Счастье за три дня

– Тебе он нравится? – сощурилась Дина.

– Ну, – пожала плечами Ирка, и стало ясно, что Волобуев ей нравится.

– Я не пойду к Савиной, у меня дела… – произнесла Дина, но возмущенная Ирка ответить не успела – заиграла музыка. Кто-то распустил тяжелые портьеры, воцарился полумрак, и по стенам забегали блики от зеркального шара.

– Дорогие мои! Все торжественные речи мы уже произнесли! – сказала появившаяся откуда-то классная руководительница. – Сегодня у нас праздничный вечер! Пусть он запомнится вам. На следующий год вы будете уже совсем большими и начнете свой путь к решающим событиям в вашей учебной жизни!

Все захлопали. Потом к микрофону подошел завуч. Тот тоже был лаконичен:

– Веселитесь, но помните – без излишеств. И не разнесите школу!

Опять все захлопали, засмеялись и, почувствовав свободу, двинулись к столу. Дина взяла в руку стакан с минералкой и отсела в сторону. Она решила, что подождет минут пятнадцать и незаметно уйдет домой.

Ирка тем временем распоряжалась:

– Так, ребята, садитесь. Места много. Бутерброды, пирожные, а на том конце стола конфеты!

– Пожрать не главное, главное – выпить! – сострил кто-то.

– Выпить? Вон лимонад и минералка, – указала рукой Ирка, – а чай в буфете, он еще открыт.

– Это все детям.

– Фу… тоже мне – выпить… – принялись подкалывать друг друга мальчишки.

Впрочем, еда действительно интересовала всех мало. Музыка играла громко, ноги сами двигались ей в такт. И вскоре большая часть ребят уже оказалась в центре зала. У стола оставались редкие единицы, и в основном это были девочки, которые исправно ходили на все вечера, но редко когда танцевали. Они сидели группками, рассеянно улыбались, делали вид, что оживленно что-то обсуждают, или срочно поправляли что-нибудь в одежде или прическе. Так они маскировали свою невостребованность у одноклассников. На их лицах было написано одновременно ожидание и пренебрежение к происходящему. Втайне каждая из них ждала, когда кто-то пригласит ее на танец. Войти же в общий круг, который плясал под разухабистую музыку, они стеснялись. Васнецова в глубине души такую позицию презирала. Она считала, что бездействие наносит урон репутации. «Человека должны знать!» – сказала она как-то Ире, которая отказывалась выступить на общем школьном собрании. Сейчас Дина сумрачно посмотрела на кучкующихся девиц из параллельного класса и раздраженно хмыкнула.

– Что вы сидите, идите танцевать! Там же здорово, – сказала она с видом умудренной жизнью девушки.

– Ой, да я ногу натерла… – начала одна из них, и Дина поняла, что уговаривать безнадежно.

Васнецова допила воду и почувствовала голод. «Съем-ка я бутерброд!» – подумала она и, сделав из двух бутербродов один, уютно устроилась в кресле.

«А и хорошо, что Бахметьев не пришел! Спокойнее. Можно расслабиться. И за народом понаблюдать. А колбасу мать Иониной вкусную достала. Это точно!» Дина потянулась за добавкой, и в этот момент раздался голос Олега:

– Привет! Ты танцуешь?

Васнецова подняла голову и ответила с набитым ртом:

– Да, вот только бутерброд доем.

Олег улыбнулся и присел рядом.

– Тебе принести воды? Или лимонада хочешь? – спросил он светским и при этом очень естественным тоном.

– Нет, – проглотила последний кусок Васнецова, – мне бы руки помыть. Я вся как эта колбаса.

– Музыка закончится, а руки можно салфеткой вытереть. – Бахметьев разговаривал с ней, как с маленькой.

– Хорошо, давай салфетку.

Вмиг салфетка оказалась в Дининой руке. И уже в следующий миг девочка встала из кресла.

Бахметьев спокойно взял ее за руку. Он вообще все делал уверенно и спокойно. У него была какая-то взрослая выдержка. Вот и сейчас, он обнял Дину за талию и повел в гущу танцующих. Дина, затаившая дыхание, потому что ей казалось, что она пропахла сервелатом, подчинялась беспрекословно. Она только боялась, что Бахметьев ее о чем-то спросит, ей придется ответить, а от нее будет пахнуть все той же колбасой. Дина готова была убить себя за свой аппетит и недальновидность. «Поверила, что он не придет! Кому поверила? Ирке! Она же всегда ерунду всякую болтает!» – проносилось у нее в голове. Краем глаза она видела изумленные лица однокашников. Молва об очень замкнутом, почти таинственном и воспитанном Бахметьеве шла по всей школе. Он никогда и нигде не бывал с классом, ни в чем не участвовал, не был замечен в шалостях, про него не ходили сплетни, и он сам их не передавал. Он был выше всего… И вот – пожалуйста! Сам Бахметьев пожаловал на танцы. И это не все! Он пригласил Васнецову!

Дина видела, как Ирка страшно гримасничает, пытаясь выразить и удивление, и недоумение. Дина чуть не рассмеялась, глядя на рожи, которые корчит подруга. От мальчишек тоже не укрылось произошедшие, но те «сохраняли лицо».

Танец они дотанцевали в полном молчании. Когда стихла музыка, Олег подвел Дину к месту, где застал ее с бутербродом.

– К Мутовкиным подойду, они что-то хотели, – сказал Бахметьев и отошел от Дины.

А к ней тут же подлетала Ирка:

– Вот это да! Пришел! И танцует!

– Ну, танцует, – небрежно ответила Дина, хотя сама еще не опомнилась от неожиданного явления.

– Интересно, – Ирка огляделась, – народ в шоке! Ты посмотри, как Симакова смотрит на тебя. Сейчас съест.

Все знали, что Симаковой из 7-го «Б» нравится Бахметьев.

– Ну, так пусть пригласит его, – хмыкнула Дина, а у самой от мысли, что Олег может еще с кем-то танцевать, свело скулы.

– Так, слышишь, сейчас опять медленный танец, ты будь на виду. Не уходи. Посмотрим, что Бахметьев будет делать! Ой! К нам идет! – зашептала Ирка.

– Я и не ухожу. Вижу, что к нам идет. И тихо ты, – одернула ее Дина.

Ирка волновалась и чуть ли не подпрыгивала.

– Ир, привет, – вежливо сказал Олег и обратился к Дине: – Пошли потанцуем.

– Да, пошли, – улыбнулась Дина.

Она наконец почувствовала себя уверенно. Они опять танцевали молча, под пристальными взглядами остальных. Дина судорожно искала темы для разговора, но ничего найти не смогла. Так, медленно переступая с ноги на ногу, они протанцевали второй танец.

Потом все долго скакали под пение Адриано Челентано и еще кого-то, с высоким противным голосом. Когда объявили медленный танец, Дина спряталась в гущу подруг. Она хотела посмотреть, как поведет себя Олег. Тот подошел к углу, где расположились девочки, и долго всматривался в плотно стоящую группу. Потом, заметив Дину, воскликнул:

– Ну, ты даешь! Еле отыскал!

Его слова прозвучали музыкой для Васнецовой и приговором для тех, кто питал хоть какие-то иллюзии относительно Бахметьева.

– Я здесь, – сказала Дина и улыбнулась ему.

Как специально, играла самая любимая мелодия Дины. Патрисия Каас пела песню «Если ты уйдешь». Дина, держащаяся до этого достаточно чопорно, вдруг расслабилась и придвинулась к Олегу. Она уже не держала его за плечи, а обнимала за шею. Бахметьев на минуту замер, а затем точно так же обнял Дину. Они почти стояли на месте, над ними плыл зеркальный шар, и не было на свете людей счастливее. Дина, повзрослев, будет часто вспоминать этот момент, и, что удивительно, через годы она пронесет каждую мелочь, каждую деталь этого танца.

– Ты где будешь летом? – спросил вдруг Бахметьев.

– Я? – очнулась Дина. – Я буду в Москве, потом в Тучкове, на даче, а в августе… А в августе куда-нибудь поедем. С родителями.

– А я уеду на все лето. Так надо. Сначала с художественной школой. Потом меня возьмут на раскопки. Я давно хотел.

– Жаль, – проговорила Дина. Отстранилась немного и сказала: – Знаешь, мы собираемся у Савиной. Так, посидеть, поболтать. Шампанское… Пойдем с нами?

– Не могу. Я уже завтра уезжаю. Мне еще собраться надо. Я тебе позвоню.

– Хорошо, я буду ждать, – вздохнула Дина. Бахметьев был обязательным – он обещал, и он звонил. А первый раз позвонил именно тогда, когда Дины не было дома – она уезжала на три дня отдыхать. Хорошо, что тогда ей было все равно, – а сейчас Дина обиделась бы, что Олег попросил телефон и не позвонил. Как все меняется…

– …Расскажи о раскопках? – попросила Васнецова.

– Когда?

– Да хоть сейчас. Пойдем на лестницу. Там уже никого нет, даже дежурные ушли. Осталась охрана, но они не любопытные.

– Пойдем. – Едва закончилась музыка, Дина и Олег вышли из актового зала.

Они просидели в укромном углу на лестнице третьего этажа пару часов. Они бы и дальше сидели, но прибежала запыхавшаяся Ирка и заорала:

– Идиоты вас ищут, и школу сейчас на ночь закроют! А нас Савина ждет, там уже ребята собрались!

Дина и Олег церемонно попрощались под любопытствующим оком Ирки.

– Значит, я позвоню? – спросил Олег.

– Да, поздно вечером. Мы же сейчас у Савиной будем.

– Хорошо, – ответил Олег.

– Господи, да пошли уже! – затеребила их Ирка.

Савина жила в небольшой квартире, окна которой выходили прямо на школу. Когда Васнецова с Иркой позвонили в дверь, за ней раздались гул и крики.

– Шампанское у меня, поэтому и орут, – пояснила Ирка, показывая на свою спортивную сумку.

– Я бы сейчас покурила, – сказала Васнецова.

На душе у нее была сплошная элегия. «Он танцевал только со мной! Он пришел из-за меня! И он будет звонить!» – думала Васнецова и ощущала себя на седьмом небе.

Собравшиеся девочки поглядывали на Дину с завистью. Из всех трех седьмых классов она единственная, за которой открыто ухаживал мальчик. Причем ухаживал почти по-настоящему – с танцами, провожанием и серьезными разговорами. Ни от кого не укрылось, как Дина с Бахметьевым ушли с вечера. Дине была приятна эта исключительность. Она мельком глянула на себя в зеркало, которое висело в прихожей, и нашла себя очень хорошенькой. И действительно, медно-рыжие волосы слегка растрепались, глаза, чуть подкрашенные тушью, казались большими. Хотя на самом деле глаза у Дины были маленькими, а ресницы короткими. Из-за чего она очень переживала. Впрочем, сейчас она даже и не вспомнила об этом.

Дина пошла на кухню, где уже хозяйничали Савина и Ирка, в углу возился с чем-то Волобуев. «Сдался Ирке это Волобуев! Тощий и все время суетится. То ли дело Олег!» – высокомерно подумала Дина.

– Так, фужеров мало, в чашки нальем! – скомандовала Ира, и один за другим раздались два хлопка.

– У нас две бутылки шампанского!? – спросила Дина.

– Три, – самодовольно ответил Волобуев, – одна Иркина, две моих.

Дина про себя ойкнула. Это не вечеринка с танцами, а почти пьянка! Она подумала, что родители бы не одобрили ее присутствие здесь. «Да ладно! Я же не буду пить много. Я чуть-чуть!» – утешила себя Васнецова.

Первую бутылку выпили быстро, словно сок. Дина с удовольствием проглотила шипучий холодный напиток. Ей казалось, что внутри все горит и от шампанского станет легче – успокоятся нервы, перестанет лихорадить. Но случилось обратное – и пришлось взяться за второй бокал. После него Дине потребовались сигареты и Ирка, с которой срочно нужно было переговорить.

– Пойдем выйдем на балкон, – кивнула она подруге. Та сделала глаза, поскольку рядом вертелся Волобуев.

– Никуда он не денется, – прошипела Дина и дернула Ирку за рукав.

На балконе они закурили, немного покашляли, и Дина тревожно спросила:

– Как думаешь, он летом звонить будет?

Ирка указательным пальцем стряхнула пепел с сигареты:

– Думаю, да. Он серьезный.

– А я сомневаюсь, – вздохнула Дина.

– Не надо. Смотри, Мутовкин Серега бегал за Ионкиной. Понимаешь, то пенал стащит, то в учебник мокрую бумагу подложит, то мелом парту посыплет. Детский сад. Ну, он ее приглашал на танцы, конечно.

– И что? – не поняла Дина.

– Бахметьев вообще другой. Он этой фигней заниматься не будет. У него все серьезно. Вон как своими картинами увлекся. Как будто ничего другого не существует.

– Он не картины пишет, – сказала Васнецова, – он архитектором будет. Понимаешь, он хочет здания строить.

– Это он зря, – задумчиво сказала Ирка, – понастроит новых хрущоб. Мы вон ни ремонт сделать не можем, ни съехать.

– А почему ремонт не можете сделать? – удивилась Дина.

– А трубы у всех ржавые! Мы у себя сделаем, а у остальных все потечет.

– А если всем сразу сделать? – предложила Васнецова.

– Да ладно. Некоторых не уговоришь коврик перед дверью положить. А ты говоришь – ремонт сделать! – махнула рукой Ирка.

– Ладно, не будет Бахметьев строить хрущевки. Он не такой. Он, знаешь, умный. Ужасно. И еще такой… – Дина попыталась подобрать нужные слова, но подруга перебила:

– Васнецова, ты целовалась с ним? – прищурилась Ирка.

– Ты что?! – Дина аж подпрыгнула. – Ни разу. И вообще… Понимаешь… Да нет же…

Она растерялась и тут вдруг отчаянно захотела, чтобы Олег хоть раз ее поцеловал. Но такого не было. А сейчас это шампанское, прощальный вечер, сигарета в руках, а впереди лето, и она Бахметьева не увидит три месяца.

Дина глубоко вдохнула и соврала:

– Целовались мы.

Ирка, с видом эдакой прожженной женщины, проговорила:

– Смотри, голову не теряй.

Васнецова важно кивнула:

– Я же все понимаю…

Они направились по домам, когда родители обеих стали названивать Савиной. Лика Савина отчаянно врала, говорила, что у них дверь заклинило, что вот только все сели чай пить, а ее родители, мол, заняты, к телефону подойти не могут.

– Дина, или ты сейчас же идешь домой, или за тобой придет папа! – голос мамы был грозным.

– Хорошо, – попыталась ослабить натиск бури Дина, – выхожу, но сегодня же последний день учебы, мы все лето не увидимся!

– Не выдумывай, вы обычно еще весь июнь перезваниваетесь. Завтра наговоритесь вволю! – отрезала мама.

– Ладно, выхожу. Только Иру подожду, она помогает посуду мыть.

– Хорошо.

Никто, конечно, посуду не мыл. Всей компании нужно было время, чтобы испарилось из голов легкомысленное шампанское. Три бутылки на всех собравшихся – мизер совершеннейший, но семиклассники были непривычны даже к этому. Хоть и делали вид, что пьют шампанское всю жизнь.

Домой Дина и Ирка шли медленно. Майский вечер томил черемухой и всем тем, что так радует и будоражит душу в начале лета. Дина Васнецова шла по улице, которую она знала до каждой щербинки в асфальте, но сейчас ей казалось, что все здесь она видит впервые. Большой тополь у пешеходного перехода, клумба с непонятными цветами у кинотеатра, старое бревенчатое здание, такое трогательно-неожиданное среди высоких жилых домов – Дина этот пейзаж знала наизусть. И кафе с нелепой витриной, и продуктовый магазин с белыми стеклами, и крыльцо детской библиотеки, на котором не хватало одной ступеньки, – все это было и позавчера, и вчера. Но сегодня Дина все это увидела и умилилась – оказывается, все это и была ее жизнь. Потому что среди этого она взрослела, становилась умнее и внимательнее. Это и многое другое вдруг стало значительным и важным. Например, парк, где любили гулять родители, скамейка, где всегда отдыхала бабушка, бабушкин любимый кондитерский магазин. Бабушки уже два года как нет. Дина вдруг подумала, что она была плохой внучкой. Сейчас, когда полувзрослое счастье переполняло ее, она устыдилась всего, что нехорошего сделала и чего правильного не сделала, когда жива была бабушка. «Она меня очень любила! И меня назвали в ее честь. А я такая дура…» – подумала Васнецова и почувствовала, что сейчас расплачется.

– Ирка, я побежала, а то мама… – буркнула она и бросилась к своему подъезду.

Даже в этот поздний час дверь в квартиру у них была не заперта. Дина вошла, не зажигая свет, скинула туфли и прошла в комнату. Мама сидела за письменным столом и что-то писала.

– Привет. Голодная? Что так поздно? Ира домой дошла? – все эти вопросы мама задала разом, не отрываясь от бумаг.

– Да, – коротко ответила Дина.

– Вот и хорошо. Мы волновались, – сказала мама, продолжая писать.

– Ты на кладбище к бабушке когда поедешь? – спросила Дина.

Тут мама подняла голову.

– Не знаю. Давно надо было съездить. Могилу убрать. Цветы посадить. А что?

– Я с тобой поеду.

Мама присмотрелась к Дине.

– Хорошо, поедем вместе, – ответила она. – А ты вообще хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит? Что-то ты бледная. И глаза отекли. У тебя месячные начались? Но-шпу дать?

– Нет, спасибо, все нормально, – проговорила Дина и прошла в свою комнату.

Глава третья

И потом…

Лето выдалось беспокойное. Во-первых, у Васнецовых гостили родственники. Гостили помногу и подолгу. Мама даже сказала Дине, что никогда у них не было такого количества родни, как в этом году. «Прям-таки очень урожайный год!» – добавила она с непроницаемым лицом.

– Как же так, – удивилась Дина, – они же не могли появиться так внезапно. Они же родились давно…

Мама посмотрела на нее со странным выражением лица и посоветовала прочитать Джерома Клапку Джерома.

– Я не буду его читать, – отмахнулась Дина.

– Почему это? – удивилась мама.

– Мне его имя не нравится.

– Хорошо, не читай, – мама устало вздохнула, – только запомни, что есть такая штука, как ирония, английский юмор и еврейские анекдоты.

– Я не люблю еврейские анекдоты, – сказала Дина.

Тут уже вмешался папа:

– А что с ними-то не так?

– Они об одном и том же, – сморщила нос Дина. – Или о жадности, или про язык.

– Кхм, – кашлянул папа.

Тема шуток была закрыта, а гости продолжали приезжать.

В середине лета у Дины вскочил прыщ. Вскочил на самом видном месте – на лбу. Мама помазала его салициловым спиртом, но прыщ и не думал проходить.

– Знаешь, давай-ка ты ее к дерматологу отвези, – сказал папа, присмотревшись к прыщу, – будет жаль, если запустим это.

К дерматологу они вошли вместе – мама и Дина. Мама поздоровалась и сказала игриво:

– Сделайте нас красивыми!

Дине стало неприятно. Получалось, что сейчас она уродина.

Врач попалась умная:

– Девочка у вас и так красивая, а эту штуку мы просто удалим.

«Штуку» удалили, и еще недели две Дина не показывалась на солнце и разглядывала в зеркало красный выпуклый след. «Хоть бы к школе прошло!» – думала она про себя.

Иногда Дине звонил Бахметьев. Обычно звонок раздавался часов в девять вечера. Дина тащила телефон в свою комнату, укладывалась на диван и накрывала голову подушкой. Ей не хотелось, чтобы ее разговоры с Олегом слышали родители. В этих разговорах не было ничего неприличного, но однажды после такого «сеанса связи» мама посмотрела на раскрасневшуюся Дину и заметила:

– Что вы там обсуждаете, что ты такая возбужденная выползаешь из своей комнаты?

Дина покраснела еще гуще. Мама сказала так, что она сразу почувствовала себя преступницей. А во-вторых, прозвучал намек на что-то неприличное. Дине стало стыдно, тем более и папа все слышал.

– Мама, тебе, как всегда, показалось, – ответила дерзко Дина.

Но мама уже потеряла интерес к проблеме.

Став старше, Дина Васнецова поняла, что порой мама произносила подобное просто так, на всякий случай, для острастки.

Наконец наступил август, они с родителями поехали отдыхать на озеро Селигер. Там было веселее, чем в Москве или на даче в селе Тучково. На Селигере было шумно и беспокойно – ловили рыбу, пели песни, жгли костры и прыгали через них, танцевали, ходили за грибами. Все это было бы ужасно весело, если бы только не одно «но»… Все это надо было делать гурьбой. А Дина не переносила «колхоз». Она могла немного побыть в компании, но большую часть времени предпочитала проводить либо одна, либо с подругой. Поэтому уже в конце первой недели она заскучала. Мама, желая приобщить дочку к коллективу, однажды сказала Дине:

– Смотри, вон тот мальчик в куртке желтой… Кажется, он твой ровесник. Симпатичный. И все норовит тебе помочь – то ведро, то удочки принесет. Ты заметила?

Ничего подобного Дина не замечала, но с этого момента стала за мальчиком приглядывать, чаще менять наряды и не пропускать ни единого общего мероприятия. Впрочем, мальчик как-то посмотрел на Динин советский спортивный костюм и громко фыркнул. Дина сразу потеряла к нему интерес, утешив себя мыслью: «Подумаешь! Очень скоро я увижу Бахметьева. Он – совсем другое дело!»

Впрочем, за неделю за отъезда она умудрилась влюбиться в местного священника. Тот был хорош собой и полностью погружен в дела вверенного ему прихода. Дина ходила вокруг да около церкви. Прихожан было тогда еще мало, и высокая рыжеволосая Дина очень бросалась в глаза. Впрочем, батюшка ее совершенно не замечал, и, чтобы исправить это недоразумение, Дина явилась как-то в церковь в очень вызывающем наряде. Там шло отпевание, и строгие блюстительницы нравов ее не успели выгнать. Зато Дину заметил батюшка, который, увидев ее длинные ноги и открытые плечи, от неожиданности стукнул покойника по носу кадилом. Благодарение Богу, скорбящие этого не заметили. Зато родителям донесли, что Дина Васнецова бегает в церковь в полуголом виде.

– Наконец-то лето закончилось. Я просто не знаю, что с нашей дочерью делать, – сказала мама отцу. Она даже не предполагала, что все еще впереди.

Первое сентября пришлось на понедельник. Накануне, в воскресенье, девочки теперь уже восьмого «А» собрались в парке.

– Я считаю, что так поступить лучше всего. Всем сразу ничего не сделают. Ну, поорут и отстанут. Зато как люди придем первого сентября, – решительно говорила Ирка.

Большая часть поддержала ее возгласами. Самые осторожные коротко выразили сомнение.

– Могут что-нибудь сделать, – сказала Ионкина.

– Ничего не сделают. И потом, первого сентября больше трех уроков не бывает. Подумаешь, три урока.

Речь шла о том, чтобы прийти в школу не в форме. Ходили слухи, причем подтвержденные, что в двух соседних школах форму отменили. Разрешили ходить в обычной одежде. Конечно, надо было соблюдать строгость – ничего вызывающего, но надевать эти осточертевшие коричневые платья с фартуками или синие пиджаки с унылыми юбками не надо было. Мальчикам разрешили ходить в темных брюках. Чему они очень обрадовались – джинсы тоже были темными. В школе, где училась Дина, по-прежнему все было строго. И, хотя времена уже были перестроечные, вольнодумство проникало во все сферы жизни, в классах пытались поддерживать порядок.

– Вы не думайте, что я такой косный, – сказал завуч на общем собрании учеников и родителей, – я просто думаю о том, что конкуренция в нарядах неизбежна и не у всех может оказаться модная и красивая одежда.

– Он прав, – сказала мама Дине, – он смотрит в корень.

Дина ничего не ответила. На первый учебный день у нее были свои планы. У нее хранился журнал, где была сфотографирована певица Сандра. Многие говорили, что Дина на нее похожа. Дине это льстило, хотя она и признавалась себе, что певица Сандра – это очень удачный вариант такого типа внешности. А сама Дина – сильно ухудшенный. И нос у нее крупнее, и овал лица не такой, и глаза маленькие. Но если Дину Васнецову причесать, накрасить и подобающе одеть, то сходство с Сандрой обнаруживалось! Все лето Дина выпрашивала позволения подстричься. Мама считала волосы дочери украшением, богатством и свидетельством добропорядочности. Поэтому отвечала отказом. Дина дулась, приводила доводы, притаскивала журналы и показывала, как все замечательно будет у нее на голове, но мама была непреклонна.

– Обычная коса, не туго заплетенная, – вот лучшее украшение девушки, – отвечала она.

Наверное, так бы все и закончилось ничем, если бы папа, присутствующий при очередном споре, не произнес:

– Господи, да пусть подстрижется. Ну, восьмой класс, взрослые люди уже. Она же все понимает уже. Да, Дина?

– Да, папа, – ошалела от счастья Васнецова.

Она побежала звонить Ирке и слышала, как папа сказал маме:

– Во-первых, она совсем взрослая, а за это лето так изменилась, просто не узнать. Во-вторых, ты не удержишь ее – смотри, что вокруг происходит. Жизнь меняется на глазах. Так лучше мы будем в курсе ее желаний. Хуже, если она взбунтуется.

Мама ничего не ответила, но Дина уже знала, что вопрос решен.

Стрижку ей сделали точь-в-точь как у певицы Сандры на той фотографии – длина сохранилась, но все подстрижено лесенкой и взбито в этакое облако. Челка тоже была приподнята и тоже взбита. «Мама умрет от ужаса!» – подумала Дина, глядя на себя в зеркало.

Мама если и пришла в ужас, то виду не подала. Видимо, вняла папиным словам. И только осторожно спросила:

– Ты так первого сентября хочешь пойти?

– Да, – кивнула гривой Дина.

– Но в форме и с этой прической ты будешь выглядеть смешно, – осторожно сказала мама.

– А я не в форме пойду, – бойко сказала Васнецова, – мы договорились прийти в обычной, но нарядной одежде. Понимаешь, во-первых, форму вот-вот отменят. Во-вторых, мы потом решили пойти на бульвары погулять. В-третьих, мам, как же эта форма надоела!

Мама покачала головой и поинтересовалась:

– И что же ты наденешь?