Причуды чуда

Над историей смеялись все. Вадим Олегович тут же предложил тост «за полное и своевременное прозрение», женщины поддержали. В общем, вечер удался на славу.

Перед тем как уйти, Вадим Олегович проводил Людмилу Сергеевну в ее комнату и с полчаса разговаривал о чем-то с ней, стоя на пороге. Юлия Павловна не могла разобрать о чем, потому что прибиралась на кухне.

Глава 7 Кто унаследует жильё

А вскоре подоспел и Новый год, чудесный семейный праздник. Аврал на работе Юлии Павловны к середине декабря закончился, и ничто не мешало ей заниматься праздничными приготовлениями. Она ждала начало следующего года с каким-то непонятным ей самой радостным нетерпением. Почему-то ей казалось, что в Новом году произойдёт что-то очень хорошее, Людмила Сергеевна выздоровеет, беды отступят. Где-то в глубине сердца женщина знала, это лишь фантазии, но ничто не могла с собой поделать. Надежды на лучшее зрели в её душе, несмотря ни на что.

Так бывает, когда плохое, надвигающееся неотвратимо и беспощадно как лавина, подступает совсем близко, но внезапно берёт паузу. И начинается абсолютно нежданный и оттого весьма зыбкий период, когда, просыпаясь утром, обнаруживаешь – прожит ещё один день, всё в порядке, никто не умер, и даже нет никаких внешних болезненных проявлений. Такое странное состояние длится день за днём и вроде бы не собирается заканчиваться. Ждёшь беду каждый миг, волнуешься, переживаешь, а беды всё нет и нет. Тогда возникает иррациональное ощущение – достаточно прожить, перетерпеть какое-то время, скажем, две недели, и если после этого всё будет хорошо, то плохое уже и вовсе никогда не случится. Нужно только во что бы то ни стало продержаться эти две недели. Что-то подобное происходило сейчас и с Юлией Павловной.

Да ещё и Людмила Сергеевна выглядела последние несколько дней весьма посвежевшей. К ней вернулась былая энергичность и даже походка её стала более уверенной и чеканной.

В преддверии праздничных дней соседки, как могли, украсили свои комнаты и кухню. В квартире уютно замерцали разноцветные огоньки, на видных местах появились маленькие искусственные ёлочки, всюду были развешены новогодние игрушки и мишура, а на кухонном столе большая, как Эйфелева башня, воцарилась ваза с мандаринами, наполнявшими пространство тёпло-оранжевыми бликами и волшебным ароматом из детства. Может быть, именно этот мандариновый запах и принёс в дом мысли о чуде.

Для праздничного ужина женщины составили меню: ничего сверхъестественного – вкусно и сытно. Неизменные новогодние блюда были любовно приготовлены в четыре руки: конечно же, зимний салат, селедка под шубой и пельмени. Юлия Павловна и Людмила Сергеевна лепили пельмени вместе, но фарш для них у каждой из женщин был свой. А в новогоднюю ночь угощали друг друга своими кулинарными шедеврами и пили шампанское. Говорили мало, большую часть праздничной ночи провели в креслах. После боя курантов еще часа два смотрели праздничные шоу по телевизору в гостиной Людмилы Сергеевны. Около трех часов ночи женщины разошлись, потому что устали зевать и бороться со сном.

А второго января Юлия Павловна отправилась к своей подруге Олечке. В этот день ей позвонил Олечкин муж Максим и долго уговаривал Юлию Павловну прийти к ним, упирая на то, что пора уже перестать дуться друг на друга, оставить все ссоры в ушедшем году и начать Новый год с чистой страницы. Юлия Павловна сочла, что новогодний праздник – хороший повод для примирения и отправилась к друзьям, купив в магазине коробку любимых Олечкиных конфет и небольшой флакончик для Максима, который предпочитал «офицерский» коньяк и всегда это подчёркивал. Хотя сам лично к армии не имел никакого отношения и даже на сборы во время учёбы в институте не поехал из-за какого-то там мутного недомогания. Зато в зрелом возрасте всегда любил поднять тост «За тех, кто служит» и в одежде предпочитал стиль милитари и камуфляжные оттенки. Впрочем, ему это шло, и те, кто не знал его историю, всерьёз видели в нём офицера в отставке.

В доме Николаевых Юлию Павловну встретили вполне радушно. Супруги приготовили праздничный ужин с многочисленными закусками. Дипломатично похвалили внешний вид Юлии Павловны – «отлично выглядишь, подруга!» Похвастались настоящей сибирской пихтой, которую раздобыл где-то Максим. Пихта занимала добрую половину комнаты, ёлочные игрушки совершенно потерялись в густой хвое. Вид у дерева был дремучий. С полчаса гостья и хозяева провели в большой комнате рядом с этой пихтой, где сидели, кто на диване, кто в кресле и говорили о пустяках, а потом приступили к трапезе.

За накрытым столом долгое время никто не вспоминал о былых распрях. Максим и Олечка наперебой потчевали Юлию Павловну накопившимися новостями: о том, как съездили в сентябре в отпуск в Турцию и взяли с собой старшую дочь с внуком. Жили все в одном номере из двух комнат, было тесно, «зато все вместе». Только внук, вот, захворал почти сразу, пришлось отказаться от всех экскурсий, редко ходить на море и почти всё время проводить у бассейна, чтобы «мальчик совсем не простыл». Но всё равно, это было здорово, потому что «отдыхали с детьми и внуками».

Потом Максим рассказал о своей работе. Ему как раз дали повышение по службе, небольшое, но теперь его работа стала «ещё более ответственной». «Он у меня та-а-ак устаёт, – причитала Олечка, блестящими глазами любовно разглядывая картинно посуровевшее от этих слов лицо мужа, – приходит теперь поздно. Иногда даже на час задерживается!» Затем начали вспоминать общих знакомых: «Серёга машину разбил, представляешь? Уже вторую за полгода. И никак не может выбить компенсацию. Думает в суд подать…» «А его жена сделала такую причёску – с фиолетовыми прядями, которые вылезают тут и там прямо как щупальца у осьминога. И татуху набила на бок. Это в сорок-то с лишним лет!..»

Юлия Павловна сначала радостно впитывала этот поток информации, но вскоре настроение ее стало меняться, она чувствовала себя уязвлённой от того, что хозяевам, кажется, абсолютно наплевать на то, как живёт она, как она устроилась в коммуналке. Женщина немного поёрзала на стуле и, решительно вклинившись в очередную эмоциональную реплику Олечки, предложила выпить за новый дом. Максим тут же спохватился, картинно приставил палец к губам, глянув весёлым глазом на жену, которая было открыла рот, чтобы сказать Юлии Павловне что-то неприятное, будучи обиженной на столь бесцеремонное прерывание своего рассказа. И всем видом показывая, что он, хозяин дома, весь во внимании, обратился к Юлии Павловне:

– Да, ты же у нас переехала! Ну, давай рассказывай, как ты там. Мы всё ждём, когда…

Окончание фразы Максим пропустил, вместо этого поднял рюмку с коньяком и провозгласил:

– Но сначала давайте выпьем!

Сказав это, он залихватски вылил содержимое рюмки в рот. Юлия Павловна тоже осушила свой бокал. После минутной паузы их примеру последовала и Олечка, которая стремительно перешла из радостно-возбуждённого в демонстративно сдержанно-недовольное состояние.

И вот Юлия Павловна, наконец, стала рассказывать Олечке с Максимом о своей соседке, о том, что было и о том, что вскоре должно произойти. Максим слушал долгий рассказ Юлии Павловны внимательно и с выражением отчётливого сочувствия на лице. Иногда он отпускал короткие реплики типа «вот ведь» и «надо же», но при этом часто со значением поглядывал на жену, как будто продолжая когда-то начатый немой разговор.

Иное дело Олечка. С первых же минут рассказа та стала проявлять признаки с трудом сдерживаемого гнева: лицо женщины пошло красными пятнами, она начала нервно комкать край скатерти, вертеться на стуле, постепенно увеличивая амплитуду движений, и постоянно закусывать нижнюю губу. Вероятно, чтобы удержать рвущиеся наружу выражения. Когда Юлия Павловна дошла до упоминания о смертельной болезни соседки, Олечка, не в силах более сдерживаться, вскочила со словами: – «Я так и знала!» и вонзила указательный палец в пространство перед лицом Юлии Павловны.

– Я ведь тебя предупреждала, я же тебе говорила, нельзя покупать комнату, только отдельную квартиру, хоть плохонькую, но свою. И что теперь? Ты нас с Максиком не послушала! Что ты теперь делать-то будешь, дурочка наивная? – подавшись всем телом в сторону Юлии Павловны, Олечка даже не произносила, а резко выплёвывала слова в сторону гостьи, сопровождая их яростной жестикуляцией, от чего в бокалах по поверхности напитков периодически пробегала быстрая рябь.

– Подожди, ты вообще о чём? Комната моя меня вполне устраивает. Она никуда не денется, как была моей, так и останется, – Юлия Павловна никак не могла взять в толк, на что намекает ей подруга.

– Ты что, совсем больная на мозги, элементарные вещи не понимаешь? Ты же говоришь, у твоей соседки ни детей, ни родственников нет? – выпалила Олечка.

– Ну, да, нет, – подтвердила Юлия Павловна, все еще не догадываясь, к чему она клонит.

Олечка картинно закатила глаза, и шумно выдохнула, всплеснув руками, задев по пути рукавом что-то на столе. От этого движения из вазы с яблоками вывалился один из плодов, покатился по столу и виновато уткнулся в рюмку Юлии Павловны. Олечка схватила это яблоко и шумно надкусила его блеснувшими как сталь в ярком холодном свете кухонной люстры зубками. Всем своим видом она старалась внушить окружающим, что из последних сил успокаивает себя, чтобы не взорваться от такой неслыханной тупости:

– Когда соседка умрет, кто будет жить в этих её комнатах? Кто унаследует жильё? – так и не прожевав до конца, пробурчала Олечка.

– Не знаю, как-то не думала об этом, – растерялась Юлия Павловна.

– А надо было подумать, для чего башка дана? Явно, государству отойдет эта жилплощадь. И кого оно к тебе подселит? Очередников каких-нибудь. Вот подселят к тебе мать-одиночку с тремя детьми, в лучшем случае. Или бухарика из коммуналки под расселение, что делать-то тогда будешь? Сразу твоя комната в цене упадет, и продать никому не сможешь, – во время этой гневной тирады Олечка попыталась проглотить остатки яблока, но в конце просто смачно плюнула их в блюдце и, фыркнув, вылетела из кухни.

Максим глянул на Юлию Павловну, пожал плечами, будто одновременно извиняясь за несдержанность жены и в то же время намекая, в чём-то та несомненно права. И стал наливать себе коньяк, стараясь не пересекаться взглядом с гостьей. Юлия Павловна почувствовала, как вся кровь отлила от её лица, ноги стали ватными, а в ушах глухо зазвенело. Справедливость сказанного Олечкой была очевидной, но думать в этом направлении раньше ей почему-то не хотелось. Детская надежда на чудо, полностью лишившая её здравого смысла, в момент испарилась, а занявшая освободившееся место суровая реальность ледяными пальцами крепко сдавила горло. Юлии Павловне показалось, что пол под ногами покачнулся. Мысли её стали путаться, дыхание перехватывало, в груди нарастал тяжелый ком. Она будто вышла из розового сна и рухнула в чернильную пропасть отчаяния.

Не став дожидаться, когда Олечка вернется за стол, Юлия Павловна пробормотала Максиму:

– Спасибо, я лучше пойду.

Тот, всё так же не глядя на неё, коротко кивнул, видимо понимая, ему сейчас лучше не вмешиваться, и женщина, не прощаясь, покинула дом своих друзей. Выйдя на морозный воздух, Юлия Павловна неожиданно для себя горько разревелась, даже не думая себя сдерживать. Отчаяние уже полностью поглотило её. Женщина чувствовала, как бесконечно погружается, падает в эту безжалостную чёрную бездну, из которой нет никакого выхода. Потому что отчаяние – единственная пропасть, не имеющая дна, в неё можно падать вечно.

Невероятным усилием Юлия Павловна заставила себя хоть немного собраться и кое-как добралась до дома. Путь домой она помнила смутно, перед глазами всё время было темно. Кажется, кто-то в поезде метро спрашивал, не нужна ли ей помощь, но женщина, пребывающая в полной прострации, даже не отреагировала на эти слова, и её оставили в покое.

Привычные запахи и звуки собственной комнаты слегка вернули Юлию Павловну к жизни. Она разделась, смыла макияж и, даже не надев халат, безжизненно упала на кровать. Но вместо успокоения с новой силой окунулась в водоворот мрачных мыслей: «Что же теперь делать? Бедная я, бедная. Опять двадцать пять! Господи, за что мне всё это?» Тут Юлия Павловна почему-то замерла в ожидании, словно действительно ждала, что её ответят. И как ни странно ответ пришёл.

Причём, на этот раз с ней говорил её собственный внутренний голос. Юлия Павловна с немалым изумлением прислушивалась к словам, звучащим в голове, произносимых с характерными, так хорошо знакомыми интонациями: «Время вспять повернуть невозможно. Уже ничто нельзя изменить, поправить – будет всё так, как будет. Поэтому надо сосредоточиться на том, что в моих силах. А что в моих силах? Саша умер так внезапно, что я почти не смогла скрасить его последние дни. Но теперь в моих силах помочь Людмиле Сергеевне прожить отпущенное ей время достойно. Мне же не так трудно как ей, это она умирает, а не я».

Простая мысль, что Людмиле Сергеевне сейчас в сто раз хуже чем ей отрезвила Юлию Павловну, вместо отчаяния она вдруг ощутила сострадание к больной женщине, возможно последнему родственному человеку на земле. Ей стало стыдно за свой эгоизм – почему, когда близкие люди уходят, она всё время печётся только о своих интересах?! «Я сделаю всё, чтобы Людмиле Сергеевне было хорошо», – приказала самой себе Юлия Павловна, и с этой мыслью провалилась в глубокий сон.

Наутро Юлия Павловна застала соседку, стоящую у окна с отрешенным видом.

– Доброе утро, Людмила Сергеевна, у вас все хорошо? – забеспокоилась она.

– Да вот думаю, как быстротечно время. А сейчас, когда времени почти не осталось, вспоминаешь, сколько всего хотелось сделать, да не получилось, в силу разных причин. И не сделать уже никогда. Глупо как-то всё, нелепо, бессмысленно. Не думайте, Юля, что я жалуюсь, просто мысли вслух, – Людмила Сергеевна, наконец, оторвала свой взгляд от окна, посмотрела на соседку и села к столу.

– Да что вы, у вас еще есть время, надо только выбрать самое важное и самое реальное. Кому-то жизни не хватит для того, чтобы доехать до соседнего города, а кто-то за полгода всю страну объедет. Все зависит от человека, от его решимости. Это непреодолимая сила, которая способна горы свернуть, – Юлия Павловна заговорила с жаром, удивляясь тому, как убедительно звучат её собственные слова.

Ей захотелось незамедлительно отдать всю свою любовь умирающей женщине, а часть этой любви –милому Саше. Если б только он мог это почувствовать. Юлия Павловна искренне верила – ради любимых сейчас она способна горы свернуть, и хотела заразить Людмилу Сергеевну своей верой. Впрочем, что конкретно нужно для этого сделать женщина не очень-то и понимала, а потому просто начала говорить о том, что первым пришло в голову. А в голову Юлии Павловне почему-то пришла мысль о Саше и Сашиной так и не написанной книге.

– Я никогда никому не рассказывала, но мой муж в последние годы все говорил, что хочет написать книгу. Что он придумал необыкновенных героев и невероятные события, происходящие с ними. И что он носит эту книгу в себе, постоянно её сочиняет, додумывает новые сцены. Он полагал даже, что эта книга могла бы стать бестселлером на книжном рынке. Но так ничего и не успел – скоропостижно умер, не написав даже строчку этой книги. А самое главное – то, о чем я не перестаю жалеть – представляете, Людмила Сергеевна, я ведь даже не спросила мужа, о чем он хотел написать, о чём была его книга. Казалось, успею еще. У Саши было легкое перо, он умел писать интересно и просто, его даже печатали в разных журналах. А вот, книгу унес с собой, – Юлия Павловна замолчала ненадолго, посмотрела на соседку, отметила про себя, что та слушает внимательно и решила продолжить свой рассказ:

– А еще мой муж писал стихи. Хорошие стихи, правда, несколько сложноватые для неподготовленного читателя. Он всё хотел, чтобы я тоже попробовала написать стихотворение. Даже объяснил, как это делается. Мол, нужно лишь правильно настроиться и внимательно слушать всё, что приходит в голову. И просто записывать это. Саша мой был убежден, все строки стихов давно написаны, их всего лишь надо поймать, уловить в потоке сознания Вселенной и перенести на бумагу. А так как порядок записи у каждого индивидуален, поэтому стихи не похожи один на другой.

– В общем, как-то так, – Юлия Павловна слегка запнулась, так как поняла, что потеряла мысль.

– Ну и что, написала хоть одно стихотворение? – спросила Людмила Сергеевна.

– Да, написала, и не одно, – призналась Юлия Павловна, ей было приятно, что соседка проявляет внимание к её словам, – я даже увлекалась этим какое-то время. Знаете, процесс стихосложения так захватывает! Но у меня работа, семья была, а стихи требуют настроя и тишины, сосредоточенности, в общем, вскоре забросила я это занятие. Тем более шедевры у меня не получились, на мой взгляд. Лежат мои стихи где-то, в блокнотике записанные.

– А почитать можешь? – сказала вдруг Людмила Сергеевна.

– Сейчас? Вам правда интересно? Я, в общем, не против, только сразу предупреждаю, стихи у меня простенькие, ничего особенного, – и Юлия Павловна, почувствовав странное, но приятное возбуждение, поспешила на поиски блокнота, который не видела со времени переезда.

Маленькая тетрадка в сиреневатой обложке нашлась почти сразу. И соседки на кухне битый час перечитывали и обсуждали стихи, написанные когда-то Юлией Павловной. А одно из стихотворений так понравилось Людмиле Сергеевне, что она попросила:

– Юля, ты подпиши карандашиком сверху, «посвящается Людмиле Поповой», а внизу подпись поставь – «Юлия Сорокина», а я сфотографирую себе на телефон, может, когда-нибудь захочу перечитать.

– Конечно, с удовольствием посвящу его вам, Людмила Сергеевна, – обрадовалась предложению Юлия Павловна.

Так её стихотворение перекочевало в телефон соседки.

Глава 8 Нежданное богатство

Во время этого утреннего разговора Юлия Павловна выяснила – когда-то, в 1980-е годы, соседка с со своим мужем часто бывали в Москве. Супруг Людмилы Сергеевны какое-то время прожил в столице и любил этот город, знал многие уютные уголки и заветные места. Супругам нравилось бродить по Москве без определённой цели, просто так. В одну из таких поездок муж Людмилы Сергеевны показал жене московское место, которое наиболее близко его сердцу – Новодевичий монастырь.

Был ясный осенний день, в воздухе витал горьковатый запах свежесброшенной листвы, солнце светило по-домашнему, как торшер – уютно и деликатно. По пруду беззвучно скользили, прочерчивая чёткие линии на глянце воды, утки. Звук шагов по тротуару отдавался лёгким эхом в пламенеющих на склоне кустах. Людмила Сергеевна сразу прониклась тихой красотой этого места. С тех пор в каждый приезд они с мужем приходили сюда. Им нравилось проводить время, прогуливаясь вдоль прудов у стен монастыря.

Людмила Сергеевна с восторгом поведала Юлии Павловне как прекрасно отражение церквей, колокольни и башен на поверхности воды в ясную погоду, когда синева неба оттенена золотом куполов, а в пруду плавают желтые листья и утки ныряют прямо в облака, отражающиеся в воде. И в этот миг Юлии Павловне отчаянно захотелось, чтобы умирающая женщина, хотя бы на короткое время окунулась в светлое прошлое, пережила ещё раз дорогие сердцу воспоминания. Ей представилось, как радостно зарумянится при виде Новодевичьего монастыря бледное лицо Людмилы Сергеевны, как озарится оно довольной улыбкой. И тогда женщина поняла – она не может не сделать этому, ставшему по-настоящему родным ей человеку, последний подарок.

Юлия Павловна пообещала соседке, что свозит ее в Москву, и что они обязательно посидят на лавочке возле пруда у Новодевичьего монастыря. И совсем неважно, что пруд может оказаться заметенным снегом. Главное просто встать в нужную точку и посмотреть в нужном направлении, и желаемая картина откроется взору.

После предновогодних авралов с работы на один день Юлию Павловну отпустили без проблем. В тот же вечер она через интернет купила билеты на «Сапсан», отходящий утренним рейсом в Москву. И на вечерний рейс обратно. Итак, теперь у женщин будет целый день в столице.

Погода в день путешествия выдалась прекрасная – солнце, ни облачка на небе, легкий морозец. Чтобы сильно не уставать и не замёрзнуть – всё-таки зима – соседки перемещались по городу на такси. Какое-то время они провели у Чистых прудов – ещё одном любимом месте Людмилы Сергеевны. Потом пообедали в маленьком кафе на Покровке и поспешили к Новодевичьему монастырю.

Там женщины долго бродили по дорожкам у замерзших прудов около монастырских стен. Каждый шаг навевал Людмиле Сергеевне радостные воспоминания, она шла пружинистой походкой, часто ускоряя шаг, чтобы скорее подойти к какому-либо памятному месту, а таковых тут оказалось довольно много.

С первых минут их прогулки около монастыря Людмила Сергеевна постоянно рассказывала о своей жизни, а Юлия Павловна внимательно её слушала. Людмила Сергеевна говорила много, припоминая полузабытые подробности, слова лились из неё неиссякаемым потоком. Она и впрямь раскраснелась, много улыбалась, как и предполагала Юлия Павловна. Но вот чего Юлия Павловна предположить никак не могла – насколько увлечётся она рассказом Людмилы Сергеевны о своей жизни.

Собираясь в Москву, Юлия Павловна настраивала себя так. Мол, ничто не поделаешь, придётся поскучать, вся эта поездка затеяна только ради Людмилы Сергеевны, буду «играть вторым номером», обеспечивать все её хотелки. Но воспоминания соседки тронули какие-то тайные струны в глубине её души. Яркие образы из прошлого, вызванные словами Людмилы Сергеевны, казались Юлии Павловне на редкость реальными, выпуклыми, зримыми. Она ловила каждое слово своей спутницы, жадно задавала вопросы, чтобы прояснить ускользающие детали, и далекое прошлое представало перед ней отчётливее настоящего.

Это был воистину один из лучших дней в жизни Юлии Павловны. В Питер женщины вернулись посвежевшие, приятно усталые, полные впечатлений, глаза обеих блестели.

Ночью Юлии Павловне снились на редкость дурацкие сны – какая-то бесконечная суматоха, неразбериха лиц и странных ситуаций. Она часто просыпалась, пытаясь отогнать навязчивые видения, чтобы отключиться и забыться, но сны возвращались, по-прежнему беспорядочные, сумбурные, выматывающие. Утром женщина не смогла вспомнить, что же именно ей приснилось, но ощущение беспокойства и усталости от ночи никак не проходило.

Было ещё рано, вставать не хотелось. Юлия Павловна села на кровати и постаралась понять, есть ли в снах какой-нибудь тайный смысл и внезапно вспомнила – она же забыла узнать у Людмилы Сергеевны, кому достанется её жилплощадь после смерти! Надо бы расспросить ее о новых соседях, пока не поздно? Но как это сделать, чтобы не обидеть больную женщину?

– Надо спросить, – всё-таки решила Юлия Павловна. – неприятный вопрос, конечно, но лучше спросить и пожалеть, чем пожалеть, что не спросила.

Она, наконец, заставила себя встать и побрела на кухню. На её счастье, несмотря на ранний час, Людмила Сергеевна была уже там и сидела за столом за чашкой чая.

– Доброе утро, Юля. Как спалось? – спросила она участливо, сочувственно осматривая измождённую бессонной ночью Юлию Павловну.

– Да не очень, Людмила Сергеевна, – призналась Юлия Павловна.

И сразу, как в омут головой, чтобы покончить с мучительной неизвестностью, выпалила:

– Хочу, вот, с вами поговорить.

– Я тоже хотела с тобой поговорить. Вечером. Но если ты хочешь сейчас, давай побеседуем, – спокойно откликнулась Людмила Сергеевна.

– Вопрос один меня все мучает. Вы уж простите меня, но я всё же его задам, можно? – нерешительно начала Юлия Павловна.

– Ну, задавай, конечно, не стесняйся, я не обижусь. Не робей, спрашивай!

– Для меня это очень важно. Скажите, а кто въедет в вашу комнату, когда вы… в общем, после вас. Может, вы уже знаете?

– Знаю, – спокойно ответила Людмила Сергеевна.

Судя по голосу, вопрос ни застал соседку врасплох, ни вызвал у неё неудовольствие, она говорила как обычно, будничным тоном:

– Никто. Никто не въедет. Не волнуйся, Юля.

– Я что-то не понимаю, объясните, пожалуйста, – полученный ответ не только не прояснил ситуацию, но еще больше запутал Юлию Павловну.

– Хочу оформить дарственную на тебя. Об этом, собственно, и собиралась поговорить вечером. Но раз ты подняла этот вопрос сейчас, нет смысла его откладывать. Я уже позвонила юристам и проконсультировалась, как это лучше сделать. В общем, бери отгул на завтра, мы пойдем оформлять документы.

Юлия Павловна от неожиданности замерла на месте, не в силах переварить сказанное соседкой. Мысли её путались, сбивались, она никак не могла сосредоточиться. Людмила Сергеевна, кажется, хорошо понимающая, что творится в душе у женщины, налила в стакан воды и протянула Юлии Павловне. Та быстро сделала большой глоток, и наконец, немного придя в себя, выговорила:

– Вы это серьезно?