Счастье за три дня

– В плацкартном вагоне не возили коз, – парировал Олег.

Меньше всего ему хотелось пререкаться с Леной. Она была любительницей мелких вечерних разборок.

– Некоторые козы ездят в бизнес-классе. За счет тех, кого они сопровождают! – продолжила Лена.

Олег промолчал. А потом, наблюдая, как Лена тщательно моет под краном фарфоровую чашку, подумал: «Она же очень способная, деловая, хваткая, она умница. Она все ловит на лету и вкалывает как вол. Хотя могла бы и не работать – я вполне обеспечу и себя, и сына, и ее. Но почему при таких достоинствах с ней так тяжело?! Зачем же ей быть такой злой?»

– Ты права, – сказал он, словно бы и не слышал выпад про коз, – какая разница.

И сам вдруг устыдился своего гнева по этому поводу. Какая разница, поедет он в первом классе с его большими синими креслами, удобными столиками и большими проходами. Или в комфортном, но более многолюдном экономклассе. «Как будто мне предстоит ночь в плацкартном вагоне стоя ехать! – подумал он. – Крокодилов не возят, на том и спасибо. Остальных переживу».

Все оставив как есть, он улегся спать. Утром, не завтракая и стараясь не разбудить Лену, вышел пораньше. По дороге он купил любимую «московскую сдобу», посыпанную сахарным песком, и бутылку кефира. Позавтракал чиновник высокого класса, сидя на парапете Университета по землеустройству под сенью знаменитых шаров. Туда же он вызвал свою персональную машину. Когда водитель подъехал, Бахметьев уже отряхнул крошки с плаща, вытер кефирные усы и имел вид степенный и солидный. На вокзал они приехали рано, Олег занял свое место в вагоне. И теперь с интересом наблюдал за окружающими. Бахметьев занимал место у прохода и радовался этому обстоятельству – так казалось, что вагон шире. Проводница, улыбчивая девушка, уже два раза прошла мимо и каждый раз посматривала на него. В конце концов она наклонилась и тихо сказала:

– Олег Дмитриевич, может, вам принести что-нибудь?

Бахметьев вздрогнул, а потом вспомнил, что неоднократно видел эту девушку, когда ездил первым классом.

– Нет, спасибо, вы же здесь кормить будете?

– Конечно, можете по меню заказать, можете в ресторан сразу пойти. Смотрю, вы не на своем обычном месте… – засмущалась проводница.

– Да, так получилось, – тоже смутился Олег.

– Хорошо, если что – дайте знать…

– Конечно, спасибо. – Бахметьев улыбнулся. Ему было приятно, что его запомнили и узнали.

В Питер он ехал на один день. Ему надо было поприсутствовать на лекции одной «архитектурной звезды» мирового масштаба и переговорить с людьми в дружественном министерстве. Дела были несложные, разговоры по большей части приятные. Все, что готовилось в последние полгода, было уже решено и даже подписано, оставались детали, которые и должен был доделать Олег.

Бахметьев занимался архитектурными проектами. Восстановление, реставрация, охрана памятников и включение их в инфраструктуру города – это и многое другое входило в круг его обязанностей. К современному градостроительству он не имел никакого отношения. Так казалось со стороны. На практике выяснялось, что чуть ли не один из главных вопросов современного мегаполиса – это увязывание прошлого и настоящего. И здесь интересы сталкивались, как теплый и холодный воздух в небесах. И точно так же это столкновение рождало бури. Сам Олег придерживался взглядов традиционных – он считал, что старина выживет только тогда, когда станет частью современности. Сторонники крайних позиций находили в нем третейского судью и пытались сделать союзником. Бахметьев был человеком воспитанным и не слишком эмоциональным. Это помогало ему, не нарушая собственные принципы, сближать противоборствующие стороны. Еще одной его сильной стороной была щепетильность – в сомнительные проекты он не лез. Во-первых, потому, что он был лицом официальным и за свое место держался. Во-вторых, ему не хотелось до пенсии ходить на службу. Ему хотелось прекратить карьеру лет в пятьдесят пять и отправиться путешествовать. Африку, например, посмотреть. А еще лучше Южную Америку. Именно поэтому Бахметьев вел разумный, если не сказать экономный, образ жизни. От своей семьи он требовал того же.

– Знаешь, есть не менее престижные машины, но ценой намного ниже. А качеством даже выше, – как-то сказал он своей жене Лене, когда та попросила купить ей новый автомобиль.

Лена внимательно выслушала все его доводы и спросила:

– Скажи, ты принципиальный противник роскоши? Только ответь честно, я просто хочу понять. И, если можно, растолкуй, что такая машина – это роскошь.

– Ок, – с готовностью ответил Олег, – я люблю красивые и хорошие вещи, ты же это знаешь?

– Знаю. Например, тот самый саквояж – это роскошь, верно? – ответила Лена, припомнив, как муж купил себе дорожный саквояж из дорогой кожи. Вещь стоила весьма приличных денег, и к тому же ее пришлось ждать – готовых не было. Фирма-изготовитель делала такие только на заказ. Когда посылка пришла из Лондона и Лена взяла в руки эту вещь, у нее даже дыхание перехватило – настолько совершенной эта сумка оказалась.

– Так вот, – продолжил Олег, – саквояж – это точно роскошь. Но это выгодная роскошь. Я с этим саквояжем объездил полмира, и он был моим полномочным представителем. Он не выйдет из моды, даже когда у него будут потертые уголки и ручки, – он будет стоить денег и останется статусной вещью. И, заметь, это тебе не бренд, который свистит о себе на каждом углу и подделку которого можно найти на пляже в Каннах и под Барнаулом. Такие саквояжи не подделывают. С какой стати подделывать Парфенон? Нет смысла.

Жена Лена все поняла, но согласиться с таким подходом не могла. И мечту Олега путешествовать не разделяла. Поэтому всячески препятствовала бережливому образу жизни.

– Может, я не захочу путешествовать?! – недоумевала она. – Почему сейчас я должна лишать себя каких-то удовольствий?

– Не лишай, – после очередного такого выяснения отношений сдался Бахметьев. Все это время он надеялся, что его планы жене все-таки понравятся. Но чуда не случилось. Так что «золотой запас» на «золотые времена» потихоньку таял. Куда Лена девала деньги, Бахметьев не знал. Ему казалось, что в доме все есть: шкафы полны одеждой, роскошная бытовая техника, эксклюзивная посуда, дорогая дизайнерская мебель. К тому же у Лены был свой бизнес. Когда-то она возила из стран Юго-Восточной Азии специи. Вместе со специями она продавала специальную посуду для готовки, емкости для приправ, салфетки, кулинарные книги и прочее. Ее магазинчики, или, как их еще называют, «корнеры», можно было увидеть и в демократичных торговых центрах, и в дорогих магазинах. Постепенно, войдя во вкус, Лена отказалась от приправ – они придавали бизнесу сложную специфику: например, она не всегда могла договориться с владельцами торговых площадей – запах специй был невозможен рядом с магазином элитной одежды. Поэтому Лена сосредоточила внимание на домашнем текстиле и небольших предметах интерьера, а еще позднее вдруг увлеклась винтажными тканями. И теперь в ее магазины ходили не только покупать, но и посмотреть на то, как современный интерьер можно преобразить при помощи отреза шелка пятидесятилетней давности. Олег не мог не оценить предприимчивость жены, ее умение лавировать и художественный вкус. В денежные вопросы он не лез – понимал, что в случае проблем жена и так к нему придет.

Впрочем, однажды, совершенно неожиданно для себя, Олег принес жене ощутимую прибыль. Как-то Лена, наводя порядок в кабинете мужа, – а к столу и полкам Бахметьев разрешал приближаться только ей – наткнулась на его рисунки. На больших плотных листах были изображены фрагменты известных исторических зданий Европы. Рисунки были сделаны тушью. Получив разрешение выбросить их в помойку, Лена отнесла рисунки в багетную мастерскую, попросила сделать узкие золотые рамки и развесила их у себя в главном магазине. То ли в интерьер они так хорошо вписались, то ли спрос на лаконичное изящество появился, но рисунки раскупили в момент. И попросили еще. Через какое-то время Лена положила перед мужем стопку денег.

– Твоя доля, – улыбаясь, сказала она.

Когда Бахметьев узнал обо всем, он попытался рассердиться. На рисунках стояла его подпись. Он ее поставил автоматически, как это делал еще в архитектурном институте, где прививали правило: нарисовал – поставь имя.

– Некрасиво, я официальное лицо. Могут быть проблемы.

– Ерунда, – отмахнулась Лена, – никто подписи не читает. Главное – людям понравилась твоя манера, твой стиль.

Олег сердился на жену недолго – рисовать он любил всегда, а тут еще и признание. Скромное, но признание. Теперь по вечерам Олег долго просиживал за столом – накупив хорошей плотной бумаги, карандашей и туши, он рисовал выдуманные города, причудливые фасады домов, изломанные крыши. Оказалось, что приятен не только сам процесс: перо касалось бумаги – и легкий узор появлялся как бы сам по себе. Не менее приятно было придумывать, фантазировать. Что-то Бахметьев оставлял себе – самые любимые работы он складывал в особую папку и прятал в шкаф. Ему совсем не хотелось продавать наслаждение, которое охватывало его порой в эти вечерние часы. Остальные работы отнимала у него Лена и выставляла на продажу. В конце концов щепетильный Бахметьев придумал себе псевдоним Пинакль (от архитектурного «пинакли» – декоративные башенки) и ставил аккуратную, с завиточками, подпись.

– Отлично, так рождаются легенды, – рассмеялась Лена, первый раз увидев ее в уголке рисунка.

Отмечая успех мужниных работ, она в доме стала вести себя мягче. Лена уже подумывала над тем, чтобы торговать живописью, доход от «листов» мужа был вполне приличным, к тому же она обязательно раскрывала его инкогнито. Делала она это как бы случайно, словно это откровенное признание ненароком в разговоре вырвалось у нее.

В Питер Бахметьев ездил часто. «Абсолютно архитектурный город!» – шутил он. Действительно, дел там было полно – комиссии, слушания, семинары. К тому же в Питере были мастерские, которые отлично работали с историческим фондом. Олег все пытался переманить некоторых людей в Москву, но «местные» были патриотами. Еще в Питере жил Алексей Колесников – приятель, соратник, коллега. Бахметьев обязательно с ним пересекался каждый раз, когда бывал в городе по делам. Вот и сейчас, поглядывая в окно вагона, Бахметьев прикидывал, когда удобнее всего будет повидаться с другом.

Вагон был почти полон, но место рядом с Олегом еще пока не заняли. Впрочем, Бахметьев был уверен, что в Солнечногорске или Твери у него обязательно появится попутчик. А пока его не было, он устроился поудобней и попытался наметить план действий на предстоящий день. К одиннадцати часам он должен был быть в учреждении, затем еще две встречи, потом он позвонит Колесникову, а уж после этого отправится к «старикам».

«Старики» – это Таисия Петровна и Владлен Венедиктович Соболевы, родители жены. Лена еще в Москве двадцать раз напомнила, чтобы Олег их проведал и воочию убедился, что у тех все в порядке. «Они наверняка что-то скрывают! Если что-то купить надо – купи, не слушай их!» – наставляла Лена. Олег согласно кивал. Об этом ему вообще можно было не напоминать. У него было подозрение, что жена нагружает его этими делами, чтобы сократилось количество свободного времени, а стало быть, свелась к нулю возможность Олега пообщаться с питерскими знакомыми. Лена умела ревновать и к женщинам, и к мужчинам. Не ревновала она только к работе, поскольку работа приносила доход. Все остальное было вторично.

Бахметьев искренне любил стариков Соболевых. Люди они были мягкие, добрые, уважительно относились к семье дочери, Олега почитали за сына. Бахметьев был безмерно им за это благодарен – отец его умер в девяностых, а маму он похоронил три года назад. Таисия Петровна тогда, после похорон, попросила его на машине отвезти их обратно в Питер. Олег сначала неприятно удивился – только вчера были все эти скорбные хлопоты, а ему надо ехать куда-то… Но потом он понял расчет тещи и оценил ее отзывчивость. Все время, пока они ехали, Таисия Петровна спокойным тихим голосом рассказывала историю их семьи. Говорила она с подробностями, начиная издалека. Она, казалось, совершенно не интересовалась, слушает ли ее Олег. А он вскоре привык к ее неторопливому повествованию и думал о матери. Но не с надрывом, как это делают в одиночестве, а как поступают в присутствии близких людей – с тоской, но без острой боли. И в Питере старики окружили его заботой, не назойливой, но нежной.

В Москву он вернулся спокойным и признался Лене:

– Спасибо им, золотые у тебя родители.

– Иногда мне кажется, что они тебя любят больше, чем меня… – тихо сказала Лена. Бахметьев тогда подумал, что будь жена помягче, родители и не боялись бы проявить явно свою любовь. Но Лена была «железным рыцарем», как однажды выразился друг Колесников.

…В саквояже у Бахметьева лежали подарки, которые передала Лена родителям. Сам он уже придумал, чем порадует стариков. Во-первых, он накупит всяких вкусных продуктов. А во-вторых, он сводит их на Невский в кондитерскую. Там они будут есть жареный сыр бри, так полюбившийся теще, и спорить с тестем на темы градостроительства. Тесть всегда ел мало, но посидеть за столом обожал и очень любил разговоры с Олегом. Было заметно, что Владлен Венедиктович скучает по общению с молодыми, находящимися в движении людьми.

– Ты расскажи, что вы еще там напридумывали, – воинственным тоном начинал он обычно беседу. Но, споря, он не сердился и не брюзжал, слушал внимательно и даже не спешил с контраргументами. Он мог вернуться к разговору спустя время, когда Бахметьев уже и забывал, о чем же когда-то шла речь. Глядя на старика, Олег вдруг начинал задумываться о собственном будущем – пример тестя вдохновлял. Ясный ум, энергия, трудолюбие и любознательность делали жизнь этого человека насыщенной и полноценной. Да, родители Лены хворали, у них были обычные старческие недуги. Но в общем и целом это были люди, не потерявшие связь со временем и умевшие находить в нем массу положительного. А потому общаться с ними было очень приятно. И сейчас Бахметьев даже предвкушал свое появление в квартире Соболевых и тот радостный переполох, который он этим вызовет. По давней традиции о своем приезде он старикам не сообщал, чтобы не волновать их и не заставлять суетиться с обязательным парадным обедом и уборкой квартиры. И, хотя Бахметьев всегда останавливался в отеле, Таисия Петровна готовила стопку чистого постельного белья и два теплых пледа.

– Я постелю вам в кабинете, там очень удобно и окно выходит в переулок. По утрам очень тихо, – обычно говорила она.

…Поезд уже разогнался, и названия подмосковных платформ было не разобрать. Впрочем, Олег дорогу знал наизусть. В вагоне стало тихо, на экранах мелькала реклама, потом включили кино. Наслаждаясь отсутствием соседа, Бахметьев развалился в кресле, вытянул ноги наискосок и смотрел в окно. Вагон чуть покачивало, и Олега клонило в сон. Он уже почти было уснул, как прозвучал громкий женский голос:

– Я тебе позвоню, как только буду в Питере. Обязательно позвоню. Я же уже все сказала. Ничего нового. Все как планировала. И мне не очень удобно сейчас разговаривать, я мешаю людям, – голос звучал раздраженно. В раздражении, впрочем, слышалось и смущение. Разговор женщина прекратила быстро.

Бахметьев про себя хмыкнул – нет ничего более неловкого, чем вот эти все выяснения по телефону. Его Лена тоже любила задать какой-нибудь вопрос, на первый взгляд невинный, но почему-то отвечать на него при всех было ужасно неприятно. А Лена, как назло, повторяла вопрос и повторяла, а потом еще и спрашивала: «Тебе что, неудобно со мной разговаривать? А ты вообще где?» Олег поморщился – ему стало жаль женщину, которая никак не может отвязаться от телефонного собеседника. А то, что это именно мужчина для нее не посторонний, было очевидно. С друзьями и подругами разговаривают лихо, их обрывают на полуслове, не заботясь, обидятся они или нет. Бахметьев поерзал и осторожно наклонился в проход – ему хотелось рассмотреть говорившую. Но в это время кто-то вскрикнул, возникло небольшое оживление. Кто-то охал, кто-то говорил. Выглянув из-за спинки впереди стоящего кресла, Бахметьев увидел, как кто-то протягивает салфетку худенькой женщине, а она пытается стянуть с себя свитер. Свитер узкий, а потому, раздеваясь, женщина невольно обнажила загорелый подтянутый живот, потом появилась белая футболка, которая тоже угрожающе полезла вверх. Наконец свитер был снят, и Бахметьев увидел узкие бедра, обтянутые темными джинсами, тонкую талию, аккуратную высокую грудь. Рыжие волосы женщины немного растрепались, и она пыталась их пригладить. Наконец она села на свое место, подняла ладони к пунцовым щекам и… улыбнулась. Улыбка была смущенная и одновременно лукавая. «Черт, какая!» – подумал Бахметьев и тут же остолбенел, глядя во все глаза. Так он просидел несколько секунд, а потом с проворностью краба спрятался в своем углу. Просидев так неподвижно, Олег медленно-медленно, почти по-пластунски, перебрался на пустующее соседнее место. «Вот только этого не хватало!» – с тоской подумал он, понимая, что от хорошего настроения ничего не осталось.

Глава вторая

Когда-то…

Наши воспоминания порой обманчивы, порой вообще не имеют ничего общего с прошедшей реальностью. Еще мы обожаем сочинить то, что нам удобно предъявить себе и окружающим по истечении солидного срока. «Я никогда не умела считать! У меня по математике еле-еле тройка была!» – восклицают дамы, когда их спрашивают, почему превышен лимит на банковской карте. Обычно муж не верит таким пассажам, но, главное, оправдание найдено.

Дина Васнецова предпочитала быть честной. Она старалась не лукавить и не утверждать, что школьные годы – это лучшие годы ее жизни. И при этом она всегда подчеркивала, что именно в старших классах появились те черты характера, которые определили всю ее дальнейшую жизнь.

До шестого класса ей в школе вообще было неинтересно. Все, что они учили, читали и о чем им рассказывали, она знала. Ее бабушка всему научила, все прочитала и все рассказала. Это, впрочем, не отменяло троек и двоек в ее дневнике. Но плохие оценки были свидетельством невнимательности и неусидчивости, а вовсе не отсутствия знаний. Так сказала учительница маме. Дина сама это слышала. И когда кто-то из родителей делал ей замечание, она особо не расстраивалась.

В седьмом классе, когда за лето она выросла из всех своих платьев и школьной формы, все очень изменилось. Во-первых, в школе появились новые предметы и новые учителя. Учебники стали увлекательными, как художественные книги, и на уроках появилось больше свободы. Дина вдруг поняла, что в школе может быть очень интересно. Она стала лучше учиться, подружилась с девочками и стала принимать участие во всех школьных мероприятиях. До седьмого класса она редко смотрелась в зеркало, равнодушно носила то, что велела мама, а свои рыжие волосы заплетала в тугие косы.

В седьмом классе Дина обнаружила, что она выше почти всех мальчиков в классе. И девочек, кстати, тоже. «Ну и кобыла ты стала!» – сказал ей Аркаша Пилюгин, ее вечный сосед с парты позади.

«Сам ты конь!» – отмахнулась Дина и тут же рассмеялась. Пилюгин, когда он вытягивался и распрямлял плечи, доходил ей всего лишь до подбородка. Дина на первом же уроке внимательно рассмотрела одноклассников. Мальчики были ужасно смешными – казалось, что все они остались на второй год в шестом классе. «Малыши-крепыши!» – подумала Дина, и тут ее взгляд упал на того, кого она никогда не замечала. Не замечала, потому что мальчик никогда ни в чем не участвовал, – он приходил за пять минут до звонка и уходил сразу после уроков. Он почти ни с кем не общался и никогда не оставался после уроков, что бы в классе ни происходило. Классная руководительница ему иногда делала замечания, но таким тоном, каким когда-то сказали про Дину: «Она очень способная и много знает, но неусидчивая и невнимательная!» То есть эти замечания в какой-то степени были похвалой. Дина Васнецова уже тогда различала подобные оттенки. Еще в этом мальчике была какая-то особенность – он не задирался, не обзывался, не хулиганил на переменах, не имел этой дурацкой манеры обрушить свой портфель на голову соседа. Этот мальчик всегда был аккуратно причесан, чисто одет, и вместо портфеля у него была папка. Внешне мальчик был очень домашним. Но никто и никогда не пытался проверить его на «слабо». Его не задирали и не дразнили. «А как можно его дразнить? – подумала Дина. – К нему не прицепиться. Он же очень правильный. Прямо-таки идеальный». Сама Васнецова подвергалась преследованию со стороны разгильдяев. В шестом классе к ее прозвищу Рыжая-бесстыжая, добавилось Кривляка. Последнее особенно было обидным. Ее стали так называть после того, как учительница литературы Майя Леонидовна вызвала ее к доске, после ответа поставила «отлично», но добавила: «Только не кривляйся!» Дина удивленно пожала плечами и опять получила замечание: «Да, да, вот не надо кривляться».

После этого ее дразнили Кривлякой довольно часто. До тех пор, пока в седьмом классе Кривляку не вытеснило прозвище Каланча.

На Кривляку Дина хотела пожаловаться маме, но не стала. Мама бы еще и отругала. «Сама виновата, повод дала. Значит, кривляешься у доски. Учительница не станет просто так говорить», – наверняка сказала бы она. Поэтому Дина старалась не обращать внимания на обидчиков. На уроках литературы была подчеркнуто серьезной. Но это происходило не потому, что Дина боялась учительницу. Дина наблюдала за ней. И вскоре поняла, что Майя Леонидовна, судя по всему, не любит только ее, Дину Васнецову. «Жаль, мне нравятся ее уроки. Рассказывает так интересно», – огорчилась Дина.

Как уже говорилось, Дина Васнецова много читала. Выбор книг был порой неожиданным – и, конечно, не из школьной программы. Это оказывались их «домашние» книги и то, что печаталось в журналах. Журналы девочка таскала тайком от мамы – та не приветствовала чтение «взрослой» литературы. Да, Дина порой не все понимала, но что-то откладывалось в голове, и в следующий раз, встретив то или иное рассуждение уже в другой книге, она начинала сопоставлять и анализировать прочитанное. Родители и бабушка всегда советовали ей думать. Это было любимое выражение в семье: «Умей думать». И касалось оно всего – ответа на задачи по алгебре, образа Герасима в повести Тургенева «Муму» или выбора платья в театр. И Дина начала думать. Итогом ее размышлений о своем поведении на уроках литературы стал небольшой скандал.

В тот день класс пережил пару тревожных минут, пока учительница выбирала жертву.

– Васнецова, к доске, – прозвучало наконец.

И все с облегчением выдохнули. Никто не сомневался в том, что Дина урок знает. И к тому же знает гораздо больше того, что написано в учебнике, а потому, очень может быть, остальных опросить не успеют.

– Так, напиши нам развернутый план сочинения на тему «Природа в произведениях Паустовского», – потребовала учительница, – а потом будешь отвечать.

Дина встала, одернула форменное платье и, на ходу надевая очки, вышла к доске. Пока Дина бойко стучала по ней мелом, класс расслабленно перешептывался, а учительница раздавала тетради с проверенным домашним заданием.

– Итак, Васнецова, готова? – спросила наконец Майя Леонидовна.

– Готова. – Дина положила мел и вытерла пальцы носовым платком.

Платок пах мамиными духами. Кто-то учуял запах и хихикнул:

– Роза-мимоза!

– Тихо, – пресекла учительница. – Давай, Васнецова, отвечай.

Дина откашлялась и громко стала рассказывать о красотах Мещерского края и о том, как писатель Константин Паустовский сумел их описать в своих произведениях. Дина Паустовского не любила, но некоторые его смешные милые рассказы ей читала в раннем детстве мама, и Дина помнила, как уютно было слушать на даче эти книжки. Говорила Дина долго и обстоятельно, тщательно придерживаясь плана, который написала на доске. Закончила она свой ответ словами:

– Я творчество Паустовского не люблю, хотя это, конечно, очень большой писатель.

Майя Леонидовна подняла брови:

– Все, Васнецова? Ничего больше не хочешь добавить?

– Нет, – Дина пожала плечами.

Она рассказала гораздо больше, чем было написано в учебнике.

– Жаль, жаль, – учительница прошлась по классу, – надо бы «пять» поставить, но…

– А почему нельзя «пять» поставить? – удивилась Дина. – Я все рассказала…

– Дело в том, что ваше отношение к творчеству писателя никого не интересует! – Майя Леонидовна повернулась к притихшему классу. – Ваша задача не точку зрения вырабатывать – на это есть критика. Вам надо назубок выучить то, что понадобится в восьмом и десятом классах. То, что вам потребуется рассказать на экзаменах. Школа – это важный этап подготовки к поступлению в институт. И уже сейчас надо думать об этом.

– Так еще четыре года до поступления-то! – проговорил кто-то с задней парты.

– Это очень мало, – учительница обернулась к говорившему, – это – ничего. А объем большой. Не умничайте! Просто учите то, что действительно надо знать назубок.