Суфии – мысль и действие

Это, в свою очередь, подводит нас к такому аспекту суфийской деятельности, из-за которого люди больше всего впадают в замешательство, – к разрывам. Суфии утверждают, что в дополнение к ритму и всем его последствиям, в человеческом существе возникают фазы, к которым можно подключиться и которые можно использовать с тем, чтобы обрести способность думать, работать и существовать за пределами знакомого измерения времени и повторяемости. Но люди, тем не менее, склонны к повторениям. Суфийская технология посредством многочисленных литературных, физических и ментальных приспособлений открывает в человеке способность переходить от повторений к разрыву в цепи повторяемости. Фактически, на этом принципе основаны многие суфийские упражнения. Из этого следует, что люди, не способные переключать свое внимание с повторяемости на прерывание, не смогут извлечь из этой технологии пользу, даже если и узнают о ней. Поэтому и необходимость в суфийском учителе существует всегда: духовно не возрожденный человек неизменно автоматизирует на входе любые данные, и только тот, кто сознательно стоит вне времени, так же как и во времени, может удержаться на этом пути.

Второе, характерное для суфийской среды требование к учащимся на стадии их подготовки, связано с пониманием человеческой склонности «принимать» или «отвергать». Большинство человеческих институтов основано на бинарной модели мышления: «или–или». Человеческое существо, встречаясь почти с любой ситуацией, автоматически и как можно скорее решает принять ее или отвергнуть, что, по словам суфиев, становится полезным инструментом в системе обычного образования и идеологической обработки. Но, не будучи единственным методом в подходе к ситуации, этот способ надежно блокирует другие восприятия индивидуума, отрезает его от опыта в других областях, где подобная модель не работает, а попытки установить некую среднюю позицию (отказ от решения, взвешивание всех «за» и «против» и т.д.) вносит в ситуацию, опять же по утверждению суфиев, всего лишь неуверенность и не приводит к развитию третьей специфической потенциальности, которая, по мнению суфиев, является существенной.

Тщеславие и самомнение, с которыми боролись (и, кажется, не слишком успешно) практически все религии, по утверждению суфиев, мешают процессу реализации. Однако, суфии не склонны придавать слишком много внимания аспекту награды и наказания, когда указывают на чрезмерное тщеславие людей. Тщеславие – это препятствие на пути к изучению. Потерять способность учиться или прогрессировать для суфия так же смертельно, как в других вероучениях «быть проклятым» или «расстаться с жизнью».

Начальная стадия подготовки суфиев, связанная с концентрацией учащихся на скромности и раскаянии, считается существенной и фундаментальной основой духовного прогресса, и в этом, как они полагают, выражается первоначальное учение, которое в религиозных проявлениях подверглось искажению, превратившись не более чем в эмоциональное или социальное вымогательство.

За смирением следует стадия символизма. Снова и снова я сталкивался с недоумением в среде истинных суфиев, когда речь заходила о людях, которые подражают суфиям, однако совершенно не осознают содержащуюся в суфийских учениях многоуровневость смысла, его многослойность, и не желают понять, что человеку не постичь более глубокого смысла, прежде чем он не переварит более поверхностного.

Согласно суфиям, неспособность имитаторов понять это хотя бы теоретически, приводит к тому, что никто из внешних исследователей, не в состоянии добиться какого-либо прогресса в подлинном суфийском изучении. Человек в этом случае скользит по поверхности учения подобно тому, как жук-водомер скользит по воде: пусть даже он на волне своих «переживаний» обучает других, путешествует по всему Востоку, пишет книги, участвует в танцах дервишей, – все его поведение слишком очевидно демонстрирует суфию его некомпетентность и поверхностность.

Одна из причин хорошо известной причуды суфиев обескураживать поклонников или претендентов на их знание состоит в том, чтобы заставить этих людей пересмотреть самих себя и выяснить, насколько глубоки их собственные знания и искренность. Как сказал мне один суфий: «Может понадобиться пять, а то и больше заходов со стороны искателя, на что уйдет, возможно, несколько лет, прежде чем нам удастся просигналить претенденту, что мы рады помочь ему, только бы он умерил в себе чувство собственной важности».

«И сколько же из них, из тех, кого вы так отталкиваете, снова возвращаются к вам?» – спросил я.

«Меньше, чем один из десяти, – ответил он. – Девять из них обычно приходят к заключению, что мы злобные людишки… А некоторые из них настолько перегружены самомнением, что удаляются, даже не заподозрив какого-либо упрека в свой адрес со стороны наших действий, и тут же начинают «учить» других».

Но если вышеупомянутые особенности суфиев вызывают всеобщую тревогу или путаницу, то это ничто по сравнению со степенью непонимания, преобладающего в связи с другой типичной чертой суфийской практики.

Здесь я имею в виду факт существования многочисленных, кажущихся совершенно разными, систем суфийского образования. Наряду с известными музыкальными и ритмическими ассамблеями существуют формулировки будто бы свидетельствующие о том, что суфии против музыки, или же наоборот, что они предпочитают ее; что они специализируются в исключительно зарекомендовавших себя (или исключительно незаметных!) профессиях, что существует шесть, девять, десять, семнадцать и любое другое количество стадий и стоянок на пути. Одни говорят, что работают над активизацией определенных чувствительных центров тела или головы, подобных йогическим чакрам. Другие считают, что суть суфийского метода в повторениях, запоминаниях или ссылаются почти на любой вид духовных и иных практик, какие только возникают в воображении.

Возможно ли такое?

Настоящий ответ, которого не найти ни в одной из 2250 книг и монографий на эту тему, изученных мною и содержащих наиболее полную библиографию по суфизму, предполагает достаточно простое действие. Все, что требуется сделать, – это спросить у подлинного суфия. Суфий же, как гласит ответ, если метод эффективен для его учения, использует любой. Он не тяготеет ни к одной из традиционных моделей. А то, что различные учителя берут на вооружение великое разнообразие методов, в среде имитаторов порождает серию предположений на тему: такой-то или такой-то метод – есть «истинный путь». Так что, если вы спросите сегодня у одного из многих тысяч имитаторов (или у их искренних, но заблуждающихся последователей) о существовании стандартной суфийской практики, то получите ответ, исходящий не от суфиев, а от дервишей – людей, которые пытались, но, как правило, безуспешно, стать суфиями.

Тот факт, что суфийские учителя выбирают свою собственную технику, и что такое вообще возможно, уже само по себе заслуживает интереса, поскольку подтверждает суфийское утверждение, что суфий на самом деле знает «Путь», потому что прошел по нему сам. В противоположность этому, уже тот факт, что люди так пристрастны к повторениям, традиционализму и механическому заучиванию, подражанию и ритуалу, свидетельствует лишь об отсутствии у них подлинной проницательности по поводу того, что и как работает. Вот мысль, заслуживающая внимания.

И хотя об этом не мешало бы подумать, задумается ли кто-нибудь – вот вопрос. Я сомневаюсь, поскольку большинство человеческих сообществ очень слабо представляет себе вероятность существования «Пути», который доступен людям, и который знают и понимают его последователи. На Западе, например, почитание авторитетов и привязанность к установившимся формам, безусловно, коренится в подсознательном убеждении, что сегодня истина не доступна, и нам остается только лишь равняться на людей прошлого, поступая и веруя, как они. Точно также и традиционализм Дальнего Востока основан на убеждении: то, что однажды было установлено и во что некогда верили, разумеется, должно давать результаты и сегодня. Тех же, кто как бы говорит: «Оставьте в покое традицию, следуйте опыту», – по всей видимости, слишком мало, иначе нам не было бы так трудно допустить возможность существования людей, способных делать что-то без назойливых или даже благовидных ссылок на стандартные авторитеты.

Суфийские учебные методологии в своем внешнем выражении, если оно подлинное, во многом зависят от взаимоотношений мастера с учеником и этих двоих со всем сообществом мистиков в целом. «Поток», циркулирующий между ними, согласно суфиям, является наиболее важным элементом их существования и прогресса.

В свете этого утверждения мы можем открыть для себя, что многие так называемые суфийские группы и учителя вовсе и не суфийские, потому что в их случае отсутствует фактор потока. Спорадический характер деятельности в подлинной суфийской школе, когда лишь время от времени читаются лекции или даются серии упражнений, и, опять-таки, лекции сменяются конкретными указаниями, или же вообще ничего не происходит, объясняется связью с этим потоком. Колебания в деятельности параллельны колебаниям потенциала и знанию учителя, и притом таким образом, какого, насколько мне известно, в других системах не обнаруживается. Конечно же, это не свидетельствует об истинности суфийской системы и не означает, что она лучше всех остальных, но говорит, однако, об ее отличии, опять же, насколько мне известно, в литературе еще не отмеченном.

Характерная особенность этой прерывистости в суфийской деятельности подводит нас к другому «странному» аспекту суфийской обучающей организации. Странность здесь заключается в том факте, что в отличие от других мистических или философских систем, суфии осуществляют свое обучение в таких общинах и через такие мероприятия, про которые сразу и не скажешь, что они «духовные». Например, как на Востоке, так и на Западе, каждый знает, что такое монастырь. Будучи поселением или объединением людей, монастырь вполне может заниматься той или иной коммерческой деятельностью, сельским хозяйством, пчеловодством, виноделием, производством ликероводочной продукции, различными ремеслами, причем считается, что деятельность эта просто помогает общине содержать себя. Суфии тоже осуществляют все эти виды деятельности, но весьма «странным» образом.

Суфийская школа может существовать внутри общины жестянщиков или вокруг какой-то фабрики, магазина, а то и управлять крупным поместьем. Даже некоторые само-повторяющиеся и формальные группировки порою несут на себе следы этого подхода. Среди дервишей ордена Бек-таши, например, можно обнаружить черты семейного уклада, когда его члены, взявшие на себя те или иные функции, по-прежнему называются Поварами, Конюхами и т.д. В Центральной Азии эта традиция тоже продолжается (номинально, а не на практике), в результате чего для обозначения суфийской группы там используют термин Кханавад – «семья». Большое количество древних суфийских организаций ведут свое происхождение от рыцарства, что являет уже другой тип, – так, в Иране странствующие дервиши (сами не зная, почему) все еще ходят в рыцарских плащах, а в теккиях, помещениях для суфийских встреч, повсеместно распространенных от Боснии до Синкхъянга, на стенах по-прежнему висят мечи.

Причина существования столь разных типов суфизма, помимо того, что они указывают на гибкость учителя, способного обучать в любом тексте, состоит в том, что необходимо поддерживать прерывистость внутри самого обучения. Иными словами, если учителю нужно сохранять контакт и взаимоотношения со своими последователями, тогда как он (как бы) выжидает благоприятного момента, чтобы приступить к практике, которая только и способна принести просветление, ему необходимо располагать формой обучения, обеспечивающей согласованность группы. В дегенерированных системах эта форма носит сугубо религиозный характер. Люди носят специальные одежды, в установленное время молятся, медитируют и т.д. Фактически, они автоматизируют себя.

Для суфиев же главное условие в том, чтобы удержать состояние готовности до «момента», когда учение начнет действовать. Это подразумевает фокусировку внимания на учении только в тот период времени, когда учение обретет способность воздействия, тогда как любая другая деятельность осуществляется до и после того. С определенной точки зрения все это, конечно, означает, что суфии создают социально-экономические группы, функция которых «быть в мире, но не от мира» (суфийский девиз), и при этом не тратят свою духовную энергию на эмоциональные и благочестивые мысли (молитвы, литании, чтения и т.п.), которые оказывают на людей обуславливающее воздействие.

Придется признать, что принцип, лежащий в основе этой интересной организации, поневоле рождает у наблюдающего предположение о наличии здесь, и в самом деле, необычной проницательности. То, что этот принцип отсутствует практически во всех других духовно ориентированных сообществах, или то, что они отвергли его, не должно вводить нас в заблуждение относительно возможного существования здесь некоего метода и знания, которые, быть может, совершенно неизвестны в других организациях. Как знать, не в этом ли и заключается суфийский секрет?

Согласно суфиям, существование подобных организаций, разумеется, возможно только благодаря присутствию суфиев, обладающих необходимым знанием для построения того, что кажется всего лишь мирской организацией, которая, тем не менее, тончайшим образом связана с учением, учениками и внешним миром.

В результате того, что несколько лет назад суфийский авторитет, Идрис Шах, провозгласил существование духовной подоплеки в структурах с виду совсем нерелигиозных, появились попытки создания так называемых суфийских ферм, лагерей, коммерческих компаний и т.д., и, как правило, создателями всего этого были обыкновенные имитаторы. Как уже неоднократно отмечалось в прошлом, страсть к подражанию не всегда связана с желанием обмануть других, но почти всегда есть признак незрелости. Поэтому читатели должны быть предупреждены относительно присоединения к любой «суфийской» организации, претендующей на то, что она якобы работает по принципу мирской организации, у которой имеется и внутреннее содержание. Все подлинные суфии находятся в непосредственном контакте друг с другом, и в каждый период времени в мире существует только одна суфийская организация, управляющая единым целым всей суфийской активности.

Существование такого тонко-настроенного инструмента, как всеобщая суфийская организация, со своими собственными органами коммуникации и своими собственными программами, основанными на прямом восприятии Истины, лежащей за пределами внешнего, делает нелепыми почти все наши попытки изучения суфиев через вторичные источники. Далее, смехотворным выглядит также тщательное изучение суфийских молитв, упражнений и методов, если они изучаются изолированно. Суфий, коль скоро он работает в созвучии с действующим целым, никогда не будет в состоянии показать (в большей степени, чем это будет доступно воспринимающей способности стороннего наблюдателя), какова действительная функция того или иного упражнения и т.д., ибо вне контекста все это теряет всякий смысл.

Современные суфии об ученых

Мохандис эль Алоуит

Не учитывая тех, кто знаком с подлинными суфиями (а таких очень мало, и они не принадлежат к общей массе), люди, по обыкновению, формируют свои впечатления о суфиях на основе печатной информации.

Словари и энциклопедии, как правило, слишком запутаны или их содержание чересчур ограничено, чтобы в них можно было найти сколько-нибудь полезный материал. Помимо них существуют статьи в популярных и специальных (религиозных, философских и академических) журналах, которые мучительно проталкивают какую-то одну единственную точку зрения, что никак не назовешь адекватной основой для изучения этого предмета. Кроме того, широким спросом пользуются еще две базовые категории книг, которые представляют третий источник информации о суфиях. В первую из этих категорий входят популярные работы, путающие суфизм с культами, оккультизмом или различными системами мысли, такими как йога или дзен. В последнее время особенно много материалов такого рода появилось в результате растущего интереса широкой публики к экспериментальной религии и психологии. Все эти работы по своему качеству весьма разнятся. Очень редко они являются результатом глубокого исследования, и их авторы, в большинстве случаев, описывают «скроенные» на новый лад старые техники и полагаются на информацию, которую черпают из авантюрных культов. Ко второй категории книг относятся произведения «самозваных специалистов», и среди них немало востоковедов, работы которых (в силу университетского или иного официального статуса авторов) считаются авторитетными.

Похоже, никто пока не пытался проверить, что думают об этих материалах подлинные суфии, и, желая прояснить этот вопрос, автор настоящей статьи опросил некоторых суфиев из Африки, а так же с Ближнего и Дальнего Востока.

Нет никакого секрета в том, что суфии и профессиональные или объявленные таковыми ученые всегда плохо совмещались друг с другом, и это видно из самых доступных ранних записей о суфизме, более чем тысячелетней давности.

В числе суфиев, казненных в прошлом, в результате показаний ученых теологов, – доблестный Халадж, великий суфийский мученик. Один из самых основных суфийских учителей Ибн ал-Араби (известный на Востоке как Величайший Мастер, Шейх аль Кабир) был вынужден предстать перед исламской инквизицией и убеждать ученых в том, что его книга «Толкователь желаний» относится к мистическим произведениям, а не к любовной поэзии. Как ни странно, ему это удалось, и, как считает большинство комментаторов, он тем самым показал скорее то, что превосходил ученых в искусстве диспута и интерпретации, чем то, что ученые теологи были поборниками справедливости. Позиции средневековых схоластов живы и по сей день в умах таких современных ориенталистов, как высоко почитаемый Игназ Голдзихар, который, невзирая на почти единодушное признание заслуг Араби, назвал его «мошенником» и не счел даже необходимым привести какие-то доказательства его так называемого «мошенничества».

На фоне кратко упомянутых здесь прецедентов, любому станет ясно, почему современные суфии относятся к ученым с некоторой долей подозрения.

Есть две основные причины такого осторожного отношения суфиев к ученым:

1. Ученые замечены в искажениях, непонимании и неправильной передаче фактов, и, в доказательство этой их тенденции, суфии приводят немало примеров, что действительно сводит на нет притязания ученых на объективность, например, в подходе к изучаемым материалам.

2. Ученые, претендуя на авторитет, склонны внушать людям, читающим их труды, что все, о чем они пишут, и те выводы, к которым приходят, незыблемы и правильны.

Вот основные замечания современных суфиев, подтвердившиеся в результате исследования того, что было опубликовано о суфиях учеными и «специалистами»:

• Многие заявления ученых противоречивы, как, например, один авторитет пишет, что Суфизм произошел от Христианства, а на следующей странице утверждает, что суфизм является самопроизводным движением. Опять-таки, другой хорошо известный авторитет говорит, что Суфизм ограничивается только мусульманами и, в то же время, – что все христиане суфии.

• Поразительно многочисленны исследователи Суфизма, путающие его с какой-нибудь разновидностью оккультизма и прибегающие к странной фразеологии и идеям, которым нет никакого подтверждения в классической суфийской литературе.

• Западные исследователи Ислама в своих ссылках на суфийские материалы и суфийский контекст совершают поистине детские ошибки, чем выдают свое вопиющее незнание Ислама и обстановки, в которой жили ранние суфии.

• Плохое знание персидского и арабского – основных языков суфийских классических произведений – совершенно очевидно у нескольких западных ученых. В их числе такие именитые профессора как Арбери и Никольсон.

• Некоторые из них переводят суфийские произведения и при этом признают, что не понимают, как эти материалы используются восточными людьми. Примером тому – переводчица Хафиза, Гертруда Белл.

• Многие авторы, и среди них Бердж, воображают, будто изучаемые ими деградировавшие культы, использующие суфийские внешние атрибуты, как, например, окаменелые останки Бекташизма, все еще влачащие жалкое существование на территории бывшей Турецкой империи, являются суфийскими организациями.

• Такие авторы, как Джон Субхан, полагают, что не актуальные ныне формулировки и практики, которыми в прежние времена пользовались для специфических целей, представляют собой интегральную часть суфизма.

• Многие ориенталисты не изучают современные живые аспекты суфийской деятельности и игнорируют современные организации суфиев или им не удается включить в свои исследования полученные из первых рук (и, часто, первоклассные) материалы о суфиях, которые собраны другими людьми, примером чего могут служить работы Бёрка «Среди Дервишей»(«Among the Dervishes»), Лефорта «Учителя Гурджиева» («The Teacher's of Gurdjieff») и Фатеми «Суфийские изучения: Восток и Запад». («Sufi Studies: East and West»). Сегодня существует значительная библиография подобных материалов, почти не замечаемая «специалистами».

• Многие ориенталисты (некоторые из них сами обратились в ту или иную сектантскую версию Ислама) силятся представить Суфизм как некий частный аспект предпочитаемого ими вероучения. Этим особенно отличаются некоторые Западные последователи шиитского Ислама, пытающиеся установить шиитские корни суфиев. Подобный «племенной» подход делает их работы, возможно, к счастью для других, совершенно нечитабельными и, разумеется, почти лишенными какой-либо ценности, не считая интереса к ним, как к некоему религиозному курьезу.

• Многие современные исследователи-ориенталисты, а их на удивление много, постоянно путают настоящую суфийскую активность с имитационными культами, которые действуют под видом предположительно суфийских групп.

Хотя у подлинных суфиев найдется немало неопровержимых доказательств относительно невежества ученых в вопросах суфизма, этот факт сам по себе, разумеется, еще не доказывает авторитетность суфиев как суфиев. Единственное, что это показывает, так это то, что суфии значительно превосходят ученых в учености!

Суфийские места встреч

Ферручио Амадео

Суфийские места для встреч по традиции в большинстве своем обозначаются персидскими и арабскими терминами. Наиболее известные из этих терминов: Худжра [комната]; Завийа [угол]; Теккия [поддержка; место отдыха]; дайра [круг]; дар аль барака [обитель благословения].

Места для встреч резервируются для специфических случаев, что является их наиболее древним и законным использованием. Говорят, это связано с тем, что конфигурация комнаты или другого места предназначена для привлечения и концентрации определенной тонкой силы (Барака), которая собирается и распределяется среди участников встреч. Если, как гласит Суфийское правило, слишком много людей слишком часто используют помещение, то Барака не только растратится, но и «отпечаток» негативных характеристик присутствовавших там людей нарушит атмосферу, а это зачастую приводит к культовому и иному экстравагантному поведению участников встреч.

Вышеописанное условие не соблюдается большинством общин, именующих себя суфийскими, что может служить критерием для определения, является ли та или иная община подлинно Суфийской, каким бы престижем она ни пользовалась, или она всего лишь автоматизированная структура, а то и окаменелое ископаемое.

Иногда организовываются специальные встречи для концентрации энергий. Но использование Мест для встреч, которые, стало быть, более похожи на инструмент, чем на что-либо иное, определяется присутствующим учителем, знающим, что сделать, чтобы участники и их деятельность способствовали концентрации необходимой энергии.

Согласно традиционному знанию, взаимодействие характеров людей, присутствующих там, – вопрос необычайной важности. Никакое место для встреч подобного рода не может быть организовано или использовано до тех пор, пока в общине менее 400 человек. Говорят, это объясняется тем, что из них можно выбрать самое большее 30 человек, которые смогут участвовать в практических занятиях, а также обеспечить тот диапазон человеческих «типов», который необходим, чтобы впитывать и генерировать искомую тонкую силу.

Как и следует ожидать, в использовании подобного «инструмента», величина, конфигурация и расположение помещения, а также материалы, применяемые в его убранстве, имеют огромную важность.

Поэтому самым тщательным образом рассчитываются и проецируются размеры помещения, место его расположения, внутреннее убранство, предметы, находящиеся в нем. Например, для собирания и отражения «Бараки» необходимы латунь и дерево в сочетании с керамикой и шерстью (овечьи шкуры). Огромное внимание уделяется тому, как изделия из этих материалов кладутся на свои места в помещении, когда кладутся, где и даже кем.