Святые места Забайкалья. Краткая история Забайкалья

Богослужебная реформа была одобрена и подтверждена постановлениями ряда соборов, проходивших в Москве в 1650—1680-х годах, и вызвала раскол в Русской церкви. В результате появились оппозиционные группы раскольников, впоследствии разделившиеся на многочисленные согласия поповцев, беглопоповцев или беспоповцев, а также других толкований религии.

Впоследствии термин «раскольник» был изъят из употребления и остались только два направления староверы и старообрядцы, суть не одно и то же, когда старообрядцы считаются бывшими раскольниками, а староверы отнесены к многочисленным сектам (язычники в том числе). Здесь к раскольникам в современном понимании относятся группы согласия, признающие поповство, и имеет свой религиозный институт управляемый епископом. Хотя для населения, не разбирающегося в тонкостях религиозного толкования, все относящиеся к православию группы относят к единому названию «Староверы».

Раскол, вызванный реформами патриарха Никона, не просто разделил общество на две части и вызвал религиозную войну и кровопролитные сражения. Поражение потерпели обе стороны религиозного противостояния, когда царь Алексей Михайлович патриарха Никона отправил в монастырь (в котором тот прожил до самой смерти). А мятежного протопопа Аввакума возглавлявшего оппозицию патриарху Никону отправили в ссылку на край земли «в Дауры», под охраной Нерчинского воеводы Афанасия Пашкова, о чем уже сказано выше.

Здесь возникает ситуация, о которой мы практически ни чего не знаем. Речь идет о том, что мы можем увидеть картину, что первооткрывателями Забайкалья по сути своей были старообрядцы, казаки, стрельцы и первый Нерчинский каторжник протопоп Аввакум. После осознания этого факта становятся понятны некоторые смысловые нелепости, которые мы видим в тексте путевых дневников мятежного протопопа.

О каких нелепостях идет речь? Тут можно отметить и 40 бочек карасевых язычков, за которые Пашков приказал мучить и казнить провинившихся стрельцов. Тут явная нелепость, потому что «рыбьи языки» ни кто не ест, а речь идет о рыбе язь (лещ, карась), которая водится в озере Иргень. Казаки и стрельцы неводом ловили рыбу в озере и солили ее в бочках, и за какую провинность наказал воевода стрельцов не понятно, может быть, они забыли насыпать соли или избавить ее от внутренностей.

Осознав имеющуюся проблему религиозного раскола, мы можем изменить угол зрения на кажущиеся нелепости, записанные в дневниках Аввакума: «Той же Бекетов Петр, пришед в церковь, браня архиепископа и меня, и в той час из церкви пошед, взбесился, ко двору своему идучи, и умре горькою смертию зле. И мы со владыкою приказали тело ево среди улицы собакам бросить, да ж гражданя оплачут согрешение его. А сами три дни прилежнее стужали божеству, да же в день века отпустится ему…»

О судьбе Петра Бекетова есть разные мнения, но задаваясь вопросом, по какому уставу служили божеству протопоп и упомянутый архиепископ, начинаешь понимать, тот факт, что в Сибири конца XVI века религиозные службы проводились по старому уставу. И здесь становится понятно, каким образом, возможно, было поведение государева сотника Петра Бекетова, который бранился с архиепископом. Когда по какому уставу идет церковная служба, можно было определить, по тому, как маркером, – двуперстием или троеперстием осеняет себя молящийся человек. И продолжив список нелепостей, можно видеть как в театре абсурда, когда мятежный протопоп Аввакум, как единственный пастырь окормляет, команду стрельцов ведущих его на каторгу.

По поводу дошедших до наших дней многочисленных рассказов о чудесных знамениях, явленных на Иргени. И найденных после пожара в старой церкви под сгоревшим полом гробов с останками замученных воинов. Есть научно обоснованные факты о найденной на Иргени древней стоянке и все иргенские захоронения по всей вероятности относятся к ней. Придется внести предположение о том, что возле озера могут находиться какие-то останки рыбы, а в рыбе как мы знаем много фосфора, который как мы опять же знаем, может светиться. И сейчас, зная о том, что на небесного покровителя Забайкальской земли, – «пустынника Варлаама, основателя Иоанно – Предтеченского скита в Чикойских горах, на границе с Монголией, покушались стреляя из ружья. То надо полагать, что это могли сделать сторонники семейских традиций. Которые жили там же за Чикоем, когда пуля пробив кольчугу, в которой ходил Варлаам, до смерти его не убила.

В отношении множества якобы староверческих традиций, которые в изобилии возникают из небытия, ни каких комментариев не будет.

Героический эпос

Вторая, по количеству верующих, религиозная группа населения, проживающая в Забайкалье, как было сказано выше, состояла из селенгинских и хоринских бурят. Писатель Л. Шинкарев дает о последних такую информацию: «В степях Прибайкалья монгольское воинство встретило сопротивление хоринских бурят. По легенде, которая и сегодня бытует в верховьях Лены, в лесных улусах, хоринский род пошел от предка Хоридэя, однажды спасенного на озере стаей белых лебедей. С тех пор хоринцы обожествляют лебедя, и когда слушаешь древние предания, думаешь, не от этого ли общего поклонения красавице – птице укрепились гордые сердца хоринских бурят?

В тот же год Зайца (1207) во главе Хоринцев стояла Дадухул-Сохора-Ботохой-Толстая. К ней перешла власть после смерти мужа, и она воспользовалась правами с широтой и достоинством. Под ее предводительством Хоринцы восстали против монголов. Чингисхану пришлось дважды посылать войска на усмирение. Первый монгольский отряд был разбит. Великий завоеватель уже собирался было сам повести воинство на непокорных, но второму его отряду удалось подобраться звериными тропами к лагерю Хоринцев, напасть внезапно и полонить повстанцев» [27].

Это легенда, которая, в интерпретации другого народа, записанная Николаем Кузаковым, звучит несколько иначе: «Озеро у самого изголовья Юктокона дымилось. В нем всю зиму бурлили теплые подземные ключи… «Схожу сейчас», – решил я и поднялся, чтобы пойти, но услышал какие-то непонятные звуки: будто кто-то неторопливо бил в колокол. Мелодичные звуки залили тайгу.

«Лебединая песня?!» – удивился я. Певучие серебряные звуки неслись снизу. Тридцатиградусный мороз и лебеди? Это было похоже на сказку. Я прислушался к скалам: может быть, скалы поют. Такое в природе бывает. Но нет, звуки доносились снизу…

Лебеди поднялись в поднебесную высь и стали кружить над Юктоконом. Нежные, мелодичные звуки их песни падали на землю. Присмирела тайга, затих ветерок… Это было в то время, когда на небе луна появилась. Тогда возле Юктокона жил князь Кулинда. Со своим отрядом ходил он по тайге, много воевал. Нападет на стойбище, всех мужчин перебьет, а детей и женщин в плен уведет. Однажды вернулся князь из большого похода, девушку привез. Шибко красивая она была: легкая и быстрая, как молодая важенка, лицом белая, а в глазах, будто вся озерная синь отразилась. А как она пела. Даже птицы слетались ее послушать.

Полюбил князь Олию – так звали девушку. На берегу озера чум для нее поставил. Приказал своим женам развлекать ее. Из серебра и золота каждый день подарки носил. Но гордая девушка подарки бросала в озеро. Любила она отважного воина Гарикана. Для него она пела песни, для него ночами в подушку шептала ласковые слова. Узнал об этом князь, черным вихрем ворвался в чум, хотел силой взять девушку. Схватила Олия кинжал, к белой груди приставила и говорит:

– Слушай, князь, ты сильный. От одного твоего слова огнем занимаются целые селения, рекой проливается кровь. Но моя любовь сильнее. Я у тебя в плену, но сердце мое вольное. Орлицу можно посадить в клетку и приковать цепями, но она никогда не забудет грозных бурь и голубой выси. Ты хочешь ее купить за серебро и золото, а она отдаст весь мир только за то, чтобы хоть раз услышать гордый крик орла. Не посмел подойти князь к Олии, только недобро сверкнул глазами. Уходя, приказал своим слугам день и ночь стеречь девушку.

День томится в неволе Олия, второй, а на третий день, когда пришла ночь, и тучи закрыли месяц, Олия с Гариканом обманули стражу и бежали. Горы с радостью приняли влюбленных. Под густыми кедрами первый раз в жизни целовала Олия парня. Но на рассвете их нагнала стража, со всех сторон посыпались стрелы. Гарикан своей грудью прикрыл девушку. И только тогда, когда юноша стал истекать кровью, их схватили и привели к грозному князю.

Но и теперь не испугались князя влюбленные. Олия выдергивала из груди Гарикана стрелы, целовала раны и говорила: «Князь, я любила только одну ночь, но теперь я знаю, что такое жизнь, и могу спокойно умереть».

Князь приказал бросить их в озеро. Влюбленных привели на скалу и поставили у обрыва. Обнялись Олия с Гариканом и шагнули в пропасть. В это время налетела буря, разметала княжеских воинов и на пенистые волны вместо юноши и девушки опустились два лебедя.

С тех пор прошло много – много лет. Не одно поколение состарилось и умерло, но лебеди, ни на один день не покидали озера. И к тому, кому они пропоют песню, придет большая удача“ [28]. И словно в вдогонку к озвученному, другая легенда другого писателя Н. Янькова: „Озеро Гиргилан было. Горячее озеро. Зимой облако тумана поднималось над озером. Лес на берегах был выбит из серебра – сверкал, стоял весь белый, от корней до самой верхушки. Колокол ударял в глубине белого облака: «гон-гон, гонк». За то и назвали озеро «Гиргилан» – колокол. Кричали в тумане лебеди. Пара лебедей оставалась на озере на всю зиму. Белый крылатый бог, сэвэк, выплывал из тумана – такое редко увидишь.

– Хотя, что это я! – вдруг вернулся к действительности Аракчино. – Вы же знаете это озеро – оно и сейчас на месте. Если проехать Олдомокит и еще две пади – из-под камней бьет горячий источник.

– Ну, Иван Аракчинович! Кто же не знает Горячее озеро? Охотничья баня там. А лебедей нет.

– были лебеди! – возразил Аракчино. – Но я сказал: боги, сэвэки? Мы-то чуть что, сэвэки – темнота, невежество, глупость! Но я не думаю, чтобы наши предки круглыми дураками были. Они умели замечать в природе все красивое, грозное или торжественное. И это красивое ставили наравне с божеством. Разве плохо? По-другому они не умели.

Вот и лебеди (по-эвенкийски – гаг) на озере Гиргилан. Священная птица падала из облака на гладь озера. Две птицы! Охотники приходили. Зимой воздух звенел: «гон-гон, гонк!» Далеко слышно. Везде – снег, все бело, деревья блестят. И две белые птицы – шеи изогнутые, длинные. Гордо! Охотники приходят, смотрят на это чудо. Говорят: – Сэвэк? Души людей?

Зима, и вот – гаг, лебеди! Не верят своим глазам. Горячий пар тихо шипит в камнях. Рыбы плавают – вода совсем чистая. На камнях – зеленый и синий мох, остальное все кругом белое! Даже немного страшно от такой красоты: будто на облаках сидят – те, кто смотрит. И дым белый несет, как во сне!

А летом простое все. Косяки уток садятся, гуси. И лебеди плавают, как обычные птицы. Много лебедей. Но все птицы улетают, а эти два гаг остаются. И высиживают птенцов. Птенцы растут, осенью их в теплые края тянет – зимы боятся! Поднимаются с косяками искать жаркое солнце, а те два лебедя опять остаются. Зимуют тут. Смелые!

– Озеро Гиргилан входило в кочевья людей рода Булятыр. Как уберечь длинношеих красавиц птиц? Храбрые птицы: они терпели холода. Но булятырцы боялись: гаг могут убить!

Приезжие издалека спрашивали:

– Это сэвэк?

Люди радовались, бормотали молитвы, просили себе удач. Шаман приезжал камлать.

И все-таки лебедей убили. Убил их Бакадя – человек из рода Булятыр…

Парень Бакадя пустой шел с охоты. Мимо озера Гиргилан шел, гаг увидел. Голод, поди, сделал Бакадю злым. Он зарядил ружье и убил лебедя. Другой лебедь кричал от страха и жалости. Может, ему за людей страшно стало, какие такие люди бывают?! И подругу свою жалел гаг. Долго летал и кричал над озером. Сердце разорвалось от крика: упал гаг на камни. Разбился… Люди рода Булятыр уши зажимали руками. Тоскливо и страшно кричала эривун – труба над озером Гиргилан. Жить неохота стало.

И все узнали: Бакадя убил лебедей!

Он спрятался. Мужчины ждали его на тропе с ружьями. Три дня ждали. Потом сказали старейшины рода Булятыр: убивать Бакадю не надо. Все они накладывают на Бакадю нгелум, проклинают его. Он изгоняется из рода Булятыр, ни один другой род не примет его к себе. Люди рода Булятыр сворачивают свои чумы, уходят с озера Гиргилан. Далеко уходят. Олени вязнут в сугробах по самую грудь.

От притоков Витима до ледяных полуночных стран быстрее оленя скакала весть: Бакадя, человек из рода Булятыр, убил сэвэка! Большой нгелум принял силу, нгелум идет! Один, точно зверь, прятался Бакадя в тайге. Долго скитался: двадцать зим, а может, все сорок. Кто считал? Давно это было… [29].

Легендарный эпос о главной святыне Забайкалья озере Байкал5, можно представить сказаниями о добром молодце Енисее и красавице Ангаре, которые объединились в своей любви, убегая от старого Седого Байкала (предположительно Белый Старец – авт.).

Знакомясь со сказочными персонажами, населяющими территорию древнего Забайкалья, оглядываясь на современную действительность, поневоле начнешь верить в существование разных темных сил. Которые описаны древними легендами и сказаниями, проявляя всюду свою злобную сущность, нападают на все святое и светлое, когда главную святыню Земли Сибирской приходится в буквальном смысле спасать от разной нечисти, скрывающейся под масками доброхотов и спасителей отечества, строящей на берегах озера и его водосборном бассейне разные комбинаты, трубопроводы и другие вредящие «жемчужине» Забайкалья объекты и строения.

У эвенков о Байкале много легенд: « В сибирском море Байкале, или, как его называют эвенки, Ламу, я не раз купался, но никогда не задумывался, почему вода в нем прозрачная как слеза… – Деды нашего рода жили тогда у моря Ламу, и звали их ламуканы – морские люди. И вода в море была мутная, как снежное небо. Каждую весну прилетало много птиц. Когда они поднимались, то закрывали солнце, и на земле становилось темно, как в ненастный день. В горах бродили изюбры, сохатые, дикие олени и козы. Это были хорошие времена. Люди жили в дружбе. Мужчины ловили рыбу, охотились на зверя, женщины шили одежды, рожали детей. Девушки катались на лодках и пели песни, а, когда охотники возвращались с большой добычей, под покровом ночи ласкали парней.

У эвенков есть поговорка «Беда и в горах людей находит». Был большой праздник, люди веселились. И когда старейшина рода принес жертву морю, земля вздрогнула и закачалась. Обрушились горы, море почернело, вздыбились волны, ударились о скалы. Люди испугались. Позвали шамана. Шаман долго разговаривал с добрыми духами, но не мог узнать, за что разгневался великий бог Тангара и послал на землю беду. А над морем бушевал буран. Небо закрыли темные тучи. Было жутко. Тогда старики собрались на совет. Долго сидели, молча, слушали сердитый рев моря. Потом заговорил самый уважаемый старик. Но своей речи он не успел закончить: в чум вбежал парень со стрелой в груди, крикнул: «Враги!» – и упал замертво (таких сюжетов много в разных народных историях-авт.).

Мужчины схватили луки, залегли вокруг стойбища, женщины, старики и дети укрылись за стеной, сделанной из оленьих шкур. Показался враг. Их князь, поднялся на скалу, крикнул: «Хавун!» – пустил к стойбищу стрелу войны. Тогда навстречу врагу вышел Орокто, он был иниченом – военным вождем рода. Орокто воткнул меч в землю, отошел на десять шагов и крикнул: «Если я должен убить тебя, то убью без сожаления. Если я должен быть убитым, то умру, не прося пощады».

Тогда князь пришельцев спустился с сопки, воткнул свой меч рядом с мечом Орокто, отошел на десять шагов и крикнул: «Если я недостойный воин, пусть мое тело съедят вороны». И оба иничена бросились к мечам. Орокто быстрее ветра подбежал к оружию и когда пришелец наклонился к мечу, отрубил ему голову. И начался бой. Бьются день, бьются другой, бьются третий. Половина парней погибла, а враг наседает. На пятый день упал замертво последний воин. Враги ворвались на стойбище и начали грабить: забрали шкуры, запасы мяса и рыбы. Потом согнали стариков, женщин, детей на берег моря и на их глазах стали бросать в волны тела воинов.

Когда поволокли труп самого отважного, который пал последним, девушка Чайя бросилась к врагам, чтобы не дать осквернить труп любимого. Но враги преградили ей дорогу. Тогда она у одного воина выдернула из колчана стрелу и пронзила себе грудь. Стоит Чайя, качается, по стреле кровь ручейком струится. Попятились враги в испуге. А девушка вдруг превратилась в белую птицу и взмыла в небо.

– Чайя! – вскрикнули подруги и тоже превратились в птиц.

Враги в испуге убежали в горы, а девушки чайки стали с плачем кружить над морем. Долго они плакали, и море от их слез стало светлым. Юноши, которые погибли, давно уже ушли в нижнее царство, а чайки все еще с плачем носятся над морем… [30].

Похожие легенды есть у эвенков, связанные с хребтами Кодар и Удокан отождествляя их с живыми людьми облаченными властью: «Было у Удэкена много пастухов, каюров, разного рабочего люда и домашней прислуги». Легенды, связанные с Чарой, Куандой, Лепрендо, с упоминанием таких имен как Икабья, Ункур, Юктокан.

Особый интерес вызывает легенда про богатыря Онона, который решил посмотреть белый свет: «Заседлал он коня и отправился в дорогу. Много лет колесил по югу Забайкалья. Однажды прилёг он отдохнуть в тени сосен степного Цасучейского бора.

И приснилась ему девушка, да такой красоты, какой и в сказках не бывает. Открыл юноша глаза, а перед ним всадница в богатом наряде. Крылатый конь под ней так и скачет.

– Как тебя звать, вольная девушка? – спросил юноша.

– Борзянка, – ответила девушка.

– Не с тобой ли я сейчас встречался в лесной прохладе? Не ты ли мне дарила горячие поцелуи? Не ты ли мне шептала слова нежные?

– Нет, – ответила девушка, – то была моя сестра – Иногда синеглазая.

– А где живёт она? Далёк ли путь до неё?

– Живёт она в горах среди гольцов снежных. А дорогу к ней стерегут шаманы свирепые. И всякого, кто захочет увидеть её, придают смерти лютой.

Натянул Онон тетиву крепкую из жил яка, пустил на север стрелу и быстрее ветра помчался за ней. Трудным был путь юноши. Злые шаманы поили его пьяной водой, чтобы он сбился с дороги и не нашёл девушку, в еду подсыпали порошки из сон-травы, чтобы уснул он и никогда не покидал степи находясь в пещере, куда его спрятали злые шаманы. Но велика была любовь у степного богатыря Онона к юной горянке Ингоде. Прошёл он все испытания и однажды утром встретил её у подножья лесного хребта. Обнялись они и с тех пор никогда уж больше не расставались.

Всё победила любовь. Только перед сон-травой оказалась бессильной. Всё лето резвятся на просторах Онон с Иногдой. Но наступают холода, землю присыпает пороша, и они засыпают крепким сном. Только благоухающий смолистый запах багульника побеждает колдовскую шаманскую силу. И просыпается степной богатырь Онон, бурлит в нём удаль молодецкая. О значении подобных легенд будет сказано ниже. Но!

Находящийся в северной экспедиции (1733—1743) академик Иоганн Георг Гмелин обнаружил комплекс пещер Хээтэй расположенный на юго-востоке Забайкальского края. Найденные здесь кости животных и человека, фрагменты керамики, наконечники стрел и орудия труда первобытных людей говорят о том, что пещеры были обитаемы. В переводе с бурятского языка «хээтэй» означает «узорчатая», название дано по узорному кружеву ледяных кристаллов, в окружение которых попадает человек, вошедший в пещеру, состоящую из нескольких залов: Ледяной, Юрта, Тупиковый, Костяной (здесь нашли кости саблезубого тигра и шерстистого носорога). Площадь самого большого – Ледяного – зала составляет около 400 кв. метров.

Местные буряты относят пещеры Хээтэй к святым местам, куда приходят общаться с духами и молиться о своих житейских делах. В таких местах они сооружают «обо». Возле входа в пещеры есть такие «обо» – деревья, на ветках которых навязаны белые и синие ленточки для задабривания духов.

До 60-х годов прошлого века пещеру называли «Михачин», что означает «мясник», в другом переводе «людоедская» более точно обозначающую семантику этого места, связанную с обстоятельствами, когда уходящие в пещеру люди назад не возвращались. Страх, связанный с гибелью людей, попавших в пещеру, табуировал упоминания о ней, и даже сейчас туда ходят организованные группы путешественников с проводниками из числа Агинских или Читинских спелеологов. Спуск в пещеры без специального альпинистского снаряжения, а также в одиночку всегда приводит к несчастным случаям. Сразу за входом в Мокрую пещеру находится провал, в который с высоты 4-этажного дома летели оступившиеся на скользком льду неосторожные посетители и животные.

Для того чтобы попасть в пещеру, надо спуститься по вертикальному 12-метровому ледяному водопаду, и тогда человек попадает в незабываемое ледяное царство природы, состоящее изо льда и инея. Была информация о том, что отыскали вход в еще один зал, и, учитывая то, что пол ледяного зала состоит изо льда до 2-х и более метров толщиной, кто знает, сколько еще таких входов может быть скрыто от глаз исследователей. Какую историю может хранить эта пещера, о которой ничего не говорит местный эпос, описывающий жизнь и приключения героев мифологии? Здесь нет наскальных изображений древних персонажей, имеющих отношение к тотемической концепции мира. Нет сцен культово-генеалогического цикла. Может быть, здесь прятали богатыря Онона от его невесты Ингоды? Семантика видимого настенного искусства из многообразия видов изобразительной деятельности (гравировки, красочные рисунки) превалирует принципами самовыражения современного наскального живописца: «Здесь был Вася».

Утверждать, что мифологические традиции, связанные с пещерой «Михачин», могут принадлежать местным жителям, нет оснований – русские и буряты появились здесь всего три века назад. Скорее, эти традиции сохраняются у тунгусов, на что намекает дерево шаман у входа в пещеру. Шаманы всегда владели информацией о природных особенностях и потаенных местах, где можно отдохнуть и напиться. Пещера была надежным укрытием от непогоды и опасных хищников, здесь можно было согреться в зимнюю стужу и охладиться от летнего жара окрестных степей.

Ранее здесь жил народ «Мохэ», говорящий на языке тунгусо-маньчжурской группы – предки чжурчжэней, племена которых в IV—VI веках переселились из Забайкалья на Дальний Восток. Слово «мохе» имеет аналог в маньчжурском «мукэ» (вода). Возможно, это имеет какое-то отношение к старому названию пещеры «Михачи», в которой природа хранит полторы тысячи кубометров льда.

«Буряты или братские, – описывали местный народ исследователи, – народ монгольского племени в Восточной Сибири; говорят на монгольском языке, имеют письменность; исповедуют христианство, буддизм и шаманство; занимаются отчасти земледелием, б.г. садоводством и охотой наполовину кочевники». С монгольскими народностями буряты имеют не только связи этнического характера, но и близкий по характеру эпос о Кэсэре.

Невозможно все еще датировать эпос о Кэсаре, таким, каким мы его знаем, но его определенные черты, например, войны Кэсара с племенами хоров (т.е. тюркскими племенами севера)…

Язык эпоса и название местностей, упомянутых в нем, – все указывает на Северо-восток Тибета как на место происхождения эпоса. Большая часть эпоса о Кэсаре, вероятно, родилась среди кочевых племен Северо-восточного Тибета, служили своего рода убежищем для кочевых племен, вынужденных укрываться в горных твердынях Тибета от политических волнений в степном поясе Центральной Азии. Несомненно, что эти пришельцы приносили с собой свои племенные сказания и песни, постепенно включавшиеся в эпос тибетских племен, – эпос о Кэсаре, могучем царе – воителе из Линга. Мы все еще не можем разобраться в истории и эволюции эпоса, отличить оригинальную тибетскую основу от посторонних мотивов.

Эпос о Кэсаре показывает его героев, живущих в стране с наполовину оседлым, наполовину кочевым населением. Богатые владеют замками (называемыми побранг, или кхар) – каменными строениями с укрепленными стенами и сторожевыми башнями. Простые люди живут в палатках, черных палатках тибетских кочевников. У кочевников большие стада скота, состоящие из яков и помеси яков с домашним скотом (тиб-дзо). Любимые занятия – охота на диких яков (бронг), диких ослов (киянг, лат. Equuskyang), скачки на лошадях и воинские схватки. Все это хорошо знакомые темы на тибетском Северо-востоке, и можно сказать, что эпос точно воспроизводит жизнь кочевников в Северо-восточном Тибете.

Эпос нельзя датировать, но многочисленные параллели с историей царя Сонгценгампо (569—650) указывают, что эпос, вероятно, приобрел законченную форму после имперского периода тибетской истории, хотя основное ядро эпоса должно быть старше. Монгольская версия эпоса представляет перевод с тибетского оригинала… Монгольские транскрипции тибетских личных имен и названий местностей показывают, что оригиналом, вероятно, была Северо-восточная тибетская версия.