Афганский Караван

Голубые атласные шальвары пришлись мне как раз впору; широкие в бедрах и сужающиеся книзу, искусно отделанные, они выглядели как юбка. Блузка до колен и тонкая вуаль добавляли наряду таинственности. Сделав несколько кругов по комнате, я приручила даже норовистые туфельки и почувствовала себя членом семьи.

Девушки хлопали в ладоши и смеялись, видя мое беспокойство о своей внешности. С двух сторон они взяли меня за руки, и мы прошли по балкону туда, где радостные крики и громкий плеск воды возвещали о том, что у Маргарет нет ни малейших трудностей ни с языком, ни с окружением.

В окна мне не было видно ничего, кроме диких холмов. Они манили меня, и я пообещала себе, что обследую их в будущем; позднее, когда я узнала, что это строго запрещено, они, конечно, стали для меня еще более притягательными.

Громадный двор под нами напоминал ярмарку. В него сотнями стекались отважные соплеменники Саида, прибывшие из Кохистана (горных районов). Должно быть, они не меньше нашего устали и хотели пить, но они ничем не желали нарушать торжественность случая. То и дело из двора доносились приветственные залпы. Одни приехали на пони, другие на верблюдах, третьи на ослах, но все были хорошо вооружены. Как, задумалась я по своему западному обыкновению, удастся разместить такую массу народу?

Селима и Халима, мои золовки, сказали мне, что вечером будет праздничный пир. «Но не для всех же этих людей?» – спросила я. «Приедет еще больше! – ответили они. – Для них поставили много шатров».

Через решетчатые перила балкона они показали на сад, где и сейчас возводились шатры. Сад уже был похож на огромный полотняный город (который на фоне холмов, правда, казался карликовым). «Какое радушие к иностранке!» – подумала я. Гостеприимство горцев повсюду одно и то же. Мое сердце преисполнилось тепла по отношению ко всем этим людям, многие из которых, судя по утомленному дорогой виду, приехали приветствовать меня издалека. Прошлое было уже мертво для меня.

Я была Мораг Абдулла и должна была соответствовать этому имени.

Женщины обороняют форт

Вскоре после моего приезда было объявлено о помолвке Селимы-ханум, моей золовки. Поистине эта помолвка оказалась событием!

Восторг следовал за восторгом. Подарки шли непрерывным потоком. Весть о том, что два мощных племени помирились и готовы породниться, вызвала смешанные чувства. Одни радовались, другие, несомненно, затаили злобу. Подарки от родственников жениха были всевозможные: от скромной кухонной утвари до дорогих украшений. Одних нарядов с избытком хватило бы для пятидесяти невест: каждая женщина племени должна подарить помолвленной девушке хотя бы один предмет одежды.

Получал подарки и жених: шли разговоры о великолепных седлах, ружьях, россыпях золотых монет, амуниции, холодном оружии. Но самым чудесным подарком был прекрасный арабский конь, предмет общего восхищения и зависти. Его называли лучшим образчиком породы из всех когда-либо виденных. Владелец, приходившийся дядей вождю форта Килла, был стар и хотел при жизни отдать коня в хорошие руки.

Женщин нашего племени пригласили в форт Килла на торжественный пир в честь предстоящего события; этим мы должны были показать другу другу, что распри забыты и воцарилась дружба.

Мы начали собирать в дорогу наши лучшие наряды, расшитые золотом туфельки и драгоценности. Отправиться предстояло через три дня. Эти дни были полны переживаний. Прибывали посланцы с указаниями из форта вождя, моего свекра; наши посланцы мчались к нему с ответами. Все должно быть безупречно, ни в коем случае нельзя выставить наше племя на посмешище! Я боялась испортить дело какой-нибудь глупой ошибкой, но моя свекровь с неизменным тактом руководила всеми моими приготовлениями и два дня подолгу учила меня различным приветствиям в адрес женщин из племени жениха.

Каждый вечер я вместо того, чтобы ложиться спать, устраивала в спальне репетицию. Коробки у стены изображали женщин из форта Килла, и я оттачивала приветствия до совершенства. Будучи женой сына, я шла по статусу второй вслед за матерью семейства, к тому же я была афаранги (англичанка), и поэтому тем более важно было избегать ошибок.

И вот настал день отъезда. Нашего багажа хватило бы на два кругосветных путешествия. Впереди ехала верхом моя свекровь, я следовала за ней, дальше – взволнованная Селима-ханум и ее сестра. Вооруженные люди охраняли нас спереди, сзади и с боков. За час до отправления, чтобы о нем знали в форте Килла, был зажжен сигнальный костер. Как только там увидели дым, они зажгли на своей горе ответный огонь. Мы двинулись в путь с большой торжественностью; воины дали в нашу честь церемониальный залп.

Трехчасовое путешествие прошло спокойно; наше прибытие в форт Килла было отмечено ружейным салютом, в котором участвовали, кажется, все мужчины до единого. Повсюду виднелись флажки, гирлянды роз и «листва» из цветной бумаги, изготовленная деревенскими умельцами. Кто-то особенно веселый украсил цветной бумагой даже бойницы.

Мы спешились, и нас тотчас же препроводили в женские покои, которые были увешаны украшениями. Супруга вождя Киллы была немолодая женщина с седеющими волосами, великолепными бровями и мягкими карими глазами. Она уделила очень много внимания своему наряду, но все-таки, думаю, не больше, чем мы нашему! С головы до пят она была одета в золотую ткань с яркими голубыми и розовыми вкраплениями. Ее маленькую золотую шапочку украшали искусственные розочки, и сверкающая золотая вуаль свисала с нее очень изящно.

– Добро пожаловать, и мир тебе, носительница столь славного имени! – начала она. – По этому великому случаю мой приятный долг – быть, волею Аллаха, в добром здравии, чтобы удостоить тебя приветствия, подобающего твоему роду. Эта честь для меня тем больше, что разделить веселье наших сердец с тобой прибыла твоя высокочтимая дочь, супруга твоего благородного сына. Ее мы тоже от всей души приветствуем.

Моя свекровь поклонилась, я сделала положенные приветственные жесты.

– Мир тебе, украшение столь славного союзного племени! Для меня великое удовольствие прибыть на этот праздничный пир. Да хранит всех нас Аллах!

С этими словами, низко поклонившись, моя свекровь проследовала в комнату к группе девушек и женщин. Я дважды поклонилась и поцеловала руку ханум; она поцеловала меня в лоб, и я тоже вошла в комнату.

Следом в нее вступили Селима-ханум и ее сестра с приветствиями в адрес ханум, которая подошла к нам, когда я приблизилась к группе. После представлений, поцелуев в лоб или в руку, поклонов и новых поцелуев в руку, которыми нас наградили младшие девушки, нас провели в наши комнаты. С балкона был виден костер у форта моего свекра, а внизу во дворе мужчины из здешнего племени красочно состязались в стрельбе, прыжках и борьбе. Нашей охраны с нами уже не было. Обычай требует, чтобы в пире по случаю помолвки участвовали только женщины.

Каждой из нас было предоставлено по четыре служанки, чтобы помогать нам во всем, причесывать нас и одевать. Они надушили мне запястья и складки за ушами, наложили на лицо тонкий слой пудры и немного румян – и все четыре поклялись, что никогда не видали подобной красоты. В других комнатах другие служанки, вероятно, говорили то же самое моим свойственницам! Мои золовки, конечно же, выглядели прелестно. Нас принимали здесь пятнадцать девушек – некоторые были дочерьми владельца форта, некоторые его племянницами из крепости, расположенной примерно в двух милях от Киллы.

Мы пировали целых три дня и засыпали друг друга комплиментами, говоря практически одно и то же разными словами.

После празднеств нам, молодым женщинам и девушкам, разрешили посекретничать в наших комнатах. Мы обменялись амулетами, узнали последние предсказания звезд, потолковали о будущем Селимы-ханум, показали друг другу свои драгоценности. Мне задали множество вопросов про мою родину. Они не могли поверить моим рассказам о городском транспорте и сказали, что полицейские, должно быть, настоящие волшебники, раз им удается управлять движением стольких машин и пешеходов без того, чтобы люди гибли десятками! Они изумились тому, что услышали о магазинах и о западных женщинах, которым позволяют там бывать среди покупателей-мужчин, осмеливающихся разглядывать чужих жен! Ничто, дружно согласились все, не заставит их сесть в аэроплан, который их мужчины называли «дьявольской машиной» и который изобретен не иначе как самим дьяволом. В их компании я почти так же почувствовала собственную неполноценность, как может почувствовать ее зрячий, внезапно перенесенный в страну слепых. Мне надо было много чему разучиться, и чем скорее, тем лучше.

После вечерней трапезы мы сидели на балконе, пили шербет, ели сладости – и вдруг увидели незнакомца. Это оказался бродячий кузнец и ветеринар, который проверял лошадиные копыта и лечил их, если нужно. Он показал отзывы других вождей о его дарованиях, и его мигом подрядили осмотреть всех лошадей в форте Килла. Он произвел впечатление весьма умелого и усердного работника и не пожелал прервать труды даже ради ужина, заявив, что будет работать, пока не кончит, а потом сразу уедет, потому что ему надо до ночи добраться до другого форта.

Мужчины покинули его, хваля его опыт и познания, и сели за еду, но посреди ужина вдруг услыхали бешеный топот. Выбежав на балкон, мы увидели удаляющегося стремительным галопом всадника. Часовые открыли огонь с возгласами: «Арабский конь! Арабский конь!»

Двор наполнился возбужденными, ошарашенными мужчинами. Часовые кричали, что кузнец застал их врасплох, потому что было время ужина и на посту их оставалось вполовину меньше. Что это был за человек на самом деле? Куда он поскакал? Все вопросы оставались без ответа. Быстро снарядили конные отряды для погони. Вождь форта Килла отправил двадцать человек в одном направлении, двадцать в другом, и так далее. Попрощавшись с женой и дочерьми, он и сам сел на лошадь и ускакал. Кругом стоял громкий стук копыт по твердым камням, какой часто можно услышать в этих краях. Мы были ошеломлены неожиданностью случившегося.

Темнело, а мы по-прежнему стояли на балконе и тщетно ждали возвращения отрядов, или арабского коня, или всех вместе. Настало время ложиться спать, а никого еще не было, и мы, женщины, решили лечь и отдохнуть. Возбуждение дня и теперешние тревоги обессилили нас. Как печально кончился этот праздник по случаю помолвки! Я лежала без сна и всей душой желала, чтобы люди поскорей вернулись. Что если разбойники с гор, лучше знающие местность, напали на них и перебили, чтобы завладеть их ружьями и патронами? И теперь, довольные, едут обратно в свои убежища? Я встала и торопливо написала записку мужу:

Арабский конь похищен. Бойцы из форта Килла отправились в погоню уже не один час назад. Боюсь, что-то случилось. Умоляю тебя, пошли людей на помощь.

Позвав служанку, я попросила, чтобы записку немедленно доставили в форт моего свекра, где Саид находился во время моего отсутствия. С облегчением я услышала, как открылись ворота и лошадь посланца твердым, быстрым галопом поскакала по горной дороге. И все же страхи томили меня. Я отправилась в комнату Маргарет – она и ее няня крепко спали. Приблизившись на цыпочках к комнате Селимы, я увидела, что она молится, – и тихо отошла. Наступит ли когда-нибудь утро? Вернутся ли когда-нибудь мужчины? Почему ни одного из отрядов еще нет? Неужели они попали в засаду? Было одиннадцать часов вечера. Может быть, они все-таки вернулись, успокоительно сказала я себе. Выгляну еще раз и лягу спать. Это необычный край, подумала я, и нравы здесь необычные, а я самая настоящая трусиха.

Выйдя на балкон, я, к своему удивлению, услышала дальние раскаты грома. Тьму прорезала молния, начался ливень, но за звуками грозы я услыхала треск ружейных выстрелов. Хвала небесам! Должно быть, мужчины возвращаются.

Но наша немногочисленная охрана, часовые, снайперы вдруг открыли ответный огонь. Зазвучали быстрые, как молния, приказы. К бойницам! Рядом со мной стояла Селима-ханум.

– На нас напали! А мужчин нет. Осталось всего несколько. Стелять умеешь?

– Да.

– Я возьму свое ружье. Бери свое и столько патронов, сколько унесешь, – промолвила она и скользнула прочь.

Вбежав в комнату, я схватила ружье и два патронташа, какие тут носят все. Гроза была ужасная. Участники налета, наверно, промокли насквозь. Сколько их приближается к нам в этой жуткой темноте? То и дело сверкала молния, гром гремел и рокотал, вспышки снова и снова выхватывали из мрака ружейные дула и стены с бойницами. Ко мне подошли мои золовки и другие девушки, способные стрелять. Боязни не выказывал никто. В голове у меня прозвучал вопрос, который вождь нашего племени задал сыну, находившемуся в далеком Эдинбурге: «Сможет ли она, если потребуется, оборонять форт?» И мой страх исчез. Клан, из которого я происхожу, не уступает в храбрости никакому горскому племени!

– Идем к бойницам, – сказала одна из женщин. Селима, старшая, двинулась впереди. Выстрелы зазвучали ближе; судя по их частоте, нападавших было не меньше ста. Наш ответный огонь был слабым. «Встаньте по одной у каждой бойницы и помните о чести племени», – скомандовала Халима-ханум, когда мы подошли к бойницам.

Дождь был уже не таким сильным, но гроза продолжалась. Мы видели отблески молний на кинжалах и ружьях атакующих. Девушки стреляли постоянно и сосредоточенно. Теперь под вспышками молний враги ползли к стенам форта, как змеи. Если они доберутся до стен, наша слабая оборона долго не продержится. До нас начали долетать их крики и стоны раненых. Нашим малочисленным снайперам скоро должен был прийти конец.

Вдруг воздух разорвался от яростных воплей. Меня потянуло бежать в свою комнату, но девушки держались стойко. Вдруг я опять почувствовала себя сильной. Что мне терять, если близок наш последний час? За стенами форта шла жестокая рукопашная схватка, вопли звучали не переставая; вспышки молний высвечивали сражающихся мужчин, но наши снайперы внутри форта, которые были для нас практически последней защитой, к счастью, оставались на своих постах. Атака, похоже, была отбита: беспорядочная дерущаяся масса начала отодвигаться от стен. Очередная молния высветила лежащие на земле тела. Я подбежала к Селиме-ханум.

– Атака отбита! – воскликнула она. – Кажется, это вернулись наши люди и напали на врага с тыла!

И тут я вспомнила про свою записку мужу. Нет, это, наверно, наши воины, явившиеся искать людей из форта Килла и отбивать арабского коня! И в этой жуткой схватке, должно быть, участвует мой муж!

Я не могла оставаться внутри. Моя тревога была ужасна – трудно было поверить, что кому-нибудь удастся уцелеть в этой смертельной рукопашной. Просто-напросто они все перебьют друг друга… Спотыкаясь в потемках, сжимая ружье и патронташи, я спустилась во двор, но часовой не позволил мне пройти. Через окно я пролезла в женский открытый двор. Гроза кончилась, и тьма стала еще гуще. Стреляли со всех сторон, пули так и свистели над моей головой. Я прокралась к воротам – видимо, к главным воротам форта. Наши часовые кричали: «Они уходят, уходят!»

Я побежала обратно, боясь увидеть то, что понесут сквозь ворота. Радуясь темноте, я кое-как ощупью добралась до стены с бойницами. Девушки тоже слышали возгласы часовых и сдержанно проявляли тревогу о раненых. «Раненые… – думалось мне. – А убитые?» Кто мог остаться живым после такого боя? Ворота форта были теперь открыты. При свете высоко поднятых фонарей в них вносили бойцов.

Со всех сторон звучали победные возгласы. Я смотрела на происходящее из дверного проема на первом этаже. Для раненых отвели большой обеденный зал. Зубы у меня стучали. Вдруг я почувствовала, что все еще сжимаю патронташи.

– Убит, – произнес один из четверых, которые шли с очередным неподвижным телом. – Он был замечательный воин. Аллах велик, хвала Ему!

Долго ли тянулась мрачная процессия – не знаю. Мне почудилось, будто я всю жизнь стою и смотрю этот жуткий спектакль. Мимо прошли двое мужчин, и я узнала в них людей из нашего форта. Я хотела их спросить, но язык не слушался. Мой муж должен быть здесь! Но где он? Я пробралась в сводчатый проход у обеденного зала, откуда могла видеть каждого, кого вносили. Я впивалась глазами в фигуры бойцов.

Мои золовки и другие женщины спустились вниз с незакрытыми лицами (в таких обстоятельствах это дозволяется) и вошли в зал. Я последовала за ними. Они начали оказывать помощь раненым. Друзья и враги лежали бок о бок. Трупы клали в другой комнате. Принесли чаши с водой и рулоны ткани. Предпочтения не получал никто: всем уделяли внимание по очереди. Одни лежали без сознания, другие просили пить. Я ходила среди них, высматривая лицо, которое боялась увидеть. Зачем, зачем, я написала эту записку?

– Помоги мне, свет очей моих, – услышала я голос свекрови. Когда рассвело, нас сменили другие женщины. Мертвых похоронили. Многие все еще оставались лежать там, где погибли.

Мой муж, как выяснилось, не участвовал в бою: он находился в другом форте. Его отец послал за ним, но, к счастью, когда он появился, враг уже отступал.

Люди из форта Килла были опасны на поле боя, но снисходительны к побежденным. Забыв про набег, они помогли его раненым участникам добраться до дому. Тех, кто был ранен серьезно, впоследствии забрали друзья.

Позднее выяснилось, что кузнец был никакой не кузнец, а знаменитый главарь разбойной шайки. Он украл арабского коня, чтобы отвлечь внимание жителей форта Килла. Когда многие из них отправились в погоню, защита форта была ослаблена, и тут-то он и ударил со своими людьми, чтобы завладеть большим арсеналом оружия и боеприпасов. Но мужчины из форта Килла успели вернуться и напали на врага с тыла, а потом им помогли наши люди, прискакавшие на поиски коня.

Сам же конь, оставленный без присмотра, нашел дорогу к форту старого хозяина, приходившегося дядей жениху Селимы, и его со всеми церемониями пришлось дарить снова.

Как воевать с афганцами

Пуштуны из приграничных областей, которых британцы, руководствуясь неправильным индийским произношением, называли патанами, никогда не признавали над собой никаких правителей, кроме своих собственных. В эпоху империи британцам ни разу не удалось их покорить. Книга генерала сэра Эндрю Скина Passing it On («Советы на будущее»), откуда взяты нижеследующие отрывки, – классические записки о войне, во время которой сорокатысячная армия была брошена против одного-единственного племени. Вероятно, британские военные не были знакомы с пуштунским проклятием: «Чтоб ты сделался налогоплательщиком!»

Страна

«Что такое Северо-западная пограничная провинция? Какова эта земля и каковы здешние бойцы?» Ответить не так просто. Обойдя пешком или объехав верхом бóльшую часть границы от Мастуджа до Калата, могу только сказать, что никакой даже короткий ее отрезок не похож на соседний. Чтобы двадцать миль подряд шла одна и та же местность – такого не встретишь нигде.

Мили каменистых склонов и скал уступают место возделанным площадкам, ограниченным крутыми или отвесными утесами; поросшие еловым лесом, прорезанные узкими речными долинами горы сменяются округлыми холмами, покрытыми кустарником… через Майдан, лес гималайского кедра, тянутся безлесные возвышенности. Опаснее всего – каменистые равнины и ущелья с островками кустарника: тактика стремительных нападений, применяемая масудами1, получает здесь наибольший размах. Нигде по местным условиям нельзя судить о том, что ждет тебя чуть подальше.

Бойцы

Люди различаются не так сильно, как местности, где они живут. Повсюду это серьезные неприятели, с которыми нельзя не считаться. Как воинов я выше других ставлю масудов и мамундов2, хотя военным искусством владеют все, и в целом здешние жители – вероятно, лучшие индивидуальные бойцы на всем Востоке, поистине опасные противники, недооценка которых сулит верную беду.

Они несутся по склонам камнепадом – не бегут, а скачут вниз по утесам с одной опоры на другую. Бороться с такой мобильностью, подражая ей, невозможно. Эти люди каменно крепки, чрезвычайно неприхотливы, у них нет при себе ничего, кроме ружья, кинжала и небольшого запаса патронов и еды, обувь их отлично приспособлена для быстрого и надежного передвижения.

Их способность к скрытному перемещению поразительна – причем не только к перемещению из укрытия в укрытие, но и к скольжению из света в тень, из одной среды, создающей фон, в другую. Это надо видеть, чтобы поверить.

Атака на пикет

Около шестидесяти человек стояли в пикете на холме над рекой Точи, охраняя большой участок дороги близ Мираншаха.

Шли дни; было тихо и чрезвычайно скучно. На рассвете бдительность людей ослабевала.

Однажды утром, когда дневной наряд вошел в непростреливаемую зону, мощный залп скосил его, а другой залп обрушился на сангар (бруствер), заставив тех, кто за ним укрывался, десять минут вслепую, с перерывами отстреливаться. Между тем неприятельская группа проскользнула в непростреливаемую зону, забрала винтовки и большую часть боеприпасов дневного наряда и мгновенно отступила. Стоявшие в пикете, выйдя наружу, увидели, что неприятель находится в нескольких сотнях ярдов, а десять их товарищей убиты.

Снимаю шляпу перед участниками этой атаки. Они заслужили свои трофеи.

Как справляться с пуштунским терпением

Ответ: никогда не ослабляйте мер предосторожности. Это чертовски трудно, потому что держать нервы и воображение в напряжении, когда нет никаких видимых признаков опасности, противоестественно. В этом-то и беда: день за днем вы будете видеть только голые холмы, скалы или кусты, безмолвные как могила.

Помните, что враг всегда рядом и ждет вашей ошибки.

Легко вооруженный подвижный взвод утратил подвижность. В первую ночь все было спокойно. Неприятель разделился на два отряда, каждый из кот'орых замаскировался тем, что бойцы, кравшиеся по открытой местности, несли на спинах тонкие «щиты» из камней. Взвод был полностью уничтожен в зоне, не простреливаемой из пикета.

Нельзя не восхищаться этими людьми, и если мы не извлечем уроков из их действий, все наши неудачи будут заслуженными.

Зловредные уловки

Не стоит отчаиваться, слушая разговоры об их дьявольской хитрости и о неминуемой якобы катастрофе. Придумывайте свои маленькие зловредные уловки. Ставьте мины-ловушки. Пороховой заряд прикрепляется к длинной веревке. Ради того, чтобы сделать прочную сетку для своей супружеской кровати, наш приятель весело пробежит, сматывая веревку, четверть мили, потом дернет – и с грохотом отправится на тот свет.

Или же можно «обронить» при отступлении патронный ящик, начиненный порохом. Вокруг такой превосходной добычи наверняка соберется, чтобы ее поделить, немало народу. Извольте получить, господа! Грубый прием, конечно, но все мины-ловушки более или менее таковы…

Отчаянные атаки

Эшелонирование имеет то преимущество, что позволяет успешно справляться с неожиданными вылазками, а они могут происходить.

Опасайтесь их со стороны бойцов, притаившихся на небольшом расстоянии от основной позиции.

Это будут люди, которые сознательно идут на верную гибель, стремясь благодаря внезапности своего отчаянного броска, открывающего им дорогу в Рай, дорого продать свои жизни.

Однажды это произошло на моих глазах: шестеро жителей долины Бунер в возрасте от шестнадцати до шестидесяти неожиданно выскочили из укрытия, когда наша передняя линия примыкала штыки, готовясь к последней атаке на неприятельские позиции.

Они прятались в расщелине скалы и смогли прорваться через три наши линии. Четвертая заколола их штыками.

Эти храбрецы были вооружены только ножами и топорами.

Афганские снайперы

Точность их стрельбы подчас удивительна. Близ маки-на я видел, как один снайпер свалил четверых с расстояния в полторы тысячи ярдов. Незадолго до этого, когда мы вставали лагерем в мароби, один стрелок, прежде чем его взяли в плен, пятью выстрелами уложил двух солдат и двух мулов не менее чем с пятисот ярдов.

Организованный отход

Следите за тем, чтобы люди имели при себе провиант. В какой бы кампании ни участвовал английский солдат, он скорее выбросит свой запас еды, чем будет его носить, поскольку считает, что всегда сможет раздобыть пищу, хотя, как правило, раздобыть ее негде.

При отступлении перед командиром стоят две главные задачи. Первая – не медлить с решением об отступлении. Именно промедление стало причиной прискорбных событий при Саран Саре, и воспоминание о них заставило меня отступить, когда вход в Анаи Танги был практически у меня в руках.

Вторая – определить главные направления отхода и не допускать, чтобы части сами искали путь.

Почаще оглядывайтесь, чтобы посмотреть, не ранен ли кто-нибудь из товарищей, и убедиться, что вас не преследует неприятель с холодным оружием. Я видел, как два наших солдата неуклюже спускались по крутому склону ущелья, а их настигали, ловко прыгая с камня на камень, два масуда, вооруженные одними кинжалами.