее в виду, просто не отталкивала.

Она была нормальной по моим теперешним меркам. Дружить, конечно, я с ней не начала бы и сейчас, но просто общаться – вполне возможно – стала бы.

А тогда… уж слишком она была своеобразна и невзрачна. Очень худая и очень высокая. Стесняясь своего роста, она вечно поднимала правое плечо и наклоняла голову на бок, сильно сутулилась, и эта сутулость довела ее по-медицински – до сколиоза, по нашему – почти до горба. Лицо ничем не примечательное. Очень мелкие черты, короткие широкие брови, маленькие серые глаза, почти невидимый рот, большой нос и в довершение –оттопыренные уши. Не сильно, но оттопыренные. Из-за чего она носила странное каре, которое подравнивала сама. Не симпатичная. Но и не конченый урод. Если бы она хоть немного пользовалась косметикой и хоть иногда посещала парикмахера, думаю, все было бы не столько удручающе. А так…получалось – без вариантов.

Она не блистала умом и интеллектом, но была совершенно безобидна, покладиста и очень замкнута. Всегда в своих мыслях и рассуждениях, совершенно не понятых окружающим. Так сложилось, что класс ее не дразнили. Дразнили одну из девочек, с которой она дружила. Хотя учитывая степень жестокости детского мира – вполне могли бы. При желании, нашли бы за что. Хорошо, что желания не возникло.

Лет через 15 после окончания школы, как-то раз случайно в магазине я встретила одноклассницу – Таню – одну из тех двоих, с кем Лариса дружила. Она рассказала мне удивительную вещь.

Лариса сидит дома уже несколько лет. Не работает, вообще не выходит из дома и почти ни с кем не разговаривает даже по телефону. К ней вхожа сама Татьяна, Ольга – та, которую дразнили, родная сестра с детьми и мать.

Произошла неприглядная ситуация. Лариса устроилась на работу и там познакомилась с молодым человеком – вещь естественная. Они немного повстречались, он клялся – как это принято в вечной любви, а когда переспал с ней – тупо, бросил, сказав, что она страшная и у нее длинный нос.

Я охреневаю! Причем здесь нос? Его что не было на ее лице до того, как они укладывались в койку? В общем, бросил. Банально. Но не смертельно. Кого не бросали? Никого. Ну, кого-то наверно, не бросали, но многие прошли через это. Я бы, и все – без исключения – мои знакомые оборжали ли бы ситуацию, напились с горя, завели нового друга, уехали в отпуск – короче, варианты…

На этом история не закончилась. Выяснилось, что Лариса беременна. Тоже – вещь предсказуемая. Мать встала на дыбы: ты позоришь семью! Сделали по тихому – на кухонном столе – аборт. После этого Лариса замкнулась окончательно, ушла в мир своих мыслей, аудио записей и грез. Уволилась с работы и свела контакты с миром к известному минимуму.

– Позвони ей. – Вдруг сказала Таня. – Я, конечно, редко у нее бываю, но она очень хорошо о тебе отзывается и будет рада слышать. Все вспоминает, как мы тогда у нее чай пили. Помнишь?

Я ничего не помнила. Сколько лет прошло? Я не любила все эти «путешествия» в прошлое. Тем более – в школьное прошлое.

Через сколько-то дней я все-таки позвонила. Не помню, чтоб кто-то так был рад меня слышать, как Лариса тогда. Мы проболтали по телефону не меньше получаса. Я не ожидала, что меня настолько хватит, и я не могла вспомнить, о чем был наш разговор. Я ей что-то рассказывала, она смеялась, потом она что-то рассказывала мне. По итогу, решили повидаться, как только у меня найдется свободный вечер.

– Приходи одна. – Сказала Лариса. – Тане теперь некогда, она замужем.

– Так и я замужем, Ларис.

– Ты – другое дело, будешь ты что ли мужика слушаться?

– Этого слушаюсь. Но время найду. Обязательно повидаемся.

Разговор оставил у меня странное чувство. Я не могла понять, но что-то было не так. По началу Лариса была очень сдержана, пусть и доброжелательна, а потом она «разошлась», и ее слова без препятствий покатились ко мне «в ухо».

Только… была в ее голосе какая-то невысказанная тоска. Грусть и заторможенность. И ее шепот… Она всегда разговаривала почти шепотом – ее обычная манера подачи голоса. Учителей это страшно бесило, они требовали командных интонаций у доски.

Мне было ее жаль, я искренне сочувствовала, но чем я могла помочь?

Сейчас я знаю, чем. Бросить все и ехать к ней. Позвонить мужу и сказать: буду поздно, человек в беде.

В общем, прошло месяца два. Время для встречи я так и не выбрала. В один из пятничных вечеров неожиданно Лариса позвонила сама. Я начала оправдываться и что-то говорить ей по поводу того, как мне некогда. А она… как будто не слышала моего блеяния и без особых «преамбул», спросила: