– Хозяин велел передать, что василевс намерен отправить к русам большое посольство. Кто станет во главе, еще не известно, но одно ясно – Иоанн желает видеть русов союзниками.

– Пусть узнает подробности, – задумчиво потирая сложенными перстами орлиный нос, тихо проговорил благосклонный слушатель. Затем полез в кошель, достал пару серебряных монет и кинул на стол.

– Я беру это.

– Хорошо бы приба... – начал продавец экзотического мусора, но осекся, перехватив устремленный на него взгляд холодных, пронзающих, точно пики, глаз.

Дождавшись, пока осчастливленный монетами пилигрим скроется из виду, немногословный клиент бросил еще один денарий на стол и, оставив недопитый кубок вина, неспешной походкой направился в покои, отведенные для состоятельных господ.

Там его ждали. Стоило нелюдимому посетителю обеденной залы прикрыть за собой дверь, как невысокий круглолицый человек, судя по одежде, куда более достойный этих апартаментов, нежели счастливый обладатель баснословной святыни, бросился к нему, не скрывая волнения.

– Ну что?

Вопрошаемый молча кивнул.

– Встреча состоялась? – суетился толстяк.

– Да. Все так, как я и предполагал. Император ищет помощи у русов. Больше ему не у кого.

– Это очень некстати. – Коротышка возбужденно забегал по комнате. – У нас есть свои интересы на том берегу Понта[11]. До той поры, пока Венеции не удастся прекратить регулярный подвоз зерна из Херсонеса, ромеев не сломить.

– Я знаю. Но до этого еще далеко. Мой человек принес хорошую новость. И не будь я Анджело Майорано, если у василевса из его чертовой затеи что-то выйдет.

– Ты, что же, намерен захватить корабль с посольством? – Всплеснул руками тайный агент воспетой поэтами жемчужины Адриатики.

– Зачем же? На то есть наши друзья сицилийцы и наши враги турки. Пусть они займутся охотой. А я займусь добычей. Передай дожу, что Венеция может ни о чем не беспокоиться, союзу между ромеями и рутенами не бывать. Это обойдется вам в тысячу ливров, но, полагаю, оно того стоит.

– О, конечно, дон Анджело, несомненно!

– Вот и прекрасно. По рукам.

Глава 4

Саперы ходят медленно, но обгонять их не стоит.

И. Старинов

Шедший перед Владимиром Мономахом палатничий распахнул дверь в княжью светлицу и отпрянул в сторону, дабы не затруднять проход государя и его сыновей.

– Здесь постой, – мрачно кинул верному слуге Мономах, решительно переступая порог, – погляди, чтоб никто не приближался.

Княжий тиун молча поклонился и встал у самой лестницы, скрестив на груди руки. Пожилой властитель Киевской Руси быстрой, упругой походкой воина прошел через комнату, перекрестился на образа и опустился в резное кресло с вызолоченными подлокотниками.

– Ну, что скажете, сыны мои старшие? Вновь свару затеяли?

– Бес попутал, батюшка, – понурив голову, вздохнул Мстислав.

– Да речи ж – тьфу! – попытался было оправдаться другой. – Язык – он что помело, а так я за брата кому хошь кровь пущу!

– Ишь ты, пущала выискался, – гневно скривился Владимир Мономах, – хороши вояки.

Статные бородачи-витязи слитно вздохнули, опасаясь поднимать не раз глядевшие в лицо погибели глаза на крутого в гневе отца.

– Ладно уж, – грозный правитель русов махнул рукой, – не до пьяной брехни сейчас, не за тем я вас звал, чтоб за глупое ребячество хворостиною стебать. Слушайте да на ус мотайте, ибо от того, что ныне услышите, многие жизни зависеть будут.

– Внемлем тебе, батюшка, со всей покорностью, – поклонился Мстислав, и брат вторил ему.

Владимир Мономах еще немного помолчал, подбирая слова.

– Стоит ли сказывать вам, что лет мне уже немало. Сколько еще проживу, одному Богу ведомо, а только силы уже, чую, не те, что прежде были.

– Отец!.. – встрепенулся было Святослав.

– Молчи, суеслов! – рявкнул на него Великий князь. – Не перебивай, когда о деле глаголю! – Он сделал паузу, пристально глядя на потупивших глаза витязей, точно примериваясь, можно ли поведать им сокровенную тайну. – Скажите мне, дети мои, было ли когда такое, чтобы я кому что обещал да слова не исполнил?

– Не было! – в один голос ответили братья.

– То-то ж, – вздохнул Мономах, – не было такого. Да вот беда какая, есть за мною провина тяжкая, и гнетет она меня хуже злой лихоманки. Чую, коли помру я, той вины не избыв, гореть мне в пекле адовом.

– Только скажи, батюшка... – начал Мстислав.

– Лишь слово молви! – подтвердил его брат.

– Много лет тому назад, в годы молодые свела меня судьба с Гитой, матерью вашей. Она тогда из царства своего бежала. Отца ее, короля бриттов, супостат злой убил, земли и дома захватил. Но, благодарение небесам и тетке моей, Елизавете, королеве свеев, приютила она беглянку и за меня просватала. А та пред самым венчанием и говорит мне: «Пойду за тебя, коль обещаешь земли мои у ворогов отнять». – Великий князь остановился, переводя дух. – Я ей слово дал. А затем вот все как-то случая не представлялось. Все как-то недосуг было – то половцы нагрянут, то в стране недород, то крепости строить надо. Так матушка ваша и померла, обещанного не дождавшись.

Вот и вышло, что невольно или вольно, а клятвопреступление на мне. Желаю я нынче, чтоб один из вас – хотите – жребий мечите, хотите – своею волей идите – отправился за море и, как здесь грудью стоял за отчие земли, так в дальнем краю мечом воротил земли матерные.

Братья переглянулись.

– Не дайте помереть запятнанным. Мечту имею еще до смерти узреть победу вашу. А там и Богу душу отдать легко.

– Я пойду! – поспешно бросил Святослав, всегда норовивший обойти брата, имевшего от роду чуток больше минут, нежели он сам.

– Мне идти, – расправил плечи Мстислав, – что тут гадать.

– Мечите жребий, буяны, – обреченно махнул рукой Владимир.

Василевс ромеев изучающе поглядел на сына. Тот привычно сник под взглядом отца. Казалось, весь его боевой запал ушел в громогласные крики с порога. Иоанн II величаво поднялся с трона и неспешно подошел к Мануилу.

– В тебе говорит человек, – приближаясь к вооруженному с ног до головы кесарю почти вплотную, негромко, с нескрываемой жалостью проговорил император. – Это всегда страшно, когда тебя пытаются убить. И когда убивают кого-то из близких – тоже страшно. Но тебе следует научиться побеждать этот страх. Знать, что он есть, и побеждать. Ты – мой наследник, ты – наместник Бога в этой юдоли слез. И если ты будешь рассуждать и действовать как обычный испуганный смертный, обол цена тебе как правителю и беда державе от такого государя!

Ты кричишь, что какой-то негодяй убил твоего пажа. Тысячи людей гибнут каждый день без всякой вины – такова непреложная истина. Смерть, увы, лишь часть жизни.

Я же слышу в брошенных тобою словах совсем иное. Мертв Алексей Гаврас, юноша, происходящий из рода столь могущественного, что ему вполне под силу противостоять императорской армии. Наверняка и отец мальчика, и его дядя будут возмущены нелепой смертью отрока и заподозрят в ней умысел с нашей стороны. Империи сейчас меньше всего нужно ссориться как с владыками Трапезунта, так и с правителями Херсонеса и Готии. Вот что слышу я. И ты, мой сын, тоже обязан слышать это.

– Но ведь убийца покушался на меня... – потерянно, без прежнего запала напомнил Мануил.

– Ты жив, хвала Господу, и это главное! А Алексей Гаврас мертв, и сие более чем прискорбно, – отрезал Иоанн II. – Теперь же ступай и переоденься. Стены Константинова града еще не штурмуют. Ты должен выглядеть как кесарь и достойный сын императора. А так, – Комнин смерил оценивающим взглядом отпрыска, – ты просто смешон. И помни, Мануил, затверди накрепко – мы окружены врагами. Кто бы ни убил несчастного мальчишку – заговорщики, венецианцы, сицилийцы, турки, персы, да хоть бы и крестоносцы-франки, по сути, все едино, – они попали в цель. Не мни себя центром мира, если хочешь таковым быть. Ступай. – Государь резко повернулся спиной к сыну, давая понять, что аудиенция окончена.

– Мой государь, вы желали меня видеть? – В дверях залы у колонны стоял начальник дворцовой стражи.

– Да, Михаил, – кивнул Василевс, – ты уже слышал, что произошло близ Сладких вод?

– Не только слышал, но и уже побывал там, мой повелитель.

– Вот даже как?

– Убийство сына архонта немало встревожило меня. Похоже, кто-то старается оторвать Херсонес от Византии. Подозреваю, что это – венецианцы, а может – сицилийцы.

– На чем же основана твоя уверенность? – заинтересованно поглядел на него Иоанн II.

– Увы, это не уверенность, а лишь предположение. – Михаил Аргир расстегнул поясную суму и достал небольшой клочок ткани. – Вот, это я нашел поблизости от места убийства.

Василевс принял из рук воина ничем не примечательный лоскут шерстяной материи.

– Очень похоже, – Аргир пустился в объяснения, что это кусок дорожного плаща из тех, которые продают в Венеции. – Сами видите, шерсть некрашеная, руно такого оттенка получают только в Далмации. Оттуда его поставляют в земли дожа.

– То есть, выходит, покушались не на Мануила?

– Вряд ли бы наши враги пошли на такое опасное дело в одиночку.

– Там, что же, был один человек?

– Как вы знаете, государь, я опытный охотник. Я обшарил в округе весь лес и полагаю, что могу утверждать: там был один человек. Потом, конечно, появилось много следов. Но, похоже, мне удалось найти место, откуда убийца следил за тропой.

– Все это очень несвоевременно. – Император сжал пальцами виски. – Враг бьет в самое больное место.

– Мой государь! – Михаил Аргир шагнул вперед, вновь разводя плечи и выпячивая грудь. – Позвольте мне отправиться с посольством в Херсонес, дабы я мог лично растолковать отцу несчастного Алексея козни врагов империи. Мы были с ним близко знакомы в годы недавней войны с половцами. Полагаю, он услышит мои слова.

– Да, пожалуй, – печально кивнул Иоанн II, – нынче же логофет дрома впишет тебя в состав посольства. Твои преданность и доблесть мне известны. Моя племянница, Никотея, отправляется в Херсонес, дабы навестить архонта, ведь по второй супруге он ей тоже дядя. Ты будешь сопровождать юную Комнину. Отбери надежных людей для охраны севасты. Обо всем остальном Иоанн Аксух расскажет тебе лично.

Никотея спешила, насколько позволяло ее высокое положение. Она двигалась по коридору в сопровождении пары дворцовых стражников и дежурного офицера палатинов.

«Что же сказать, – думала она, – быть может, представить все так, что молодой Гаврас был влюблен в меня, а Михаил Аргир взревновал? Тогда получается, что я оказывала благосклонность и тому и другому. Нет, этого допустить нельзя. Навет – словно пятна на леопардовой шкуре – не отмоешь. Значит, надо говорить, что Аргир предлагал мне стать его женой, обещая власть и богатство и говоря, что его ожидает великое будущее. Я полагала, что речь идет о его доблести, а он собирался убить Мануила и свергнуть императора. – Никотея вдруг невольно улыбнулась. – По сути ведь это правда. Как столь простое объяснение сразу не пришло мне в голову?!»

Стража у дверей тронного зала развернула древки копий, готовясь пропустить севасту, однако не успела та сделать и трех шагов, как навстречу ей, рдея едва заметным на смуглом лице румянцем, выскочил Мануил Комнин, а за ним твердой поступью вышел и топотирит палатинов. Увидев любимого начальника, дворцовые стражники вскинули руки в приветственном жесте, но тот лишь едва ответил им кивком головы.

– Государь назначил меня в посольство, преславная севаста, – кланяясь племяннице императора, проговорил Михаил Аргир. – Мне велено сопровождать вас.

Никотея с достоинством ответила на поклон и прошествовала в залу мимо замершей у дверей стражи.

В белой башне над Темзой было холодно и сыро. Ветер, надувавший паруса кораблей, то и дело отвлекался от порученной ему ответственной работы и норовил ворваться в господствующую над болотистой равниной крепость. Твердыня, построенная Вильгельмом Завоевателем на руинах старого римского укрепления, должна была утверждать власть норманнов над Британией. Подобно замершему над водой исполинскому троллю, башня подозрительно оглядывала земли бриттов сощуренными зрачками бойниц, опасаясь, что стоит лишь на миг забыть о бдительности и коварные дети лесистых холмов и непролазных топей нанесут удар в спину.

Впрочем, надо отдать должное Вильгельму – бастард, прозванный в этих краях Завоевателем, редко ошибался в оценке положения дел. И в этот раз он тоже был прав.

– Фитц-Алан! – громом прокатилось по залу. – Чертов мошенник, где тебя носит? Почему ты еще не здесь, когда я тебя зову?

Король Англии Генрих I Боклерк ворвался в собственные апартаменты с такой яростной мощью, будто ожидал, что ему будут противостоять не менее дюжины хорошо вооруженных противников.

Конечно же, никто не посмел даже подумать загородить дорогу государю. Даже стража, дежурившая у входа в залу, поспешила слиться с укромными каменными нишами, опасаясь лишний раз попадаться на глаза неистовому монарху.

– Дьяволовы рога! Где ты, Фитц-Алан?

– Я здесь, мой лорд. – Невысокий человек в охотничьем костюме с длинным кинжалом у пояса и выбритой тонзурой на макушке тихо возник чуть сбоку и сзади буйного, по обыкновению, короля.

– У, поганая морда! Где тебя носит? Ладно, молчи, не желаю слышать твой дурацкий лепет! Бери пергамент, перо и чернильницу. Мне доложили, что мой любезный зять император Генрих V больше не воюет с королем Франции. Это как, я спрашиваю, понимать?

– Вам доложили правду, мой лорд.

– Из этой правды можешь сшить себе штаны! Проклятие! Где перо и пергамент? Почему ты до сих пор не пишешь? Пусть этот проклятый недоумок, император, воюет дальше. Пока я здесь, – Генрих яростно топнул ногой, – не сверну бестолковые головы этим чертовым баронам, я не могу воевать с королем в Нормандии. Пусть император продолжает сражаться! – Генрих Английский сжал кулаки. – Все равно он больше ни на что не годен.

– Это невозможно, мой лорд.

– Как так невозможно?! – король Британии упер руки в боки. – Да ты с ума сошел!

– Третьего дня император Генрих V предстал пред Господом.

– Не спросившись у меня?.. Стой, что ты сказал? Он что же, помер? Нет, ну каков болван! Постой, я же велел украсть ему доктора, этого сицилийца, как там его бишь, Сальваторе, что ли... Ну, которого Роже д’Отвилль отказался мне продать. Ты же говорил, что его украли.

– Это верно, мой лорд. Но корабли д’Отвилля потопили шнек, на котором лекаря везли в Германию.

Генрих порывисто вдохнул воздух, багровея на глазах.

– Нет, какой наглец, потопить мой корабль!..

– На нем был его лекарь.

– Ну и топил бы своего лекаря, если ему вдруг это взбрело в голову! А если уж он решил его утопить, то мог бы и мне уступить – я давал хорошую цену. Вот разделаюсь с баронами, потом с французами, затем и до него черед дойдет!.. Ну да черт с ними! Если этот хилый полудурок император сдох, то где Матильда, где моя дочь?

– Позволю себе заметить, мой лорд, мне представляется, что нынче она в Германии, оплакивает тело мужа.

– Очень ему это надо! Он и при жизни не больно-то обращал внимания на ее слезы! Отпиши Мод, пусть немедля возвращается домой.

– Но, мой лорд, у нее траур.

– Плевать! Я приму ее и в трауре. Если уж этот хлипкий слизняк не смог дать ладу моей красавице дочери и у них нет... – Генрих остановился и на мгновение развел руки. – Увы, нет наследника, пусть незамедлительно возвращается домой. Напиши ей, что такова моя воля. Хорошо бы, чтоб она заодно прихватила с собой казну. Там ей она все равно больше не понадобится, а здесь еще как пригодится.

– Но, мой лорд, что будут говорить, что будут говорить?!

Генрих прошелся по зале.

– Да кой черт, наверняка что-то будут, раз уж язык болтается. Какое мне дело?! А был бы жив мой покойный зятек, мир праху его, я бы ему уж сказал, чтоб впредь, когда он ставил бы Папу Римского из своих холуев, искал такого, который мог бы замолвить нужное словечко перед Самим! – Он воздел палец к сырому потолку. – А так – ни тебе наследника, ни толку от его царствования. Шумел, пыхтел и – пшик! Так напиши Матильде, что отец ждет ее. Не-за-мед-ли-тель-но! А я пока займусь этими недоумочными баронами.

Вот уже третий день одинокая фигура парящего ангела то погружалась в соленые волны Понта Эвксинского, то выныривала из них и рвалась к небесам. Галера «Сант-Анджело», построенная не так давно в Венеции, порой ходила под флагом святого Марка, но чаще меняла цветные полотнища на мачте так же быстро, как ветреная кокетка нарядные платья. Сейчас над ней хлопал по ветру синий лоскут с гербом вольного города Амальфи. Хозяин корабля Анджело Майорано предпочитал называть свою боевую подругу «Шершнем», однако на борту галеры значилось куда более поэтичное название, данное ей в момент спуска на воду.

Жизнь ее хозяина была наполнена множеством различных поворотов, точно шла под парусом навстречу ветру. Нынче он значился амальфийским купцом, однако успел сражаться на суше и на море под венецианским знаменем, побывать берберийским пиратом, а затем – их грозою, возить крестоносцев в Святую землю, служить ромейскому императору и многое другое, о чем он не слишком любил распространяться. Впрочем, многие вещи попросту не занимали его. Так, пожалуй, он бы затруднился с ответом, к какой из религий принадлежит в данный момент. Во всяком случае, усыпанный алыми гранатами золотой крест на груди не мешал ему повторять в минуты опасности: «Нет Бога, кроме Аллаха!»

Сейчас Анджело Майорано стоял над самой головой купающегося ангела и, кусая ус, всматривался в горизонт. По его расчетам искомый дромон ромеев сейчас должен был находиться где-то недалеко. Если, конечно, нелегкая не отнесла его бог весть куда, скажем, к Трапезунту. Но нет, что за ерунда, не мог император поставить на корабль, везущий посольство, неопытного шкипера. Значит, вожделенный «ковчег» должен быть здесь, совсем рядом!

Анджело продолжал вглядываться в горизонт, когда вдруг спиной почувствовал слабое движение воздуха, обозначавшее приближение зверя, а может, человека. Он моментально повернулся, по ходу дела соображая, улыбнуться ли любезно или не медля выхватить меч. Всякий на корабле знал, что к капитану нельзя подходить со спины, предварительно не окликнув его. Не знали об этом лишь двое. И оба эти простака шли на борту «Шершня» из самой Кесарии и были похожи на тех высокомерных глупцов, которых принято именовать людьми чести.

По сути, капитана смущало лишь одно: чего вдруг рыцарю-крестоносцу и его спутнику, то ли оруженосцу, то ли уж и вовсе менестрелю, отправляться из столь желанной Святой земли невесть куда, в Тавриду? Но в своей жизни он повидал много всякого чудного, сейчас ему хорошо платили, и если уж благородному шевалье пришло в голову за свои монеты полюбоваться землями диких скифов, отчего ж он, Анджело Майорано, должен ему в этом препятствовать.

Губы капитана сложились в улыбку добродушную, почти радостную.

– Из вас бы вышел хороший моряк, господин рыцарь. Сегодня несколько штормит, однако у вас нет и намека на морскую болезнь. Мне доводилось видеть, как ваших собратьев выворачивало за борт при куда меньшей волне.

Рыцарь молча ответил улыбкой на улыбку и чуть склонил голову, благодаря за лестный отзыв.

– Ну что же ты, — звучало в этот момент в его голове, – расскажи ему, какие англичане мореходы, и шо у вестфольдингов так и вообще в желудке противовес, специальный проутивоукакочный... ну, в смысле, противоукачечный! А то мне на такой волне на его ухмыляющуюся рожу смотреть противно. Слушай, шо за бодягу они мешают в свое вино? Это же умом никуда не выносимо! Блин, еще и алхимию толком не изобрели, а уже шо-то намешали...

– Лис, ну что ты шумишь? – недовольно отозвался «господин рыцарь» на канале закрытой связи, не размыкая уст.

– Я же тихо шумлю! И при этом во весь голос выражаю мнение широкой общественности в моем лице! – не унимался его оруженосец и телохранитель. – И вообще, если Институт потерял голову, почему искать ее должны именно мы? Было б шо-нибудь серьезное, ну, например, мир спасти, или, как у вас там в Англии водится, пазл из Артурова завещания собрать — это еще куда ни шло. Или куда не шли. А тут — посылать тучу народа искать какую-то голову профессора Доуэля, которой с невнятного перепоя поклонялись тамплиеры... По-моему, это перебор! Мало ли кто кому поклоняется... – недовольно подытожил оруженосец и неожиданно запел:

Мы поклоняемся мечуИ телевизор выключаем,Мы поклоняемся мечу,И черепушку ПикачуМы на пиру наполним чаем!..

О, кстати, Вальдар, вот тебе еще одна черепушка!

– Сомневаюсь, что это то, что нам нужно.

– Хорошо, – с деланной тоской вздохнул его собеседник, – махну рукой, открою тайну. Есть у нас голова в тамошних местах. Как раз примерно в эту пору в нашем эпосе значится.

– Ну-ка, ну-ка.

– Но приближаться к ней опасно. Даже тебе не советую.

– Говори, не томи.

– Она лежит во чистом поле и дует в ус. Причем, надо сказать, мощно дует – все поле уже усеяла мертвыми костями.

– Это, что же, ты мне «Руслана и Людмилу», как это у вас говорят, втюхать пытаешься?

– А тебе уже и Пушкин чем-то не угодил? Вы, кажется, с ним в последний раз вполне мирно расстались. Так и не стали стрелять друг в друга.

– Нет, – опираясь на фальшборт и глядя в море, безапелляционно ответствовал рыцарь, – это не та голова! Во-первых, она слишком большая, во-вторых, слова путного от нее не добьешься.

– А может, она в Чернобыле лежит. Это как раз недалеко от Киева.

– Плохая шутка.

Лис вздохнул.

– Согласен. Ладно, есть еще один кандидат. Голова, разговаривает, очень дельная. Повесть о ней в нашем эпосе еще до царя Панька значилась. В общем так, голова на дизтопливе, ну это, в смысле, солярная[12], движется по маршруту очень и очень показательному. Сначала она попадает к предвестнику несчастий и силой ума побеждает его. Потом ее заносит буквально в лапы посланцу смерти. И шо б ты думал? Посланец сам был послан! Тогда на сцену выходит сам повелитель темных сил, хозяин черного леса, верхних мхов и всех малин. Прямо скажем, ему тоже везет не больше.

– Ну-ну, и что было дальше?

– А вот дальше – самое главное. Дальше наш солярный знак встречается с нашим же славянским воплощением мудрости. Здесь в Византии она именуется Софья, и это, как мы помним, расшифровка мистического названия тамплиерской главы Бафомет...