На корабле утро

Планета была похожа на Колобка, который благополучно ушел от дедушки и бабушки, волка и лисички, от семьи и детей и славно себе жил на закраинах космоса, пока не заразился трайтаонской ветряной оспой…

Основным фактором операции было время. Поэтому «Суворов» разогнался не на шутку, выходя на опаснейшую траекторию лобового сближения с Урмией.

Только за три минуты до выпуска наших «Сэнмурвов» линкор-авианосец развернулся кормой вперед по вектору движения и одарил нас незабываемыми тормозными перегрузками в девять g. Даже Щедролосев, обычно кроткий, матерился так, что вяли уши.

Дальше было не легче. Сойдя со стыковочных узлов «Суворова», восьмерка наших гидрофлуггеров перескочила на опорную орбиту, затем довольно грубо мы провалились на низкую эллиптическую и безо всякой паузы сбросили скорость до… мой друг пилот Мамин сто раз говорил мне, как эта скорость называется – на которой флуггер сам сваливается с орбиты и входит в атмосферу, – но я так и не запомнил.

В общем, мы оказались в атмосфере Урмии.

Два левых виража, три правых виража, и вот уже пилоты предупреждают, что до «Гневного» осталось четыре минуты лету.

Я закинул в рот горсть шоколадного драже. Шоколад – он согревает не хуже водки, даже лучше. А холодина там, на Урмии, такая, что наша земная Арктика-Антарктика покажется по сравнению с ней климатическим курортом.

Да, скафандры объективно помогают, греют хорошо. Но каким-то мистическим образом, то ли от жадного воя ледяного ветра, то ли от вида завоеванных морозом ледяных пустошей, все время ощущаешь холод. Он идет изнутри.

В транспортном отсеке «Сэнмурва» иллюминатор ровно один – спереди по левому борту. Насколько я знаю, предназначен он вовсе не для пассажиров, а, как это ни смешно звучит, для бортмеханика. Глядя в него, можно визуально определить, штатно ли вышел крыльевой посадочный поплавок под левой плоскостью.

На правах командира я бесцеремонно узурпировал место возле этого иллюминатора, предоставив остальным циклопам возможность воссоздавать пейзажи за бортом в своем небогатом воображении (тем, у кого оно богатое, по моему глубокому убеждению, в осназе делать нечего).

Поначалу к стеклу липла сизая вата облаков. Но вот «Сэнмурв» снизился, облака остались над головой, и я увидел землю, а точнее – замерзший океан и один из бесчисленных горных пиков-одиночек на горизонте.

Этими пиками, говорилось в путеводителе, славится планета Урмия. Если, конечно, допустить, что она вообще чем-либо славится за пределами своего кольца…

Где-то впереди по курсу должна была расстилаться огромная полынья, в которую наши «Сэнмурвы» надеялись приводниться. А учитывая, что почти ровно в центре полыньи доходил фрегат «Гневный», мы тем самым благополучно решали задачу первой фазы полета: притереться к аварийному кораблю и начать прием его экипажа.

– Вот, блин… – услышал я в наушниках голос пилота Афонина. – «Гневный» примерз.

– В смысле? – спросил я.

– Нет больше чистой акватории! Понимаете, капитан?

– Полыньи, что ли?

– Да называйте как хотите! – вспылил Афонин и, смягчаясь, добавил: – Сажать «Сэнмурвы» некуда.

– А на лед?

– Да вы бы его видели, этот лед. Бугры сплошные. Сломаем шасси к диким кабанам.

– И что?

– Ну что… Намерен запросить указаний у командира «Суворова», каперанга Быка.

– Отставить. Кап-один Бык далеко, ничего нового он не изобретет. Вариант вижу ровно один: я и мои бойцы десантируемся с парашютами. При этом мы берем с собой капсулы с оксидом лития и подрывные заряды из расчета шесть единиц на каждого.

Афонин сосредоточенно засопел. Как видно, предложенное его удивило. Потом что-то сообразил:

– Ну, положим, оксид лития нужен, чтобы отфильтровать на борту «Гневного» избыточную углекислоту и тем спасти экипаж от удушья. А подрывные заряды зачем?

– Прорубим для вас новую полынью, или, как вы выражаетесь, чистую акваторию… Какой у вас минимальный посадочный пробег?

– В условиях Урмии вообще-то триста двадцать. Но это посадочный с малой нагрузкой. Взлетный чуть меньше. Но взлетать мы будем с грузом. А значит, надо хотя бы четыреста.

Я присвистнул. Четыреста!

– А вы учитываете текущее направление и силу ветра у поверхности?

– Хороший вопрос… – уважительно пробормотал Афонин. – Скажем так: в благоприятных условиях можно скинуть метров сорок… Больше – риск страшный.

– Итого имеем триста шестьдесят – это если повезет. А для гарантии надо бы триста восемьдесят, – печально суммировал я.

Циклопы настороженно внимали нашему разговору. И хотя каждый из них вроде бы был занят своим делом – кто в сотый раз проверял систему жизнеобеспечения скафандра, кто просто делал вид, что дремлет, но меня было не обмануть: любой из них уже прикидывал в уме, как лично он будет гасить купол парашюта под порывами ветра, бросающего в тебя пригоршнями колючую взвесь, а потом бурить лунки для подрывных зарядов, а потом много чего еще малоприятного и физически нелегкого, и так до самого вечера, когда наконец-то нас покормят ужином и разрешат поспать часов семь…

– Ну вы поняли расклад, да? – спросил я у циклопов.

– Практически да, – отозвался комвзвода Водопьянов с борта соседнего «Сэнмурва». – Вот только вопрос: а не проще «Сэнмурвам» снизиться в вертолетном режиме и повыбрасывать нас с высоты метров пять? Риска вроде меньше…

Я как раз собрался переадресовать этот вопрос Афонину, когда тот сам вмешался в наш разговор:

– Конечно, это было бы проще. Но для этого нужен «Кирасир». Или любой другой привычный нам флуггер… У нас налета на «Сэнмурвах» меньше десяти часов… Боюсь, уроним на хрен… Честно говорю.

– Ну значит, закрываем дебаты. Слушай приказ: «Сэнмурвам» выйти на эшелон тысяча пятьсот, разомкнувшись строем пеленга. Каждый экипаж дает отсчет за десять секунд до выхода в точку сброса. Личному составу роты надеть парашюты и привести скафандры в боевой режим. Двое младших по званию каждой группы берут в прыжок по четыре капсулы оксида лития. Остальные берут по шесть взрывных модулей. Точка сбора на земле – под тактическим номером по правому борту фрегата «Гневный».

Я заметил, в народных массах широко распространено заблуждение, что, дескать, на поверхности планет-гигантов очень большая сила тяжести. Но это далеко не всегда так. Вот, например, на поверхности Урмии ускорение свободного падения всего лишь на треть превышает земное.

С другой стороны, плотность нижних слоев атмосферы на этой планете довольно высокая. Получается, что воздух там густой, вязкий. Его сопротивление надежно компенсирует «излишек» силы тяжести. В итоге прыжок с парашютом получается немногим более опасным нежели на нашем родном Подольском полигоне. А вот по ощущениям разница с Землей заметная – будто не летишь, а плывешь, точнее, проваливаешься сквозь толщу воды с гирями на ногах…

Мне, между прочим, этот аттракцион понравился. За других – не скажу.

Неприятностей случилось две.

Группу из трех человек снесло внезапным порывом ветра на два километра к северу от «Гневного». А сержант Верхолазин угодил в единственный бассейн с незамерзшим метаном, имевший очертания Персидского залива. Двое товарищей тотчас принялись спасать его и, конечно, спасли.

Такие вещи, как легкую тошноту и экзистенциальное уныние, я в неприятности не записываю.

В точке сбора я был вторым после Щедролосева, которому просто повезло: он приземлился в нескольких метрах от кормовой малокалиберной батареи ПКО нашего богоспасаемого фрегата.

Пока подтягивались другие циклопы, над нашими головами раскрылся один из стыковочных шлюзов «Гневного» и из густых клубов пара выступили фигуры, облаченные в оранжевые гермокостюмы «Саламандра». В ходе сбивчивых переговоров через аналоговый УКВ-канал – говорить хотелось всем и обо всём, притом одновременно! – выяснилось, что на «Гневном» дела еще хуже, чем рассказывал Трифонов, но раз мы и «Сэнмурвы» уже здесь, всё на самом деле хорошо, а скоро будет вообще шоколадно.

Экипаж «Гневного» установил сообщение между стыковочным шлюзом и замерзшей поверхностью океана при помощи самых тривиальных алюминиевых стремянок.

Мы передали экипажу капсулы с оксидом лития и двадцать крупных брикетов восстановительного питания «Бросок» (я едал эту дрянь со вкусом водорослей – она и мертвого подымет на ноги). Взамен Михайлюк, командир «Гневного», ссудил нам дюжину наиболее выносливых военфлотцев под началом грозного боцмана с аристократической фамилией Романов.

Команда Романова должна была помочь нам в закладке подрывных модулей.

Спасибо, конечно, Михайлюку… Но когда я поглядел на этих доходяг, я понял две вещи.

Во-первых, мы спешили не зря, если даже самые сильные и выносливые ходят пошатываясь… А во-вторых, использовать полученное пополнение можно разве что на самых легких этапах работы, да и то в основном для того, чтобы не ронять людям самооценку…

Наш главный спецподрывник лейтенант Хамадеев стремительно раздал распоряжения.

Вскоре прогремела серия пробных взрывов.

Я с нетерпением ожидал вердикта Хамадеева. И он не замедлил:

– Буду краток, Лев Иванович. Взорвать заданную площадь, расколоть лед на куски мы можем. Это без проблем. Но направить взрывы таким образом, чтобы весь лед вынесло за пределы акватории, никак не получится. Экспериментировать больно долго… Спросите у пилотов, могут ли они посадить гидрофлуггеры на воду, если в ней будет шуга калибром сантиметров сорок—семьдесят…

– Шуга это лед, что ли? – уточнил я.

– Ну это вот все… куски льда, комья снега…

– Сейчас выясню.

Ответы Афонина не обнадеживали – садиться на эту самую шугу можно, но риск побить поплавки и реданное днище фюзеляжа очень велик. А оно нам надо – добавлять еще один риск к нашему и без того рискованному предприятию?

Вставал вопрос: как быть?

Решение неожиданно пришло от боцмана Романова, имевшего большой опыт службы на ледяных пустошах Восемьсот Первого парсека.

– Надо, товарищи, люксоген задействовать. С «Гневного». Алгоритм такой. Заряды – закладываем. Потом все это дело люксогенчиком равномерно поливаем. Прячемся за корпусом фрегата. И ваш Хамадеев подает на всю эту мамочку напряжение.

– Погодите-ка, дорогой товарищ! А люксоген ваш прямо на глазах не испарится?! – скептически поинтересовался Арбузов. – Это же не вода, ему без разницы, что у нас тут минус двести!

Но боцмана Романова смутить было нелегко.

– Он будет испаряться, – согласился он. – И поэтому нам еще с нашими спецами из группы Х-движения надо придумать, как бы это побыстрее весь наш бутербродик в три футбольных поля люксогеновым маслицем помазать.

– А я вообще не понял, – встрял Свиньин. – Что этот люксоген в принципе даст?

– А даст он то, что во время взрыва пары люксогена сдетонируют одновременно над большой площадью. Удар будет такой, что ни крошечки льда на поверхности не останется.

– Все равно напоминает рецепты бабушкиной кухни, – проворчал Арбузов.

– Да ладно тебе. Других все равно нет, – закрыл прения ваш покорный слуга.

Что касается самой насущной инженерной задачи дня, то ее решение придумали не спецы из группы Х-движения, а некто Лев Степашин. Уподобляясь своим великим предшественникам – Архимеду и Ньютону, – решил я ее методом озарения.

– Так как же все-таки этот чертов люксоген подать на всю площадь в течение одной минуты? – в который уже раз спросил боцман Романов.

– Э-э… Мнэ-а… А собственно… А собственно, почему бы и не…

Тут-то меня и посетило озарение.

Эврика!

– Отставить «собственно»! – отчеканил я. – Слушать приказ! Соединяем все имеющиеся на борту рукава перекачки топлива в одну длинную кишку. Раскладываем ее змейкой с шагом пять метров по всей площади. Подаем люксоген.

– Это что же, будем торосы поливать, как огуречные грядки? – Боцман пригорюнился. – Так это долго, мамочка!

– Давай дослушаем, – одернул его Щедролосев.

– Вот именно. Раскладываем, значит. Подаем люксоген. И когда он потечет с дальнего конца рукава, все мы дружно открываем огонь из «Нарвалов» по рукаву. Разумеется, сектора обстрела надо распределить насколько возможно равномерно. Чтобы как следует и быстро издырявить всю трубу.

– А не рванет?

– Не должно… А потом Хамадеев, как и планировалось, подает напряжение.

«Было бы сказано – сделать не долго», – иронизирует над такими креативами народная мудрость.

И впрямь провозились сорок пять минут. И это всей ордой!

С «Сэнмурвов» успели раз десять поинтересоваться, что мы себе думаем. У них истекало время нахождения в атмосфере по ресурсу реакторных теплообменников. Что, безусловно, добавляло ситуации пикантности.

Зато когда наконец рвануло, я был счастлив так, как не радовался даже в памятный день победы «Спартака» на кубке Российской Директории.

Расчеты оказались верны – взрыв получился впечатляющий.

И вот уже перед нами заиграла фиолетовыми искрами гладь метанового океана.

Со всех «Сэнмурвов» нас наперебой поздравляли. Оттуда, сверху, наша беготня наверняка выглядела нелепой, почти комичной. И надо же! Принесла такие результаты…

Первым по моей просьбе сел гидрофлуггер с хозяйством взвода тяжелого оружия.

Арбузов и его паства разобрали зенитные установки и прочие полезные штуковины.

Затем приводнился «Сэнмурв» Афонина. К сожалению, наш импровизированный гидродром был не в состоянии принять больше двух бортов. В этой связи план эвакуации выглядел так: садятся два гидрофлуггера, загружаются, взлетают – и на «Суворова». Потом вторая пара, потом третья.

Четвертая забирает нас. Ну а «Гневный» остается тонуть в метановой луже на радость археологам-подводникам XXIX века.

Пока взвод Арбузова занимал огневые позиции, остальные циклопы занимались «Гневным». Выносили на носилках раненых, корабельный архив, таскали чемоданчики с, прямо скажем, личными вещами экипажа, выводили под руки тех, кому гордость не позволяла покинуть фрегат на носилках.

Наконец первый «Сэнмурв», приняв восемнадцать самых тяжелых носилочных раненых и двух сопровождающих, получил добро на взлет.

Я следил за его разбегом, нервно покусывая губу. По моему дилетантскому мнению, полоса была коротковата.

Да, черт возьми, коротковата!

Правый крыльевой поплавок «Сэнмурва» чиркнул о льдину. Брызнула в воздух ледяная крошка, а поплавок с жестяным звуком потерял заметный кусок обшивки.

Не смертельно. Но на грани.

Думать о том, как будет взлетать «Сэнмурв» Афонина, а он был нагружен сильнее, мне совершенно не хотелось. И вот почему: Афонин видел и слышал то же, что и мы.

Вот пусть Афонин об этом и думает. «Круговорот геморроя в природе», – как говорит Свиньин.

Тут же, кстати, Афонин вышел на связь.

– Вот послушай, капитан, что мне сообщил наш истребительный эскорт.

– Ну.

– Обнаружены неопознанные средства воздушно-космического нападения. Идут на нас. – Голос Афонина звучал глухо – я знаю, так бывает, когда он сильно нервничает.

– Меня Трифонов предупреждал. Вот пусть истребители этими неопознанными средствами и займутся.

– Займутся-то они займутся… Но их же всего четыре.

– Четыре?.. Четыре?! – Я практически орал, чего обычно себе не позволяю.

– Было восемь, но четверку затребовал «Суворов» для самообороны.

– Песец, – пробормотал я.

Тут, надо отметить, у нас у всех от мандража открылось второе дыхание. Циклопы забегали, как в ускоренной съемке. Никому не хотелось остаться на льду среди догорающих обломков «Сэнмурва» с чужими чемоданами в руках.

Я поторопился во внутренние помещения фрегата.

Поднялся на верхний обзорный мостик, который после затопления основной части фрегата служил капитану третьего ранга Михайлюку главным командным пунктом.

– Что у вас с противокосмической обороной? – спросил я без церемоний, отмечая про себя, что начисто забыл, как его имя-отчество.

– Из огневых средств исправна одна батарея в составе двух лазерно-пушечных установок.

– Негусто. Но сгодится и это.

– А что, ожидается противник? – удивился Михайлюк.

– Ожидается. Сейчас там, возле пушек, кто-то есть?

– Само собой. Согласно уставу корабельной службы, при выходе из строя централизованной системы управления огнем расчеты занимают места в башнях.

– Разумно, – отметил я и потупился.

По сути, говорить нам с Михайлюком сейчас больше было не о чем. Мне, конечно, страсть как интересно было узнать, что за история приключилась с «Гневным» (от Трифонова-то подробностей я так и не дождался!), как он дошел до жизни такой… Но момент не располагал.

Афонин положил конец неловкой паузе.

– Капитан, я… взлетел кое-как!

– Ну так поздравляю! Я всегда говорил, что ты без пяти минут ас.

– Я-то, конечно, ас, – мрачно согласился Афонин. – А вот другие точно на взлете побьются… Поэтому вот что я тебе скажу. Сейчас уже пошла на посадку вторая пара «Сэнмурвов». Нагрузить их надо как можно быстрее. А от тебя, капитан, требуются еще тридцать метров свободной акватории. Это как минимум.

– И где я их тебе возьму, эти тридцать метров?

– Вот тебе идея: с «Гневного» чем-нибудь попробуйте садануть. А я перехожу в режим радиомаскировки и вынужден откланяться. Конец связи.

Идея Афонина была неплохой. В теории.

На практике же оказалось, что «садануть» из «Гневного» по правому борту просто нечем. Таким образом, искомые тридцать метров можно было получить только новыми подрывными работами.

И отправился я искать Хамадеева…

Мы сняли часть циклопов с погрузки и погнали их к началу взлетно-посадочной полыньи. Мимо нас пронеслась вторая пара «Сэнмурвов», заходящих на посадку.

Проводив их меланхолическими взглядами, мы с Хамадеевым обменялись мнениями по поводу предстоящего. Хамадеев озвучивал партию оптимиста. Я – хорошо информированного реалиста.

– Да чего тут комплексовать? Взрывать все к едрене фене! – пел Хамадеев.

– А что делать с шугой?

– Да забить на нее болт, на эту шугу, – беспечно отмахивался Хамадеев.

– Нет, хорошо бы приказать нашим, чтобы достали хотя бы самые крупные куски.

– Ну и как ты себе это представляешь? Посадим циклопов на льдины, дадим в руки «Нарвалы» вместо весел? И пусть работают мишками на севере?

Но я не успел ответить Хамадееву с остроумием, которое так украшает всякого командира. Потому что, распотрошив облачное одеяло над нашими головами, с нежданно громким воем появились они – пять боевых планетолетов инопланетного происхождения.

Это были чоруги.

Но никто не ориентировал нас на встречу с ними. И никому из нас не было в ту секунду дела до того, кому принадлежат эти угрожающие махины.

Расчеты Арбузова, которые успели получить внешнее целеуказание от «Дюрандалей», открыли огонь мгновенно. А вот зенитчики «Гневного» отчего-то запаздывали – кислородное голодание, что ли, на их реакции сказалось?

На планетолетах, в свою очередь, заработали скорострельные плазменные пушки. Под бортом «Гневного» с резкими хлопками начал трескаться ледовый панцирь.

Я рефлекторно сорвал с плеча «Нарвал», перебросил предохранитель в положение «предельный темп» и за секунду опорожнил магазин в брюхо проносящегося над головой планетолета. Разумеется, меня завалило на спину, как зазевавшегося пингвина – импульс пуль в «предельном» режиме был настолько велик, что, не будучи одетым в скафандр класса «Гранит», использовать его вообще не рекомендовалось. В крайнем случае, и я всегда талдычил это новичкам, стрелять в «предельном» можно, но только из положения лежа…

Циклопы от меня не отставали. Но большинству хватило ума вести огонь по всем правилам.

То, что мы сделали, было несусветной глупостью.

Сбить чоругский боевой планетолет из «Нарвалов»… Да это все равно что поймать акулу аквариумным сачком!

Зато хвостовые башни планетолетов, доселе помалкивавшие, вдруг ожили и обрушили на нас свистящие потоки плазмы.

Метан вокруг нас испарялся в таких количествах, что я с трудом различал пламегаситель своего «Нарвала»!

– Арбузов, – заорал я, – как слышишь?

В данном случае вопрос «как слышишь?» был непраздным. Потому что на нашем канале бесновались помехи. То ли специально наведенные нашими ракообразными братьями по разуму, то ли спровоцированные резким скачком ионизации воздуха – это не редкость, когда массово применяют плазменные пушки.

– Слышу херово… Но говори…

– Ты там, кажется, взялся ракеты экономить… Так вот, об этом забудь! Приказываю отстрелять по максимуму. Следующего шанса не будет.

– Понял.

Вразумляя Арбузова, я успел отбежать шагов на двадцать в сторону. Выбравшись из метанового тумана, я увидел, что Арбузов воспринял мои слова всерьез.

Планетолеты как раз проскочили над «Гневным» (фрегат истекал зловещим изумрудным дымом) и виражили, ложась на обратный курс. К ним потянулись семь… двенадцать… семнадцать самонаводящихся ракет, посланных бойцами Арбузова.

Тут же опомнились и зенитчики «Гневного». Я не видел самих зенитных установок, но несколько ярких вспышек в кормовой части вражеского планетолета свидетельствовали о том, что в него попали.

Я не питаю иллюзий относительно того, как развивались бы события дальше, не подоспей нам на помощь «Дюрандали». И трофейные агрегаты Арбузова, и даже зенитки «Гневного» не смогли бы противопоставить чоругским ястребам требуемую для благополучного исхода огневую мощь.

Поэтому пилотам «Дюрандалей» от меня – низкий осназовский поклон.

Мы не увидели их за облаками. Но разрывы ракет «Гюрза», выпущенных ими, не заметил бы разве слепой. Вот это был, что называется, правильный калибр!

Один из планетолетов сразу развалился, другой на наших глазах потерял правую пару двигателей и, распушив густой дымный хвост, начал с возрастающим креном падать прямо мне на голову. По крайней мере ощущение было именно такое.

Через несколько мгновений воздух наполнили своеобразные, всем осназовцам знакомые вибрации. И от этого звука мое сердце учащенно забилось, как когда-то на Паркиде.

Еще мгновение – и четверка «Дюрандалей» показала из облаков свои тупые, но такие родные рыла.

Циклопы радостно взвыли.

Словно бы отвечая им, в восемь глоток залаяли подвесные пушки «Ирис».

Очереди бронебойно-зажигательных снарядов буквально распилили пополам третий чоругский планетолет.

Инопланетная машина раскрылась, как лопнувший тропический фрукт, явив миру свои маслянистые, лоснящиеся внутренности. И, кувыркаясь, рухнула на лед где-то у меня за спиной.

Почти сразу же вслед за этим планетолет с развороченной кормой, который прежде намеревался накрыть меня как тапок – зазевавшегося таракана, перепрыгнул через нас с Хамадеевым и закрутился в горизонтальном штопоре.

Штопор быстро перешел в вертикальный. Инопланетная машина, врубившись в лед, пробила в нем аккуратную овальную дыру и исчезла с глаз.

Утонула.

– Раку – рачья смерть, – смачно резюмировал Арбузов.

Вот только тут до меня доперло, что ведь да, действительно, перед нами чоругские боевые планетолеты, а не какие-нибудь еще.

Две уцелевшие инопланетные машины свечой ушли в облака.

«Дюрандали», взрыкнув форсажем, тоже исчезли. Было ясно, что они не намерены позволить чоругам улизнуть.

Также я почему-то сразу проинтуичил, что повторного налета не будет, по крайней мере здесь и сейчас.

– Как ты понял, что это чоруги? – спросил я у Арбузова.

– Да как понял?! Определитель ксенорас внимательно читал. И «Памятку комвзвода осназа». Подумаешь!

– Я бы и не догадался, если бы ты не сказал…

– А я тебе всегда говорил, что нельзя так зацикливаться на служебной рутине, кругозор расширять надо, – назидательно произнес Арбузов.

Потом, как сказал классик, считать мы стали раны.

Наша рота потеряла пять человек убитыми. Еще шесть бойцов отделались ранениями. Судьба одного тяжелораненого висела на волоске – все зависело от того, насколько быстро он попадет в операционную «Суворова».

Довольно сильно досталось «Гневному». Но какая теперь разница, если его все равно предстояло бросить!

Меньше всего потерь, как ни странно, понес экипаж фрегата – погиб всего один человек, да и тот провалился в трещину, которая образовалась в первые же секунды атаки. Несчастный отравился – гермокостюм был пробит…

Тем временем выяснилось, что кое в чем чоруги даже оказались нам полезны. Один из подбитых планетолетов – тот самый, который раскрылся как тропический фрукт, – упал не где-нибудь, а в начале нашей взлетно-посадочной полыньи.

Взорвался он настолько удачно, что нам с Хамадеевым больше незачем было трудиться – полынья удлинилась разом метров на сорок. Да вдобавок весь колотый лед как ветром сдуло. Взлетай не хочу!

– Говорит борт пять-восемь. Машина к взлету готова, – отрапортовал пилот «Сэнмурва» из второй пары.

– Вас чоруги не зацепили? Тщательно проверились?